Неизвестные тексты Л.Н. Мартынова из фондов государственного архива Омской области

Размещено на http://www.allbest.ru/

Неизвестные тексты Л.Н. Мартынова из фондов государственного архива Омской области

Ю.П. Зародова

В Государственном архиве Омской области хранится личный фонд художника и писателя А.С. Сорокина. Этот фонд поистине уникален, как по объему, так и по составу. Он насчитывает более шестисот дел, в которых помимо документов, рукописей и рисунков самого Сорокина щедро рассыпаны автографы многих сибирских писателей, как известных, так и совсем забытых.

В фонде Сорокина мы находим тексты стихов Бориса Жезлова, Сергея Орлова, Николая Калмыкова, Николая Аренса. Они не стали известными поэтами, и их имена нам почти ничего не говорили. Не говорили до тех пор, пока не вышли в свет мемуарные книги Л. Мартынова «Воздушные фрегаты» и «Черты сходства».

В 1920-е годы поэтическое творчество этих молодых людей было фактом культурной жизни Омска, их стихи публиковались в местных газетах и журналах, звучали на литературных вечерах и обсуждались на собраниях омской артели поэтов и писателей. Мартынов был участником почти всех этих событий и сохранил в своей памяти яркие образы своих друзей-поэтов и строки их стихотворений. То, о чем рассказал Мартынов в своих новеллах, удивительным образом подтверждается материалами архива Сорокина. Кстати, сам Мартынов не раз писал о том, что когда-нибудь его слова могут быть подтверждены архивными источниками. Фонд Сорокина и мемуарную прозу Мартынова можно рассматривать как взаимно дополняемые источники сведений о культурной, литературной жизни Омска 1920-х годов. Если архивные материалы дают возможность познакомиться с поэтическими текстами, то книги Мартынова представляют авторов этих текстов, черты их характеров, истории их жизней.

Важно и то, что сам Мартынов формировался как поэт именно в этой атмосфере, среди этих людей. Их личности, их стихи имели непосредственное влияние на Мартынова.

Сохранились в фонде Сорокина и юношеские стихи Мартынова. Одни из них опубликованы самим автором, другие были «открыты» омскими учеными. Но есть еще несколько неизвестных текстов, которые представляют интерес для исследователей творчества Мартынова.

В деле № 380, озаглавленном: «Мелкие литературные и критические наброски и заметки, отрывки, записи разного содержания» находим текст, записанный рукой А. Сорокина с пометкой: Леонид Мартынов. В верхней части листа указано: Леонид Мартынов. Тексты многих поэтов представлены в фонде именно в записи Сорокина, а не в автографах, например, стихи Н. Калмыкова, Г. Маслова и других.

Датировка стихотворения отсутствует. Знаки препинания также почти отсутствуют, что характерно для Сорокина. Для удобства чтения мы расставили знаки по собственному усмотрению. Содержание сразу рождает множество вопросов, сюжет явно фантастический и даже мистический.

Та ночь была тревожна. Облака.

Стремил к востоку ветер сыроватый.

На профиль адмирала Колчака.

Похож был месяц желчный и щербатый.

Я засиделся в баре «Красный рак».

Пьянчуги выли, ныла скрипка-плакса.

На сцене негр, одетый в красный фрак,

Чечетку бил, шельмуя англосакса.

На белой стенке я прочел: «Союз,

Расстрелянных и умерших в подвале».

Прочтя, решил: пожалуй, постучусь.

Открыл денщик. Его загробный взгляд.

А мертвый друг, как восемь лет назад,

Все восклицал: культура гибнет, финис.

Все было скучно, нудно, как танго,

Тем, кто изведал бешенство фокстрота.

В первой строфе автором сразу задано ощущение тревоги. Это ощущение усиливается сравнением не просто желтого, а желчного и щербатого месяца с профилем Колчака. Упоминание имени адмирала в таком контексте может служить подтверждением того, что отношение Л. Мартынова к личности А.В. Колчака вполне укладывалось в рамки советской исторической традиции. И прав был С.Н. Поварцов, когда писал о том, что нельзя говорить об «апологии Колчака в юношеской лирике Мартынова».

В описании бара изобилует красный цвет, который в данном контексте может символизировать нагнетание тревожности. Атмосфера, царящая в баре, образ негра, одетого в красный фрак и исполняющего чечетку, напоминают картину ада. Кроме того, черный цвет (негр) в христианской символике обозначает смерть. И вот в этом хаосе красного и черного появляется белый цвет - стена с таинственной надписью, за которой находится загробный мир, царство мертвых. В этом царстве происходит встреча героя с «мертвым другом». Мертвый друг - это, конечно же, поэт Георгий Маслов. Известно, что Маслов оказал на Мартынова значительное влияние, так как это был первый «настоящий» поэт, с которым общался «книжный юноша». О своих встречах с Масловым в 1919 году Мартынов рассказал в новелле «Пушкинист и футурист» (книга «Черты сходства»). «Культура гибнет!» - это были последние слова Маслова, обращенные к Мартынову перед отъездом из Омска. Узнав о смерти Маслова в 1920 г., Мартынов создает свою первую поэму «Арлекинада» и посвящает ее памяти погибшего поэта. В набросках к поэме, содержится рассказ о том, как Маслов, накануне отъезда из Омска, пришел в кабачок «Берлога»:

Он говорил: «Зараза липнет,

На всем кровавая печать.

Он говорил: «Культура гибнет,

И надо дальше убегать».

В недавно опубликованной новелле «Домик на колесах» Мартынов рассказал о том, как возник у него замысел этой поэмы. Здесь Мартынов дает интерпретацию своего собственного юношеского произведения. «. зачем мне понадобилось повествовать о том, как с заплеванной панели я, якобы «по лестнице, насквозь пропитанной, в подвал спускался, пиво пил и пальцем по клеенке белой карикатуры выводил?», если в действительности никогда не заходил в артистический подвальчик «Берлога», где Маслов произносит своей монолог о гибели культуры». Мартынов приходит к очень интересному для нас выводу. «Я решил воплотиться в того человека, действительно уже мертвого, и как бы вернуть к жизни этого покойника, этого погибшего моего друга. Словом, в своей поэме я решил воплотиться в Георгия Маслова для того, чтобы как бы воскресить его и продолжить этот наш с ним неоконченный спор - спор 14-летнего с 24-хлетним». Кстати, именно в этой новелле Мартынов дважды называет Маслова своим старшим другом.

Поэма «Арлекинада» создавалась под свежим впечатлением от утраты. Но воспоминания о Георгии Маслове, осмысление его трагической судьбы будут волновать Мартынова всю жизнь. Помимо уже названных новелл с воспоминаниями о Маслове, написанных в 1960-70 е гг., нам известно еще несколько публикаций о поэте. В 1920-е годы о своем друге Мартынов очень смело напишет в двух статьях: «Отставшие», и «Поэты в стане Колчака». Несмотря на «прорабатывающие» названия статей, Маслов назван самым талантливым «из находящихся тогда в Омске поэтов», и Мартынов уверен, что стихи этого поэта «войдут в сибирскую литературу потому, что они прекрасны».

Найденный нами текст написан также в 20-х годах. Прямая датировка на листе отсутствует, но в самом тексте есть указание на время: «а мертвый друг, как восемь лет назад» Если за точку отсчета взять 1919 год, когда происходят встречи Маслова с Мартыновым, прибавить 8 лет, то получится 1927 год. Может быть, работая в этом году над статьей «Отставшие», Мартынов написал и это стихотворение.

И если в «Арлекинаде» Мартынов воплощался в умершего друга и тем самым оживлял его, возвращал в реальность, то теперь происходит встреча с мертвецом в некоем загробном мире. Здесь снова, как и в поэме, упоминается подвал, и произносятся все те же слова о гибели культуры. Правда, в «Арлекинаде» Мартынов имеет в виду реальный подвал, где размещался артистический кабачок «Берлога». В нашем же тексте возникает таинственный «союз расстрелянных и умерших в подвале». Подвальные помещения в начале ХХ века использовались по-разному: в подвалах жили люди, в подвалах размещались различные кафе и кабачки, наконец, в подвалах контрразведки и ЧК проходили массовые расстрелы - страшные реалии времени революции и гражданской войны. Сам Маслов жил в Омске в полуподвале, его убогое жилище, эта «нищая келья аскета», поразило юного Мартынова своей «страшной пустотой».

Но какой смысл вкладывал Мартынов в свой «Союз»? Если имеются в виду жертвы колчаковщины, то почему среди них находится Маслов? Могут ли это быть общие жертвы революции, как со стороны красных, так и со стороны белых? И тогда противопоставление красного и белого цветов в тексте - это символы двух основных сил, схлестнувшихся в гражданскую войну не на жизнь, а на смерть. С другой стороны, белый - это цвет предвечного безмолвия, символ чистоты. Не значит ли это, что те, кто находятся за белой стеной, очистились, искупили вину собственной страшной смертью? Однозначно ответить на эти вопросы пока не представляется возможным.

Две последние строки стихотворения, по-видимому, возвращают героя из потустороннего мира в реальность. В этой реальности существуют равнодушные люди, танцующие фокстрот, танец, считавшийся в советской России буржуазным. Кстати, сам Мартынов, в стихотворении «Fox-trot» уподобил людей, исполняющих этот танец, мохнатым обезьянам.

В целом, нам думается, данный текст должен представлять особый интерес для исследователей творчества Л.Н. Мартынова.

В другом деле сорокинского фонда хранится четкий автограф стихотворения Мартынова «Сахар, соль, снег». Это ранний вариант стихотворения, опубликованного поэтом под названием «Сахар был сладок». В книге стихотворение датировано 1925-м годом, в архивном варианте датировка отсутствует.

Сопоставление двух текстов дает возможность увидеть, как Мартынов работал над своими стихами.

С гор, где мускат ароматный расцвел,

Ветер был сладок и жарок.

Море лизало сверкающий мол.

Сахар сгружали мы с барок.

Тело вспотело и губы горят,

Ноги отнимутся скоро.

Будто бы тысячу женщин подряд,

Шел, целовал без разбора.

В области дикой, где жгут холода,

Помню я пристань Соболью.

Вниз по реке уходили суда,

Мы нагружали их солью.

Ныли расчесы измученных тел,

Руки изъело и спину.

Долго на соль я потом не глядел,

Видеть не мог солонину.

Сахар был сладок и соль солона,

И на осеннем закате.

Вспомним про то за бутылкой вина,

Я и мой старый приятель.

Время уходит. Тоскуй, человек,

Воспоминаньями полон:

Позднею осенью падает снег,

Тает, ни сладок, ни солон.

Леонид Мартынов:

Сахар был сладок.

С гор, где шиповник турецкий расцвел,

Ветер был сладок и жарок.

Море лизало сверкающий мол,

Сахар сгружали мы с барок.

Ты понимаешь?

Грузить рафинад!

Легкое ль это занятье?

Сладко! Но сотню красавиц подряд,

Ты ведь не примешь в объятья!

Позже ходили мы к устью реки,

К рыбницам Нового порта.

Грузчиков не было.

С солью мешки,

Сами сгружали мы с борта.

Стал, как китайский кули, весь бел,

Руки изъело и спину.

Долго потом я на соль не глядел,

Видеть не мог солонину.

Сахар был сладок,

И соль солона.

Мы на закате осеннем,

Вспомним про то за бутылью вина,

Прошлое снова оценим.

Время уходит!

Тоскуй, человек,

Воспоминаньями полон,

Позднею осенью падает снег,

Тает, не сладок, не солон.

Ну-ка, приятель, давай наливай!

Тает, не сладок, не солон.

Мы видим, что окончательный текст стихотворения имеет более сложную структуру. Традиционная строфа первого варианта сменяется чередованием четверостиший с пятистишиями. Во второй строфе вводится обращение, повествовательные предложения заменяются вопросительным и восклицательными. Эти приемы оживляют стихотворение, добавляют экспрессии, акцентируют внимание читателя на тяжести труда, приглашая вступить в диалог. Более четким в смысловом отношении становится сравнение труда по разгрузке сахара с ласками сотни красавиц. Текст становится более «мартыновским», так как диалогическая композиция и сложная инструментовка строфы являются, по В. Дементьеву, отличительными особенностями поэтики Мартынова.

Экзотический ароматный мускат в первой строфе сменяется турецким шиповником, а «напудренный» мол превращается в «сверкающий». Эти изменения сделаны, по- видимому, для улучшения звукописи. Так, появление шипящего звука в слове «шиповник» напоминает дуновение ветра, «турецкий» перекликается со словом «расцвел». В первом варианте стихотворения в третьей строке вообще отсутствует звук «с», который является доминантным во всем стихотворении, этот недостаток исчезает с заменой слова «напудренный» на «сверкающий». Кроме того, при такой замене в первой строке появляются три ударных звука «о», а в третьей строке два ударных «о», располагающихся по краям стоки, заключают между собой два ударных «а». Вообще в первой строфе остается всего три ударных звука: «о», «а» и «е».

Почти полностью изменяется третья строфа. Морской термин «ходили» в значении «плавали» и упоминание о том, что на судне не было грузчиков, помогает понять, что герой стихотворения по профессии все-таки моряк, а не чернорабочий. В первом варианте создается именно такое впечатление, так как герой нагружает солью суда, которые уходят «вниз по реке» без него. Последняя строка в новом варианте «Сами сгружали мы с борта» выигрывает богатой аллитерацией.

Жалостливые «расчесы измученных тел» заменяются образным сравнением героя с китайским кули (это восточное слово обозначает название низкооплачиваемых неквалифицированных рабочих). Само слово «кули» похоже на русское куль, мешок, что придает ему дополнительную смысловую нагрузку. И снова вместо одного «с» первого варианта, во втором получается три: «Стал, как китайский кули, весь бел».

В пятой строфе Мартынов разбивает первую строчку на две, тем самым ритмически одинаково выделяя два ключевых выражения этого стихотворения. Появляется здесь и новая строка, которая является ключом к пониманию заключительной части стихотворения: «Прошлое снова оценим».

Последняя строфа изменяется, на первый взгляд, незначительно. Снова одна строка делится на две, нейтральная констатация факта о быстротечности времени с помощью восклицательного знака превращается в эмоциональный всплеск: «Время уходит!» В последней строке частица ни с оттенком неопределенности заменяется отрицательной частицей не, подчеркивающей принципиальные различия между этими тремя веществами.

Опубликованный вариант стихотворения завершается двустишием, которое отсутствует в рукописи.

Обращение к приятелю завершает дилогическую композицию стиха, а повтор последней строки с последующим многоточием усиливает философское звучание темы вечности и быстротечности жизни. Более удачным выглядит и окончательный вариант названия стихотворения: неоконченное предложение с многоточием располагает к неспешному размышлению, в отличие от легкомысленной перечислительной интонации рукописного варианта. поэт стихотворение литературный

Таким образом, открытие новых текстов и сопоставление вариантов одного стихотворения дают возможность заглянуть в творческую лабораторию поэта. Л.Н. Мартынов сам направлял исследователей по этому пути, когда писал: «Каждое из этих забытых юношеских моих и не юношеских, но несовершенных произведений, я уверен, может служить ответом на вопрос: «Как мы пишем».

Размещено на Allbest.ru