Метафоричность дискурса в русском символизме и европейском постмодернизме

Размещено на http://www.allbest.ru/

МЕТАФОРИЧНОСТЬ ДИСКУРСА В РУССКОМ СИМВОЛИЗМЕ И ЕВРОПЕЙСКОМ ПОСТМОДЕРНИЗМЕ

Модернизм и постмодернизм являются особым типом мировосприятия, характерным для кризисной переходной эпохи. Уже сами названия направлений «модернизм» и «постмодернизм» нацеливают на сопоставление с целью выяснения точек соприкосновения и определения характера их связи. Модернизм есть идеологическое течение в европейской философии, направленное на преобразование и обновление. С позиций такого видения модернизма, постмодернизм является не отрицанием, а его продолжением, исторической формой кризиса мировоззрения.

Модернизм, как и сегодня постмодернизм, представляет некую целостную систему, охватывающую различные авангардные течения, творческие методы, утверждающую принципиально иные ценности, выдвигающую новые эстетические критерии, свое понимание соотношения искусства и жизни, иное философское обоснование разнообразного экспериментирования.

Русский модернизм представлен множеством художественных школ и направлений, среди которых особое доминирующее место занимает символизм. Теория символизма оказывает серьезное влияние на развитие художественной и философской мысли ХХ в. С рождения символизма начинается весомый перевес неклассических течений над реалистическими. Русская поэтическая культура ХХ столетия обогащается множеством открытий, одним из которых является характерный для символизма сплав философии и художественного творчества, синтез рационального и внерационального знания.

Философские размышления русских символистов облечены в философско-художественно-литературные формы. Вопросы субъекта, самости, центральные для всей русской философии и литературы, обусловили их тесную связь. Русские писатели философствуют, а русские философы известны как писатели. В свое время А. Блок пишет о своеобразии русской философии: «...неразлучимы в России живопись, музыка, проза, поэзия, неотлучимы от них и друг от друга философия, религия, общественность, даже политика. Вместе они и образуют мощный поток, который несет на себе драгоценную ношу национальной культуры»¹.

Философы русского символизма, прежде всего поэты, поэтому особый стиль символистов далек от наукообразности. Творческая разносторонность не только тематическая, но жанровая, эстетическая, характерна для многих символистов, которых мы знаем как философов, поэтов, ученых и общественных деятелей.

В конце ХХ столетия аналогичный способ философствования обнаруживается в постмодернизме. Широко распространенное стирание категорий жанра и дискурса затрудняет определение принадлежности произведений постмодернистов к философии, истории, социальной теории или политической науке: слишком много в их текстах неопределенности, характерной для литературы. Неслучайно манеру письма в постмодернизме называют «метафорической эссеистикой». Представители постмодернизма ориентированы на поэтический язык, с его образностью и метафоричностью. Это выражается в таких особенностях постмодернистского текста, как фрагментарность, сбивчивость, мозаичность и т. д. Мир как будто разбит на отдельные фрагменты, и из них создается новый, свой собственный мир, не похожий на прежний. Чаще всего это происходит путем метафоризации понятий, приобретающих статус символа, выражающего состояние души, мироощущение философа.

Необходимость связи философии и литературы для Ж. Деррида не вызывает сомнения. Современная философия находится под властью структурализма, не считающего существенным «воображение и чувствительность». Увлекаясь проблемами формы, структурализм оставляет без внимания силу творчества. Это делает философию рационалистической, аполлоновской, по выражению Деррида. Для творческого вдохновения, для движения нужно вернуться к дионисийскому началу. В дионисийстве Ж. Деррида, как и Вяч. Иванов, видит живое начало жизни. «Философия определилась в своей истории как рефлексия поэтического введения. Мыслимая отдельно, она есть сумерки сил...»². Деррида убежден в необходимости поворота знания в сторону гуманитарных наук. По существу, речь идет о новой рациональности, ее тесной связи с внерациональным.

Обращение к художественным формам мышления теоретиков русского символизма и европейского постмодернизма обусловлено тем, что оба культурных феномена представляют собой иррационалистическую реакцию на рационализм европейского сознания. На рубеже XIX-XX вв. русские символисты сознают, что в результате увлечения естественными науками, позитивизмом и материализмом общество пришло к бездуховным цивилизационным процессам. Через столетие понимание этой проблемы приводит представителей постмодернизма к выводу о необходимости нового отношения к рациональности, ее тесному взаимодействию с внерациональным.

Теоретиков символизма и постмодернизма объединяет идея формирования новых форм мышления. А. Белый убежден, что пересоздание мира связано с изменением мышления человека: «Изменение этих форм есть знак изменения внутреннего восприятия мира для создания новых форм жизни»³.

Догматичность и морализаторство классического понятия «мышление» Ж. Делез связывает с установлением истины только через возможность ее помыслить, забывая при этом о других человеческих способностях. Делез считает, что классическое познание не схватывает истины мира. Объективная же реальность подразумевает многообразие, случайность и различие, которые уникальны и индивидуальны, поэтому не вписываются в рациональную картину мира.

Методом Делеза в поиске нового мышления, способного дать человечеству в современном мире новое социальное, гуманитарное и научное знание, новое жизневосприятие, становится эстетическая имагинация. Основная идея философии Делеза заключается в убеждении, что новый метод, синтезируя различные формы знания, способен сформулировать концепты, обращенные в будущее, нацеленные на создание новых форм действительности.

Воображение в учении Делеза становится не только основой познания, но и мышления. Имагинация как метод познания мира подразумевает не просто мышление смыслами. Имагинация (imageобраз) мышление образами, именно оно составляет основу творческого процесса, активизирующего жизнь. Аффекты воображения создаются сильными представлениями, не зависящими от реального существования их источников. Но хотя воображение не требует действенности, приспособляемости, оно оказывает влияние на вкус, отношение и поступки человека: «... воображение поистине выглядит как конституирующее воображение, оно является квазиконституирующим»⁴. Делез говорит о предвосхищении внерациональным знанием рационального. Правдоподобные рассуждения, задающие логическую структуру какоголибо представления, всегда рождаются на основе воображения. Там, где нет точного ответа, только воображение способно разъяснить ситуацию.

Концепция творческой имагинации Ж. Делеза в своей сущности созвучна идее А. Белого об имагинативности мышления. Воображение лежит в основе искусства, в основе науки, и, утверждает Белый, в основе мышления. Культура мысли в сознании не исчерпывается гносеологическим анализом понятия, в котором сужена сфера мысли, поскольку исключена сфера первичной имагинации, когда создается образ. Начало мышления Белый видит в «зарассудочной глубине, в темной бездне»⁵.

История становление человеческой мысли, мышление человека начинается с создания образов. В каждом индивидуальном сознании под рассудочным пластом мышления скрывается образ. «Имагинация первичного мифа, имагинация конечного смысла есть знак познания цельного»⁶. Предметы в сознании предстают индивидуальными образами, при постижении сущности предмета мы разлагаем образ на составляющие его элементы и вновь складываем картину образ. Сложить явления в общую картину не под силу только с помощью рассудка. Осмысление явления возможно только в соединении рационального и внерационального знания. Тогда рост смысла, не ограниченного методами, не имеет пределов: «Целое ставимый нашей фантазией сверхчувственный образ, определяющий выбор элементов и их расположение в комплексе, он организующее начало комплекса ответов на то, что такое явление; он их организм»⁷.

Таким образом, А. Белый и Ж. Делез стремятся к созданию новой рациональности, важнейшими элементами которой станут внерациональные средства познания воображение, метафора, интуиция, поэтическое чутье, словом, то, что определяет своеобразие литературного языка.

Тяготение философов к художественному слову, литературность дискурса можно объяснить следующими общими причинами.

Во-первых, литература всеобъемлюща, в ней присутствуют элементы различных видов искусства. Преимуществом литературы является ее способность проникнуть в такие сферы, которые философии, с ее категориальным аппаратом, сложно показать. Образ идет дальше мысли, поэтому воображение как основа литературной культуры способно бесконечно раздвигать пределы и видеть то, что недоступно рациональному мышлению.

Во-вторых, содержанием литературы являются общезначимые гуманистические идеалы и ценности, которые выражаются в доступной и понятной для всех форме. В ситуации утраты смысложизненных ориентиров обращение к литературе становится действенным средством сохранения духовности. Художественное произведение заставляет человека мыслить, воспитывает, объясняет и ориентирует его в неподдающемся рациональному объяснению хаосе действительности.

Современная культура обусловлена наукой и техникой, а не искусством и философией. Наука и техника не могут сформировать этическое и эстетическое пространство жизни. Поэтому особенно ощутима потребность в жизненных и духовных ориентирах, создаваемых образами искусства и философскими размышлениями. Философия как мировоззрение формируется литературой, которая, в свою очередь, зависит от философии.

Особое место в художественном языке занимает метафора. Обращение к метафоре теоретиков символизма и постмодернизма обусловлено осознанием ограниченности рационального познания. Философы приходят к выводу, что сложный путь рефлексии к ментальности открывает метафорическая образность.

Метафора рассматривается многими философами как внерациональный способ познания. Х. Ортега-и-Гассет уподобляет роль метафоры «удочке», которой можно прикоснуться к тому, что еще смутно различимо. Всякое мышление, философское, художественное, научно-естественное, использует перенос конкретных смыслов на неконкретные содержания и, наоборот, перенос с конкретного на абстрактное. Как механизм человеческого сознания метафора направлена на расширение смыслов, она активизирует воображение, рождает новые ассоциации, интуиции, необходимые для познания мира, т. е. создает способность представить то, что находится за гранью эмпирического. По словам Дж. Лакоффа: «Привлечение метафоры для понимания опыта является одним из величайших триумфов человеческого мышления. Рациональное мышление в значительной мере опирается на метафорические модели. Любой адекватный подход к рациональности требует использования воображения, а воображение неотделимо от метафорического рассуждения»⁸. Посредством метафоры создается новое знание, поэтому метафоризация мира означает изменение представлений о нем.

Синтез философии и литературы в символизме и постмодернизме создает особое мышление метафорическое. Благодаря метафоре в рассуждения включаются образы, они пробуждают мысль, рождают эмоции - это оживление речи активизирует мышление. Философов объединяет параллельность размышлений о том, что субъективное творческое переживание в поиске истины играет особую, значимую роль.

Чтобы передать результаты субъективной рефлексии, донести внерациональное содержание своей идеи, необходимы особые способы, одним из которых является метафора. Воображение представляется Ж. Деррида синтезом смысла и буквы, соединением разъединенных инстанций, способным дать истинное представление о прекрасном и безобразном. Не разум, а воображение производит метафору, которая выполняет особую функцию в языке создает внутреннее пространство поэтической свободы. Благодаря метафоре происходит дерационализация мысли, она указывает на то, что находится за пределами логического дискурса. Метафора представляет собой не просто художественный прием или особенность стиля, но особую парадигму мышления, особое нефотографическое видение мира.

Деррида определяет метафору как способ описания пока еще отсутствующего знания, находящегося в процессе формирования и потому рационально не обоснованного. Посредством метафоры осуществляется «выход за мир, к месту, которое не является ни не-местом, ни другим миром, ни утопией, ни алиби <....> и которое показывает лишь некоторое преодоление всего, то существенное ничто, исходя из которого все может появиться и произвестись в языке <...> оно и есть сама возможность письма и литературного вдохновения»⁹.

Метафора наделяется Деррида теми же функциями, что символ в символизме: она устанавливает связь между эмпирическим и метафизическим мирами, общим и частным, открывает новые перспективы, новые смыслы, т. е. выступает как внерациональный способ преодоления границ действительности.

В своей философской грамматологии Деррида говорит о метафоричности языка как возможности «либерализации письменности». Метафора не является просто риторическим приемом, она есть источник самого языка, который благодаря метафоре изначально является образным. Деррида размышляет о создании новой письменности, где будет властвовать метафора. «Письменность в общем смысле этого слова есть мертвая буква. Письменность же в метафорическом смысле, естественная, божественная, жизненная письменность <...> боготворится; она приравнивается к происхождению ценности, к голосу сознания как божественного закона, к сердцу, чувству и пр.»¹⁰.

Поиск глубинной духовной основы слова приводит Ж. Деррида к убеждению, что существует «нечто», невыразимое в языке, но обязательно присутствующее в нем. «В языке есть нечто такое, что мы не можем до конца деконструировать. Это идиоматический слой языка любого языка, будь то французский или русский. Идиоматический слой обладает уникальностью, поэтому любая деконструктивная работа подразумевает повышенное внимание к идиомам и особенно к той их сфере самовыражения, где идиомы наиболее значимы, к сфере художественной литературы, художественного употребления языка»¹¹.

Одна из задач деконструкции Деррида обнаружить «нечто», стирающее себя в момент самопроявления. Возможно, это инвариант, который нельзя выявить в чистом виде. Для объяснения процессов развития мышления Деррида вводит понятие археписьма. Под ним понимается идеальная модель, управляющая всеми смыслами, создаваемая благодаря потенциальному системному мышлению, указывающему «на темные места в тексте». Археписьмо проявляется в форме следа, содержащего смысл бытия. Природа следа метафорична, так как метафора выявляет соотнесенность языка с его началом.

Метафора Деррида близка понятию символа, поскольку философ говорит о квазиметафоре внутренней множественности метафоры. Как известно из теории метафоры, она, в отличие от символа, ограничена в смыслах. Но Белый в статье «Магия слов» отождествляет символ, связанный с запредельным, с метафорой, относящейся к конкретному. Идея синтеза рационального и внерационального доказывается Белым в его теории «реалистического символизма», соединяющей символизм с реализмом. Символист подчеркивает значение реальности как источника художественных смыслов. Постижение реальностей «высшего плана», прорыв к сверхреальному миру универсальных ценностей должен осуществляться через проникновение в мир эмпирической реальности, вглядывание в конкретное явление. Символ является третьим началом, соединяющим «переживание художника и черты, взятые из природы»¹². Но в соотношении двух начал: означающее означаемое, определяющую роль играет «переживание», которое не дает символу превратиться в знак. «Слово рождает образный символ метафору; метафора представляется действительно существующей»¹³.

Интенсивно метафорический стиль в символизме создается путем использования не единичных метафор, а целых цепочек связанных друг с другом метафорических образов, приобретающих значение самостоятельных поэтических тем. Метафора символистов в этой связи обретает смысловую глубину символа: переходя из одного словесного окружения в другие, она, оказываясь сквозной, обрастает новыми значениями, приобретает мерцающую многозначность и, следовательно, порождает широкое поле возможных ассоциаций. По словам Блока: «Всякое стихотворение покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Из-за них существует стихотворение»¹⁴. Сущность проявляет себя благодаря метафоре, которая выражает не только общее свойство двух различных предметов, но открывает внерациональное знание интуицию, воображение автора. Использование метафоры создает особый эссеистический философско-художественный жанр работ символистов, в котором сочетаются рациональное и внерациональное, философское содержание и художественная эмоциональность.

Значение метафоры в постмодернизме столь же велико, как символа в символизме. Философы постмодернизма используют метафору как способ описания своих ощущений, опыта и оформляют их в виде художественного текста.

Философские работы Делеза обладают особым поэтическим стилем благодаря метафоре. Например, его определение плюралистичности мира: «Мир совокупность разнородных частей: необъятное лоскутное одеяло или бесконечная стена сухой каменной кладки...»¹⁵, создается благодаря метафоре, способствующей философскому осмыслению понятия.

Примечательно, что, создавая новое понятие, теоретики символизма и постмодернизма для выражения его внерациональной природы обращаются к метафоре.

Ключевые термины Деррида имеют метафорическую сущность и связаны со сферой внерационального. Так, понятие `след' философ определяет как фактически абсолютный источник смысла в целом: «...артикулируя живое над неживым в целом, источник любого повторения, источник идеальности, след не более идеален, чем реален, не более интеллигибелен, чем чувственен, не более является прозрачным обозначением, нежели непрозрачной энергией, и ни одно понятие метафизики не может описать его»¹⁶. Сравним с определением символа Белым: «...абсолютный предел для всяческого построения понятий», символ «есть предел всем познавательным, творческим и этическим нормам: Символ есть в этом смысле предел пределов»¹⁷.

След у Деррида не зависим от какой-либо чувственной целостности, слышимого или видимого, фонического или графического. Хотя он и не существует в чистом виде, отдельно от всех своих воплощений, его возможность предшествует означаемому, понятию, чувственному образу. След означает не отпечаток смысла, а первичность смысла. Смысл, т. е. логика, имеет вторичное значение и строится на основе протоследа. Следовательно, речь основана на первичном феномене следа.

Понятие `след' у Деррида рядом своих характеристик сущностно близко понятию символа. Белый полагает, что сама этимология слова `символизм' указывает на соединение, но отнюдь не механическое. Символ понимается как многозначная единица особого семантического уровня, которая обладает рядом своеобразных качеств. В силу своей многозначности символ принципиально нельзя формализовать на логическом уровне и конкретизировать его сущность. Символ - это «отливка», «отпечаток» «внутренне переживаемого опыта человечества». Символ понимается Белым как смысловой абсолют, с которым соприкасается человек, но понять и объяснить который невозможно. Понятие `след' у Деррида имеет аналогичное значение первичность смысла. У Белого символ выше онтологии и гносеологии, он на уровне теории символизма. Поэтому Белый дает ему определение «эмблема эмблем», понимая под эмблемой основу классификации понятий.

Метафоричный дискурс символизма и постмодернизма показывает убежденность мыслителей во внутренней иррациональности мышления, в котором соединяются понятия и метафоры.

Русские философы понимают символ как средство проникновения в сущность явления, как способ создания иного видения мира. Символ -- образ, который должен выразить одновременно и всю полноту конкретного, материального смысла явлений и уловить идеальный смысл тех же явлений. Т. е. энергия символа связана с присущим ему органическим единством многозначности и конкретности. Символ содержит смыслы, которые традиционным понятийно-категориальным аппаратом объяснить нельзя. По словам Вяч. Иванова, «.символ неисчерпаем и беспределен в своем значении, когда он изрекает своем сокровенном (иерархическом и магическом) языке намека и внушения нечто неизглаголимое, неадекватное внешнему слову. Он многолик, многосмыслен и всегда темен в последней глубине»¹⁸.

В. Брюсов называет символы знаками иного бытия и понимает искусство как форму духовной деятельности людей, способную выразить невыразимое. Творчество есть не что иное, как уяснение поэтом для него самого смутных неосознанных ощущений. Истинный поэт, по мнению Брюсова, «даль свободную романа» различает сначала неясно, «сквозь магический кристалл», но за каждым представлением скрыта условная истина: «... художественные создания постольку являются подлинным воплощением бытия, поскольку они символичны»¹⁹. Методом познания Брюсов считает объяснение нового, неизвестного при посредстве уже познанного. Метафоричность языка позволяет слову становиться первичным методом познания, поскольку назвать -- это уже познать. Поэтическое творчество идет по тому же пути: называет «по именам» еще не освоенные сознанием вещи и тем самым расширяет сферу сознания.

В философском осмыслении Ж. Делеза символ представляет собой единство иррационального бытия и эмпирического мира. Делез определяет символ как «конкретную космическую силу», сохраняющуюся в глубинах ментальности. Символ противоположен чувственному и разумному сознанию, не замкнут моральными нормами. Делез связывает символ с сознательным становлением. Его нельзя объяснить, поскольку это «вращающаяся» мысль, в которой «нет ни начала, ни конца, он никуда не ведет, а главное, в нем нет конечной точки, как нет и промежуточных ступеней. Он все время посредине, посреди вещей <...> Символ это водоворот, он затягивает нас своими кругами, доводя нас до того интенсивного состояния, в котором вдруг возникает разгадка, решение»²⁰.

В истории философии А. Белый выделяет три периода. На своем начальном этапе развития она имеет тесное органическое слияние с жизнью. Первые философские системы, развившиеся из мифологии, характеризуются образностью мышления. В этот период философия подобна художественному творческому процессу, «.философия возникла как становление, как закрепление какой-то жизни в нас, как стремление»²¹. Позднее усиливается абстрактность мышления, и философия начинает говорить отвлеченными понятиями. Образность уходит из философии, которая как бы сужается, потому что стремление к творчеству, бывшее частью философской деятельности, отделяется от нее.

Третий период Белый связывает с серединой ХІХ столетия. На этом этапе своего развития философия превращается в «идеальный каталог в расположении знаний» и представляет собой сложение данных научного опыта. Рациональность и рассудочность теперь характеризуют философию, оторвавшуюся от жизни и потому не способную ответить на вопрос о ее смысле. Философия все больше превращается в учение о формах и способах постижения мира и человека. Основной задачей философии становится отыскание системы наук. Оторванность философии от человека приводит к академичности и нежизненности философии, она «вызывает бег от себя»: «Многие из передовых умов Европы начинают ощущать какой-то кислый вкус во рту при самом упоминании звука слова «философия»²². Белый называет современную ему философию «беспутицей», «праздной спекуляцией», не способной чем-либо помочь человеку в его устремлениях.

В конце XX в. процесс отхода философии от жизни все больше усиливается. Философские книги читают значительно меньше, чем художественные. И причина не только в отсутствии подготовки для понимания философского текста, но в его наукообразной форме. Понятно, что художественное произведение не может стать полноценной системой взглядов, философским учением. Но чтобы философия не замыкалась на себе, была понятна не только узкой группе людей, она должна соединиться с литературой, говорить на понятном другим языке.

В истории своего существования философия всегда была связана с политикой, искусством, литературой и т. д. И сегодня необходимо восстановить этот тесный союз. По-разному показывая человека и мир, философия и литература объединены стремлением к их более полному пониманию. Из ситуации кризиса, когда прагматизм и рационализм разрушают моральные ценности прошлого, мыслители начала и конца ХХ столетия видят выход в синтезе философии с жизнью, возвращении философии образного языка, превращении научного текста в художественный. Позитивность постмодернизма заключается в его обращении к литературному дискурсу. Виднейшие представители постмодернизма ставят своей целью помочь читателю понять текст, раскодировать знаки, раскрыть и по-своему осмыслить авторские идеи. Философия, убежден Ж. Делез, должна быть подобна роману. Необходимо отойти от классических традиций и выработать иной стиль философствования.

Таким образом, для русского символизма и европейского постмодернизма характерно стремление к художественным формам мышления, воплощение идей в художественно-образной, а не в абстрактно-теоретической форме. В связи с этим своеобразной чертой теоретического дискурса символизма и постмодернизма является содержащаяся в нем метафоричность. Философы убеждены, что в мышлении происходит соединение рациональности и метафоричности на основе общей цели -- познания. Человек понимает мир как с помощью рационального мышления, так и с помощью метафоры. Философов начала и конца ХХ столетия объединяет поиск новой рациональности, иные способы выражения сущности человека и мира.

Литература

философский символист постмодернизм литературный

1 Блок, А. «Без божества, без вдохновенья...» // Блок, А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 6. М.; Л.: Худож. лит., 1962. С. 176.

2 Деррида, Ж. Сила и значение // Деррида, Ж. Письмо и различие. М.: Академ. проект, 2000. С. 44.

3 Белый, А. Проблемы культуры // Белый, А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. C. 24.

4 Делез, Ж. Эмпиризм и субъективность: опыт о человеческой природе по Юму. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза. М.: ПЕР СЭ, 2000. C. 54.

5 Белый, А. Основы моего мировоззрения // Белый, А. Душа самосознающая. М.:1990 Канон+, C. 58.

6 Там же. C. 24.

7 Там же. C. 27

8 Лакофф, Дж. Когнитивное моделирование // Лакофф, А. Язык и интеллект. М.: Прогресс, 1996 C. 182.

9 Деррида, Ж. Сила и значение. C. 16.

10 Деррида, Ж. О грамматологии. М.: Ad Marginem, 2000. C. 26.

11 Деррида, Ж. Введение в деконструкцию // Деррида, Ж. Московские лекции. Свердловск: УрО АН СССР, 1999. C. 22.

12 Белый, А. Проблемы культуры // Белый, А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. C. 22.

13 Белый, А. Будущее искусство // Там же. C. 137.

14 Блок, А. О лирике // Блок, А. Собр. соч.: в 8

15 т. Т. 5. М.; Л.: Худож. лит., 1962. C. 131.

16 Делез, Ж. Критика и клиника. СПб.: Machina, 2002. C. 81.

17 Деррида, Ж. О грамматологии. C. 65.

18 Белый, А. Эмблематика смысла // Белый, А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. C. 95.

19 Иванов, Вяч. Поэт и Чернь // Иванов, Вяч. По звездам: опыты философские, эстетические и критические. СПб.: Оры, 1909. C. 39.

20 Брюсов, В. Ключи тайн // Брюсов, В. Собр. соч.: в 7 т. Т. 6. М.: Худож. лит., 1973. C. 92.

21 Делез, Ж. Критика и клиника. СПб.: Machina, 2002. C. 70.

22 Белый, А. Философия культуры // Белый, А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. C. 312.

23 Белый, А. История становления самосознающей души // Белый, А. Душа самосознающая. М.: Канон+, 1999. C. 154.

Размещено на Allbest.ru