Роль собственных имён как средства выразительности в художественном произведении

Размещено на http://www.allbest.ru/

Роль собственных имён как средства выразительности в художественном произведении

Введение

литературный григорий антропонимика писатель

Одним из разделов языкознания является наука ономастика. Она изучает функциональное и языковое своеобразие собственных имён. Ономастика подразделяется на антропонимику, топонимику, космонимику.

Интереснейшей наукой в языкознании я считаю антропонимику.

Пользуясь языком, мы ежедневно сталкиваемся с собственными именами. Они служат для именования людей, географических и космических объектов, животных и других предметов окружающей нас действительности.

К собственным именам относятся имена как реально существующие, так и наименования предметов, созданных фантазией человека - имена богов и демонов, имена персонажей фольклора и художественной литературы.

И у нас есть имена, отчества и фамилии. Отчество у каждого человека предопределено (от имени отца), фамилия передаётся по наследству. С именем сложнее, так как его выбирают. Этот выбор зависит от многих факторов: от времени, места, эпохи проживания людей. Часто называют детей в честь выдающихся людей, литературных и киноперсонажей, по семейной традиции. Во многих случаях родители не знали значения имён, а поддавались волне моды на то или иное имя.

А в художественном тексте нет ничего случайного. Не случаен и выбор собственного имени персонажа, поэтому они в художественном тексте входят в общую систему художественных средств.

Все науки, которые занимаются изучением художественного текста, как литературоведческие, так и лингвистические, до сих пор на этот слой языка художественного текста обращают мало внимания. В лучшем случае выделяются лишь отдельные имена, имена отдельных персонажей. Но так как они вырваны из целого, они не могут быть в этом случае правильно, тем более исчерпывающе поняты.

Имена персонажей выражают и социальное положение героя, и его характер, и профессиональную принадлежность, и его внутреннюю сущность. Но наиболее исчерпывающе образ будет раскрыт, если всё это происходит не в отрыве от законов целой системы.

1. Литературная традиция имени

«…Ядром художественного произведения признаётся художественный образ, средоточием же его - имя его - имя героя, так что художественное произведение оказывается» амплификацией духовной сущности «имени, раскрытием его таинственных потенций, воплощающихся в другие образы, фабульные ситуации, дающих особенную качественность стилю - вплоть до звукозаписи. Так, имя центрального персонажа может определить все аспекты произведения», - писал выдающийся мыслитель 20 века Б. Флоренский (см. «Вопросы литературы» №1, 1988)

О значении имени в художественном произведении говорили и Э. Золя, Г. Флобер: «Имя становится в наших глазах как бы душою персонажа…». «Когда нет имени - нет и романа». В какой-то степени имя героя можно назвать «визитной карточкой» произведения: произнося имена Наташа, князь Андрей, Пьер Безухов, мы безошибочно назовем «Войну и мир» Л.Н. Толстого, стоит произнести имя Лиза - и сразу вспоминается «Бедная Лиза» Карамзина, а при имени Катерина все вспомнят «Грозу» А.Н. Островского. Постепенно имя того или иного литературного героя становится выразителем определенного типа человека. Например, имя Наталья связывается с жизнерадостной, цельной, живой девушкой, воплощением женственности, имя Лиза - с представлениями о безропотных, страдающих женщинах.

Под литературной традицией мы понимаем «культурно-художественный опыт прошлых эпох, воспринятый и освоенный писателями в качестве актуального и непроходяще ценного, ставший для них творческим ориентиром…Традиция осуществляет себя в качестве влияний, «заимствований, а также следование канонам.» (см. Литературный энциклопедический словарь, М. «Советская энциклопедия», 1987, стр. 443).

В качестве литературной традиции писателями усваиваются темы прошлой литературы, обусловленные социально и исторически («маленький человек», лишний человек в русской литературе 19 века) или обладающие универсальностью (любовь, смерть, вера, страдание, дом, слава, мир и война), а также нравственно - философские проблемы и мотивы, черты жанров, компоненты формы (тип стихосложения, принципы портретной «живописи» и т.д.). Именно к таким компонентам относятся собственные имена (СИ) героев произведений.

При этом разные писатели используют то или иное имя вполне сознательно, стремясь выразить и в имени сущность героя. Это особенно заметно на примере имени Лиза (Елизавета). Первым, кто ввёл это имя в русскую литературу, был Н.М. Карамзин. Это его сентиментальная «Бедная Лиза». Эта героиня оказала большое воздействие на дальнейшую русскую литературу. Лиза вошла в русскую литературу как кроткое, безропотное создание, готовое для любимого человека пожертвовать всей своей жизнью. Она не противостоит жизни, она ей слепо подчиняется. В след Карамзину русские писатели стали называть своих безропотных, любящих, жертвующих собой, добровольных искательниц мучений героинь Лизами. Достаточно вспомнить Лизавету Ивановну из «Пиковой дамы» А.С. Пушкина, Лизу Версилову из «Подростка», Лизу из «Записок из подполья», Лизу из «Слабого сердца», Лизавету Ивановну из «Преступления и наказания» Ф.М. Достоевского, Лизу Калитину из «Дворянского гнезда» И.С. Тургенева.

Поэтому вполне естественен процесс формирования литературной традиции того или иного имени в литературе.

В 19 веке в русской литературе стала складываться традиция использования имени Григорий, т.к. большой отклик получили у читающей публики произведения А.С. Пушкина (трагедия «Борис Годунов») и М.Ю. Лермонтова (роман «Герой нашего времени»).

2. Имя Григорий в русском культурном пространстве 19 века

Одним из самым распространенных мужских имен в конце 19 века было имя Григорий. Оно вошло в русский язык ещё в 11 - 13 веках и сохранилось в неизменном виде. Что же сделало популярным это имя в России?

В 7 веке на Ближнем Востоке появляется ещё одна мировая религия - ислам, способствовавшая активизации и военизации арабов, тюрок, иранцев. Триумфальное шествие ислама по странам Азии и Африки ослабило Александрийскую, Сирийскую и Иерусалимскую епархии. Своё могущество к концу первого тысячелетия нашей эры сохранили Римская и Византийская епархии. Византия одно время входила в состав священной Римской империи. В дальнейшем по экономическим и политическим причинам, они разделились. Разделение их было довершено конфессиональным размежеванием в церкви. После этого сокращается и число заимствованных друг у друга имён. Пополнение каждого ономастикона идёт своим путём. Так, ономастикон Восточно-Византийской церкви пополняется за счёт имён деятелей науки и культуры прошлого. В него вошло имя Платон, однако не как непосредственно имя древнего философа, а как просветителя 2 века. Византийской церковью были канозированы (т.е. причислены к лику святых) и неоплатонимики: Василий Великий, Григорий Нисский, Аммоний, Порфирий, Ямвлих, Эдесий, Лонгин, Прииск и др. Считая, что силу и славу церкви составляют её святые, митрополит Макарий начал реформировать с их прославления. На Соборах 1547 и 1549 гг. были канонизированы 39 святых. Полное реформирование, церкви было проведено в 1551 году, на Стоглавом соборе. Под руководством митрополита Макария создаются «Великие минеи четшии» - многотомные жития святых. Это сочинение считается одним из интереснейших памятников старины. В конце 19 века началось его издание с научными комментариями. В результате церковных реформ 16 века произошло лишь некоторое выравнивание конечных элементов имён: Гурий, Григорий, Евдокия. Ранее часто встречались написание Гурей, Григорей, Евдокея.

Имя Григорий носили многие канонизированные выдающиеся церковные деятели (Григорий Нисский, Григорий Богослов, Григорий Чудотворец, Неокесарийский епископ и многие другие, всего около 20 упоминаний), поэтому это имя стало популярным, прежде всего, сначала в среде боярства, а потом и дворянства. Широкому его распространению способствовало появление в 18 веке выдающихся политических деятелей во времена правления Екатерины Великой: Григория Потёмкина, Григория Орлова (см. Приложение). В первой половине 19 века это имя также было распространено среди дворян, что находит своё подтверждение в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени».

В начале XX века и ранее имя было распространенным, а затем встречалось все реже и реже. Сейчас его дают не более чем одному из тысячи.

Удивительна, подчас не поддающаяся обыденному пониманию связь между именем, характером и судьбой, очевидна была для людей даже в незапамятные времена, и в наш просвещённый век люди не только не отказались от наблюдений, сделанных предками, а, напротив, существенно расширили их. Не случайно на сегодняшний момент существует несколько теорий, связанных с именами: эмоциональная, звуковая, ассоциативная, астрологическая, цветовая и т.д. Многие исследователи обращались к эмоциональному толкованию имён.

Так, в книге в книге «Тайна вашего имени, фамилии отчества» Зубовой Е.Н. и др. предлагается именно эмоциональное толкование имён. В частности об имени Григорий сообщается следующее. Имя Григорий происходит от древнегреческого слова «Gregorio», означающего: бодрствующий, неспящий; бодрствовать, бодрый. Сильное, быстрое, мужественное и злое имя. Считается, что Григории решительны, напористы и активны. Они общительны, сильны духом и уверены в себе. Благодаря своей проницательности с лёгкостью выделяют людей и удаляют из круга своего общения. Григории могут быть мстительными, стремятся навязать окружающим свои принципы.

Григорий - любопытный человек, постоянно интересующийся жизнью окружающих. Стремится к власти, власть Григориев сильна, даже порой деспотична. Но требовательны они не только к окружающим, но и к самим себе.

Среди отрицательных черт характера можно отметить порывистость и безрассудство. Порой они дерзки и горды, склонны к ярости, в большинстве своём максималисты. Обладают чувствительной душой, легко уязвимы.

На такое восприятие этого имени, несомненно, повлияли и литературные герои А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова.

3. Образ Григория Отрепьева в трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов»

«Борис Годунов» - первый крупный опыт А.С. Пушкина в драматургии. Трагедия создана на историческом материале. Действие в произведении происходит в 1598-1605 г.- в так называемое Смутное время. Одним из главных героев трагедии является Гришка Отрепьев, который в истории России занимает неоднозначное место (см. Приложение).

Кажется, что с точки зрения антропонимики образ Григория Отрепьева в трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов» не может вызвать интереса, потому что драматург не придумал своему герою именование, ведь этот герой является историческим лицом. Но нам интересна номинационная цепочка данного персонажа.

Лжедмитрий (Григорий, Гришка, Димитрий, Самозванец) - беглый инок Григорий Отрепьев, объявляющий себя царевичем Димитрием и захватывающий власть в Москве. Факты почерпнуты Пушкиным в основном из 10-го и 11-го томов «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзина. Подхватывая карамзинскую версию событий (временное торжество Самозванца предопределено злодейским убийством по приказу Годунова юного наследника-царевича), Пушкин переосмысливает образ Лжедмитрия I. Его Лжедмитрий - не романтический гений зла и не просто авантюрист; это авантюрист, спровоцированный на авантюру; это актёр, блестяще сыгравший чужую роль, которую оставили без исполнителя. Лжедмитрий вызван к жизни внутрироссийским грехом - и только использован врагами России, поляками и иезуитами, во вред ей. Именно поэтому Лжедмитрий введён в действие лишь в пятой сцене («Ночь. Келья в Чудовом монастыре»), когда уже ясно, что Борис Годунов - злодей и узурпатор власти. Больше того, именно в этой сцене мудрый летописец Пимен (чьим келейником изображён будущий Лжедмитрий, девятнадцатилетний инок Григорий, из галицкого рода бояр Отрепьевых, постригшийся «неведома где», до прихода в Чудов живший в суздальском Евфимьевском монастыре) окончательно разъясняет и зрителю, и самому Отрепьеву нравственно-религиозный смысл происходящих событий: «Прогневали мы Бога, согрешили: /Владыкою себе цареубийцу /Мы нарекли». Выведав у Пимена подробности угличского убийства, Григорий (которого бес уже мутит сонными «мечтаниями») решается на побег. В сцене «Корчма на литовской границе» Григорий появляется в обществе бродячих чернецов; он на пути к своим будущим союзникам - полякам. Являются приставы; грамотный Григорий по их просьбе читает вслух приметы беглого инока Отрепьева; вместо своих собственных черт («…» ростом «…» мал, грудь широкая, одна рука короче другой, глаза голубые, волосы рыжие, на щеке бородавка, на лбу другая») называет приметы пятидесятилетнего жирного монаха Мисаила, сидящего тут же; когда же Варлаам, почуяв неладное, по слагам пытается прочесть бумагу, Григорий «стоит потупя голову, с рукою за пазухой», потом выхватывает кинжал и бежит через окно. В сцене одиннадцатой («Краков. Дом Вишневецкого»). Лжедмитрий кажется себе и зрителю хозяином положения; ведёт себя как настоящий политик, обещая каждому именно то, о чём тот мечтает. (Иезуитскому patery Черниковскому - «католизацию» России в два года; литовским и русским воинам - борьбу за общее славянское дело; сыну князя Курбского - примирение с Отечеством всего рода славянского изменника; опальному боярину Хрущову - расправу с Борисом; казаку Кареле - возвращение вольности донским казакам). Но уже в двенадцатой сцене («Замок воеводы Мнишка в Самборе») в диалоге отца прекрасной Марины и Вишневецкого, чьим слугою был Григорий, прежде чем «на одре болезни» объявил себя царевичем, проскальзывает намёк на несамостоятельность, «орудийность» авантюрного героя. «и вот / Всё кончено. / Уж он в её (Марининых) сетях». В следующей сцене («Ночь. Сад. Фонтан») во время свидания с Мариной это неприятное открытие вынуждает сделать и сам Лжедмитрий. Объявив Марине о своём самозванчестве и предложив ей просто свою любовь, без претензии на «царственную власть», он выслушивает угрозу разоблачения и с горечью восклицает: «Димитрий я иль не - что им за дело? Но я предлог раздоров и войны». Отныне Лжедмитрий - именно предлог, повод; человек, по собственной воле занявший место, лишившее его собственной воли. С дороги, избранной им, ему теперь не дадут свернуть. Эта сцена ключевая, кульминационная для сюжетной линии Самозванца. Точно так же, как для сюжетной линии Бориса Годунова кульминационной окажется пятнадцатая сцена («Царская дума»). И там, и тут беззаконным властителям - будущему и нынешнему - сама судьба указывает на решение, которое может остановить кровавый ход событий. Достаточно Лжедмитрию отказаться от власти ради любви; достаточно Борису принять предложение Патриарха перенести мощи убиенного царевича из Углича в Москву - и смута уляжется. Но в том и дело, что такое решение для них уже невозможно - по одной и той же причине. Покусившись на власть по собственному произволу, они не властны освободиться от безличной власти обстоятельств. Конечно, мистическая вера в себя и своё предназначение, в «счастливую звезду» не покидает Лжедмитрия и после разговора с Мариной. В сценах восемнадцатой и девятнадцатой, «Севск» и «Лес», Лжедмитрий изображён истинным вождём: сначала он уверен в победе, несмотря на абсолютное неравенство сил; затем - совершенно спокоен после тяжкого поражения. Самозванца более огорчает потеря любимого коня, чем потеря войска, - так что его воевода Григорий Пушкин не в силах удержаться от восклицания: «Хранит его, конечно, Провиденье!». И всё-таки нечто важное и трагически-неразрешимое в характере и судьбе Лжедмитрия после тринадцатой сцены появляется. Он не в силах избавиться от мысли, что ведёт русских против русских; что в жертву своей затее, в оплату годуновского греха приносит ни больше ни меньше, как родное Отечество. Об этом он говорит в сцене четырнадцатой («Граница Литовская (1604 года, 16 октября)») с князем Курбским-младшим.

О том же свидетельствует его финальное восклицание после одержанной победы в сцене шестнадцатой («Равнина близ Новгород - Северского (1604 года, 21 декабря)»): «Довольно; щадите русскую кровь. Отбой!» И кончает Лжедмитрий (которого после девятнадцатой сцены читатель(зритель) более не видит) тем же, чем некогда начал Годунов: детоубийством, устранением законного наследника престола, юного царевича Феодора и его сестры Ксении (действует Лжедмитрий руками приближённых во главе с Масальским, но и Борис Годунов тоже действовал руками Битяговских). Следующая затем финальная ремарка трагедии (Мосальский. «…» Кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович! Народ безмолвствует») может быть истолкована различно - и как свидетельство народного отрезвления, и как очередное проявление народного равнодушия. (В первом варианте финал был принципиально иным-народ приветствовал нового царя, как некогда приветствовал воцарение Годунова). В любом случае это молчание означает, что Лжедмитрий лишился главного источника своей силы - поддержки мнения народного.

Пушкин относится к своему Лжедмитрию принципиально иначе, чем к Борису, что отразилось в номинационной цепочке данного героя. Лжедмитрий всякий раз именуется в ремарках по-разному. При подсчёте частотности использования того или иного именования героя трагедии Пушкина выяснилось, что Григорием его именуют 24 раза, 50 раз - Самозванцем, 2 - Лжедмитрием; 29 раз - Димитрием (см. Приложение), причём дважды автор называет своего героя Димитрием без унизительной приставки «лже», как бы удивлённо признавая возможность преображения беглого инока Отрепьева в «настоящего» царевича. Первый раз эта «обмолвка» происходит в сцене у фонтана, когда герой внезапно исполняется истинно царским духом и восклицает: «Тень Грозного меня усыновила, Димитрием из гроба нарекла «…» Царевич я «…». Второй - после битвы близ Новгород-Северского, когда победитель по-царски великодушно и милостиво приказывает трубить и щадить отбой русскую кровь.

Понять природу образа Самозванца, везде разного, с «психологической» точки зрения невозможно. Но драматургически образ Самозванца строится не на психологических причинах, а на сверхличных целях. Это - артист, играющий отведённую ему в истории роль: субъективно он действует по собственной инициативе и по собственным побуждениям, но объективная, драматургическая логика его действий-неведомая ему логика предназначенности, которая мечтается ему самому. Григорий живёт не в «большом времени», а в своём собственном мире. Он монологичен и эгоцентричен, слышит не то, что ему говорят («Не сетуй, брат, что рано грешный свет поникнул ты…»), а то, что ему нужно и хочется слышать: из духового увещания он берёт только то «мирское», что может послужить «игре» его «младой крови». И в конце сцены, когда Пимен торжественно передаёт Григорию, «просветившему» разум грамотой, свою миссию свидетеля Истории («Тебе свой труд передаю»), - оказывается, что действие давно ушло в другую сторону, Григорий избрал себе другую миссию - миссию «вершителя» Истории. Как только Самозванец отклонятся от предназначенной ему исторической роли, как только не на шутку увлекается Мариной и с истинно русской безоглядностью готов ради любви пожертвовать целым царством, так и плывущим ему в руки, - на помощь ходу вещей приходит сама Марина. Ни на минуту не задумываясь о целях правды и справедливости, повинуясь лишь честолюбию, она возвращает Самозванца на определённый ему путь. Именно в этой сцене происходит таинственное как бы соприкосновение Самозванца с духом убитого царевича - и автор даёт понять это беспрецедентным в драматургии способом (равным чёткому режиссерскому указанию): меняя наименование действующего лица:

Димитрий

(гордо)

Тень Грозного меня усыновила,

Димитрием из гроба нарекла…

Быть может здесь он в глубине души по-настоящему осознаёт, что кроме честолюбия у него есть и некая миссия. В ходе действия Пушкин режиссерски материализует призрак, воскрешает царевича. В келье и корчме мы видим Григория, в Кракове он - Самозванец; в сцене у фонтана он-Димитрий, и снова Димитрий в сцене битвы, когда, появляясь «верхом», призывает «щадить русскую кровь»; на эту вершину он всходит как раз перед сценой у собора. Сразу после сцены с Юродивым снова появляется Самозванец, а в следующей сцене, «Лес», он уже Лжедмитрий - после чего он исчезает, и всё дальнейшее совершается как бы уже само, без него. Впрочем, он не исчезает. Он засыпает. В первый раз мы видим его в келье - он спит. Сон в келье был тревожен: «враг меня мутил»; сон в лесу - беспечен, об этом говорит Гаврила Пушкин. Сон в келье - накануне славы; сон в лесу-накануне бесславия. Ремарка к сцене в келье гласит: «Отец Пимен, Григорий спящий»; ремарка к «Лесу» - ироническое эхо: «В отдалении лежит конь издыхающий». Как Иуда, которому было сказано: «что делаешь, делай скорее», - Григорий выполнил миссию, к которой оказался пригоден. Он хотел сделать правду своею служанкой - и сам стал её послушным орудием; пути правды и здесь оказались неисповедимы, энергия событий - неподвластной эгоистическим целям.

Особое отношение Пушкина к Григорию Отрепьеву можно увидеть в его набросках предисловия к «Борису Годунову» («А.С. Пушкин об искусстве», т. 1, М., «Искусство», 1990, стр. 246), где автор называет своего героя Дмитрием: «…любовь весьма подходит к романическому и страстному характеру моего авантюриста, я заставил Дмитрия влюбиться в Марину…в Дмитрии много общего с Генрихом IV. Подобно ему он храбр, великодушен и хвастлив…». Вполне вероятно, что личность Гришки Отрепьева повлияла на появлении пословицы «Горе, горе, что муж Григорий, хоть бы болван, да Иван» (см. Даль В.И. «Пословицы русского народа», М., Худ. лит-ра, 1984, стр. 67), в которой мы видим отношение народа к этому историческому персонажу.

4. Образ Григория Александровича Печорина в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»

Образ Печорина - одно из художественных открытий Лермонтова. Печоринский тип поистине эпохален, и прежде всего потому, что в нем получили концентрированное выражение особенности последекабрьской эпохи, когда на поверхности «видны были только потери, жестокая реакция», внутри же «совершалась великая работа… глухая и безмолвная, но деятельная и беспрерывная…» (Герцен, VII, 209-11). Печорин - личность неординарная и спорная. Он может жаловаться на сквозняк, а через некоторое время скакать с шашкой наголо на врага. В своем романе «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтов отобразил 30-е годы XIX века России. Это были нелегкие времена в жизни страны. Подавив восстание декабристов, Николай I стремился превратить страну в казарму - все живое, малейшие проявления свободомыслия беспощадно преследовались и подавлялись. Через два года после появления в печати «Героя нашего времени» А.И. Герцен писал: «Поймут ли, оценят ли грядущие люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования?» «Герой нашего времени», - говорит Лермонтов в предисловии к роману, - это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии». Лермонтов высказал «едкие истины» о жизни этого поколения, о его бездействии, растрате сил на пустые занятия. Автор показал в романе типичного молодого человека того времени - Печорина. Каков же герой начала XIX века в представлении Лермонтова? Его судьба трагична. Григорий Печорин выслан из Петербурга за некую «историю» (очевидно, за дуэль из-за женщины) на Кавказ, по дороге с ним приключается еще несколько историй, он разжалован, снова отправляется на Кавказ, затем некоторое время путешествует и, возвращаясь из Персии домой, умирает. За все это время он очень много пережил сам и во многом повлиял на жизнь других людей. За свою жизнь Печорин разрушил много человеческих судеб - княжны Мери Лиговской, Веры, Бэлы, Грушницкого… Почему же так получилось? Ведь Печорина можно назвать весьма неординарным, умным, волевым человеком. У него широкий кругозор, высокая образованность, культура. Он быстро и верно судит о людях, о жизни в целом. Кроме того, его отличает постоянное стремление к действию. Печорин не может удержаться на одном месте, в окружении одних и тех же людей. Не от этого ли он не может быть счастлив ни с одной женщиной, даже с той, в которую влюблен? Через некоторое время его одолевает скука и он начинает искать чего-то нового, не думая о тех, с кем был рядом. Печорин пишет в своем дневнике: «…тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше действует; от этого гений, прикованный к чиновничьему столу, должен умереть или сойти с ума…» Героя лермонтовского романа не устраивает такая судьба, и он действует. Но при этом Печорин тратит свои силы на действия его недостойные. Он разрушает гнездо «мирных» контрабандистов, похищает Бэлу, добивается любви Мери и отказывается от нее, убивает на дуэли Грушницкого… Мы видим, что Печорин не считается с чувствами других людей, практически не обращает на них внимания. Можно сказать, что поступки этого человека глубоко эгоистичны. Тем более эгоистичны, что он себя оправдывает. Объясняясь с Мери, Печорин рассказывает: «…такова была моя участь с самого детства! Все читали на моем лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали - и они родились… я стал скрытен… я стал злопамятен… я сделался завистлив… я выучился ненавидеть… я начал обманывать… я сделался нравственным калекой…» Но нельзя обвинять только самого Печорина в том, что он «сделался нравственным калекой». В этом виновато также общество, в котором нет достойного применения лучшим качествам героя. То самое общество, которое мешало Онегину и Ленскому, которое ненавидело Чацкого, теперь Печорина. Так Печорин выучился ненавидеть, лгать, стал скрытен, он «хоронил лучшие свои чувства в глубине сердца, там они и умерли». Таким образом, можно сказать, что типичный молодой человек 30-х годов XIX столетия, с одной стороны, не лишен ума и талантов, в его душе таятся «силы необъятные», а с другой стороны - это эгоист, разбивающий сердца и разрушающий жизни. Печорин - это и «злой гений» и в то же время жертва общества. В дневнике Печорина мы читаем: «…Первое мое удовольствие подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха - не есть ли первый признак и величайшее торжество власти». Его внимание к женщинам, желание добиться их любви - это потребность его честолюбия, жажда подчинить своей воле окружающих. В минуту грусти Печорин рассуждает: «Зачем я жил, для какой цели я родился? А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому, что я чувствую в душе моей силы необъятные. Но я не угадал своего назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагородных». И в самом деле, было ли у Печорина «назначение высокое»? Родись этот человек в другое время, он смог бы реализовать свои таланты на пользу себе и окружающим. Не случайно он занимает одно из центральных мест в галерее литературных образов «лишних» людей. С другой стороны, Печорин - это герой своего времени, потому что в трагедии его жизни отразилась трагедия целого поколения молодых талантливых людей, не нашедших себе достойного применения. С точки зрения антропонимики именование главного героя вызывает значительный интерес, так как все три компонента именования являются значимыми и играют существенную роль в раскрытие его образа. Большинство исследователей романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» довольно подробно анализировали именно фамилию героя Печорин. Эта фамилия образована от названия реки Печора по русской модели фамилий на - ин и семантически связана с литературным предшественником Печорина - Онегиным. Первым эту близость отметил ещё В.Г. Белинский в своей статье «Герой нашего времени», сочинение М. Лермонтова»: «Несходство их между собой гораздо меньше расстояния между Онегою и Печорою». Гораздо меньше обращений в критической литературе к имени и отчеству героя. Отчество «Александрович» (от Александр (от греч. alexeo +andros), что значит мужественный защитник, храбрец) отражает такие черты характера Печорина, как решительность, напористость, активность, стремление к власти, стремление всегда и во всём быть первым, т.е. победителем. Для создания художественного образа главного героя романа М.Ю. Лермонтов обратился и к реальной этимологии имени, и к народной. Значение имени Григорий (от древнегреческого слова «Gregorio», означающего: бодрствующий, неспящий; бодрствовать, бодрый) как нельзя лучше подходит герою, так как Печорин - человек действия. Он живёт по лермотовскому принципу: «Как жизнь скучна, когда боренья нет». Герой постоянно находится в поиске какого-либо дела, он активен, хотя его деяния чаще всего приносят несчастья окружающим. Но и народная этимология этого имени играет существенную роль в создании образа главного героя. Его имя подчёркивает несчастную, трагическую судьбу. Имя Григорий ассоциируется с русской народной пословицей: «Горе, горе, что муж Григорий, хоть бы болван, да Иван». В имени Григорий присутствует корень слова горе. Если обратить внимание на обстоятельства жизни Печорина, то становится ясным, что это человек «горе мыкает»: он трагически одинок и несчастен, при этом приносит много горя окружающим: «И стой поры сколько уж раз я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на голову обречённых жертв, часто без злобы, всегда без сожаления».

Именование главного героя романа Лермонтова тщательно организовано с точки зрения фонетической. Каждый звук обладает различным тембром и высотой. Очень интересными являются выводы французского учёного Пьера Руже. Он считает, что каждое имя связано с определённой энергией. Соответственно, есть имена более «сильные», а есть те, которые можно отнести к «слабым». Когда идёт речь о гармоничном сочетании имени, отчества и фамилии, можно взять на вооружение такую точку зрения, согласно которой в этих трёх составляющих должно быть как можно больше общих звуков, особенно важно совпадение как можно большего количества согласных. Такой принцип организации именования мы видим и в именовании Григорий Александрович Печорин. Все три компонента именования объединены сочетанием ор-ро, а также буквой ч, что придаёт благородное звучание данному именованию, по экспрессивной окраске оно отражает активный, решительный характер героя.

Заключение

Итак, герои Пушкина и Лермонтова с именем Григорий стали первыми героями, которые установили литературную традицию этого имени в художественных произведениях, Григорий Печорин и Григорий Отрепьев очень похожи. Они любят управлять людьми, находят правильный подход к ним, стремятся к власти. Эти герои деятельны, поэтому реальная этимология имени играют важную роль в художественном полотне произведений. Но на установление литературной традиции этого имени повлияла народная этимология. Оба героя не приносят людям счастья, а только горе. И как следствие - многие писатели второй половины 19 века и начала 20 века использовали это имя в своих произведениях: в пьесах А.Н. Островского «Гроза», «Без вины виноватые», в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», романе М. Шолохова «Тихий Дон».

Таким образом, собственные имена играют значительную роль в художественной логике произведения и являются активным художественным приёмом в творчестве мастеров слова. Через имена персонажей авторы выражают своё отношение к героям, отражают существенные нравственные устремления или качества его.

Библиография

1. Ашукин М.С. Крылатые слова, М. Гослитиздат, 1955.

2. Белинский В.Г. «Избранные статьи», «Детская литература», Москва. 1972

3. Благой Д.Б. «Мастерство Пушкина», Москва, 1955.

4. Большая советская энциклопедия, М. Сов. Энциклопедия, 1970

5. Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия, 2007

6. Даль И.В. Пословицы русского народа, М. Худож. Литература, 1984.

7. Даль В.И. «Словарь живого великорусского языка в 4 т.», М. «Русский язык», 1974.

8. Долинина Н. «Печорин и наше время», Ленинград, 1970

9. Зубова Е.Н. Титкова Т.В., Щеглова О.А., Кузина Е.В., Ларина О.В., Пивоварова И.А. «Тайна вашего имени, фамилии, отчества», «дом славянской книги», 2007.

10. Кочева О.Н. «Большой словарь имён», «Феникс», Ростов-на-Дону, 2008.

11. Лермонтов М.Ю. «Герой нашего времени», Москва, 1969.

12. Магазаник Э.Б. «Ономастика, или «говорящие» имена в литературе», Ташкент, 1978.

13. Мифы народов мира, М. Сов. Энциклопедия, 1973., в 2-х т.

14. Непомнящий В.С. «Поэзия и судьба», 1984.

15. Петровский Н.А. Словарь русских личных имён, М. Русский язык, 1980.

16. Пушкин А.С. трагедия «Борис Годунов», Москва, 1986

17. Ревякин А.И. «История русской литературы XIX века», Москва, 1985.

18. Суперанская А.В. «Словарь русских личных имён», 2003.

19. Угрюмов М.А. «Русские имена (издание второе)», 1970.

20. Угрюмов А.А. «Русские имена», Вологда, 1970.

Размещено на Allbest.ru