Социально-правовые перспективы взаимодействия частно-правовых и публично-правовых начал в конкурентном праве Российской Федерации: предварительный анализ

Российское конкурентное право на протяжении истории формировалось как публично-правовая отрасль. Исторически этапы его формирования можно условно разделить условно на первый, окончившийся в XVIII в., второй, длившийся до начала XX в. и современный, отсчитываемый от принятия 22 марта 1991 г. Закона № 948-1 «О конкуренции и ограничении

монополистической деятельности на товарных рынках».

На первом этапе, как можно логически предположить, в развитии институтов конкурентного права острой необходимости не существовало. Крупные предприятия мануфактурного производства и акционерные общества только появлялись на горизонте экономической жизни российского общества, а так как право развивается в ответ на социальные и экономические запросы времени (в том числе и угрозы, к которым, безусловно, относятся монополии), то вышеуказанная необходимость очевидной не была. Поэтому, как указывает в своей статье Серегин Д.И., возникавшие в рыночной сфере злоупотребления могли разрешаться отдельными актами монархов [11].

Второй этап в свою очередь можно разделить на периоды с XVIII до первой половины XIX вв. и со второй половины XIX до начала ХХ вв. Первый период характеризуется практически отсутствием правовых норм, регулировавших конкурентные правоотношения, в связи с чем Шретер В.Н. отмечал недостаток усилий российского государства в противодействии недобросовестной конкуренции [13], а Шершеневич Г.Ф. - что противодействие недобросовестной конкуренции «незнакомо» ни российскому законодательству, ни судебной практике [12]. Ситуация начала меняться во второй половине XIX в., когда в Уложение о наказаниях уголовных и исправительных были введены ст.ст. 1130, 1615 и 1619, устанавливающие юридическую ответственность в виде заключения в тюрьму за «стачки» и иные сговоры, преследующие повышение цен, устранение от торгов и другие цели с антиконкурентным мотивом [7]. До прекращения существования Российской Империи указанные нормы были основой российского антимонопольного законодательства. В советский же период, как верно отмечает Кинев А.Ю. со ссылкой на Пугинского Б.И., конкуренция рассматривалась как явление, присущее капиталистической системе и чуждое социализму [8]. Последнее обстоятельство обусловило необходимость создания системы российского конкурентного права «с нуля» после прекращения существования советского союза.

Действующие нормы конкурентного права в отличие от их исторических предшественников, во-первых, более развиты и детализированы, а во-вторых, имеют смешанный характер, сочетая в себе публично -правовые и частноправовые начала. Так, согласно п.1 ст. 2 ФЗ «О защите конкуренции» (далее также - ФЗ №135), антимонопольное законодательство Российской Федерации основывается на Конституции РФ и Гражданском кодексе РФ [1].

Естественно, стоит уточнить теоретико-правовое соотношение между конкурентным правом и антимонопольным законодательством. Так, систематизировав существующие в юридической науке точки зрения на сущность конкурентного права, Аблямитов Р.Ш. выделяет следующие позиции: антимонопольный конкурентный право законодательство

1. «Конкурентное право представляет собой массив норм о защите конкуренции, который входит в предпринимательское право как предметнофункциональная подотрасль гражданского права».

2. «Конкурентное право является подотраслью непосредственно гражданского права и характеризуется наличием в ней такой группы норм, которая содержит общие принципиальные положения, присущие ее двум правовым институтам -- институту защиты от монополистической деятельности и институту защиты от недобросовестной конкуренции».

3. «Конкурентное право является отдельной отраслью российского права» [7].

Таким образом, с теоретико-правовой точки зрения ФЗ «О защите конкуренции» допустимо считать частью конкурентного права. Что касается отраслевого статуса конкурентного права, то в связи с его довольно узкоспециализированным регулированием, направленным на частный аспект социально-экономических отношений (конкуренцию), мы склонны рассматривать конкурентное право как подотрасль гражданского права.

В свете дискуссии об отраслевом статусе конкурентного права, не можем также не обратить внимание на позицию Козловой М.Ю., которая на основании выделения в ФЗ №135 «отношений, связанных с защитой от злоупотребления доминирующим положением» и «отношений, связанных с защитой от недобросовестной конкуренции», предлагает рассматривать антимонопольное право и конкурентное право как самостоятельно существующие сферы регулирования, имеющие различную правовую природу [9].

Тот факт, что законодатель сформулировал регулируемые указанным законом отношения именно так, создает неизбежные трудности для формально-юридического толкования данной формулировки: по идее, злоупотребление доминирующим положением на рынке всегда является проявлением недобросовестной конкуренции.

Последняя же может принимать и иные формы противоправных действий, целью которых может являться препятствие деятельности конкурента, а в наиболее радикальных формах - его полное устранение с рынка. Применяя эту логику к рассматриваемому вопросу, стоит указать, что антимонопольное законодательство относится к конкурентному праву как часть к целому, поскольку последнее не ограничивается регламентацией антимонопольных норм. Поэтому поддержать позицию Козловой М.Ю. для нас не представляется возможным.

Тем не менее, антимонопольное законодательство при всех своих «корнях» является также и сферой публично-правового регулирования. В частности, в ПП ВС РФ от 4 марта 2021 г. № 2 как сама деятельность антимонопольных органов в целом, так и характер санкций, применяемых ими в отношении участников гражданского оборота, Верховным Судом характеризуется в п. 5 и абз. 4 п. 21 соответственно как имеющие публично - правовой характер [5].

В таком случае возникает вопрос о том, каково соотношение между собой публично-правовых и частно-правовых начал, взаимодействующих друг с другом в контексте конкурентного права.

В контексте взаимодействия начал конкурентного права в вопросе наложения ответственности на хозяйствующих субъектов стоит отметить недопустимость смешения этих начал. К примеру, Конституционный Суд РФ по результатам рассмотрения заявления ООО «Медэксперт» (далее - общество) постановил, что ранее принятые решения по делу с участием общества подлежат пересмотру.

Как было установлено КС РФ, антимонопольный орган (далее - орган), не имея на то соответствующих оснований, привлёк общество к имущественной ответственности, в судебном порядке принудив его вернуть в федеральный бюджет полученные по гранту денежные средства. При этом формально-юридическим поводом для обращения органа в суд являлось административное правонарушение - общество нарушило порядок оформления лицензии на предоставление медицинских услуг. Не смотря на то, что административное судопроизводство в отношении общества было прекращено, в остальной части решения оставались без изменений [2]. Смежность регулятивных институтов конкурентного права, как указывает Гаджиев Г.А., является источником проблемы разграничения частно-правового и публичноправового составов [14].

Есть и другой источник вышеуказанной проблемы: с одной стороны, как указывает Конституционный Суд РФ в абз. 5 п. 3.1. Определения от 14.05.2015 № 1076-О, эффективная организация антимонопольной деятельности предполагает использование лишь необходимых и достаточных мер контроля за соблюдением антимонопольного законодательства [3]. С другой стороны, сущность составляющих механизм публично-правового регулирования дискреционных полномочий публичного органа или его должностного лица заключается в том, что характер принимаемых им решений будет в значительной степени зависеть от фактических обстоятельств того или иного нарушения норм конкурентного права, в частности - от масштаба такого нарушения. Например, если нарушение привело к захвату рынка доминирующим предприятием или группой предприятий, это может дать национальному антимонопольному органу значительные дискреционные полномочия, чтобы обратить вспять ситуацию с захватом рынка [10].

Из вышесказанного следует несколько положений. Во-первых, взаимодействие частных и публичных начал в конкурентном праве не может происходить без учета их дифференциации (т.к. их смешение не допустимо).

Во - вторых, поскольку характер применяемых санкций зависит от фактических обстоятельств нарушения норм конкурентного права, таких как масштаб нарушения и его характер в целом, то представляется возможным предположить, что соотношение частных и публичных интересов в рассматриваемой подотрасли обладает определенной «подвижностью».

Последняя проявляется в том, что в случаях относительно незначительных (с публично-правовой точки зрения) нарушений прав и интересов одного или нескольких участников гражданского оборота, применению подлежать будут те предписания, которые носят профилактическо-предупредительный характер. В случаях же, когда нарушение носит грубый, социально-опасный характер и/или совершено участниками гражданского оборота, осуществляющими социально-значимую деятельность (к примеру, в области медицины, фармацевтики, электроэнергетики и т.д.), то меры по защите конкуренции будут носить преимущественно карательно-штрафной характер.

Описанная выше проблема критериев разграничения между частно - правовыми и публично-правовыми институтами в процессе правоприменения будет продолжать быть дискуссионной. Однако, помимо их разграничения по характеру возможных правонарушений, гипотетическим видится усиление одного из двух указанных начал конкурентного права в зависимости от тенденций социального и правового развития российского общества. Поэтому интересным представляется выделить те тенденции развития институтов российского конкурентного права, которые наметились в последние несколько лет.

Во-первых, в связи со сменой руководства Федеральной Антимонопольной Службы ожидается частичное изменение вектора антимонопольного правоприменения, которое коснется характера применяемых мер (по словам нового главы ФАС РФ, будет делаться упор на превенцию нарушений) и пристального внимания к отдельным сферам. В частности, акцент может сместиться на регулирование цифровых рынков и тарифное регулирование [15].

Во-вторых, в судебной практике Верховного Суда РФ уже можно отметить поворот от «формы» к «содержанию» того или иного нарушения норм о конкуренции. Так, в п. 40 ПП ВС РФ от 04.03.2021 №2 2 отмечается, что сама по себе аффилированность между участниками закупок не является свидетельством их сговора, поэтому судам необходимо устанавливать содержательную часть взаимодействия этих лиц, в частности, факты, свидетельствующие об их совместном влиянии на ход конкурентных закупок [4]. В Определении от 22.09.2022 по делу № А75-15625/2020 Верховный Суд РФ постановил, что если сделка с единственным поставщиком заключена с нарушением положений ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд», это еще не свидетельствует об антиконкурентном соглашении [6]. Таким образом, при рассмотрении дел о нарушении антимонопольного законодательства в обозримом будущем суды будут фокусироваться не на формально-юридическом составе предполагаемого нарушения, а на содержательной части поведения предприятия монополиста или отношений между аффилированными лицами.

В-третьих, ожидается частичное ослабление публично-правовых мер по контрольно-надзорной и правоохранительной деятельности государственных органов в отношении субъектов предпринимательства, к чему призвал президент Российской Федерации Путин В.В. в своем выступлении на Санкт - Петербургском экономическом форуме [16].

Но возникает неизбежный вопрос: не приведет ли частичная

либерализация российского конкурентного права и осуществляемого на его основе правоприменения к увеличению частоты правонарушений со стороны бизнеса? Представляется, что в реальности все гораздо сложнее, чем можно предположить.

Во-первых, стоит ожидать актуализации применения участниками гражданского оборота норм гражданского законодательства, направленных против злоупотребления гражданскими правами, в частности - положений ст. 10 ГК РФ, имеющих схожий со ст. 14.1 - 14.8 ФЗ «О защите конкуренции» объект правового регулирования.

Во-вторых, либерализация законодательства в отдельных сферах совсем не означает того, что ослабление контроля и иных публично-правовых мер приведет к социальной дестабилизации.

Так, в научной литературе с опорой на правовую динамику зарубежных правопорядков отмечается тенденция самостоятельного регулирования компаниями своего экономического волеизъявления и разработки ими организационной политики на основе норм конкурентного права, что в контексте рассматриваемой темы означает ставку компаний на самостоятельное выявление и устранение нарушений норм о конкуренции во внесудебном порядке. Авторы одного из исследований полагают, что описанная модель является очень перспективной для стран БРИКС [10, 567-568 с.].

Таким образом, в контексте конкурентного права может произойти смещение акцента с публично-правовой составляющей данной подотрасли на частно-правовую составляющую.

Если к тенденциям развития конкурентного права присовокупить их предполагаемую причинно-следственную связь с развитием социальной сферы, - в особенности, с развитием и усложнением рынков, вызванным объективными процессами научно -технологического характера, - то речь можно вести не только о временном изменении вектора развития конкурентного права, но и о его исторической трансформации. А каков будет результат этой начавшейся трансформации - покажет время.

Socio-legal perspectives of interaction of private and public law principles in the competition law of the Russian federation: preliminary analysis

Simonenko К.А. 2nd year Master's student of the Department of Civil Law Disciplines University at the inter-parliamentary assembly of EEU (Saint-Petersburg, Russian Federation)

Keywords: competition law, antimonopoly legislation, private law, public law, offenses, development, trends

Размещено на Allbest.ru