Творчество И.А. Бунина

Размещено на http://www.allbest.ru/

1. Россия в «Окаянных днях» И.А. Бунина

Бунин проклинал Октябрьскую революцию с лютой ненавистью. Позиция его как противника большевиков оформилась во время гражданской войны. Однако в деятельности писателя не было политической борьбы, ни в какие группировки он не входил, кроме того, большевизм отрицал не столько с идеологической стороны (писатель был независим от идеологий), сколько с моральной, эстетической, эмоциональной точки зрения.

Несмотря на это, Бунин отчаянно стремился к осмыслению событий 1917-1919 годов в контексте мировой истории. Писатель понимал, что стране необходимы перемены, накануне революции он рассуждал об обновлении жизни и верил в то, «что революция для нас спасение и что новый строй поведет к расцвету государства», признавал, что в распутинское время «жаждал революции». Однако ход истории привел Бунина к выводу о том, что «философия эта ни к черту не годится».

До революции его нельзя была назвать писателем политического направления. Однако в условиях 1917 года стало очевидно, что он человек глубоко гражданственный, прогрессивно мыслящий.

Революция для Бунина есть следствие необратимости исторического процесса, проявление жестоких инстинктов. Писатель понимал, что без кровопролития власть в стране не изменится. Однако он никак не мог предположить, что революция будет осуществляться именно так, как она осуществилась. «Я был не из тех, кто был ею застигнут врасплох, для кого ее размеры и зверства были неожиданностью, но все же действительность превзошла все мои ожидания: во что вскоре превратилась русская революция, не поймет никто, ее не видевший. Зрелище это было сплошным ужасом для всякого, кто не утратил образа и подобия Божия, и из России, после захвата власти Лениным, бежали сотни тысяч людей, имевших малейшую возможность бежать».

По Бунину, с революции началась гибель России как великого государства, империи. Именно тогда начали проявляться в обществе низменные и дикие инстинкты.

Дневниковые записи писателя за 1917 год обрываются 21 ноября: «12 часов ночи. Сижу один - слегка пьян. Вино возвращает мне смелость, мудрость, чувственность, ощущение запахов и прочее… Передо мною бутылка № 24 удельного. Печать, государственный герб. Была Россия. Где она теперь? О, боже, боже…». Такими словами И.А. Бунин встретил Октябрьскую революцию, которую назвал «окаянными днями».

«Окаянные дни» состоят из двух частей: Москва, год 1918, и Одесса, год 1919. Бунин записывает факты, увиденные на улицах городов. В первой части уличных сцен больше, писатель проводит по Москве, передавая обрывки диалогов, газетных сообщений и даже слухов. Голос самого автора появляется во второй части, одесской, где Бунин размышляет о судьбе России, переживает что-то личное, думает о собственных снах и предается воспоминаниям. Бунин писал дневник для себя, и мыслей о его публикации у писателя сначала не было, однако обстоятельства вынудили его принять решение обратное решение.

Писатель не случайно выбирает дневниковую форму повествования - ему хотелось запечатлеть на бумаге момент жизни, который навсегда останется в памяти, снабдив его собственными размышлениями. Бунин еще в 1916 году писал: «Дневник - одна из самых прекрасных литературных форм. Думаю, что в недалеком будущем эта форма вытеснит все прочие».

Дневник - литературно-бытовой жанр, повествование в котором ведется от первого лица, а записи датируются, следуют одна за другой повседневно. Поэтому можно говорить об откровенности и искренности жанра, о том, что через дневниковые записи создатель передает свои чувства. На публичное восприятие дневник не рассчитан, что придает описанным в нем сведениям достоверности. Благодаря форме этого жанра разрыва между временем написания и временем, о котором пишут, не происходит.

Дневник Бунина появился в 1953 году в томе берлинского собрания сочинений Бунина под названием «Окаянные дни». Бунин пишет о том, что вынудило его покинуть страну. "Окаянные дни" писались в 1917-1919 годы, а потому отразили впечатления от ужасающего факта русской истории, который нередко именуют величайшей катастрофой.

На протяжении всего повествования чувствуется боль автора за Россию, передается его тоска и понимание бессилия в том, чтобы что-либо изменить в творящемся хаосе разрушения вековых традиций и культуры России.

За счет тех чувств ярости, бешенства, гнева, который испытывал писатель во время сотворения книги, она написана очень сильно и темпераментно. Дневник крайне субъективен, охватывает время с 1918 по 1919 годы, с вкраплениями дореволюционных и революционных дней.

Хочется прокомментировать название книги - «Окаянные дни». «Окаянный» - проклятый, нечестивый, преданный общему поруганию, преступный. Более того, слово «окаянный» созвучно с Каином - именем библейского персонажа, который прослыл братоубийцей, первым из людей, проливших родную кровь на Земле, зародившим ненависть от человека к человеку. По словарю В. Даля «окаянствовать» означает жить в грехе, недостойно. Есть еще одно значение слова «окаянный» - ненастоящий, несчастный, жалкий, духовно разложившийся. И действительно, в книге Бунина кроме гнева на большевизм и революцию присутствует жалость, боль за Россию, за народ, за культуру, за гибель прошлого, за ужас настоящего. Бунин пишет свой дневник, чтобы «указать на страшную болезнь, поразившую общество; распадение душ, совести, веры, языка, утверждение принципа "все позволено" во всей массе народа, что равносильно самоуничтожению». Этим произведением он пытается спасти страну.

Автор размышляет о России, о состоянии народа в эти напряженные для его жизни годы. Поэтому «Окаянные дни» пронизаны чувствами подавленности, полны беспросветности и мрака. Бунин передает читателю ощущение национальной катастрофы. Из второй части дневника, Одесса, год 1919: «День и ночь живем в оргии смерти. И все во имя «светлого будущего», которое будто бы должно родиться именно из этого дьявольского мрака».

Он описывает то, что видит, что наводит на него печаль и отчаянье: «грабят, пьют, насилуют, пакостят в церквах» , пение неподобающих песен о священнослужителях, неутихающие расстрелы.

Улица на страницах бунинского дневника видна до мельчайших деталей: вот митингуют, спорят, теряя голос, жалуются и угрожают. Причем это делают все - и рабочие, и солдаты, и барыни, и офицеры, и крестьяне, и господа, и обыватели. Абсолютно все, как москвичи, так и прибывшие в столицу.

Бунин ненавидел. И делал это не скрывая, Луначарского называл «гадиной», Блока - «человеком глупым», Керенского - «выскочкой, делающегося все больше наглецом», Ленина - «какое это животное!». Про большевиков писатель говорил: «более наглых жуликов мир не видел». Но не названные имена здесь главное, а главное сам факт революционного сознания, мышления и поведения, которого писатель не принимал ни под каким углом. О революции он говорил, как о стихии: «чума, холера тоже стихии. Однако никто не прославляет их, никто не канонизирует, с ними борются...».

«Купил книгу о большевиках, - рассказывает Бунин. - Страшная галерея каторжников!» Для него абсолютно каждый революционер - бандит, преступник. Нельзя с уверенностью констатировать факт преступности отдельных вершителей революции, но тенденция участие в русской революции уголовных элементов Буниным показана точно.

Из дневника писателя видно, что он реагирует на всю жизнь в целом. В книге много воспоминаний, нейтральных описаний и природных пейзажей. Возможно, они рисуются для того, чтобы незначительные, но порой трогательные подробности оттеняли ужас царящих событий.

Помимо таланта публициста, в «Окаянных днях» виден Бунин как художник слова - природа не оставляет его равнодушным. Он повествует не только о бурных и кровавых событиях, но и о сияющем по-весеннему небе, о розовых облаках, сугробах - о том, что вызывает в нем «тайный восторг какой-то», в чем чувствуется поэзия, что сильно восхищает. Пейзажные зарисовки занимают особое место в дневниковых записях И.А. Бунина. Они и в самом деле смягчают и даже очеловечивают страшнейшие события 1917 года. Набор художественных средств, к которым прибегает Бунин в своих описаниях, как впечатляет. Его пейзажи наделены необычной цветовой гаммой: «бледно-молочной ночью», «розовые огни», «могильно-темна», «золотые маковки церквей», «сизая даль». Разнообразны эпитеты - «весна окаянная», «дикая музыка», метафоры - «голова горит», «деревцо побледнело», «Москва обесчещенная». Бунин называет Россию «старым домом», солдат - «грабителями». Вожди революции получают определения «жуликов», «мерзавцев» и «словоблудцев».

Новую власть Бунин называл «кучкой авантюристов, считающих себя политиками», против них направлено его критическое отношение к действительности. Много и безжалостно Бунин высказывается о вождях революции. Описание начальника, с которым писателю приходилось общаться: комиссар дома, высокий чин получил только потому, что был самым молодым и неимущим из квартирантов. Но и теперь, самый скромный и робкий из соседей, он дрожит при одном лишь упоминании революционного трибунала.

А про профессора Щепкина говорится, что он - «комиссаром народного просвещения», и первое, что бросается в глаза при встрече с ним, «грязный бумажный воротничок,..., и толстый старый галстук, выкрашенный в красный цвет масляной краской». Работу свою во главе народного просвещения Щепкин видит в составлении списков неугодных ему преподавателей для ЧК. «Успех» в его деятельности состоит в том, что до увольнения он успел закрыть университетскую церковь. Малограмотный коммивояжер Шпан, предлагавший Бунину свои услуги в качестве импресарио для поездки в Николаев, Харьков и Херсон, назван «комиссаром по театральному делу». Л.И. Гальберштадт, сотрудник «Русских ведомостей» и «Русской мысли», теперь работает в «Голосе красноармейца». Революционному начальству как будто хочется быть похожим на буржуазию. На их лицах довольно лживые выражения лица, отсутствуют простота и обыденность. Невероятно, но вместо нормальной, просто разрушенной жизни, идет «сумасшедшая по своей бестолковости и горячке имитация какого-то будто бы нового строя, нового чина и даже парада жизни».

Бунин не может простить новую власть. Она формируется на обещаниях справедливости, но в то же время стоящие за ней - недалекие, невежественные, преступные, грубые люди. А вот как Советская власть помогает безработному простому человеку, который просится на работу, не умереть с голоду: «Мест… нет, а вот тебе два ордера на право обыска, можешь поживиться». Вот она какая, новая справедливость! Подобные расхождения между словами и делами сильно возмущали Бунина.

Выходит, что нравственная грязь горожан вполне сочетается с уличным убожеством: «на тротуарах был сор, шелуха подсолнухов, а на мостовой навозный лед, горбы и ухабы».

Для Бунина в этой революции нет ничего примечательного, величайшего и уж тем более чудесного и победоносного. Всю суть ее он видит в призывах «проломить голову фабриканту, вывернуть его карманы и стать стервой еще худшей, чем этот фабрикант».

Бунин называет тех, кто пришел к власти, «вчерашними изгоями, которые искренне ненавидели прошлое, и свое личное, и всей России. И в то же время любыми средствами, чаще всего кровавыми, отстаивали свое новое положение: возможность распоряжаться не только своим имуществом, но и чужими жизнями; сидеть в личных кабинетах; пользоваться безотказной любовью секретарш и актрис; распределять блага среди родных и знакомых; устраивать на теплые местечки детишек и родственников. Но чтобы легче насаждать новое, следовало как можно быстрее уничтожить память о прошлом».

В «Окаянных днях» много фактов уничтожения памятников царям, генералам. На это была направлена деятельность революционного правительства после 1917 года, а художественная и историческая ценность уничтожаемого ровным счетом ничего не значила. Например, в Киеве «приступлено к уничтожению памятника Александра Второго. Знакомое занятие, ведь еще с марта 1917 года начали сдирать орлы, гербы...». Также Бунин часто встречает залепленные грязью вывески. Но если приглядеться, становится очевидно, что на них замазаны слова, которые напоминают о прошлом, такие, как «императорский», «величайший». После разрушения символов царской России революционное правительство перейдет к физическому уничтожению людей-представителей старой России. Выступления революционных вожаков с предложением «употреблять буржуев вместо лошадей для перевозки тяжестей» встречаются бурными аплодисментами. На похоронах погибшего революционера звучит клич: «За смерть одного революционера - тысячу смертей буржуев!».

Бунин отвергал насилие, призывал бороться «за вечные, божественные основы человеческого существования». Он также говорил: «…все преграды, все заставы божеские и человеческие пали». Насильственные попытки по перестройке человеческого общество писатель отвергал, оценивая события октября 1917 года как «кровавое безумие» и «повальное сумасшествие». Таков один из важнейших мотивов его книги. Кажется, будто Бунин предчувствовал, чем в дальнейшем для России обернется потеря традиционного смысла жизни и ужасающее нравственное состояние общества.

Бунин не может простить убийства, ведь оно не оправдано никакими нравственными категориями, и не важно, кто совершает его - конкретное лицо или партия.

Революция обесценивает жизнь человека, превращая ее в игрушку в руках революционеров. На улицах появились самодуры, поражающие быстротой распространения слухов и жестокостью с которой они это делали: «...Захвачены с поличным два вора. Их немедленно «судили» и приговорили к смертной казни. Сначала убили одного: разбили голову безменом, пропороли вилами бок и мертвого, раздев догола, выбросили на проезжую часть. Потом принялись за другого…». «Матрос убил сестру милосердия - “со скуки”». «Какого-то старика полковника живьем зажарили в паровозной топке». «Большевики в Ростове… расстреляли 600 сестер милосердия». Всю эту кровь видит Бунин, он просто не может не реагировать на такие события: «Потрясло. Ужас, боль, бессильная ярость». Да и что можно сделать с теми, кто говорит: «Стрелять будем, если вы пойдете против нас».

Писатель не скрывает своего страха: «Москва так мерзка, что страшно смотреть», «Арбат по ночам страшен». Но не это самое ужасное. Известный факт, что жестких от природы людей как таковых не так уж и много. Вот что хуже в людях - так это безразличие к окружающим, к тому, что происходит. Бунин неоднократно сам чувствует это: «Меня в конце марта 17 года чуть не убил солдат… Мерзавец солдат прекрасно понял, что он может сделать со мной все, что угодно, совершенно безнаказанно, - толпа, окружавшая нас… оказалась на его стороне».

Но самым невыносимым для Бунина было насилие над церковью, подавление религии. «Большевики стреляли в икону». «Русский народ взывает к Богу только в горе великом. Сейчас счастлив - где эта религиозность!»

В «Окаянных днях» много цитат из газет «Известия» и «Голос Красноармейца». Это цитаты из статей, в которых новая власть разоблачает саму себя. Например, «Вперед, родные, не считайте трупы!». У Бунина были знакомые среди тех, на кого шла охота, как литераторы (А.А. Кипен), так и простые люди, например, Моисей Гутман, «очень милый человек», которого убили. На улице в то время могли убить ни за что и старика, и медсестру, и ребенка. В том, что происходит в стране, Бунин винит большевиков за ту ненависть, которую разожгли они в народе, за разврат и ломку старого уклада.

Важнейший мотив книги Бунина - отстаивание общечеловеческих ценностей, которые попирались в «окаянные дни». Для него революция стала не только «падением России», но и «падением человека», она разлагает его духовно и нравственно. В стране произошел немыслимый исторический сдвиг, который срезал верхний тонкий культурный слой почвы и принес невиданное ранее… Писатель бродит по неузнаваемым улицам, вглядывается в лица новых хозяев, чтобы получше их запомнить. Народ для Бунина - «это всегда - глаза, рты, звуки голосов,... речь на митинге - все естество произносящего ее» . Читатель представляет лица, характеры и мысли. И они предстают перед ним: «Говорит, кричит, заикаясь, со слюной во рту, глаза сквозь криво висящее пенсне кажутся особенно яростными. (...) И меня уверяют, что эта гадюка одержима будто бы "пламенной беззаветной любовью к человеку", "жаждой красоты, добра и справедливости!».

Немаловажно суждение Бунина о том, что люди в разных городах кажутся ему одинаковыми, со злыми, пугающими лицами. А сами города приобретают безликость… В книге много раз упоминается кровавый красный цвет. Петербург 1917 года: «Невский был затоплен серой толпой, солдатней в шинелях внакидку, неработающими рабочими, гуляющей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков и папиросами, и красными бантами, и похабными карточками, и сластями, и всем, что просишь. А на тротуарах сор, шелуха подсолнухов, а на мостовой навозный лед, горбы и ухабы». Москва 1918 года - грязная, жалкая, потерявшая всякую честь, расстрелянная…и уже покорная. В Одессе Бунина удивляет набор лиц - ему кажется, что он и не уезжал из Москвы. «Какая, прежде всего грязь! Сколько старых, донельзя запакощенных солдатских шинелей, сколько порыжевших обмоток на ногах и сальных картузов, которыми точно улицу подметали, на вшивых головах! А в красноармейцах главное - распущенность. В зубах папироска, глаза мутные, наглые, картуз на затылок, на лоб падает "шевелюр». Поведение людей Бунин объясняет помешательством, наваждением.

Неожиданно среди всех описываемых Бунин выделяет фигуру военного «в великолепной серой шинели, туго перетянутого хорошим ремнем, в серой круглой военной шапке, как носил Александр Третий. Весь крупен, породист, блестящая коричневая борода лопатой, в руке в перчатке держит Евангелие. Совершенно чужой всем, последний могиканин». Он абсолютно противопоставлен толпе, потому что он - символ ушедшей России. Важнейшей деталью в его образе служит Евангелие, несущее в себе святость старой Руси. Таких образов в «Окаянных днях» немало. «На Тверской бледный старик-генерал в серебряных очках и в черной папахе что-то продает, стоит скромно, скромно, как нищий... Как потрясающе быстро все сдались, пали духом!». Бунину больно и горько видеть это унижение и описывать этот позор тех, кто некогда составлял славу и гордость страны. Негодование и скорбь выливаются на читателя со страниц дневника писателя.

Возвращаясь к теме лиц, нельзя не отметить восприятие Буниным лиц большевиков, красноармейцев: «Римляне ставили на лица своих каторжников клейма. На эти лица ничего не надо ставить, - и без всякого клейма видно». Как уже говорилось, любой революционер для Бунина - бандит.

По отношению к народу Бунин в «Окаянных днях» суров и резок. «Нет никого материальней нашего народа. Все сады срубят. Даже едя и пья, не преследуют вкуса - лишь бы нажраться… А как, в сущности, не терпят власти, принуждения! Попробуй-ка введи обязательное обучение! С револьвером у виска надо ими править… Злой народ! Участвовать в общественной жизни, в управлении государством - не могут, не хотят за всю историю» - отмечает он осенью 1917-го. «Злой» не потому, что русский; «злой» - значит таково его состояние в данный момент. Бунин негодует на народ. Но не потому, что презирает его. А как раз потому, что хорошо знаком с созидательными духовными потенциями народа, потому что понимает, что никакое «всемирное бюро по устроению человеческого счастья» не может разорить великую державу, если сам народ этого не позволит. «Народ болеет. Не от природы болен, а именно сейчас болеет... Все это всегда бывало, и народный организм все это преодолел бы в другое время. А вот преодолеет ли теперь?»

За основу русского народа Бунин берет мужика, в котором еще остался разум и стыд, способность к возмущению. Мужик осознает, что «теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит». Совершенно разбитый морально и ослабленный физически, народ надеется на кого угодно, только не на себя, когда дело касается наведения порядка, и Бунин отмечает эту черту русского характера.

Писатель винит в происходящем народ и интеллигенцию - именно она провоцировала народ на баррикады, а сама сказывалась неспособной организовать новую жизнь на протяжении многолетней истории. Самое ужасное в этом то, что за общим понятием «народ» интеллигенты не видели отдельного человека. 20 апреля 1918 года: «Страшно сказать, но правда: не будь народных бедствий, тысячи интеллигентов были бы прямо несчастнейшие люди. Как же тогда заседать, протестовать, о чем писать и кричать? А без этого и жизнь не в жизнь». А в 1918 году Бунин говорит: «Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем были недовольны. Не врите на народ - ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческих цензур были нужны, как летошний снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросивши к черту временное правительство, и Учредительное собрание и “все, за что погибали поколения лучших российских людей”, как вы выражаетесь...» Интеллигенция могла бы подписаться под словами А.И. Герцена: «Я ничего не сделал, ибо всегда хотел сделать больше обыкновенного».

С приходом Советской власти рушится все, что создавалось веками - отмечает Бунин в «Окаянных днях»: «почта русская кончилась летом 17 года, с тех пор, как у нас впервые, на европейский лад, появился министр почт и телеграфов. Тогда же появился министр труда - и тогда же Россия бросила работать». На все территории России обрывается жизнь, полноценная, совсем недавно хорошо налаженная. И воцаряется «беспричинная праздность, противоестественная свобода от всего, чем живо человеческое общество» . Жизнь народа начинает замирать: никто не выращивает хлеб, дома не строятся, нормальная и привычная, она сменяется «сумасшедшей по своей бестолковости и горячке имитации какого-то будто бы нового строя». По стране «пошли совещания, заседания, митинги, полились декреты, залился трезвоном «прямой провод», и все устремились командовать. Улицы заполнились неработающими рабочими, гуляющей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков и папиросами, и красными бантами, и похабными карточками, и сластями...». Народ стал подобен «скотине без пастуха, все перегадит и себя погубит».

Отношение к труду у народа меняется, это видно уже из поведения людей, отмечает Бунин: «Как злобно, неохотно отворял нам дверь швейцар!» Слуга брата Бунина Юлия, Андрей, прослуживший у него около 20 лет, «служит еще аккуратно, но, видно, уже через силу, не может глядеть на нас, уклоняется от разговоров с нами, весь внутренно дрожит от злобы, когда же не выдерживает молчанья, отрывисто несет какую-то загадочную чепуху». И.Бунин приходит к выводу, что народ не был готов к роли созидателя новой жизни. Причина - в истоках русского национального характера.

Как и Д.С. Лихачев, Бунин смотрит на русский национальный характер с точки зрения европейско-азиатской двойственности русского человека. В «Окаянных днях» писатель так определят эту двойственность: «Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом - Чудь, Меря. Но и в том и другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, «шаткость», как говорили в старину. Народ сам сказал про себя: «из нас, как из древа, - и дубина, и икона», - в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачев...».

Вот какой вывод делает писатель: не из-за силы народа, а из-за его слабости произошла революция, и опасность, в первую очередь, представляет она для народа - происходит его духовное и нравственное разложение.

Бунин полагает, что ничего нового революция не принесла, а стала очередным бунтом, который доказал, «до чего все старо на Руси и сколь она жаждет прежде всего бесформенности». Придти к этому ему помогают примеры из истории, упоминаемые в «Окаянных днях».

Немаловажное внимание писатель уделяет «царям и попам», знавшим и умевшим предугадать поведение народа.

Невыразимый ужас охватил бы их при виде того ужасного кровавого балагана, в который превращена Россия. «Цари» и «попы» могли предчувствовать, зная и помня летописи русской земли, зная переменчивое сердце и шаткий разум своего народа, его слезливость и «свирепство», его необозримые степи, непроходимые леса, непролазные болота, его исторические судьбы,... - знали, словом, все то, от напасти чего, все-таки, спасали его «попы» и «цари»... - все то, что заставило Грозного воскликнуть: «Аз есмь зверь, но над зверьми и царствую!» - все то, что еще слишком мало изменилось до наших дней». Несмотря ни на что именно «цари» и «попы», как заботились о процветании государства и благе народа. Бунин обращается к самому началу российской истории, которая так передается летописцем: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет..., придите володейте нами, в нас все зыбкость,...мы и жадны - и нерадивы, способны и на прекрасное, на высокое - и на самое подлое, низменное, обладаем и дьявольской недоверчивостью - и можем быть опутаны нелепейшей, грубейшей ложью, заведены в какую угодно трясину с невероятной легкостью...» И дальше Бунин прослеживает на протяжении многовековой истории России цепь «великих российских революций»; «удельные вековые смуты», «кровавый хам Разин», «шатание умов и сердец из стороны в сторону, саморазорение, самоистребление, разбой, пожарища, разливанное море разбитых кабаков,...а на утро - тяжелое похмелье и приступы лютой чувствительности, слезы покаяния перед святынями, вчера поруганными, «поклоны» перед Красным Крыльцом отрубленными головами лже-царей и лже-атаманов, - помни, помни это, «самая революционная часть человечества, засевшая в Кремле». Бунин не сомневается в том, что народ воспрянет и гнев его обратится против новых хозяев.

Мыслью о повторении исторического процесса и его устойчивых законах пронизана вся книга. С позиций современности Бунин действительно многое предрек в «Окаянных днях». Революцию он воспринимал как нечто апокалиптическое, дьявольское.

Настоящее и будущее России сильно тревожило Бунина, который ни под каким углом не принимал революции. Ее жестокие картины невежества и хамства вызывали в не отвращение и лютую ненависть по отношению к тем, кто стоял у истоков революционных действий. Изнывая от безнадежности и тягости происходящего, Бунин стремился к тому, чтобы как-то помочь стране. Но осознал свою ненужность и чуждость в новом мире: «...в мире поголовного хама и зверья, мне ничего не нужно...» - так Бунин определяет свою общественную позицию.

Рассуждая о будущем России, о том, что ее ждет, Бунин говорит: «Республика, монархия? Вероятнее всего сначала будет какая-нибудь военная диктатура - дня и часа которой, конечно, не угадаешь - потом что-нибудь вроде «совета десяти» (из железных дельцов, бывших «спецов»)... Впоследствии не исключена и монархия... Говорить, что к «прошлому возврата нет» могут только люди или хитрющие, или глупые, или не знающие истории России».

Откликнуться на происходящие события - гражданский долг художника, он обязан говорить любую правду. И Бунин рассказывает об Октябрьской революции, которую он назвал «окаянными днями», направляя на это все свои литературные силы. «А это уже дело людей - слушать или пройти мимо. (...) Каждый из нас отвечает лишь за свою душу и за свои поступки». Ни в ком Бунин не видит искренности в новом мире: политики лгут, приближенные к церкви покидают ее, народ в смятенье и представляет собой одно большое кровавое пятно сломанных человеческих судеб. Но Бунин знал, чувствовал, что вера в правду сохраняется. И сохранилась она в тех, кто в это трудное время эмигрировал из России.

А также Иван Бунин верил в то, что его «Окаянные дни» будут иметь огромное значение для потомков. Он писал: «… Настоящей беспристрастности все равно никогда не будет. А главное: наша «пристрастность» будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важны «страсть» только «революционного народа»? А мы-то что ж, не люди, что ли?»

Главной заслугой писателя я считаю то, что справился со всей болью и мукой, которая одолевала его, и смог честно рассказать обо всем, что происходило в период этого ужасающего разлома. Бунину было нестерпимо больно свидетельствовать о падении России. Самое страшное в разломе было рушение традиционного, ставшего патриархальным, многовековое, прожитое, и замена его на новое - никак его не достойное. Случилась по истине великая катастрофа. В «Окаянных днях» - скорбь, тоска по прошлому, по той Руси, которую Бунин помнил, знал и любил с детства: «Если бы я эту «икону», эту Русь не любил, не видал, из-за чего же я так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так беспрерывно, так люто?»

Бунин хотел осмыслить события 1917-1920 годов в аспекте и мировой и, конечно, русской истории. А новая власть, новые хозяева, ее не знали и даже не хотели знать.

Писатель возмущался жестокостью, лживостью, преступностью, низменностью установившегося режима и тех, кто сотворил его с использованием террора, насилия, грабежей, а главное - разрушения национального богатства России, ее души. По сути, абсолютное расхищение многовековых ценностей, была ограблена страна, а это говорит о том, что вершители революции ограбили и самих себя!

Большевики желали разрушить все до основания и построить новое свободное государство. Эта идея ужасала Бунина, он считал ее утопичной, потому что устроители новой жизни не имели четкого представления, что такое «царство свободы». Так что еще в 1918 году Иван Бунин четко осознавал, что ничего хорошего большевики не принесут, что все лучшее обречено в России на гибель, что произойдет гибель самой России, а это уже окончательное и бесповоротное событие.

Мысли «Окаянных дне» обращены к людям будущего. Трезвое, реалистическое описание в «Окаянных днях» 1918-1919 годов приобретает трагически-пророческий смысл. Бунин предостерегает нас от ошибок современной ему действительности, от мифа о том, что история, сделав свой виток, возвращается к старому. Ценно то, что И. Бунин с его чувственным восприятием мира и необыкновенным уменьем передавать увиденное, запечатлел образ России тех дней. Он сделал новый шаг в познании народа, русского национального характера на разломе времен.

«Когда совсем падешь духом от полной безнадежности, ловишь себя на сокровенной мечте, что все-таки настанет же когда-нибудь день отмщения и общего, всечеловеческого проклятия теперешним дням». Старая Россия погибла? Родится ли новая? Он свято верил в это, как в силу молитвы, но он твердо знал, что эти дни придут не скоро и не просто.

Спасение Бунин видел в самих людях, в возвращении к Божьему образу и подобию. На жизнь писатель смотрел с позиций православного Христианства, поэтому в его дневнике часто встречается «высокая», библейская лексика, а также цитаты из Библии. Самым невыносимы для Бунина было насилие над церковью и уничтожение религии. Отступничество от веры - великий грех для человека, тем более русского: «Срам и позор тебе; хочешь оставить благословение Отца своего, гробы родительские, святое отечество, правую веру в Господа нашего Иисуса Христа!» Бунин вспоминает пророчество русского историка Ключевского, из которого следует, что конец русскому государству наступит тогда, когда разрушатся нравственные основы. Пророчество сбылось. И Бунин говорит об этом. Идет обстрел Кремля, ползут слухи о том, что его взорвут. А за его стенами - Россия, славная страна и непоколебимой верой, с храмами и соборами.

Бунин говорит о спасении души самого народа, о нравственном и духовном возрождении через возвращение к религии. Все в руках самого человека, от него немного требуется - «изменить свою жизнь, очистить душу от скверны и не принимать участия в дурных делах». Свою надежду на спасение Родины связывает с теми, кто, «испив до дна весь ужас и всю горечь крестных путей,...перед лицом неслыханного разврата родной земли, встали и пошли жизнью и кровью своей спасать ее, и повели за собой лучших ее сыновей, лучший цвет русской молодости, дабы звезда, впервые блеснувшая над темнотой и скорбью Ледяного похода, разгоралась все ярче и ярче - светом незнакомым путеводным и искупляющим несчастную, грешную Русь!»

«Окаянные дни» - книга желчная, темпераментная, с яростными и мстительным интонациями не имеет себе равных среди ожесточенной «белой» публицистики. Даже гневаясь Бунин остается художником великой страны, и всю боль и муку о ней он унесет с собой в изгнанье.

21 ноября 1917 года: «Была Россия! Где она теперь». Этот мотив проходит сквозь всю книгу. Одесса, 1919 год: «Наши дети, внуки не будут в состоянии представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, - всю эту мощь, сложность, богатство, счастье...»...

«Окаянные дни» - это исторический и литературный памятник, памятник жертвам гражданской войны.

Утверждение в России нового политического строя заставило Ивана Бунина в 1918 году покинуть Москву, а в начале 1920 г. навсегда расстаться с Родиной. Со слезами покидал Бунин родину, «плакал такими страшными и обильными слезами, которых даже представить себе не мог... плакал слезами лютого горя и какого-то болезненного восторга, оставив за собой и Россию и всю свою прежнюю жизнь, перешагнув новую русскую границу, вырвавшись из этого разливанного моря страшных, несчастных, потерявших всякий образ человеческий, буйно, с какой-то надрывной страстью орущих дикарей, которыми были затоплены все станции, где все платформы и пути от Москвы до самой Орши были буквально залиты рвотой и испражнениями...» Но, несмотря ни на что, Иван Бунин был одним из тех, кто не сдался, продолжал борьбу с ленинско-сталинским режимом до конца своих дней.

В рассказе «Легкое дыхание» мы встречаемся с еще одним подходом Бунина к проблеме жизни и смерти. Молодая гимназистка Оля Мещерская своим недолгим существованием в этом мире дает многим урок жизни. В описании этой девушки, ее поступков сначала ощущаешь что-то странное, необычное. Лишь потом понимаешь, что единственное, что заложено в Оле, - это естественность. Естественность и называет Бунин жизнью. В противопоставления Оле ставится ее классная дама. Та своим существованием мимикрирует, подражает жизни, обитая в выдумке. Она каждый день ходит на могилу Мещерской. Оля занимает все мысли классной дамы и наполняет ее жизнь. Ведь если у человека нет собственной жизни, то что-то должно заполнить пустоту.

Творчество Бунина широко освещает тему любви. Мы видим отношение героев рассказов писателя к жизни и смерти сквозь призму их любовных переживаний. В повести «Митина любовь», в рассказе «Темные аллеи» Бунин подводит нас к мысли, что любовь бессмертна. В «Митиной любви» главный герой кончает жизнь самоубийством, убивая, таким образом, в себе любовь. Митя не смог избавиться от грязи, которой засорена его любовь но в то же время и разлюбить он не в состоянии. Оставался единственный выход -- мгновенное избавление от всего мира, то есть смерть. В рассказе «Темные аллеи» финал не так трагичен, но также ясно видна мораль «Молодость проходит, а любовь -- другое дело», -- говорит главная героиня рассказа Надежда. Герой рассказа Николай Алексеевич давно забыл их прошлый роман, но, увидев через несколько лет Надежду, он почувствовал, любовь снова проснулась в нем, те годы показались ему чудесными и волшебными. Но грезы любви разбиваются о каменные стены быта, мещанский склад мыслей не позволяет Николаю Алексеевичу представить Надежду своей женой, матерью своих детей.

Иногда любовь умирает против воли влюбленных. В рассказе «Ворон» отец убивает зарождающуюся любовь своего сына и горничной Елены, выгоняя своего сына из дому, а впоследствии сам женится на Елене.

Предчувствуя собственную кончину, в 1952 году Бунин написал рассказ «Бернар». Это рассказ о превосходно знавшем свое дело моряке Бернаре, последними словами которого были: «Думаю, что я был хороший моряк». В конце рассказа Бунин пишет, что в свои последние дни он имеет право сказать нечто подобное тому, о чем сказал Бернар. Мы же, глядя с высоты прошедших лет, можем пойти дальше и сказать: «Бунин -- не моряк, а адмирал русской литературы. Его проза еще долго будет являться образцом для многих поколений писателей».

2. Книга, заставившая меня по-новому взглянуть на мир, на самого себя (По роману И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева")

Как ни грустно в этом непонятном мире, он все же прекрасен, и нам все-таки страстно хочется быть счастливыми и любить друг друга.

И. Бунин. Жизнь Арсеньева

Самым крупным произведением И.А. Бунина, созданным в эмиграции, был роман "Жизнь Арсеньева". Это автобиографический роман, в котором писатель рассказывает о своем духовном развитии, о счастливых и трагических ощущениях бытия. Я с упоением прочла роман. Книгу, которую писатель создавал одиннадцать довоенных лет, я воспринимала как живой организм. Действительно, этим произведением Бунин оставил свой след на земле. Я не могла без восторга читать пятую её часть -- о любви, которая и по замыслу, и по воплощению близка к моим любимым рассказам И.А. Бунина из цикла "Темные аллеи".

Трогательно, что эта бунинская вещь -- самая откровенная, лирическая. Я ощутила не только лирическую прелесть этого творения, но и постоянное присутствие автора, прошедшего долгий жизненный путь. Разве не восхищает возврат шестидесятилетнего человека в собственное детство и юность -- и тут же "скачок" в собственную старость. Ах, как хороша лирическая проза Бунина, в нее легко погрузиться, но из нее трудно выйти. Эта проза действительно влечет за собой. Я почувствовала, читая, что нельзя в этой книге пропустить ни слова, иначе рассыплется целое, нарушится слияние настоящего и прошлого, запечатленное в этом речевом потоке.

Я согласна с мнением, что герой "Жизни Арсеньева" -- это как бы сам И.А. Бунин, у которого детство, юность сложились столь благоприятно и гармонично, что он только и занимался тем, что набирал духовные силы.

И я с благодарностью вспоминала свое прекрасное детство, в котором была любима и счастлива рядом с братом и сестрой. Спасибо огромное моей дорогой матери, которая не только подарила мне красоту мира, но первая научила меня любить творчество великого Пушкина и ощущать прелесть народной песни. Она научила меня восторгаться прекрасными явлениями действительности, зажгла искорку в моей душе, которая не дает жить спокойно, поддерживает постоянно костерок духовности, потребность постигать прекрасное.

Я наслаждалась чтением каждой из пяти книг, это была настоящая духовная работа, которая происходила не только в герое, но и во мне, читательнице.

Дом, родители, окружающая природа; первая увиденная смерть; религия; чтение Пушкина и Гоголя; преклонение перед братом Георгием; казенщина и серость гимназии; первые влюбленности, стремление познать мир, первые путешествия. Мне нравится Арсеньев тем, что ему хочется "что-нибудь" выдумать и рассказать в стихах, понять и выразить что-то, происходящее в нем самом.

Пятая книга, на мой взгляд, самая важная в романе Бунина. Развитие в Арсеньеве художника показано через главное событие его юности -- любовь к Лике.

Интересен период творческого пробуждения Арсеньева. Изменился его характер: он стал мужественнее, проще, добрее, спокойнее. Идея "вечной неразлучности" с любимым человеком, высказанная героем, - дорога и близка мне, а у Арсеньева вызывала недоумение: "Неужели и впрямь мы сошлись навсегда и так вот и будем жить до самой старости, будем, как все, иметь дом, детей?.."

Как жаль, что Лика полюбила Арсеньева по-настоящему, а он не мог оценить эту великую способность женщины. Жить только ею он не мог, -- нашел цель и опору в творчестве. Осуждаю его за то, что, опьяненный творческой свободой, герой увлекался другими женщинами: "Я поэт, а всякое искусство, по словам Гете, чувственно". Печально, что Лика все-таки не была рождена спутницей художника, которая могла бы раствориться в нем, в его жизни, в его интересах, -- и постепенно их любовь стала сходить на нет. Эта женщина близка мне своей душевной красотой, верностью любимому, постоянством чувств. Лика страдала. Ушла от него и вскоре умерла. Любовь ушла, оставшись в Арсеньеве в виде памяти: "Так нежно и хорошо я любил тебя, что лучшие минуты этого чувства останутся для меня самыми благородными и чистыми ощущениями во всей жизни".

Прочитав "Жизнь Арсеньева", лучшую книгу Бунина, я поняла, что она стала одной из главных моих книг, незабываемых, очень духовных и красивых.

3. Митина любовь

Катя -- возлюбленная Мити («милое, хорошенькое личико, небольшая фигурка, свежесть, молодость, где женственность еще мешалась с детскостью»). Обычный для Бунина женский образ: с детской доверчивостью соседствуют признаки какой-то тайной порочной опытности (ср. Олю Мещерскую из рассказа «Легкое дыхание»). К. учится в частной театральной школе, ходит в студию Художественного театра, живет с мамой, «всегда курящей, всегда нарумяненной дамой с малиновыми волосами», давно уже оставившей мужа.

В отличие от Мити, К. не поглощена любовью всецело, не случайно Рильке заметил, что с такой К. Митя все равно жить не смог бы -- она слишком погружена в театральную (читай, фальшивую) среду. Ее увлечению потакает директор школы, «самодовольный актер с бесстрастными и печальными глазами», каждое лето отправлявшийся на отдых с очередной совращенной им ученицей. «Постом с К. начал заниматься директор», -- указывает Бунин. Как и в рассказах «Чистый понедельник», «Пароход «Саратов», важнейшие события в жизни героев соотносятся со временем Великого Поста. Именно в шестую неделю Великого Поста, последнюю перед Страстной, К. сдает экзамен директору. На экзамене она облачена во все белое, словно невеста, что подчеркивает двусмысленность ситуации.

Весной же с К. происходят важные изменения -- она превращается в «молоденькую светскую даму, все куда-то спешащую». Свидания с Митей все сокращаются, и последний всплеск чувств К. совпадает с его отъездом в деревню. Вопреки уговору, К. пишет Мите всего два письма, причем во втором признается, что изменила ему с директором: «Я дурная, я гадкая, испорченная но я безумно люблю искусство! я уезжаю -- вы знаете, с кем...» Это письмо и становится последней каплей -- Митя решается на самоубийство. Связь с Аленкой лишь усиливает его отчаяние (З. Гиппиус считала, что этого эпизода на самом деле «не могло быть»).

Митя (Митрий Палыч) -- студент, главный герой повести. Находится в переходном возрасте, когда мужское начало переплетается с еще не полностью отслоившимся детским. М. «худой, нескладный» (девки в деревне/прозвали его «борзым»), делающий все с мальчишеской Неловкостью. У него большой рот, черные жесткие волосы, --/«он был из той породы людей с черными, как бы постоянно расширенными глазами, у которых почти не растут даже в зрелые годы ни усы, ни борода...» (возлюбленная М., Катя, называет его глаза «византийскими»).

Повествование о жизни и смерти М. охватывает период чуть более полугода: начиная с декабря, когда он познакомился с Катей, и до середины лета (конца июня -- начала июля), когда он кончает с собой. О прошлом М. мы узнаем из его собственных отрывочных воспоминаний, так или иначе связанных с главными темами повести -- темой всеохватывающей любви и темой смерти.

Любовь захватила М. «еще в младенчестве» как нечто «невыразимое на человеческом языке», когда однажды в саду, рядом с молодой женщиной (вероятно, нянькой) «что-то горячей волной взыграло в нем», и затем в различных обличьях: соседка-гимназистка, «острые радости и горести внезапной влюбленности на гимназических балах».

Радости и горести внезапной влюбленности на гимназических балах». Год назад, когда М. заболел в деревне, -- весна стала «его первой настоящей любовью». Погруженность в мартовскую природу «насыщенного влагой жнивья и черной пашни» и подобные проявления «беспредметной, бесплотной любови» сопровождали М. до декабря первой студенческой зимы, когда он встретился с Катей и почти сразу же влюбился в нее.

Пора безумного захватывающего счастья длится до девятого марта («последнего счастливого дня»), когда Катя заговаривает о «цене» ее ответной любви: «Я все равно даже ради тебя не откажусь от искусства», т. е. от театральной карьеры, которая должна начаться после окончания ею этой весной частной театральной школы. Вообще изображение театра в повести сопровождается интонацией декадентской фальши -- Бунин резко подчеркивает свое неприятие модернистского искусства, отчасти в соответствии с воззрениями Л.Н. Толстого. На выпускном экзамене Катя читает стихотворение Блока «Девушка пела в церковном хоре» -- возможно, с точки зрения Бунина, манифест декадентского искусства. М. воспринимает ее чтение как «пошлую певучесть… и глупость в каждом звуке», а тему стихотворения определяет весьма жестко: «о какой-то будто бы ангельски невинной девушке».

Январь и февраль -- пора непрерывного счастья, но на фоне начинающегося раздвоения в прежде цельном чувстве у «уже тогда нередко казалось, что как будто есть две Кати: одна та, которой настойчиво желал, требовал Митя, а другая -- подлинная, обыкновенная, мучительно не совпадавшая с первой».

М. живет в студенческих номерах на Молчановке, Катя с матерью -- на Кисловке. Они видятся друг у друга, их встречи протекают «в тяжком дурмане поцелуев», становятся все более и более пылкими. М. все более ревнует Катю: «проявления страсти, то самое, что было так блаженно и сладостно в применении к ним, Мите и Кате, становилось несказанно мерзко и даже противоестественно, когда Митя думал о Кате и о другом мужчине».

Зима сменяется весной, ревность все более подменяет любовь, но одновременно (и в этом иррациональность чувства по Бунину) страсть М. возрастает вместе с ревностью. «Ты любишь только мое тело, а не душу», -- говорит ему Катя. Совершенно измученный двойственностью и неопределенной чувственностью их отношений, М. в конце апреля уезжает в деревенскую усадьбу -- отдохнуть и разобраться в себе. Перед отъездом Катя «опять стала нежна и страстна», даже впервые заплакала, -- и М. вновь почувствовал, как она близка ему. Они договариваются о том, что летом М. приедет в Крым, где Катя будет отдыхать вместе с матерью. В сцене сборов накануне отъезда вновь звучит мотив смерти -- вторая тема повести. Единственный друг М., некто Протасов, утешая М., цитирует Козьму Пруткова:

«Юнкер Шмидт! честное слово. Лето возвратится», но читатель помнит, что в стихотворении присутствует также мотив самоубийства: «Юнкер Шмит из пистолета хочет застрелиться!» Этот мотив возвращается еще раз, когда в окне напротив Митиного номера некий студент поет романс А. Рубинштейна на стихи Г. Гейне: «Полюбив, мы умираем». В поезде все вновь говорит о любви (запах Катиной перчатки, к которой М. припал в последнюю секунду расставания, мужики и рабочие в вагоне), а позже, уже по пути в деревню, М. вновь полон чистой привязанности, думает «обо всем том женском, к чему он приблизился за зиму с Катей». В сцене прощанья М. с Катей исключительно важна неприметная деталь -- вспоминаемый несколько раз аромат Катиной перчатки. По законам мелодической композиции здесь переплетены противостоящие друг другу лейтмотивы: запах любви (кроме перчатки -- Катина лента для волос) и -- запах смерти (девять лет назад, когда умер отец, Митя «вдруг почувствовал: в мире смерть!», а в доме еще долго стоял «или мнился» «страшный, мерзкий, сладковатый запах»). В деревне М. вначале как будто бы освобождается от мучающих его подозрений, но почти сразу же в ткань повествования вплетается третья тема -- любви, лишенной душевной составляющей. По мере угасания надежды на совместное будущее с Катей М. все более охватывает чистая чувственность: вожделение при виде моющей окна «поденщицы с деревни», в разговоре с горничной Парашей, в саду, где деревенские девки Сонька и Глаша заигрывают с барчуком. Вообще тема деревнипочвы-земли-естественности («спасительное лоно матери-природы», по Г. Адамовичу) связана у Бунина с чувственностью и томлением, потому все деревенские герои повести так или иначе участвуют в совращении М.

Единственной зацепкой в борьбе с плотскими искушениями становится чувство к Кате. Мать М., Ольга Петровна, занята хозяйством, сестренка Аня и брат Костя еще не приехали -- М. живет памятью о любви, пишет Кате пылкие письма, рассматривает ее фотографию: ему отвечает прямой, открытый взгляд любимой. Ответные письма Кати редки и немногословны. Наступает лето, но Катя по-прежнему не пишет. Мучения М. усиливаются: чем более прекрасен мир, тем он кажется М. более ненужным, бессмысленным. Он вспоминает зиму, концерт, шелковую Катину ленту, которую взял с собой в деревню -- теперь даже о ней он думает с содроганием. Чтобы ускорить получение весточки, М. ездит за письмами сам, но все напрасно. Однажды М. решает: «если через неделю письма не будет, -- застрелюсь!»

Именно в этот момент духовного упадка деревенский староста за небольшое вознаграждение предлагает М. поразвлечься. Поначалу у М. хватает силы отказаться: он повсюду видит Катю -- в окружающей природе, снах, мечтаниях, -- ее нет лишь в реальности. Когда староста вновь намекает на «удовольствие», М. неожиданно для себя самого соглашается. Староста предлагает М. Аленку -- «бабенку ядовитую, молоденькую, муж на шахтах всего второй год замужем». Еще до рокового свидания М. находит в ней что-то общее с Катей: Аленка не велика, подвижна -- «женское, смешанное с чем-то детским». В воскресенье М. идет к обедне в церковь и встречает Аленку по пути в храм: она, «виляя задом», проходит, не обратив на него внимания. М. чувствует, «что видеть ее в церкви нельзя», чувство греха еще способно его удержать.

Следующим вечером староста везет М. к леснику, свекру Аленки, у которого она живет. Пока староста и лесник пьянствуют, М. случайно сталкивается с Аленкой в лесу и, уже не владея собой, уславливается о завтрашнем свидании в шалаше. Ночью М. «увидал себя висящим над огромной, слабо освещенной пропастью». И в течение всего следующего дня все более отчетливо звучит мотив смерти (в ожидании свидания М. кажется, что в доме «страшно пусто»; в вечереющем небе светит Антарес, звезда из созвездия Скорпиона и т. д.). М. направляется к шалашу, вскоре появляется Аленка. М. отдает ей смятую пятирублевку, его охватывает «страшная сила телесного желания, не переходящая в… душевное». Когда происходит наконец то, чего он так хотел, М. «поднялся совершенно пораженный разочарованием» -- чуда не произошло.

В субботу той же недели весь день идет дождь. М. в слезах бродит по саду, перечитывает вчерашнее письмо от Кати: «забудьте, забудьте все, что было!.. я уезжаю -- вы знаете, с кем...» К вечеру гром гонит М. в дом. Он влезает к себе через окно, запирается изнутри и в полубессознательном состоянии видит в коридоре «молоденькую няньку», несущую «ребенка с большим белым лицом» -- так возвращаются воспоминания раннего детства. Нянька оказывается Катей, в комнате она прячет ребенка в ящик комода. Входит господин в смокинге, -- это директор, с которым Катя уехала в Крым («я безумно люблю искусство!» из вчерашнего письма)». М. наблюдает, как Катя отдается ему и в конце концов приходит в себя с ощущением пронзительной, невыносимой боли. Возврата к тому, что было «подобно раю», нет и быть не может. М. достает из ящика ночного столика револьвер и «радостно вздохнув с наслаждением» стреляет в себя. Р.М. Рильке проницательно указывает на основную причину трагедии: «молодой человек теряет способность ожидать течения событий и выхода из невыносимого положения и перестает верить в то, что за этими страданиями должно последовать что-то иное, которое в силу своей инакости должно было бы представляться более выносимым и переносимым».