Ж.-П. Сартр и натурфилософия Ш. Бодлера

Размещено на http://www.allbest.ru/

Ж.-П. Сартр и натурфилософия Ш. Бодлера

Постовая Н.С

Проблемно-тематическое и художественное новаторство поэзии Шарля Бодлера (1821-1867) отчетливо сказалось в концепте природы в его творчестве. Специальных работ, посвященных данному аспекту, в отечественной науке пока нет. Как представляется, особенности изображения мира природы этого достаточно традиционного в литературе топоса подтверждают новаторство поэта, а внимательное прочтение выявляет своеобразие трактовки Бодлером пейзажных мотивов. При этом Ж.-П. Сартр (1905 1980) в своей книге о Бодлере [5] называет поэта представителем "антинатуралистического" движения XIX столетия. Дискуссионность такого подхода французского философа, на наш взгляд, очевидна и требует дополнительного обращения к творчеству "последнего романтика" и "младосимволиста".

Целью статьи является философское исследование концепта природы в творчестве Ш. Бодлера в контексте теории "антинатурализма" Ж.-П. Сартра.

Полемизирует с концепцией Сартра современный исследователь Г. Косиков, автор статьи "Шарль Бодлер между "восторгом жизни" и "ужасом жизни" [3]. Характерно, что и Сартр, и Г.К. Косиков обращаются к одному и тому же высказыванию из письма Бодлера Фернану Денуайе: "Вы просите у меня стихов для Вашего сборника, стихов о Природе, не так ли? О лесах, о высоких дубах, о зелени и насекомых, и, конечно, о солнце?...Ho ведь вам прекрасно известно, что я неспособен расчувствоваться при виде растительного покрова. ...Я никогда не поверю, что в растениях обитает душа богов, а если бы даже она там и обитала, ...я все равно считал бы, что моя собственная душа куда ценнее святочтимых овощей. Мне всегда казалось, что в Природе, цветущей и молодящейся, есть нечто удручающее, грубое и жестокое нечто граничащее с бесстыдством" (цит. по: [5]). Бодлер, таким образом, не разделяет воодушевления, присущего неоязычеству и пантеизму, этой религии природы, отразившейся во французской поэзии середины XIX в. "Бесстыдную" Природу со всем бесстрастием и эпатирующими деталями Бодлер запечатлевает в своем известном стихотворении "Падаль" ("La charogne").

Согласно Сартру, Бодлер находится под влиянием антинатура диетического движения, прошедшего через весь XIX в., от Сен-Симона до Гюисманса: "Само выражение "антиприрода" принадлежит Конту; в переписке Маркса и Энгельса встречается термин "антифизис". Теории могут быть различны, но идеал неизменен: дело идет об установлении такого человеческого порядка, который непосредственно противостоял бы ошибкам, несправедливостям и слепому автоматизму Природного Мира" [5]. Марксистский и экзистенциалистский акценты определяют мысли Сартра о "явном презрении Бодлера к бессмысленному растительному царству. Жизнь (прямая противоположность труду) остро переживается Бодлером как нечто упорствующее в своей бесформенности и случайности. Погруженный в природу человек испытывает ужас оттого, что чувствует себя вовлеченным в какое-то необъятное, аморфное и безосновное существование, нигде у него нет своего места, он пущен в мир без всякой цели, без всякой задачи, словно заросли вереска или дрока" [5]. Урбанистическая тематика стихотворений Бодлера представляется Сартру свидетельством убежденности поэта-горожанина в том, что настоящая вода, тепло, свет это вода, тепло и свет городов, продукты человеческой искусности, организованные властной человеческой мыслью. "Горожанин, он любит предметы геометрической формы, покорившиеся человеческой рациональности" [5]. В окружающем мире, пишет Сартр, благосклонность Бодлера вызывают закаменелые и стерильные формы минерального царства. Этому, с точки зрения философа, есть и особая причина: минеральное царство олицетворяет для поэта дух как таковой. Свет, холод, прозрачность, стерильность приходят на ум тому, кто стремится противопоставить дух телу и жизни. Вместе с тем, по Сартру, Бодлер "вынужден искать символы нематериальности в сугубо материальной сфере": "Море он любит именно потому, что оно напоминает ему некий изменчивый минерал. Сверкающее, холодное, недосягаемое, иногда прозрачное, море, это воплощение чистого, сугубо нематериального движения, когда в сменяющих друг друга формах на самом деле ничего не меняется, море оказывается для Бодлера символом духа как такового; это и есть дух" [5]. Сартр считает показательным бодлеровский культ холодности: "Холод это бесконечные, плоские, лишенные растительности равнины; их ровный простор приводит на ум поверхность металлического куба или грани жемчужины" [5]. Наконец, последним аргументом в концепции Сартра становится доказываемое философом стремление поэта стать воплощением "антиприроды", потому что Природа есть все и она повсюду. По Сартру, Бодлер "ненавидит Природу и стремится к ее разрушению, подобно Сатане, жаждущем подпортить творение" [5].

Собственно то суждение Сартра, с которым полемизирует Г. Косиков, звучит следующим образом: "Что же до природных реальностей, то для Бодлера они лишены любого возможного значения. Они немотствуют. Вот почему наиболее непосредственная реакция Бодлера на расплывчато-однообразный, безмолвный и хаотичный пейзаж это охватывающее его чувство отвращения и скуки" [5]. Г. Косиков, напротив, пишет, что у Бодлера "можно найти множество "похвальных слов" природе (так, он одобрительно отзывается о Коро, который "искренне любит природу", ценит Пьера Дюпона за его "фанатическую любовь к природе" [3].

Возражая Сартру, российский исследователь отмечает:".. .В самой поэзии Бодлера (которую Сартр почти полностью обошел вниманием) мы встречаемся отнюдь не с "немотствующей", но, скорее, с весьма "разговорчивой" природой, занимающей едва ли не всю "авансцену" его стихотворений, причем отнюдь не как объект "разрушения", аналитического "расчленения" и "подавления", а как полновластная и мношформная реальность" [3]. Г. Косиков подчеркивает, что Бодлер "отнюдь не был обделен способностью чувствовать и переживать мир в его вещности, материальности; напротив, он чрезвычайно чуток ко всем внешним впечатлениям, сладостно смакуя цветовые, звуковые и в особенности тактильные, обонятельные и вкусовые ощущения" [3]. Акцентируя это обстоятельство, ученый формулирует и принципиально важное для определения специфики бодлеровского восприятия природы положение: "Взятый в себе и для себя, как объект запечатления и любования, этот мир мало интересует Бодлера (в отличие, скажем, от Готье, у него не найти самодостаточных описаний вещей, пейзажей и т.п.), его интересуют не вещи, а "дух вещей", способный раскрыть "тайну жизни" [3]. Природа у Бодлера, согласно Г. Косикову, антропоморфизирована, и, благодаря своей очеловеченное™, предстает как некий текст. Подчеркнем, что именно Бодлер дает этой идее развернутое поэтическое воплощение. Хрестоматийное тому подтверждение знаменитый сонет "Соответствия" ("Correspondances"), своеобразный поэтический манифест младосимволизма. Природа в нем чаща символов, смущающих и завораживающих человека. Синестезия как символистский прием представлена звучащими в унисон запахами, звуками и цветами, совместно усиливающими чувственное восприятие мира и отсылающими к разгадыванию зашифрованных повсюду смыслов. В стихотворении отчетливо выстраиваются вертикальные и горизонтальные соответствия: на земле, в горизонтальном измерении "перекликаются звук, запах, форма, цвет" природных стихий, а ввысь, к небу, к сакральным смыслам поднимаются вертикальные колонны древнего храма природы. Можно отметить, что мысли и образы "Соответствий" в своем творчестве Бодлер дополняет неоднократно. Так, в "Искусственном рае" он говорит о шуме ветра как о "низком, торжественном, мистическом голосе" и "единственном символе вечности, который дано воспринять человеческому слуху" [1.С.137]. сартр бодлер поэзия урбанистический

Как представляется, Бодлер в своем творчестве создал новые типы пейзажа, их анализ и интерпретация дают представление о своеобразии его натурфилософских воззрений. Сам поэт отмечал: "Я нахожу бесполезным и скучным изображать то, что есть, ибо ничто из того, что есть, меня не удовлетворяет. Природа непривлекательна, и добропорядочной тривиальности я предпочитаю чудовищные порождения моей фантазии" (цит. по: [3]). В достаточно эпатирующей форме поэт выражает свое представление о том, что пейзаж воображаемый для него значит больше, нежели любовно и кропотливо перенесенный в произведение непосредственно из самой натуры. Натура вульгарна, а именно вульгарность во всех ее проявлениях внушает Бодлеру отвращение. Сартр, в частности, подчеркивает, что плодовитость Природы, позволяющая ей тиражировать одну и ту же модель в миллионах экземпляров, была способна лишь обострить тягу Бодлера ко всему редкостному. О бодлеровском ощущении тривиальности природы свидетельствует, на наш взгляд, и следующая принадлежащая поэту, размышляющему о противопоставлении разных типов литературы, аллегория "Сельская матрона, отвратительно здоровая и добродетельная, ни ступить, ни взглянуть не умеет, словом всем обязанная одной лишь природе" [1, с.238]. Такая матрона противопоставляется утонченной и изысканной красавице, и поэт не колеблется в своем выборе между ними.

Характерно, что неприятие вульгарного часто оборачивается в творчестве Бодлера безлюдностью его ландшафтов. Появление человека способно лишь разрушить глубину и безмятежность воссоздаваемых картин природы. Обращаясь в своем "Искусственном рае" к книге Томаса де Квинси, Бодлер дословно цитирует размышления ее автора о безоблачном июньском утре: "... Для меня тишина утра трогательнее, чем всякая другая, потому что свет, уже широко разлившийся и яркий, как свет полдня в другие времена года, так отличен от него главным образом тем, что на улицах еще не показались люди и мир природы и невинных тварей Божьих кажется таким глубоким и безмятежным, пока человек с его тревожным, непостоянным разумом не нарушил его святыни" (цит. по: [1,с.81]). Именно к такому нарушению приводит вторжение человека, существа во всех смыслах неблагополучного, в пятнадцатой части "Стихотворений в прозе" Бодлера. Вместе с тем неблагополучие, а точнее, драматизм человеческого бытия единственное, что, по Бодлеру, придает ему ценность и красоту. Тем не менее, характерная "безлюдность" бодлеровских пейзажей и их принципиальная чуждость традиционной функции фона для места действия выглядят узнаваемой особенностью его художественного мира. По Бодлеру, способность к видениям, приводящая человека к общению с окружающим его миром тайн, требует для своего полного развития безусловного уединения.

О "тирании человеческого лица" речь идет при воссоздании того особого типа пейзажа, которого до Бодлера во французской литературе, по всей видимости, не было. Бодлер художнически свидетельствует о картинах природы, возникающих в наркотических грезах. Он запечатлел их в своей книге "Искусственный рай". Поиск никем еще не воссозданного ландшафта, погоня за прежде невиданной и невыразимой красотой отражены в ряде эпизодов книги: "Причудливые пейзажи, убегающие горизонты, перспективы городов, белеющих в тускло-мертвом освещении грозы или озаренных рдеющими огнями заката" [1,с.62]. Вместе с тем Бодлер, как никто другой, знал о пагубности безжалостно препарируемой им в этом произведении болезненной зависимости человека от наркотических средств. Цитируя строки Шелли ("Как будто великий художник обмакнул свою кисть / В черный хаос землетрясенья и затмения"), Бодлер отмечает: "Эти стихи Шелли с их торжественным, истинно мильтоновским настроением, верно передают окраску создаваемого опием пейзажа, если можно так выразиться: это мертвенное небо и глухо замкнутый горизонт, давящие мозг порабощенному опием" [1,с. 111]. Вывод Бодлера о принципиальной аморальности наркотиков однозначен. Книгу Томаса де Квинси "Исповедь английского опиомана" Бодлер прочел и интерпретировал в "Искусственном рае" со всей страстностью человека, прошедшего через подобные искушения: "...Мы уже отмечали ...это удивительное предрасположение мозга к водной стихии с ее таинственными очарованиями. ...Водные картины скоро изменили свой характер, и вместо прозрачных, гладких, как зеркало, озер появились моря и океаны. А потом новая метаморфоза превратила эти великолепные воды, волнующие только своим обилием, своей беспредельностью, в источник ужасающих мучений" [I.e. 118]. Мучением становятся человеческие лица: "Тогда на волнующихся водах океана начало появляться человеческое лицо; все море сплошь было усеяно человеческими головами, обращенными к небу; яростные, умоляющие, полные отчаяния лица эти начинали плясать на поверхности тысячами, мириадами, поколениями, веками" [I.e. 118].

По нашим наблюдениям, особо внимателен Бодлер к онирическому типу пейзажа. Такой пейзаж кажется знакомым, но он всегда более грандиозен и торжественен, чем в реальной действительности, он словно возвеличен чарами сна. В "Салоне 1859 года" Бодлер говорит о своей "неисправимой любви к грандиозному. ...В природе и в искусстве я предпочитаю ...грандиозных животных, грандиозные пейзажи, грандиозные корабли, ...грандиозные храмы, ...я думаю, что размер немаловажное соображение в глазах Музы" (цит.по: [4, с. 137]). Онирический пейзаж зачастую развивается в какой-то зыбкой среде, бесформенной и беспредельной, он отмечен личностью спящего, уникален и прихотлив. Так, в раннем стихотворении Бодлера "Несовместимость" воссоздается некий потусторонний локус, край, где тишина и неподвижность самое пугающее в этом нездешнем ландшафте. Его пространственные характеристики "немыслимо далёко"; "не здесь"; за пределами привычных пейзажей таких, где есть "пышные леса", "цветная поволока лугов" и "сочные пшеница и ячмень" [2,с.20]. Тишина в этом краю невыносима, от нее "нет спасения", ей нет "ни конца, ни края", она "никем вовек" не нарушаема. Звуки словно бы и слышны, то тихие, как колоколец "заплутавшей овцы", то оглушительные и явственные, но при этом "их не различит живой". Отчетливо выписаны такие пейзажные элементы, как скалы и озеро, причем скалы "оголенные", "горы голые безлесны", их вершины заоблачны, заснежены, неприступны. Среди скал "чернеет озеро", вода в озере "недвижима", "недвижен" и воздух. Ландшафт навеян "не явью", "сном", "бредом", и вместе с тем удивительно отчетлив. Сны порождают и "грозный пейзаж" ("terrible paysage"), как в стихотворении в прозе "Anywhere out of the world", и отрадный "экзотический", сулящий идеальный духовный климат: в стихотворении "Волосы" возникает картина морского путешествия, "сон слепящий / Ветрил, гребцов, и мачт, и пламенной волны" [2,с.49].

Как онирические Бодлер-критик трактует картины природы в творчестве Эдгара По: "Так призрачно бледны пейзажи, что служат порой фоном для его распаленных фантазий. Лишь отчасти разделяя пристрастия других людей. По изображает облака и деревья, похожие на сны о деревьях и облаках... "[1,с.233].

Бодлера-художника влечет и пейзаж, который можно было бы назвать мнемоническим, причем запомнившееся в детском возрасте ценится поэтом выше "плодотворный" детский мозг все озаряет ярким светом. К образу памяти как созданному Богом палимпсесту, хранящему, "подобно листве в девственных лесах, подобно нетающим снегам Гималаев", "бесчисленные поэмы радости и печали", Бодлер обращается не раз.

Пейзаж, которого нет нигде в реальной действительности, который создан сном, памятью, воображением, выглядит, таким образом, характерным предпочтением в творчестве Бодлера. В стихотворении в прозе "Приглашение к путешествию" говорится: "Удивительная страна, которая выше других, как искусство выше природы, Природа в ней преображена мечтой, улучшена, украшена, переплавлена" [2,с.234]. Для себя Бодлер отмечал и то, что, выдумывая растения и животных, "никоим образом не следует проводить аналогию с земными созданиями" [I.e. 194].

В неоднозначно трактуемом исследователями стихотворении "Предсуществование" идеальный пейзаж (locus amoenus) простирается в координатах, предшествующих современному бытию. Здесь "повседневный пир" лазури, солнц и волн. Звучит мощный хор прибоя и некая "таинственная музыка", ослепительны радуги, чудесны морские блики на стволах величественного леса. Близким по мироощущению выглядит и стихотворение "Исполинка" лирический герой желал бы очутиться в том пра-времени, "когда природа-мать рожала по старинке" [2,с.45], и благоденствовать среди ее творений он мог бы именно там. Такое пейзажное "иномирие" локализуется у Бодлера то в пространственной, то во временной отдаленности, а порой в той и другой одновременно ("Moesta et errabuhda").

В поэзии Бодлера "пейзаж души" появляется даже раньше, чем у Верлена. Он выразителен в стихотворении "De profundis clamavi" ("Вокруг меня тоски свинцовые края, / Безжизненна земля и небеса беззвездны. / Шесть месяцев в году здесь стынет солнца свет / А шесть кромешный мрак и ночи окаянство" [2,с.55]), в стихотворениях "Осенняя песня" ("И станет сердце вновь застывшим красным комом / Как солнце мертвое в арктическом аду" [2,с.78]), "Музыка", "Сплин" и ряде других.

Пейзажную метафорику можно было бы порой счесть достаточно традиционной, если бы не отрефлектированная установка самого поэта на "соответствия", на "вселенскую аналогию", зашифрованные в природе смыслы. Эта установка сообщает особую глубину мотивам и образам поэзии Бодлера. Человек у Бодлера смотрится в природу, отыскивая свое отражение: "Ho в рваных тучах, в их тревоге / Я поневоле узнаю / И гордость, и печаль свою" [2,с.94]. Стихотворение "Человек и море" примечательно сравнением человеческой натуры с морской глубью; безбрежностью, скрытностью, неукротимостью человек сходен с морем, и свою собственную духовную суть он жадно ищет, вглядываясь в стихию волн. Мир природы для Бодлера неисчерпаемый источник образности и философских смыслов: "...Страдания юного возраста пустили в нем глубокие корни, из которых вырастут деревья, и эти деревья окутают своей мрачной тенью все явления жизни" [1,с.97]. Если что и объединяет все проблемно-тематическое разнообразие поэзии Бодлера, то это, не в последнюю очередь, образность, связанная с природными мотивами. Так, юная женская красота "сливает детства цвет и молодости плодО [2,с.73]; нищая шлюха бродит взад-вперед по улице, "голубке раненой подобна" [2, с. 24]; человечество "захлопнуто" мрачными небесами ("О небо!.../ Ты крышка черная гигантского котла / Где человечество горит, как груда праха!" [2, с. 186]); поэта клянет породившая его мать ("Что это деревце зачахнет на безлюдье / И зачумленного не принесет плода" [2,с.31]); поэт собеседник стихий, тот, кто "с ветром шепчется и с тучей проходящей, / Пускаясь в крестный путь, как ласточка в полет" [2,с.32]. Эта образность способна выразить самые полярные смыслы и надежду на возвращение любви ведь "возвращается же солнце" [2,с.59], и представление о человеческом безумии "как будто наползла на это солнце тьма" [2,с.44].

В образах природы, созданных Бодлером, присутствует и ольфакториальный компонент "запаховость" как мощное природное начало. М. Нольман пишет о "культе запахов, делающем Бодлера, по мнению некоторых, родоначальником "литературы для обоняния" [5,с.221]. Природа в лирике Бодлера очень часто явлена через запах ("и вонь, как бы смердело сто погостов" [2,с.54]; "волной святых курений / дыхание цветов уносится в эфир" [2,с.68]). Путь в счастливые края лирический герой находит благодаря запаху тела возлюбленной ("Экзотический аромат"), когда в воображении возникает упоительная картина: "В сияньи солнечном встает над синью вод / Счастливый остров тот, где лету нет предела", и где "зеленый тамаринд свой аромат струит" [2,с.48]. Именно запах для Бодлера - проводник "плененного ума" ("Волосы"), Образы его стихотворения навеяны ароматами, "томными и густыми". Эго природа "ленивой Азии" и "Африки бессонной" "далекий мир", зов "почти забытых вод", "лес странно благовонный"; "гавань шумная, где дух мой пьет глотками / Большими запахи, и звуки, и цвета" [2,с.49-50]. Запах волос становится лейтмотивным в "Танце змеи", в стихотворении в прозе "Твои волосы полмира" и ряде других.

Натурфилософская концепция в творчестве Бодлера действительно значительная, недостаточно изученная тема, еще ждущая своего исследователя. Противоречивость существующих суждений подпитывается и репутацией поэта-урбаниста, и сартровской точкой зрения, мало учитывающей собственно поэтическое наследие Бодлера, и даже высказываниями самого поэта, хотя не следует забывать, что Бодлер отстаивал право "противоречить самому себе" и даже считал его "божественной привилегией человека". Особого внимания заслуживает изучение характерных типов бодлеровских пейзажей (здесь могут быть названы воображаемый, онирический, мнемонический, психологический - "пейзаж души"; экзотический; искусственный, "грозный" пейзаж ("из металла, мрамора и воды"). Размышления Бодлера о "всеобщей аналогии", которые имеют свои параллели в романтической натурфилософии, также проецируются на его особую рецепцию природных образов и мотивов, дающих материал для таких аналогий, рецепцию, позволяющую трактовать природу как некий текст ("этот мир иероглифический словарь", согласно Бодлеру). Ho наиболее знаковой, на наш взгляд, остается попытка Бодлера через поэзию и природу дать надежду отпавшему от совершенства человечеству ("обреченному томиться вдали от совершенства"), причастить человека уже здесь, на земле, красоте и вечности: "Почему созерцание моря доставляет такую безмерную и неизбывную радость? Потому что море представляет нам сразу и бесконечность, и движение. В этих шести-семи милях перед человеком играет луч бесконечного. Пусть это бесконечность в миниатюре ну и что ж, если этого довольно, чтобы возник образ полной бесконечности, ...чтобы было порождено самое высокое представление о красоте, которое может быть предложено человеку в его бренном обиталище..." (цит.по: [З.с.138]). Мир природы, таким образом, по Бодлеру, дает единственное доступное нам созерцание некогда утраченного. Вспомним и то, что шум ветра является для поэта единственным символом вечности, который дано воспринять человеческому слуху.

Несомненно, такая трактовка мира природы, ее предназначения диаметрально расходится с сартровским пониманием природы (отрефлектированным в работе "Бытие и ничто") как "etre-en-soi", чуждой, равнодушной, противоположной человеческому бытию ("etre-pour-soi") и, как можно предположить, это расхождение в чем-то иллюстративно для наметившегося водораздела между творческим сознанием XIX и XX столетий.

Список использованных источников

1. Бодлер Ш. Проза / Ш.Бодлер. Харьков: Фолио, 2001. 527 с.

2. Бодлер Ш. Стихотворения / Ш.Бодлер. Харьков: Фолио, 2001. 494 с.

3. Косиков Г.К. Шарль Бодлер между "восторгом жизни" и "ужасом жизни" [Электронныйресурс] /Г.К. Косиков. - Режим доступа: http://tzone.kiilicliki.com/anomal/ hud/bodler/bodler2 .html

4. Нольман М.JI. Шарль Бодлер. Судьба. Эстетика. Стиль / М.Л. Нольман. М: Художественная литература, 1979. 316 с.

5. Сартр Ж.-П. Бодлер [Электронный ресурс] / Ж.-П.Сартр. Режим доступа: http://lib.ololo.cc/b/146386/read

Размещено на Allbest.ru