Тема тоталитаризма в русской литературе XX века

Размещено на http://www.allbest.ru/

Тоталитаризм

тоталитаризм тоталитарное государство русская литература

Термин «тоталитаризм» стал употребляться сначала для обозначения фашистского режима в Италии и германского национал-социалистического движения еще в 20-е годы. Тоталитарному государству были свойственны неограниченные законом полномочия власти, ликвидация конституционных прав и свобод, репрессии в отношении инакомыслящих, милитаризация общественной жизни.

С 1929 года, начиная с публикации в газете «Таймс», его стали применять и к политическому режиму Советского Союза.

Попытка дать научную трактовку тоталитаризму впервые была сделана на симпозиуме, организованном Американским философским обществом в 1939 году. Спустя несколько лет вышел ряд фундаментальных работ на эту тему, важнейшими из которых являются книга X. Арендт «Происхождение тоталитаризма» и совместная монография К. Фридриха и З. Бжезинского «Тоталитарная диктатура и автократия». Бжезинский на основе изучения мировых тоталитарных режимов выделил в качестве основных признаков тоталитаризма следующие параметры: [10]

- наличие единственной массовой партии во главе с лидером-диктатором; официально господствующую в обществе идеологию;

- монополию на средства массовой информации, на вооруженные силы;

- систему террористического полицейского контроля;

- централизованную систему контроля и управления экономикой.

Тоталитаризм (лат. totalis полный, целый) - тип политической системы и общества, характеризующийся всеобъемлющей идеологизацией и политизацией общественной жизни, чрезмерным разрастанием власти и поглощением ею гражданского общества, отсутствием свободы личности всепроникающим контролем со стороны слившегося воедино партийно-государственного аппарата над гражданами. [1]

Тоталитарным государствам и режимам свойственны огосударствление всех легальных организаций, неограниченные законом полномочия властей, запрещение демократических организаций, ликвидация конституционных прав и свобод, милитаризация общественной жизни, репрессии в отношении прогрессивных сил и инакомыслящих вообще.

Октябрьский переворот 1917 года отмечается как важная веха в системе становления тоталитарной власти. Революция растоптала идеалы революционеров.

С момента создания советского государства, вопреки известным марксистским постулатам о соотношении базисных и надстроечных структур, строительство нового общества велось «сверху». За ширмой народности скрывался узкий интерес тех, кто присвоил себе результаты революции: вместо высшей демократии установился режим диктатуры, вместо единения трудящихся - антагонизм отдельных групп городского и сельского населения, вместо личной свободы - система принуждения в интересах новой элиты. К лету 1918 года антидемократичность Советской власти привела общество к тотальному противостоянию «все против всех». Глубокий внутренний раскол общества способствовал тому, что отдельные вооруженные схватки переросли в полномасштабную гражданскую войну. [7]

Тяжелое положение Советской власти вызвало с ее стороны отчаянную, беспощадную форму борьбы - массовый террор на фронте и в собственном тылу. Большевистскому режиму удалось удержаться, лишь применяя чрезвычайные меры. В экономике перешли к «военному коммунизму», ввели трудовую повинность для всех граждан. Это оправдывалось условиями разрухи, голода, блокады. Но активно внедрялась мысль о совершаемых шагах к коммунизму, и эти утопии захватили не только лидеров большевиков, но и массы. [9]

Анализируя черты советского общества 20-х годов, историки отмечают, что военно-коммунистические идеи распространялись на дальнейший процесс национализации производства. Кризис ощущался не только в экономике, но и в социальной сфере. Людские потери, начиная с 1914 г. приближались к 20 млн. человек. Детская беспризорность достигала в 1922 г. цифры в 7 млн. человек. Был введен нэп, о положительных и отрицательных характеристиках до сих пор ведутся споры. В 1921-1922 гг. хлебопроизводящие районы охватил один из самых опустошительных в мировой истории голод, унесший жизни до 8 млн. людей. Лишь к середине 20-х годов восстановилась экономика. ВКП (б) превращается в 20-е годы в особый организм советского общества. Была принята программа “социалистической индустриализации”. 1927-1929 гг. известны как годы “великого перелома”. Был свернут нэп, продолжался процесс индустриализации, началась насильственная коллективизация в деревне. Возник культ личности вождя партии, начали складываться основы системы, названной сталинизмом.[9, с. 134]

Историки считают, что 1929 г. стал годом утверждения сталинской диктатуры, когда возникли “контуры уже иной цивилизации”. Сталин создал систему централизованного управления страной. Большинство решений принимало Политическое бюро ЦК ВКПб или сам «Хозяин».

Главной исполнительной структурой была система народных комиссариатов, их местных органов. Все важнейшие руководящие должности страны включались в так называемые номенклатурные списки и замещались решением Политбюро или местных партийных органов.

Роль Советов стала формальной, принцип выборности фикцией. Стимулом к точному выполнению принятых решений, «директив» было привилегированное положение номенклатурного слоя и угроза репрессий, от которых никто не был застрахован.

В концепции построения социализма, которой придерживался Сталин, насилие занимало все большее место. Запугивая страну, Сталин рассчитывал не только подхлестнуть волну террора, но и укрепить единоличную диктатуру

По сталинской концепции, «ликвидации» подлежали нэпман и кулак, а сделать это без прямого насилия было невозможно, как невозможно было изъять средства накопления у населения, переместить массу населения из деревни в город, объединить крестьян в колхозы, наладить дисциплину труда среди крестьян, пришедших на фабрики и заводы.

Казарменный социализм, который в соответствии с предначертаниями Сталина строила страна, требовал атмосферы постоянного страха. Создать ее можно было только с помощью насилия. Тогда и родилась теория обострения классовой борьбы по мере продвижения к социализму, которая оправдывала беззакония и репрессии.

Насилие, репрессии применялись против всех слоев населения. В ходе осуществления коллективизации было насильственно ликвидировано более миллиона крепких крестьянских хозяйств. Многие успели распродать имущество («самораскулачились») и бежали в города. В колхозах по закону 1932 г. за расхищение колхозного имущества предусматривались суровые наказания, вплоть до смертной казни. С «шахтинского дела» (1928) систематически проводились судебные процессы в отношении различных групп интеллигенции, которые обвинялись во вредительстве, в шпионаже, в заговорах против советской власти. В 1936-1938 гг. репрессии достигли своего пика и по имени наркома внутренних дел Н.И. Ежова, ревностно выполнявшего указания Сталина, получили название ежовщины.

Большие потери понесла РККА, в которой из 250 тыс. офицеров подверглись казням, арестам и ссылкам около 50 тыс. человек. Приговоры выносили не только судебные, но и внесудебные органы (особые совещания, «тройки», «двойки»). За 1930-1953 гг. через сталинскую репрессивную машину прошло около 4 млн человек, из которых около миллиона были уничтожены, в основном во время «ежовщины».[8]

Народный комиссариат внутренних дел представлял собой мощную систему, которая превратилась в основное орудие личной власти Сталина. Сталин строил «новое государство» с феодальной жестокостью, для его строительства нужны были в качестве дешевой силы заключенные. К 1940 г. в стране были лишены свободы до 4 млн человек, в том числе 2,5 млн были заключенными лагерей. «Население» Главного управления лагерей (ГУЛАГ) во второй пятилетке осваивало 6-10% всех капиталовложений в народное хозяйство. До 500 тыс. находились в тюрьмах. Около миллиона приходилось на специальные поселки бывших кулаков и бюро исправительных работ.

Но лагеря создавались, прежде всего, для тотального подавления личности, ибо именно личность - главный враг любого деспотического режима. Всех, кто не был слепо предан вождю, Сталин зачислял в потенциальную «пятую колонну». Туда же автоматически были записаны миллионы коммунистов и беспартийных, которые участвовали в оппозициях, раскулачивались, преследовались как «вредители» или были связаны с «врагами народа» семейными или дружескими узами.

Этот мотив уничтожения был обоснован ссылками на наличие притаившихся врагов, он активно внедрялся в общественное сознание в 1920-30-е годы. Запугивая страну, Сталин рассчитывал не только подхлестнуть волну террора, но и укрепить единоличную диктатуру. К тому же советская экономика все больше развивалась, опираясь на использование «дешевой» рабочей силы, заключенных.

Особо нужно отметить влияние тоталитаризма на формирование идеологической основы в СССР, где основную роль играл Сталин. Он стал «теоретиком», комментируя, разъясняя и «развивая» Ленина. Это была идеологическая пища, на которой вскармливались миллионы людей. Люди впитывали не просто политические знания, им прививались большевистская псевдокультура, нетерпимость ко всему не социалистическому, не материалистическому, не советскому. Эта система формировала элементарно мыслящих людей, слепо верящих в догматы ленинской псевдорелигии.

Вскормленные этой пищей, люди верили, что генетика и кибернетика - лженауки, войны неизбежны, капитализм обречен, что в СССР нет эксплуатации человека и т.д.

Тоталитаризм сталинской системы осознавался учеными уже в годы его становления. Это отмечал, в частности Вернадский, в 1941 году. Н.И. Бухарин, находясь в одиночной камере тюрьмы, написал в 20-ю годовщину октябрьского переворота строки, рассчитанные на «дарование» жизни: «… эпоха издает себе нужных людей, и новые шаги истории выдвинули на его место Сталина, центр тяжести мысли и действий которого - следующий перевал истории, когда социализм победит под его руководством навсегда…». [7, с. 33] Как видим, даже также люди, как Н. Бухарин, понимали бессмысленность какой-либо борьбы против культа личности и сложившейся системы.

Таким образом, построенное в СССР общество имело двоякие черты - революционные, военно-коммунистические и многовековые, традиционно российские. Происходило наложение первых на вторые, при этом в основе новой системы все-таки лежали традиционные черты русской государственности.

Официально, в Конституции 1936г., говорилось о победе социализма и обосновывали это тем, что в стране ликвидирована частная собственность, изменилась социальная структура, не стало эксплуатации классов, построена государственно-плановая экономика. Однако, сталинский социализм не соответствовал классической теории социализма: народ был отчужден от собственности и власти, классовая эксплуатация была заменена еще более жестокой государственной, ликвидированы парламентская демократия и правовое государство, установилась тоталитарная система и др.

В целом, Советское государство научно характеризуется как тоталитарное. Его определяет наличие: харизматического правителя (генсека, фюрера, дуче), сосредоточившего в своих руках всю полноту власти; массовой политической партии, через которую осуществляется связь и влияние на все слои общества; тотального идеологического контроля населения; мощного репрессивного аппарата; милитаризации экономики и общества в целом.

По мнению Н. Бердяева, Советское государство «есть единственное в мире последовательное, до конца доведенное тоталитарное государство. Это есть трансформация идеи Ивана Грозного, новая форма старой гипертрофии государства в русской истории».

Природа сталинского тоталитаризма коренится в двойственной природе бюрократии, составляющей его социальную базу. Как известно, бюрократия не является самостоятельным классом: она выполняет обслуживающую социальную функцию в обществе. Если у власти стоит рабочий класс, она, чтобы жить и функционировать, вынуждена считаться с его интересами, если у власти - буржуазия, то бюрократия обслуживает ее классовые интересы. Конечно, это не мешает ей иметь свои собственные интересы, которые она удовлетворяет за счет привилегий правящей касты.

В этом плане советская бюрократия вынуждена была, с одной стороны, охранять интересы трудящихся, которые взяли власть в ходе Октябрьской революции, т.е. охранять национализированную экономику, плановое хозяйство, власть Советов, с другой - подтачивать корни революции с помощью постепенного разрастания своих привилегий, усиления бюрократизма, незаконных массовых репрессий и сосредоточения власти в руках одного человека - Сталина. [10, c. 72]

Как свидетельствуют новейшие исторические документы (в частности, «расстрельные списки» сотен людей, которые приговорил к смерти своей подписью Сталин), не революция «пожирала собственных детей», а лично Сталин со своими ближайшими соратниками уничтожили всю так называемую «ленинскую гвардию». Это они вместо постепенного свертывания насильственной функции государства и расширения социалистической демократии создали всепроникающую машину уничтожения инакомыслящих, вместо научного марксистского мировоззрения создали религию коммунизма, по которой идеальное будущее нуждается в жертвоприношениях настоящего.

Тема трагической судьбы русского человека в тоталитарном государстве в русской литературе XX века

Тема трагической судьбы русского человека в тоталитарном государстве возникает в русской литературе XX века уже в 20-х годах, когда само становление этого понятия только намечалось

Наша литература сказала свое сильное и правдивое слово о сталинизме, о его истоках и преступлениях. Произведения Рыбакова, Гроссмана, Домбровского, Солженицына, Дудинцева, Шаламова, Гранина, Приставкина и других написаны не только во имя правды, но и во имя того, чтобы эта черная эпоха не возвратилась вновь.

Важным произведением, посвященным теме сталинизма, является роман Замятина «Мы», написанный в 1921 году. Ведущая тема романа -- драматическая судьба личности в условиях тоталитарного общественного устройства. Роман написан в необычайном жанре «антиутопии». Замятин, по специальности инженер-кораблестроитель, лучше других знал, как создается механизм, где винтики нужны для работы единого целого. Но люди, общество -- это не просто «винтики» в сложной государственной машине, а живые существа, у которых своя, одна-единственная жизнь. Когда человека превращают в «винтик», он теряет свою яркую, неповторимую индивидуальность и деградирует как личность. История показала, что превращение людей в совокупность «винтиков» ведет к преступлению перед человечеством. [12]

В романе «Мы» в фантастическом облике представлен возможный вариант будущего общества, где осуществлена мечта «сильных мира сего» о людях-роботах. Перед нами разворачивается «математически совершенная жизнь» Единого Государства. Это мир без любви, без души, без поэзии. Человеку-«нумеру», лишенному имени, было внушено, что «наша несвобода» есть «наше счастье», а это «счастье» -- в отказе от своего «я» и растворении в безличном «мы». [13]

Роман Замятина -- предупреждение об огромной опасности, грозящей человечеству и исходящей от власти машин и власти государства. Замятин как бы заранее предсказал события истории нашей страны. Писатель показывает, что в обществе, где все направлено на подавление личности, где игнорируется человеческое «я», где единоличная власть является неограниченной, возможен бунт. Способность и желание чувствовать, любить, быть свободным в мыслях и поступках толкают людей на борьбу. Но власти находят выход: у человека при помощи операции удаляют центр, отвечающий за фантазию, -- последнее, что заставляло его поднимать гордо голову, чувствовать себя разумным и сильным. Все же остается надежда, что человеческое достоинство не умрет при любом режиме. У Замятина в романе есть мысль, необычная для многих наших современников. Писатель настаивает на том, что не существует идеального общества. Жизнь -- это стремление к идеалу. И когда это стремление отсутствует, наступает разлагающий период застоя.

В русской литературе трагические события реальной жизни страны долгие годы были запретной темой. До читателя так и не дошло в свое время написанное еще в 30-х годах стихотворение О. Мандельштама, разоблачавшее Сталина, стихотворения о трагедии матерей, которые растили детей «для плахи, для застенка и тюрьмы», А. Ахматовой и ее поэма «Реквием», повесть Л. Чуковской «Софья Петровна» и многие другие произведения, которые только в последние десятилетия стали достоянием читателя.

Попытались нарушить вынужденный заговор молчания, сказать правду о страшных годах террора, о трагедии личности своим творчеством такие писатели, как Юрий Домбровский, автор романов «Хранитель древностей», «Факультет ненужных вещей» (продолжение первого романа). К этой теме обращается писатель Варлам Шаламов, человек трагической судьбы, он долгие годы провел в колымских лагерях. Писатель стал автором потрясающих по силе психологического воздействия произведений -- своеобразного колымского эпоса, показавшего беспощадную правду о жизни людей в лагерях. Человек в нечеловеческих условиях -- так можно обозначить сквозную тему «Колымских рассказов» В. Шаламова. Попадая в лагерь, человек как бы теряет все, что связывает его с нормальной человеческой средой обитания, с прежним опытом, который теперь не нужен. Так, у В. Шаламова появляются понятия «первая жизнь» (до лагерная) и «вторая жизнь» -- жизнь в лагере.

Писатель не щадит читателя. В его рассказах появляются страшные подробности, которые невозможно воспринимать без душевной боли -- холод и голод, порой лишающие человека рассудка, гнойные язвы на ногах, жестокий беспредел уголовников, считавшихся в лагерях «друзьями народа» в отличие от политических заключенных, прежде всего интеллигентов, которых называли «врагами народа» и которые были отданы в полную власть уголовникам. [14]

В своих рассказах В. Шаламов показывает то, что было страшнее холода, голода и болезней, -- человеческое унижение, низводившее людей до уровня животных. Оно просто погружает их в состояние небытия, когда из человека уходят все чувства и мысли, когда жизнь замещена «полу-сознанием, существованием».

В рассказе «Сентенция» автор с почти научной точностью анализирует состояние жертвы в этой нечеловеческой жизни, когда единственным чувством остается злоба. Когда смерть отступает, а к человеку возвращается сознание, он с радостью замечает, что его мозг начинает работать, из глубин памяти всплывает давно забытое научное слово «сентенция».

В рассказе «Тифозный карантин» В. Шаламов показывает другую грань человеческого унижения: готовность служить главарям воровского мира, стать их лакеями, холопами. Этих главарей окружает «толпа услужающих», готовых на что угодно, лишь бы им отломили корочку хлеба или налили супчику. И когда в этой толпе герой рассказа видит знакомое лицо -- капитана Шнайдера, немецкого коммуниста, знатока Гете, образованного человека, который прежде поддерживал дух товарищей, а в лагере исполняет унизительную роль «чесальщика пяток» у вора Сенечки, ему не хочется жить. Автор описывает переживания Андреева, героя рассказа: «Хотя это было небольшое и нестрашное событие по сравнению с тем, что он видел и что ему предстояло увидеть, он запомнил капитана Шнайдера навек».

Рассказы В. Шаламова -- не просто художественный документ. Это целостная картина мира, скорее антимира, абсурда, в который брошен человек страшным монстром террора, перемалывающего миллионы людей. В этом антимире все перевернуто. Человек мечтает из лагеря попасть не на свободу, а в тюрьму. В рассказе «Надгробное слово» так и сказано: «Тюрьма -- это свобода. Это единственное место, которое я знаю, где люди, не боясь, говорили все, что думали. Где они отдыхали душой». Творчество В. Шаламова стало и историческим документом, и фактом философского осмысления эпохи. В целом русская литература XX века раскрыла судьбу человека в тоталитарном государстве с позиций гуманизма, в традициях русской классической литературы.

На волне «перестройки» большой интерес вызывал роман А. Рыбакова «Дети Арбата». Объясняется это тем, что писатель впервые в нашей литературе подробно и правдиво описал психологию Сталина как государственного деятеля, человека, у которого слились воедино представления о благе народном и благе собственном. Под собственным благом подразумевалась безграничная власть, помогавшая беспощадно убирать со своего пути всех, кто был не согласен с режимом. «Дети Арбата» -- это роман о столичной молодежи 30-х годов, чья юность проходила в атмосфере культа личности Сталина. Автор рассказывает о том, как по-разному проявляли себя люди в тяжелых испытаниях. В романе мы видим картину жестокости и страха: каждое слово, сказанное против, могло решить судьбу человека, каждый боялся высказать свое мнение, поддержать товарища на собрании. Ведь для многих Сталин был в тот период времени больше, чем икона.

Сталин -- страшная фигура. Неисчислимы его жертвы. Он был одержим идеей безмерного могущества. Люди для него -- только материал для достижения цели. В романе «Дети Арбата» Рыбаков пытается раскрыть психологию этого человека. Сталин считал, что только страдания вызывают величайшую энергию. Мы ясно видим те объяснения и оправдания, которые позволяли ему с легкой душой обречь на страдания и смерть миллионы людей. По его мнению, народ надо силой заставить пойти на жертвы во имя будущего, а для этого нужна сильная власть, которая способна внушить страх. Эта людоедская теория лишь прикрывает главное -- желание беспредельной власти.

В «Детях Арбата» следователь Дьяков верил «не в действительную виновность, а в общую версию виновности». Он запутывает Сашу Панкратова: то играет на его честности, то запугивает, то обещает освобождение. Ведь «хорош» тот следователь, который уговорами, пытками, угрозами расправы над близкими, чем угодно заставит подписать признание в несуществующих преступлениях. У Рыбакова на примере одноклассника Саши, Юрия Шарока, мы видим, как люди становятся такими палачами.

В отличие от Рыбакова, Василий Гроссман в романе-эпопее "Жизнь и судьба" меньше останавливается на личности самого Сталина, а больше исследует сталинизм как явление. Он тщательно рассматривает систему личной власти и всеобщего подавления, психологию старых большевиков, по головам которых генсек пришел к власти и без молчаливой поддержки которых не удержал бы ее.

Писатель создает целую галерею образов, представляющих систему сталинизма. Это и палачи, "мастера заплечных дел", например, один из подручных Ежова, "энтузиаст 37 года" генерал Неудобнов. Такие легко совершали самые чудовищные преступления да еще оправдывали их высшими интересами. Есть и аппаратчики высокого ранга. Например, Гетманов, один из секретарей обкома Украины. Он предстает перед читателем как карьерист, человек без принципов и биографии. Мастерски охарактеризован и редактор республиканской газеты Сагайдак. Он искренне считал, что можно и должно молчать о народе и голоде, землетрясении и страшном пожаре на шахте. Главное - это "воспитывать читателя". Это воспитание превращало людей в роботов. Встречаем и генералов, способных ради красивого рапорта ни за что положить тысячи солдат (подобные персонажи есть у К. Симонова). Видим "ученых", которые по методу Жданова и Лысенко травят талантливых, преданных науке людей, обвиняя их в "противопоставлении себя коллективу", в "духе реакции и мракобесия" и прочих "грехах". Роман грандиозен по количеству персонажей, в большинстве своем реалистичных. Многие из им подобных встречались совсем недавно, а некоторые встречаются до сих пор.

Другой тип героев Гроссмана в романе представлен Мостовским, Крымовым, Абарчуком. Эти представители старой гвардии большевиков с тревогой следили за ненормальными явлениями в обществе, за арестами своих бывших товарищей. Но они сковали себя партийной дисциплиной. Подобная мораль запрещала им выступать против линии "партии". Чувствуя ее неправильность, они не нашли в себе мужества или решимости вступиться за опороченных товарищей. Многие из них оставались при этом внутренне честными, преданными старым идеалам. Но их фанатизм заставлял давать показания против невинных людей, признавать свои несуществующие преступления, освящать своим авторитетом беззаконие. Одни это делали по малодушию, другие - по слепой вере. Так, опираясь на палачей, карьеристов и прихлебателей, с одной стороны, и на слепо преданных партии большевиков - с другой, Сталин формировал свой культ. Благодаря автору я понял, на чем держалась система сталинизма. Очень глубоки рассуждения писателя и мысли, вложенные в уста героев. Они достигают большой силы обобщения. Гроссман говорит о том, что одно слово диктатора могло уничтожить тысячи, десятки тысяч людей. Маршал, нарком, секретарь обкома - люди, командовавшие вчера армиями, республиками, областями, сегодня могли обратиться в ничто, в лагерную пыль, позванивая котелочками, ожидать баланды у лагерной кухни.

Опубликованные в 1962 г. «Маленькие рассказы» А.И. Приставкина, осветившие одну из центральных тем в творчестве писателя - суровое военное и послевоенное детство. Эта тема раскрывается в основанных на личных воспоминаниях автора повестях «Солдат и мальчик» (1977), «Ночевала тучка золотая» (1987) и «Кукушата, или Жалобная песнь для успокоения сердца» (1989). Здесь героями выступают детдомовские дети, духовно искалеченные жестокостью войны и сталинских репрессий, но оказывающиеся способными к нравственному выздоровлению и противостоянию злу, осознанию преступности воровства, безумия национальных распрей и исцеляющей силы милосердия. [16]

Повесть «Ночевала тучка золотая» Анатолия Приставкина. В начале 1980-х годов Приставкин написал повесть «Ночевала тучка золотая». В своем произведении автор попытался откровенно сказать о том, что пережил сам, и что больно обожгло его нервы, - мир не достоин существования, если он убивает детей.

Повесть «Ночевала тучка золотая», опубликованная в журнале «Знамя», произвела в читательских рядах, так сказать, замешательство.

Анатолий Приставкин так говорил: « Моё поколение - хотело оно того или нет - всеми порами и кровью впитало в себя все впечатления детства, и хорошие, и плохие. Как мне объяснили позднее, «Ночевала тука золотая» написана на сленге - смесь рыночного, приблатненного фольклора изрядно насыщает ткань повести. Но - что делать - всё это из детства, всё это правда». Ведь беспризорщина в послевоенные годы и в военные не была таким локальным явлением, как сейчас, хотя, как известно, у нас сейчас детдомов много и они переполнены. Но то была, если можно так назвать, всесоюзная беспризорщина. На фронте были миллионы людей, репрессированных были миллионы. Сколько же оказалось выброшенных на улицу детей? Можете представить? Правда, тогда они не догадывались, чьи они дети и почему папа им не пишет, а мама не приезжает… [18]

А. Приставкин вспоминает о своей повести: «Повесть моя долго лежала в…бельевом шкафу. Я боялся её вытаскивать. Ты поднял вопросы, которые трогать нельзя, говорили мне друзья. Так получилось, что сперва я предал «Тучку…» гласности таким образом: собрал друзей и предложил послушать две-три главы. Огорчение, кислое согласие. Потом все молча разошлись. Но в конце кто-то сказал: «Зачем ты это написал? Спрячь». Потом стали перепечатывать, копировать. Значит, она людям нужна». [18]

После первого коллективного чтения повести в кругу друзей начались странные вещи: сначала к Приставкину зашел товарищ и попросил рукопись, чтобы почитать дома, другой знакомый попросил для сына, третий - для коллеги. Ко времени публикации в журнале «Знамя» повесть прочитали как минимум 500 человек. Однажды домой к Анатолию Игнатьевичу приехал совершенно незнакомый человек из Ленинграда и сказал, что по просьбе своих товарищей должен обязательно прочесть повесть, чтобы рассказать о ней у себя дома.

Рукопись каким-то образом без участия автора дошла до Белоруссии, и на VIII съезде писателей СССР Алесь Адамович в своем выступлении сказал несколько слов в ее поддержку. Ее прочли многие известные писатели, поэты и критики - все это стало для Приставкина колоссальной поддержкой. Тогда он поверил, что повесть надо печатать... Прошла она и все «толстожурнальные» круги, и не скоро нашелся редактор, который смог взять на себя ответственность, не побоялся собственных предрассудков, собственного внутреннего перестраховщика, сидящего, к сожалению, ещё во многих, - и повесть была напечатана.

Повесть напечатал в 1987 году Георгий Бакланов - писатель-фронтовик, незадолго перед тем назначенный главным редактором журнала «Знамя». Читатели были удивлены, взволнованы, ошеломлены. О детских домах писали не раз и по-разному. Но так, как написал А. Приставкин, не писал никто.

Его «детдомовские» произведения - это картины страшной, бесчеловечной действительности. Они вписываются в те общие кошмары, которые пережила страна в 30 -40-е годы. Объясняя название своей новой повести, А. Приставкин говорит о таких, как и он, детдомовцах военных лет, об их незащищенной, никем не оберегаемой жизни: «Тучки мы… Влажный след… Были и нет». Это тема людей, выбитых из колеи жизни, оборвышей. Теперь она зазвучала еще с большей силой. Автор не корректирует память, отбирая из былого лишь удобное, он старается точно восстановить события, не обходя темного, неприглядного, не украшающего ни человека, ни общество.

Но всегда и везде найдутся люди, которые будут противостоять этому автору, обществу, произведениям о страшной жизни детей во время войны. После публикации повести Приставкин начал получать письма. Они приходили десятками. В них - возмущение, упреки, даже негодование…

Так, например, один из сталинистов, Александр Николаевич Борисов из г. Ростов-на-Дону, писал в письме к А.Приставкину о том, что тот ненавидит всех, весь советский народ:

«Какую нужно иметь ненависть к обездоленным детям, к советским людям и нашему строю, чтобы написать такой пасквиль… Я много читал о детских домах и других детских учреждениях, позже сам работал в специальной школе, где были трудные дети, свыше 25 лет, но нигде не встречал такого…

А как автор описывает взрослых?

Первый директор - живодёр, жулик.

Второй - трус и «непонятливый».

Проводник вагона - жулик, хапуга, бандит.

Красноармейцы - живодёры, убийцы, матершинники.

Население (рынок) - злодеи, живодёры.

Воспитатели - безликие, кроме Регины Петровны…

Ветераны войны - алкаши, живодёры, подонки.

Единственное светлое пятно - Вера-шофёр, но автор испугался и вскоре её убил.

У автора нет ничего святого…

Не думаю, что гласность предполагает рытьё в помойных ямах, какой является повесть Приставкина… Я сразу увидел, что это мерзкий пасквиль на нашу жизнь. А чему научится, читая ее, молодой человек?..»

Другая читательница обратилась к А. Приставкину со словами: «…злоба и ненависть одолевают автора повести, как иначе понять его, когда он пишет: «Я же показал тыл, оказавшийся пострашнее войны: банды, спекуляция, насилие над детьми, жестокая система отношений». И такой писатель получает Государственную премию СССР! Поистине происходят чудеса; не на волне ли антисталинской пропаганды возник этот «инженер человеческих душ»?!»

М.И. Кравчук написал в письме Приставкину: « Я считаю, что публикация подобных произведений противоречит интересам нашего общества и подрывает устои нашего государства. Политика гласности провозглашена для того, чтобы в конечном итоге приносить выгоду государству… Авторы не понимают диалектики исторических процессов, их позиция отличается беспочвенным идеализмом. Они не понимают, что существует объективный закон взаимодействия, самоорганизации систем. Как большая и сильная амёба, обеспечивая себе будущее и место под солнцем, поглощает малых и слабых амёб, так большие и сильные народы поглощают, ассимилируют и вытесняют малые и слабые народы… Я понимаю, что вы не опубликуете моё письмо, поскольку оно содержит сведения, не подлежащие разглашению, да я на этом и не настаиваю. Мне просто хочется, чтобы вы имели в виду всё то, что я написал, и учитывали в дальнейшей работе».

Писатель Лев Аннинский рассказывал: «Ночевала тучка золотая...» я читал еще не опубликованной. Ни до, ни после я не испытывал такого потрясения от прочитанного! История беспризорников, которых во время войны эвакуировали в Чечню, как раз в то время, когда из Чечни высылался коренной народ... Когда я это читал, Чечня еще не стала самой проблемной точкой России, но Анатолий Приставкин нащупал уже тогда эту проблему каким-то неслыханным писательским и человеческим чутьем своим. Высылаемые чеченцы в ответ возненавидели этих русских мальчишек, которые невольно оказались в эпицентре вражды и ненависти. Хотя за что могли отвечать эти русские мальчишки, оставшиеся без родителей? Меня это потрясло уже тогда, но я думал тогда, в конце 80-х: «Нет, все обойдется!» Нет, не обошлось... Ненависть была посеяна, и ее все равно пришлось изживать, а какой ценой... Читая Анатолия Приставкина, я впервые почувствовал бездну, в которую мы сползаем. Недостаточно разоблачить коммунизм. Все это один страшный клубок! И Анатолий Приставкин это знал.

К счастью, у хорошей литературы есть один необычный признак. Нужно только прикоснуться к ней, достать с полки хорошую книгу - и ты уже приобщаешься к чему-то самому главному в жизни. Ни телевидение, ни видео - ничто не заменит этого ощущения истинности. Человек может оглушить себя музыкой, наркотиком, порнографией, но в каждом человеке, если он ещё живой, всегда есть потребность в поиске истины. И книга - это поле такого поиска.

И хотя в тот момент многие рукописи, годами прятавшиеся в столах, предстали перед читателем, работа Анатолия Приставкина сразу заняла прочное место в отечественной литературе. И дело не только в том, что автор первым показал, как происходила насильственная депортация целого народа, - будучи свидетелем тех трагических событий, он сумел создать мудрое и доброе произведение.

Приставкин первым показал, как происходила насильственная депортация целого народа, - будучи свидетелем тех трагических событий, он сумел создать мудрое и доброе произведение. Анатолий Игнатьевич рассказал о том, что чувствовал сам, когда его послали на Кавказ, известный мальчишке лишь по рисунку на коробке папирос «Казбек» - горец на коне, в бурке и снежные вершины за его мощными плечами. Война против целого народа, увиденная глазами ребенка, который не понимает ни смысла, ни цели происходящего. Главное достоинство повести в том, что именно детское сознание и поступки детдомовского ребенка, над которым издевалась целая когорта всякого рода «воспитателей», оказываются чище, благороднее, мудрее сознания и поступков тысяч взрослых людей, ослепленных яростью и безжалостно уничтожающих друг друга. Золотая тучка - это душа ребенка, чистота и незащищенность. Это феерическое видение, согревающее сердце и заставляющее его биться в тревоге

Повесть «Ночевала тучка золотая» экранизирована на Киностудии имени Горького режиссером Суламбеком Мамиловым - ингушом, который в реальной жизни пережил все события, описанные автором. Эта картина стала его судьбой и болью. Повесть «Ночевала тучка золотая» получила мировое признание - в течение нескольких лет после выхода она была переведена более чем на 30 языков, ее общий тираж составил 4,5 миллиона экземпляров только в России, а Анатолий Приставкин стал лауреатом Государственной премии СССР в 1987 году.

Список используемой литературы

Валиуллин, К.Б. История России. XX век. Учебное пособие / К.Б. Валиуллин, Р.К. Зарипова. - Уфа: РИО БашГУ, 2002. - 234 с.

Варлам Шаламов «О прозе» // Собрание сочинений: В 4-х т. /. М.: Худож. лит.: ВАГРИУС, 1998.

Демидов, А.И. Основы политологии: Учебное пособие / А.И. Демидов, А.А. Федосеев. - М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2003. - 511 с.

Дьяков И. Анатолий Приставкин: «Прошлое требует слова»// Смена - 1987. - № 1446

Загладин Н.В. Всеобщая история XХ век / Н.В. Загладин: Учебник. - М.: ООО «ТИД «Русское слово-РС», 2007. - 400 с.

Курьянов, М.А. Политология в вопросах и ответах: Учебное пособие / М.А. Курьянов, М.Д. Наумова. - Тамбов: Изд-во Тамб. гос. техн. ун-та. 2005. - 80 с.

Ланин Б.А. Евгений Замятин и развитие русской антиутопии // Русский литературоведческий журнал: Теория и история литературы, 1993. - № 2. - С. 7 - 12.

Латынина А. «Одна неправда нам в убыток» // Литературная Россия, № 16, 15 апреля 1987 г.

Литература и язык. Современная иллюстрированная энциклопедия. -- М.: Росмэн. Под редакцией проф. Горкина А.П. 2006.

Политология: краткий словарь политологических терминов/ сост. Духина Т.Н., Болотова Т.П., Ставрополь, 2010.

Приставкин А. Кукушата: Избранная проза. М.: СП Квадрат, 1995.

Славин, Б.Ф. О социализме, свободе и тоталитаризме / Б.Ф. Славин // Постсоветский марксизм. - 2006. - №11.- С.33.

Соколов, А.К. Курс советской истории, 1917-1940: Учеб. пособие для студентов вузов / А.К. Соколов. - М.: Высш. шк., 1999. - 272 с.

Сосковец, Л.И. Политология. Справочник / Л.И. Сосковец, Т.Н. Федорова, М.А. Кулешова, В.В. Петрик. - Томск: ТПУ, 2001. - 120 с.

Сосковец, Л.И. Политология: Учебное пособие / Л.И. Сосковец, Т.Н. Федорова, Т.А. Спиченко, М.А. Кулешова. - Томск: Изд. ТПУ, 2000. - 154 с.

Ульянов П. «…и лично от меня» // Литературная Россия, №23, 5 июня 1987 г.

Хмылев, В.Л., З. Бжезинский о природе тоталитаризма / В.Л. Хмылев. - Томск: ТГУ, 1995. - 120 с.

Шалак, А.В. Политология: Учеб. пособие / А.В. Шалак. - Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2003. - 224 с.

Размещено на Allbest.ru