Мотив "Ухода из Крыма" в поэзии русской эмиграции 1920-30-х годов

Размещено на http://www.allbest.ru/

МОТИВ «УХОДА ИЗ КРЫМА» В ПОЭЗИИ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ 1920-30-х ГОДОВ

«Сегодня Крым наш последний, быть может, оплот России. Страшно подумать, что произойдет, если он не устоит перед большевистским нашествием. Но, увы, положение там близко к критическому», - так тревожно высказывался о ситуации в Крыму Дмитрий Мережковский, давая интервью газете «Общее дело», которое было опубликовано в ней 7 ноября 1920 года.

И действительно, еще до 16 ноября Крым, а точнее - Севастополь, оставался последним уголком русской земли, яростно защищаемым Белой армией. Но именно этот день ознаменован окончательным падением Крыма и началом «большевистского нашествия», о чем Марина Цветаева, находясь на высочайшем эмоциональном пике, экспрессивно, пронзительно, «страшно» написала в стихотворении «(Взятие Крыма)»: «И страшные мне снятся сны: / Телега красная, / За ней - согбенные - моей страны / Идут сыны. / Золотокудрого воздев / Ребенка - матери / Вопят. На паперти, / На стяг / Пурпуровый маша рукой беспалой, / Вопит калека, тряпкой алой / Горит безногого костыль, / И красная - до неба - пыль». Именно в этот день из бухт Севастополя, в том числе и от знаменитой Графской пристани, уходят последние русские суда, на которых покидают Россию около 150 тыс. военных и гражданских лиц. Эмиграцию, прошедшую через Крым, можно назвать кульминацией «русского исхода».

Позднее в романе «Вечер у Клэр» очевидец крымских событий 1920 года Гайто Газданов, выдерживая кажущиеся спокойными интонации, трагически заметил: «В Севастополе яснее, чем где бы то ни было, чувствовалось, что мы доживаем последние дни нашего пребывания в России». Прекрасный крымский город Севастополь, запомнившийся Гайто Газданову (впрочем, наверное, и другим покидавшим его) «покрытым белой каменной пылью, неподвижной зеленью Приморского бульвара и ярким песком его аллей», «вечным пейзажем моря, мачт и белых каменных линий домов»3, для многих эмигрантов оказался последней точкой, где кончалась Россия и начинались дороги скитаний «от пыльных зловоний Стамбула до парижских литых площадей».

Согласимся с Михаилом Лезинским, видевшим драматизм ситуации не только в том, что Врангель увел с собой «2 линкора, 2 крейсера, 10 эсминцев, 4 подводные лодки, 12 травельщиков, 119 транспортов и вспомогательных судов», но и в том, что «с этими кораблями ушли и Лидия Девель-Алексеева, Владимир Смоленский, Ирина Кнорринг, Александр Вертинский, Гайто Газданов».

В русской эмигрантской лирике 1920-30-х годов «крымская катастрофа» глубоко осмысливается: становясь предметом поэтической рефлексии, она «вызревает» в мотив «ухода из Крыма». Этот мотив пронизывает произведения поэтов с разными эмигрантскими судьбами и, порой, кардинально отличающихся друг от друга своим умонастроением и мироощущением: участников Белого движения Николая Туроверова, Николая Евсеева, Владимира Смоленского, «искателя духовной свободы» Бориса Поплавского, «сосредоточенной, спокойной, одинокой» Лидии Алексеевой, страстной и мятежной Марины Цветаевой и др. Примечательно, что некоторые из «крымских» стихов этих поэтов объединяют образы корабля, моря, берега. Общим является и то, что Крым для них - символ невосполнимой потери прежней родины.

Крым как художественный локус в поэзии русских эмигрантов первой волны вбирает в себя множество смыслов и значений. Крым становится особым символическим пространством, в которое «опрокидываются» чувства и мысли тех, кто, теряя родину, утрачивал ощущение устойчивости, включался в водоворот событий, уносящих к неизвестным берегам. Лидия Алексеева утверждала: «Все, во что мы верили, не верили, / Что любили, знали, берегли, - / Уплывает, словно на конвейере, / С кровью сердца и с лица земли, / Или это мы летим неистово, / Или это нас волна несет?».

Эмоциональная палитра «крымских» стихов эмигрантов являет собою всевозможные оттенки, в сущности, единственного, доминирующего над всеми остальными, чувства страшной потери чего-то бесконечно ценного. Мосты сжигались на глазах, Россия исчезала, переставала быть. «Был целый мир - и нет его», - эта строка Георгия Иванова, зафиксировавшая переживаемое тогда настроение, связанное с утратой родины, трагически проецируются и на «крымские» стихи эмигрантов.

Драматизм ситуации убедительно передается в стихотворении Николая Туроверова «Крым», в кульминационной части которого задерживают внимание строчки: «Мы шли в сухой и пыльной мгле / По раскаленной крымской глине, / Бахчисарай, как хан в седле, / Дремал в глубокой котловине. / И в этот день в Чуфут-Кале, / Сорвав бессмертники сухие, / Я выцарапал на скале: / Двадцатый год - прощай, Россия!». Как видим, природа, древняя история и культурная «биография» Крыма соотнесены с драматической современностью («Двадцатый год»), которую остро переживает и проживает автор стихотворения.

Обратим внимание на тот факт, что исследовавший «крымский текст» в русской литературе А. Люсый, останавливаясь на стихах о Крыме некоторых русских эмигрантов 1920-х годов, говорит именно о доминирующем в них мотиве «прощания». Так, он обращает внимание на знаменитые набоковские «Другие берега», в которых автор признается, что в Крыму ему «впервые пришлось ощутить “горечь и вдохновение изгнания”». Некоторые из поэтов-участников Белого движения, в видении А. Люсого, оставили после себя эмоционально яркие стихи, в которых отразилось горькое ощущение потери родины. По характеристике исследователя, «более патетично прощался с Крымом “Боян казачества” Н.Н. Туроверов, уходивший тут от погони», и «с большей пронзительностью вспоминал прощание с Крымом В.А. Смоленский».

Вряд ли, правда, можно говорить о «патетике» Николая Туроверова, прощающегося с Крымом, - тот момент, когда он покидает берега Крыма вместе с пароходом, увозящим тысячи таких же, как он, поэт, наоборот, запечатлевает предельно взволнованно. Об этом свидетельствуют строфы стихотворения «Отплытие»: «Помню горечь соленого ветра, / Перегруженный крен корабля; /Полосою из синего фетра / Исчезала в тумане земля; / Но ни криков, ни стонов, ни жалоб, / Ни протянутых к берегу рук, - / Тишина переполненных палуб / Напряглась, как натянутый лук; / Напряглась и такою осталась / Тетива наших душ навсегда». Именно в этом «экстремальном» пространстве / времени - миге «ухода из Крыма» - поэт ощутил, что теряет Россию окончательно, и эта пронзающая его мысль делается трагической истиной: «Черной пропастью мне показалась / За бортом голубая вода. / И, прощаясь с Россией навеки, / Я постиг, я запомнил навек / Неподвижность толпы на спардеке, / Эти слезы у дрогнувших век».

В поэзии русских эмигрантов Крым, действительно, оказывается тем местом, где прощаются с Россией навсегда, где находится последний предел. Николай Евсеев в стихотворении «Помню войну, что шумела когда-то» подчеркнуто сдержанно, но с глубоким внутренним волнением описывает ситуацию расставания с родной землей, которую он больше никогда не увидит: «Тяжкое помню прощание с Крымом, / Все расставанье с родною землей, / И пароходов тяжелые дымы / Над голубой черноморской водой». В стихах Николая Туроверова важнейшим семантическим сегментом сквозного мотива «прощания с Россией навсегда» является пронзительно звучащая нота «всего последнего». Для Николая Туроверова Крым - «последний российский ночлег» и «последнее горе» («В эту ночь мы ушли от погони, / Расседлали своих лошадей; / Я лежал на шершавой попоне / Среди спящих усталых людей. / И запомнил, и помню доныне / Наш последний российский ночлег, / - Эти звезды приморской пустыни, / Этот синий мерцающий снег. / Стерегло нас последнее го- ре.»), «последний переход» («О милом крае, о родимом / Звенела песня казака, / И гнал, и рвал над белым Крымом / Морозный ветер облака. / Спеши, мой конь, долиной Качи, / Свершай последний переход. / Нет, не один из нас заплачет, / Грузясь на ждущий пароход».

Среди лирических текстов поэтов-эмигрантов, расстававшихся с Крымом, а значит - с Россией на фоне «огневого» «двадцатого года», стихи с отчетливо звучащей в них темой «белого воинства» выделяются в самостоятельный пласт.

Так, Алексей Гессен в стихотворении «Русской армии» поет хвалу тем, «в сраженьях не гнулся чей меч». В стихотворении доминируют интонации «осанны». Оно имеет патетически-возвышенный характер. Автор восхищается смелостью, мужеством, верностью присяге и чести тех, кто, находясь в Белой армии, защищал Россию от большевиков. Алексей Гессен славит тех, «чья верность не знала измен. / <.> / Кто сумел и под грудою пепла / Нехладеющим сердце сберечь». Он преклоняет колени перед теми, «кто, преданный мукам безмерным» и «зноем и жаждой томим, / Оставался бестрепетно-верным / Нерушимым обетам своим». Знаковым является то, что, подчеркивая благородство представителей Белой армии, Алексей Гессен высоко называет их «светлым Воинством Крыма», «Белокрылым Воинством Крыма».

Интонации, которые присутствуют в маленьком поэтическом шедевре Владимира Смоленского «Над Черным морем, над белым Крымом», - это интонации речитатива, напоминающего и плач, и молитву. Их можно охарактеризовать как горестные и просветленно-печальные одновременно: «Над Черным морем, над белым Крымом, / Летела слава России дымом. / Над голубыми полями клевера / Летели горе и гибель с севера. / Летели русские пули градом, / Убили друга со мною рядом, / И Ангел плакал над мертвым ангелом. / - Мы уходили за море с Врангелем». В этом выразительном стихотворении - и скорбь по России, которая на глазах автора истончается и исчезает, и оплакивание погибшего друга-ангела, и светлая грусть, которую вызывает облик плачущего над его телом Ангела.

В стихотворении Юрия Одарченко «Фуражка, шпага и цветы» Крым является отправной точкой трагедии эмигранта, бывшего «белого воина», представителя «белого стана». Именно в Крыму для него начинается «отчуждение от чужих берегов»: «Фуражка, шпага и цветы, / Друзей за гробом много. / Но вот от нас уходишь ты - / Пуста твоя дорога. / С тобой ни шпаги, ни цветов, / В Крыму твоя фуражка. / И хор из русских голосов - / Излишняя поблажка». В тексте Юрия Одарченко лирически воссоздана ситуация прощания человека с умершим в эмиграции другом. В нем рассматривается печальная судьба эмигранта, оказавшегося на чужбине. Фуражка, оставленная в Крыму, - это и воспоминание о молодости, которая пришлась на роковой «двадцатый год», и знак обозначившегося рубежа, отделяющего прошлое в России от беспросветного и бесперспективного сегодняшнего эмигрантского бытия. Крым здесь - межа, граница, рубеж.

Многослойным смысловым пространством, в котором соединяются реальное, мифологическое и ирреальное, предстает Крым в стихотворении Аллы Головиной «Шаги эпохи тяжелей». В произведении противопоставлены невыносимость земного бытия изгоев-эмигрантов и их надежда на обретение покоя и гармонии в «хронотопе рая». Земная жизнь человека, находящегося в изгнании, бесприютна и безрадостна - «. свищут ветры из щелей / В бессонных лагерях изгоев». Но это страшное существование имеет свой конец: «перебитое плечо <.> поджидает чуда», и «близок час, когда с земли / Их увезут в ночи угрюмой / Серебряные корабли, / Неузнаваемые трюмы». В реальность суровой и жестокой жизни тех, кто когда- то, будучи представителем «белого стана», уходил из Крыма, поэтесса внедряет мистических ангелов, которые «счищают грязь / С воздушных мостиков и палуб» и куда-то уносят уставших и несчастных людей. Этим «куда-то» оказывается рай, эдемский сад. Интересно, что сад этот уподобляется Крыму. Таким образом, Крым - это и то, что в последний раз видели покидающие родину воины, и одновременно своего рода Валгалла, встречающая их за порогом земного существования, а именно - «Земля дымком пороховым / Покроется, но будет просто / Увидеть райский полуостров, / Сказать - Эдем, подумать - Крым. / Там над землянкой - тишина, / И там выходит из окопа / Такая райская весна, / Трава такая Перекопа». Очевидно, что в лирическом тексте Аллы Головиной Крым для бывших «белых воинов» оказывается чаемым пространством, т.е. таким местом, куда несется душа, чтобы остаться там навсегда.

Борис Поплавский в лирическом опусе «Уход из Ялты» отразил последние часы перед эвакуацией Белой армии из Крыма в Константинополь. Отметим вслед за А. Люсым, что «Крым оказался важной вехой на пути “безсудной”, “возвращающей сердце в природу”, наркотической музы Б.Ю. Поплавского. Здесь состоялась его единственная прижизненная текстуальная публикация в России». В стихотворении «Уход из Ялты», по мнению А. Люсого, «он как бы отвечает К. Бальмонту насчет краткого отдохновения в сени Аюдага между злом и вихревым хороводом диалектической метафизики потусторонних слов-снежинок».

Мотив расставания с родиной приобретает в стихотворении «Уход из Ялты» трагическое звучание. Об этом свидетельствует пейзаж, который носит тревожно-неспокойный характер: уход из Ялты происходит на фоне неистовствующей бури («Уж месяц буря длилась»). Все в природе взвихрено, лишено покоя. Экспрессивность пейзажу придает изображение разбушевавшейся морской стихии: «Там над высоким молом белый шар / Взлетал, клубясь, и падал в океане», «Волна с разбега от прибрежной гальки / Взлетала пылью. » Нет привычного покоя и мира и в пространстве города. Когда-то веселый и зеленый, сейчас город пуст и безжизнен - «Все было заперто, скамейки пустовали».

На этом фоне запечатлевается состояние лирического героя, человека, остро почувствовавшего катастрофический характер произошедшего. Он понимает, что случился какой-то мощный «обвал», что прежней родины больше нет и не будет. В этой связи обращает на себя внимание горестное восклицание «России нет! Не плачь, не плачь, мой друг». Поэт предполагает, что пароход, борт которого «высок и суров», навсегда увозит его из России. Он предчувствует невозможность вернуться обратно и догадывается, что впереди - вечная чужбина: «Кто думать мог, что столько лет разлуки. / Кто знал тогда.» Настроению лирического героя созвучны и чувства тех солдат и офицеров, с которыми он плывет на корабле («Всю ночь солдаты пели до рассвета. / Им стало холодно, они молчат понуро», «Кто там смотрел, в шинель засунув руки?»).

Важно отметить, что в стихотворении Бориса Поплавского «Уход из Ялты» присутствуют мотивы и образы, носящие экзистенциальный характер. В поэтическом строе стихотворения свойственные поэту духовные сомнения, глубокий разлад с миром и вместе с тем тоска по гармонии реализуют себя в оппозиции явь / сон («Не тратить сил! Там далеко во сне, / Таинственная родина светает»); в теме смерти («В соседнем небольшом монастыре / Душа больная в вечность уходила»); в мотиве жалости («И только ты споешь про жалость к падшим, / Про вечную любовь и без ответа»).

«Крымские» стихи поэтов-эмигрантов, как правило, проникнуты грустью. Эта грусть обусловлена самой ситуацией: человек прощается с родиной, которую он никогда не увидит; человек становится изгнанником. Во многих «последних» стихах о Крыме передается особое настроение покидающих Россию, оказавшееся сотканным из различных эмоциональных оттенков и «нот»: ощущения красоты оставляемой ими земли, чувства горечи, отчаяния, глубокой печали, душевной тяжести, ностальгии. Крым ассоциативно соотносится с Эдемом. А ведь Эдем, по сути, возник для того, чтобы быть впоследствии потерянным теми, кто им обладал.

Именно этот мотивный комплекс, словно «прошитый» грустью от теряющейся надежды на обретение родины в будущем, становится главным в стихотворении- воспоминании Вячеслава Лебедева «Крым»19. В красивом крымском пейзаже, кажущемся прекрасным наваждением («На твоем золотом горизонте / Сизым волоком стелется дым. / Свой цветистый, крутящийся зонтик / Подымает над пляжами Крым. / Вспоминаю все реже и реже, / Словно голову кутаю в муть. / Я и сам синевой был изнежен / И хотел, как и ты, - отдохнуть»), внимание поэта привлекает одинокая сосна, которая словно указывает ему на его печальную будущность изгнанника («Словно мукою ствол был искручен / Низкорослой горбатой сосны, / Что казалась печальной и жалкой / На чужой каменистой спине. / Ты жила свою жизнь приживалкой / И такую ж пророчишь и мне!»).

Крым Вячеслава Лебедева - одновременно прекрасный («золотой горизонт»; «синева», которой можно быть «изнеженным»; «на вершинах - мохнатые тучи») и пугающий, так как растревожен «кровавой баней» Гражданской войны («Гулкий ветер свистит с Приднепровья, / Дикий голос - не наш и не ваш. / Разъяренной, соленой любовью / Заливает твой берег Сиваш»). Весь этот прекрасный и страшный с «мертвым солнцем» Крым исчезает на глазах поэта, теряется, куда-то пропадает. Это приносит душевную боль, ранит.

Боль эта иногда может родить желание оборвать жизнь, расквитаться с ней. В трагическом стихотворении Евгения Недзельского «Сонет» соединились страстная любовь к Крыму, глубина восприятия его удивительной и неповторимой красоты («Предгорье, выбитое стадом, как душа, / Крым, розоватый ноготь севера и скалы / Миндальных облаков.») и острое ощущение потери бесконечно дорогого, приводящее к мысли оборвать свою жизнь («И хочется за море, за стада, / За кипарисов строгое качанье, / За завязь винограда раз и навсегда / Умелой пулей убедить сознанье, / Что все равны в лазурях мирозданья»).

Характерно, что и позднее, когда Крым остался позади, память поэтов все продолжала нестись и нестись в прошлое, в «двадцатый год», настойчиво обращая их к «крымским событиям», тревожа «крымскими картинами». Об этом свидетельствуют стихи Веры Клюевой.

В тексте стихотворения Веры Клюевой «Иудино дерево» основной лирический сюжет разворачивается в пространстве воспоминаний. Память сопротивляется и не хочет воспроизводить кровавые картины прошлого («Платанами широкими закрой / Воспоминанья огненного боя») - ведь страшная война уже позади, и Крым снова прекрасен («Давно ушли к Босфору корабли, / И смыли кровь на палубе матросы. / И снова жалят солнечной земли / Веселые и золотые осы»).

Седовласый ученый, исследующий крымские древности, с таким же спокойнобеспристрастным отношением, с каким «разбирает кости» далеких предков, рассматривает и «новый череп». Но поэт, в отличие от ученого, по-другому относится к этой «новой кости», блестящей «недавней белизной». Она поднимает волну воспоминаний, которые заставляют вновь пережить ужас того времени, когда Крым пылал войной, - это был тот «год, когда подстреленным крылом / Кровавились закаты над горами». В видении поэта, трагизм ситуации подчеркивает великолепно, но вместе с тем и как-то раздражающе тревожно цветущее иудино дерево, являющееся органической частью дивной крымской флоры, - «И дерево иудино цвело / Обильными багровыми цветами».

Отметим также, что пронзительную ноту в текст привносит запечатленный эскизно и почти импрессионистический силуэт Крыма, постепенно исчезающий из поля внимания тех, кто его покидает. Крым как бы «истаивает», превращаясь в воспоминание, - «И вспоминаешь берег голубой». В этой строчке - нежность, любовь, ностальгия. Именно так Вера Клюева воплощает мотив «других берегов», к которым невозможно вернуться физически и которые можно только воспроизводить в памяти и творчестве.

В лирическом тексте Веры Клюевой «Крым» изваянный «из солнечной лавы» прекрасный Крым и спокойный, с мечетями, сияющими «в закатной пыли», Босфор, «куда отошли корабли», только острее напоминают его автору о том грозном времени, когда все горело, рушилось, когда погибали люди и лошади - «Но синяя влага лепечет / И там, у последних ворот, / О том, как стальная осечка / Сводила агонией рот, / О том, как цикады звенели, / Как пули низали волну, / Как лошади, вздыбясь, храпели / На ялтинском узком молу». Стихотворение Веры Клюевой представляет собой сплав драматизма и ностальгии, запечатлевает контраст сегодняшнего «вечного торжественного покоя» Крыма и страшную динамику прошлого, в котором бушевала Гражданская война.

Итак, думается, можно говорить о существовании некоего «крымского дискурса» в поэзии русской эмиграции 1920-30-х годов. Поэты, разработавшие тему «ухода из Крыма», в какой-то степени переустроили Крым как географическую точку и физическое пространство. Они сообщили ему новый смысл и структуру, наполнили его символическим содержанием, вобравшим в себя как мотивы потери родины, последней встречи, расставания с любимым и дорогим, так и мотив памяти, в которой нет ничего, что могло бы быть отнятым и уничтоженным.

ЛИТЕРАТУРА

крым литература лирика смоленский

1. Из интервью писателя Д.С. Мережковского газете «Общее дело» (Париж, 7 ноября 1920 г.) // Крымский альбом 1996: ист.-краевед. и лит.-художеств. альманах. Вып. 1 / сост., вступ. заметка и публ. Д. А. Лосева; предисл. Д. С. Лихачева и Б. А. Чичибабина. - Феодосия; М.: Издат. дом Коктебель, 1996. - С. 56.

2. Цветаева М. Собр. соч.: в 7 т. Т. 1: Стихотворения / М. Цветаева; сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. - М.: Эллис Лак, 1994. - С. 571.

3. Газданов Г. Вечер у Клэр / Г. Газданов // Газданов, Г. Собр. соч.: в 3 т. Т. 1. - М.: Согласие, 1999. - С. 144, 145.

4. Лезинский М. Прощальные гудки над Графской пристанью / М. Лезинский // Крымский альбом 1996: ист.-краевед. и лит.-художеств. альманах. Вып. 1 / сост., вступ. заметка и публ. Д.А. Лосева; предисл. Д.С. Лихачева и Б.А. Чичибабина. - Феодосия; М.: Издат. дом Коктебель, 1996. - С. 65.

5. Алексеева Л. Горькое счастье: собр. соч. / Л. Алексеева. - М.: Водолей Publishers, 2007. - С. 93.

6. Туроверов Н.Н. Двадцатый год - прощай, Россия! / Н.Н. Туроверов. - М.: Планета детей, 1999. - С. 34.

7. Люсый А.П. Крымский текст в русской литературе / А.П. Люсый. - СПб.: Алетейя, 2003. - С. 151.

8. Стихотворение Н. Туроверова «Отплытие» цит. по: Туроверов, Н. Н. Двадцатый год - прощай, Россия! - С. 36-37.

9. Евсеев Н. «Помню войну, что шумела когда-то» / Н. Евсеев // «Мы жили тогда на планете другой»: антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990: (Первая и вторая волна): в 4 кн. Кн. 1 / сост. Е.В. Витковский; коммент. Г.И. Мосешвили. - М.: Моск. рабочий, 1995. - С. 335.

10. Туроверов Н.Н. Двадцатый год - прощай, Россия! - С. 58.

11. Стихотворение А. Гессена «Русской армии» цит. по: Белая лира: антология поэзии Белого движения. - Смоленск: Русич, 2006. - С. 83-84.

12. Смоленский В.АВ «О гибели страны единственной.»: стихи и проза / В.А. Смоленский. - М.: Рус. путь, 2001. - С. 180.

13. Стихотворение Ю. Одарченко «Фуражка, шпага и цветы» цит. по: Белая лира: антология поэзии Белого движения. - Смоленск: Русич, 2006.

14. Стихотворение А. Головиной «Шаги эпохи тяжелей.» цит. по: Белая лира: антология поэзии Белого движения. - Смоленск: Русич, 2006. - С. 573-574.

15. Стихотворение Б. Поплавского «Уход из Ялты» цит. по: Поплавский, Б. Стихотворения / Б. Поплавский. - Томск: Водолей, 1997. - С. 157-158.

16. Люсый А.П. Крымский текст в русской литературе. - С. 153.

17. Стихотворение В. Лебедева «Крым» цит. по: «Мы жили тогда на планете другой»: антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990: (Первая и вторая волна): в 4 кн. Кн. 1 / сост. Е.В. Витковский; коммент. Г.И. Мосешвили. - М.: Моск. рабочий, 1995. - С. 134-135.

18. Стихотворение Е. Недзельского «Сонет» цит. по: Белая лира: антология поэзии Белого движения. - Смоленск: Русич, 2006. - С. 171.

19. Стихотворение В. Клюевой «Иудино дерево» // Белая лира: антология поэзии Белого движения. - Смоленск: Русич, 2006. - С. 571.

20. Стихотворение В. Клюевой «Крым» цит. по: Белая лира: антология поэзии Белого движения. - Смоленск: Русич, 2006. - С. 572.

Размещено на Allbest.ru