Ю. Левитанский. Творческий портрет

Размещено на http://www.allbest.ru/

Ю. Левитанский. Творческий портрет

План

1. Жизнь и судьба поэта

2. Вечные проблемы в поэзии Ю. Левитанского

3. Лирический герой

4. Поэтика

5. Анализ стихов по выбору

1. Жизнь и судьба поэта

Левитанский Юрий Давыдович (1922-1996), поэт, переводчик. Родился 22 января 1922 года в городе Козелец Черниговской области в ассимилированной еврейской семье. Ранние годы Ю. Левитанского прошли в Киеве, куда он переехал вместе с семьей. Впоследствии, когда отец нашел работу на шахте, семья жила в небольшом шахтерском поселке, затем в городе Сталино (Донбасс). Учился Ю. Левитанский в украинской школе.

К школьным годам относятся пробы пера и первые публикации в донбасских газетах. После окончания десятилетки в 1939 г. Ю. Левитанский отправляется в Москву и становится студентом ИФЛИ (Институт филологии, литературы и истории), одного из лучших учебных заведений страны.

Как студент, перешедший на 3 курс, Ю. Левитанский пользовался освобождением от военной службы, однако уже 22 июня 1941 года вместе с другими ифлийцами он записывается в армию добровольцем. После сдачи в конце июня последнего экзамена он ушел на фронт. Участвовал в обороне Москвы, а впереди, по его словам, были "Северо-Западный, Степной и 2-й Украинский фронты, битва на Орловско-Курской дуге, взятие Харькова, форсирование Днепра, а потом и Днестра, и Прута". Великую Отечественную войну Ю. Левитанский закончил в Чехословакии, пройдя путь от рядового до лейтенанта (среди военных специальностей - пулеметчик, командир подразделения, корреспондент фронтовой газеты).

Летом 1945 г. часть, в которой он служил, перебрасывают в Монголию. В том же году Ю. Левитанский переводится в Иркутск, куда он перевез своих родителей. Там, вплоть до лета 1947 г., когда наконец он добился приказа о демобилизации, он служит в газете Восточно-Сибирского военного округа, а затем работает заведующим литературной частью иркутского Театра музыкальной комедии.

В первые послевоенные годы Ю. Левитанский делается настолько заметной фигурой в местной литературной среде (начиная с 1943 г., он публикуется в таких журналах, как "Знамя", "Советский воин", "Сибирские огни", "Огонек"), что даже подвергается проработке в связи с развернувшейся в стране кампанией по борьбе с космополитизмом. Тогда же, один за другим, в сибирских, а также в московском издательстве публикуются несколько поэтических сборников Ю. Левитанского, хотя и не отмеченные высокими поэтическими достоинствами, тем не менее, благосклонно принятые критикой (в Иркутске даже увидела свет единственная до недавнего времени монография о поэте).

В 1955 г. он поступает на Высшие литературные курсы при Союзе советских писателей, которые оканчивает в 1957. С концом пятидесятых годов связано не только изменение жизненных обстоятельств - поэт перебрался в Москву, но также изменение поэтического мира Ю. Левитанского.

Интонация стиха сделалась теплее, доверительнее, интерес стали вызывать, казалось бы, мелочи, но из таких мелочей и состоит жизнь (недаром Ю. Левитанский называл своим учителем А.П. Чехова). Если в сборнике "Стороны света" (1959) все лишь вызревало, то сборник "Земное небо" (1963), пусть не слишком ровный, отметил произошедшие перемены. Художественные приемы, отсылающие к опыту другого искусства, кинематографа, в полной мере использованные в следующей книге, применены уже здесь. Некоторые стихотворные тексты Ю. Левитанского с ледовало бы, вероятно, сопоставить с произведениями советской мультипликации, созданными в тот же период.

Отсюда лишь шаг до поэтики сборника "Кинематограф" (1970). Предлагая "способ съемки" (в стихотворениях, рассказывающих о том, как показать то или иное время года), сочиняя "фрагменты сценария" (подзаголовок некоторых стихов), подбирая "типаж" (портреты "иронического человека", "квадратного человека", "старой женщины с авоськой"), автор детализирует исходный образ, который постепенно разрастается до размеров мироздания.

Сборники "День такой-то" (1976) и "Письма Катерине, или Прогулка с Фаустом" (1981) демонстрируют высокое поэтическое мастерство, развивают и варьируют основные темы поэзии Ю. Левитанского. Кажется, период поисков закончился и начался период утверждения найденного.

Поздние сборники - это именно книги стихов, где отдельное стихотворение занимает подчиненную позицию, утрачивает самостоятельность, делаясь композиционной единицей. Тут присутствуют все черты, характерные для поэтики Ю. Левитанского, и предельно простые, иногда тавтологические рифмы (что сразу было отмечено пародистами), и музыкальные аналогии ("лейтмотивы", проходящие сквозь разные произведения).

Пусть меняется отношение к тому или иному явлению, неизменна интонация, по которой легко узнать автора. Современность постепенно отходит на второй план. Если прежде Ю. Левитанский, подобно его коллегам, с радостью приветствовал технический прогресс (например, писал стихи об искусственном спутнике), теперь он приходит к мысли, что технический прогресс агрессивен, вытесняет сказку, фантазию, чудеса.

Однако не зрелые и гармоничные сборники семидесятых годов, а последняя прижизненная книга "Белые стихи" (1991) была отмечена Государственной премией России за 1995 год. Ю. Левитанский, принимая позднее признание, не преувеличивал собственную значимость. Так в стихотворении, посвященном великим русским поэтам, в двадцать лет "провидцам", а в тридцать "пророкам", он говорит: "Мы всё их старше год от года, час от часа, // живем, на том себя с неловкостью ловя, // что нам те гении российского Парнаса // уже по возрасту годятся в сыновья". И все же, "…нету судей у нас выше, чем они". Характерно, что у Д. Самойлова, которому и посвящено стихотворение, однокашника по ИФЛИ, поэта того же, что и Ю. Левитанский, "военного поколения", высказана сходная мысль - "смежили очи гении" и тогда "стали слышны наши голоса".

Но как бы ни оценивал свои произведения сам поэт, они всегда тепло принимались читателями и слушателями. Стихи Ю. Левитанского издавались за рубежом, на них написано несколько песен ("Диалог у новогодней елки" и "Сон об уходящем поезде" С. Никитина, "Ну, что с того, что я там был…" В. Берковского).

Особое место в творчестве Ю. Левитанского занимали поэтические переводы. Работая в этой области с середины пятидесятых годов, он старался среди стихов армянских, прибалтийских, молдавских поэтов отыскать такие, где понимание мира созвучно его собственному. Переводы из поэтов восточной Европы составили антологию " От Мая до Мая" (1975).

Стихотворные пародии, сочинявшиеся для близких друзей также с середины пятидесятых годов и впоследствии вошедшие в книгу "Сюжет с вариантами" (1978), настолько виртуозны, что автор по праву считается классиком жанра.

Последние годы жизни Ю. Левитанского отмечены относительным благополучием. Он вел поэтический семинар в Литературном институте имени А.М. Горького, давал многочисленные интервью, стихи его регулярно печатались в периодике. Поэт посетил Израиль, подготовил несколько публикаций для альманаха "Перекресток-Цомет", собирался писать воспоминания.

Тем не менее, он считал нужным высказываться и по вопросам политики (так, в свое время, он одним из первых подписал письмо в защиту Ю. Даниэля и А. Синявского). Ю. Левитанский не раз заявлял, что необходимо остановить войну в Чечне. На "круглом столе" московской интеллигенции, проходившем в мэрии, он вновь вернулся к этой проблеме. Выступление его было столь эмоциональным, что сердце не выдержало.

Ю.Д. Левитанский скоропостижно скончался 25 января 1996 года в Москве.

2. Вечные проблемы в поэзии Ю. Левитанского

Характерные особенности поэзии Ю. Левитанского можно заметить, читая и обсуждая его стихи о вечных человеческих ценностях: любви, искусстве, творчестве. Таковы стихотворения "Этот поздний рассвет...", "Время слепых дождей", "Рисунок", "Музыка моя, слова...", "Человек, строящий воздушные замки", "Время, бесстрашный художник...", "Темный свод языческого храма...", "Что делать, мой ангел, мы стали спокойней, мы стали смиренней...", "Сколько нужных слов я не сказал...", "Горящими листьями пахнет в саду...", "Я видел вселенское зло ... ", "Меж двух небес ... " и другие. В них проводится мысль о том, что только вечные ценности спасают человека от бездуховности.

В более позднем творчестве его стихи становятся неспешными и сдержанными. В них воспоминания о прошлом и рассуждения о жизни, о ее ценностях. Он никого не обличает и никуда не зовет, но вместе с поэтом читатель начинает вглядываться в сущность предметов и явлений, вырабатывать в себе зоркость внутреннего, "сердечного", зрения. Нельзя все в жизни и, особенно, в творчестве поэта увидеть глазами, что-то обязательно нужно почувствовать и ощутить душой.

Стихи этих лет отличаются отточенностью поэтической формы, умелым владением звукописью, они мелодичны и музыкальны. Мир природы воспринимается поэтом эстетически. Его лирический герой живет в красивой и гармоничной среде красивых пейзажей, музыки, живописи, которые взаимопроникают друг в друга. Но и в поздних стихах звучит пронзительным диссонансом трагическая нота войны, которая не давала поэту покоя всю его жизнь.

Трагизм памяти о войне сглаживается величием и красотой жизни. Поэт, изломанный войной, "штопаный-перештопаный, мятый, битый" утверждает, что "жизнь все равно прекрасна".

3. Лирический герой

Как сказал сам поэт о "человеке, строящем воздушные замки", - "совершенство пропорций, изящество линий и какое богатство фантазии!"

Каждый человек, по Левитанскому, имеет "бремя фамильного сходства с Богом и горсточкой праха". Время рисует его облик безжалостно и бесстрашно, и в нем "наши безгрешные лики, лица греховные наши". И это потому, что "нас от первого крика// и до последнего вздоха// пишет по-своему время (эра, столетье, эпоха)".

Юрий Левитанский уверен, что каждый человек должен быть готов к нравственному выбору, потому что "каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу...". Он, подводя итог своей нелегкой жизни, верит, что в жизни ему повезло, потому что ему "дружбу дарили друзья, и женщины нежно любили", потому что его "на войне не убили", потому что он дожил "до нашей эпохи". Он уверен, что "история движется верно, лишь мерки ее не про нас".

4. Поэтика

левитанский творчество нравственный война

Характерные черты поэтики Юрия Левитанского это неожиданность, оригинальность художественных образов, в которых сопричастность поэта времени, эпохе. Это символика цвета, тяготение к нерифмованным стихам, их повышенная эмоциональность, экспрессивность, метафоричность. Это многочисленные повторы, рефрены, анафоры, обращения.

Поэтическое мышление Юрия Левитанского можно считать кинематографическим. "Кинематографические" стихи похожи на бессюжетные сценарии, которые выражают отношения автора в миру природы и его изменениям, взаимоотношениям между людьми. Для таких стихов характерен подчеркнуто замедленный ритм. Поэтике Ю. Левитанского свойственны и медлительные многостопные дактили или амфибрахии с многочисленными нарушениями ритма. Часто он переходит и к свободному стиху - верлибру.

В результате чтения и обсуждения стихов Ю. Левитанского, прослушивания песен на его стихи можно прийти к выводам об особенностях его поэтической манеры. Левитанский - талантливый лирик. Лейтмотив его поэзии - "Жизнь все равно прекрасна!" Для его поэтики характерно обилие звуковых и цветовых образов, внутренняя эмоциональность и повышенная метафоричность, осязаемость и кинематографичность его поэтических образов. Стих Левитанского длинный, медленный, часто нерифмованный, в котором нередки рефрены, повторы, диалоги, скрытые цитаты и многочисленные историко-культурные ассоциации.

Когда-то поэт Михаил Луконин так сказал о Юрии Левитанском: "У него своя интонация, свои рифмы, свои краски, а главное, есть то неуловимое свое, что делает поэта, - свой талант жить, и думать о жизни, и выражать то сильными и волнующими стихами". Сегодня, когда мы можем оценивать большой талант Поэта "на расстояньи", приходит понимание, что именно такие поэты спасают от всех "перестроек" очаг российской культуры.

5. Анализ стихов по выбору

Ну, что с того, что я там был...

Ну, что с того, что я там был.

Я был давно. Я все забыл.

Не помню дней. Не помню дат.

Ни тех форсированных рек.

(Я неопознанный солдат.

Я рядовой. Я имярек.

Я меткой пули недолет.

Я лед кровавый в январе.

Я прочно впаян в этот лед -

я в нем как мушка в янтаре.)

Но что с того, что я там был.

Я все избыл. Я все забыл.

Не помню дат. Не помню дней.

Названий вспомнить не могу.

(Я топот загнанных коней.

Я хриплый окрик на бегу.

Я миг непрожитого дня.

Я бой на дальнем рубеже.

Я пламя Вечного огня

и пламя гильзы в блиндаже.)

Но что с того, что я там был,

в том грозном быть или не быть.

Я это все почти забыл.

Я это все хочу забыть.

Я не участвую в войне -

она участвует во мне.

И отблеск Вечного огня

дрожит на скулах у меня.

(Уже меня не исключить

из этих лет, из той войны.

Уже меня не излечить

от тех снегов, от той зимы.

И с той землей, и с той зимой

Уже меня не разлучить, до тех снегов,

где вам уже моих следов не различить).

Но что с того, что я там был!..

Стихи о войне нередко поначалу кажутся простыми и понятными. Действительно, война - это страшно, это гибель и лишения. Но чем больше перечитываешь стихотворение Ю. Левитанского "Ну, что с того, что я там был...", тем больше начинаешь видеть и понимать. Трудно выразить в одном-двух словах ту гамму настроений, которую оно вызывает. Это скорбь и боль, порыв и отчаяние. Это чувство вечной памяти о погибших, чувство неоплатного долга перед ними. Это ощущение неизбежного бега времени, это горечь сожаления о юности, опаленной войной. Это зрелое размышление старика, который прошел смертный ад и понял, что жизнь все равно прекрасна, даже когда память прошлого не отпускает, волнует, не дает ничего забыть.

Центральный образ стихотворения - это образ времени. Действительно, в тексте как бы два временных пласта: прошлое и настоящее. Строфика текста как бы поочередно показывает нам то один, то другой мир. Первая, третья и пятая строфы - это мир реальный, а вторая, четвертая и шестая строфы - это мир прошлого, мир воспоминаний. Миры эти связаны, что подчеркивается взаимопроникающими рифмами, которые не укладываются в рамки одной строфы.

Мир прошлого - это мир войны, в котором лирическому субъекту отчетливо видятся и слышатся ее реалии. Образ войны постоянно живет в памяти вечного солдата, голос войны дремлет в душе воина долгие послевоенные годы, но разрастается и начинает звучать громче на волнах растревоженной памяти. Она сначала воскрешает зрительные образы и картины, наполненные яркими красками. Это "меткой пули недолет" (к счастью, недолет), это "лед кровавый в январе". А затем образы мира прошлого становятся звучащими, громкими, как "топот загнанных коней", как "хриплый окрик на бегу".

В художественной структуре стихотворения мир прошлого не случайно взят "в скобки". Его уже не существует, война давно окончилась. Но он есть, он живет в памяти тех, кому довелось пережить эти страшные годы. Мир прошлого уже нельзя вспомнить до малейших деталей, слишком много времени прошло, да и память старческая стала слабее. Но самые яркие картины войны невозможно стереть из памяти. Они там навсегда. Мир прошлого - цветной, яркий, в нем осталась юность. Но он статичен. Отсутствие глагольной лексики во второй и четвертой строфах показывает, что мир прошлого как бы замер на месте, он остался навеки таким, каким запечатлелся в памяти юного солдата.

Совсем иной мир настоящего. У лирического субъекта, живущего сегодня, все в прошлом, в мире силы и юности. Слишком волнующими и страшными были для него те давние впечатления войны, слишком много она сумела отнять у него: друзей, сверстников, молодость, здоровье. Память - это жестокий судия для тех, кто уцелел, для тех, кто сам выбирал, "где голову сложить". Поэтому лирический субъект гонит от себя тяжкие воспоминания, искренне хочет забыть все, что было с ним в те далекие годы.

Но память войны сильна настолько, что ничего не дает забыть, как бы ни хотелось. Отсюда сильные и яркие образы, соединяющие эти два мира, показывающие, что их нельзя разорвать. Бывший солдат "крепко впаян" в "кровавый лед" мира прошлого, он в нем, "как мушка в янтаре". Это и заставляющее дрожать скулы "пламя Вечного огня" - символ павших и оставшихся навеки девятнадцатилетними. Это вечное пламя соединяется памятью с пламенем "гильзы в блиндаже", того немудреного самодельного светильника, символа войны, который умел делать каждый солдат.

Именно поэтому желание все забыть останавливается на уровне "почти забыл". Почти, но не совсем. В стихотворении появляется один из самых ярких метафорических образов, делающих память о войне сильным, живым существом, поселившимся в душе и терзающем ее даже после войны: ^ Я не участвую в войне - она участвует во мне.

Антитеза образов "я" и "война" подчеркивается синтаксической конструкцией, но повторение одного и того же глагола "участвую" говорит о неразрывности этих миров. Именно память о прошлом дрожит отблеском Вечного огня на скулах старого солдата, которые, того гляди, сами задрожат от тяжелых воспоминаний, нахлынувших в день, когда люди идут к Вечному огню. Только в дни памяти осознаешь настоящие масштабы войны, того грозного "быть или не быть", когда в скрытой в стихотворной строчке цитате угадывается сила шекспировских страстей и неизбежность нравственного выбора.

Мир прошлого неумолимо стучится в сердце героя. И как бы он ни старался забыть войну, она живет в нем. Поэтому в шестой строфе ("в скобках"), рисующей неумолимый мир прошлого, появляются философские рассуждения о скоротечности жизни, о неотвратимости смерти. Постаревшего рядового, который избежал участи "неопознанного солдата", уже "не исключить ни "из этих лет, ни "из той войны". Все стало одинаково прошлым. Поэтому в надвинувшейся зиме-старости еще острее болят старые раны войны, от которых "не излечить" ни тело, ни душу. Кто-то давно погиб и остался навечно в снегах войны, а сегодня черед того, кому судьба отпустила долгие послевоенные годы, истерзавшие душу неисчезающей памятью. Поэтому-то и не разлучить старого солдата ни "с той зимой", ни "с той землей". Всему свое время, всякий жизненный поворот должен восприниматься как неизбежность. Совсем немного времени осталось у бывшего рядового до тех снегов, где нам уже его "следов не различить".

Диалектика единства и оппозиции двух миров - мира настоящего и мира воспоминаний - отчетливо проявляется на всех уровнях поэтической структуры текста.

Мир реальный тих и бесцветен, тогда как мир прошлого насыщен громкими звуками и яркими красками. В мире прошлого осталась молодость, силы, безвременно погибшие друзья. В мире настоящего только неумолимый набат памяти. Мир войны возникает в памяти яркими фрагментами, вспышками. На это указывает ряд коротких предложений, в которых совсем нет глаголов, а есть метафорические образы, роднящие постаревшего солдата с миром воспоминаний. Он один из многих похожих новобранцев, которые отличались не внешне, а только именами. Недолет пули спас его от гибели, от участи большинства, но он такой же, как те убитые, юные, сильные. Поэтому в кровавом льду войны есть и его кровь. Поэтому и "топот коней", и "хриплый окрик", и "бой на дальнем рубеже" - это тоже он.

А мир настоящего наполнен глаголами, он вроде бы внешне живой, но поразительно однообразен, в нем нет ничего примечательного. Да и глаголы, рисующие динамику мира настоящего одни и те же: "был", "забыл", "не помню", "не могу вспомнить", "хочу забыть". Мир настоящего, как и мир прошлого, не целостный, разорванный, фрагментарный. Это мир утрат, боли и тяжелых воспоминаний. Да и жизнь далеко не юного человека, испытавшего войну, - своеобразный "кинематограф", "черно-белое кино".

Интересен анализ основных образов мира прошлого и мира настоящего. Мир прошлого наполнен яркими и энергичными образами, но все они выражены только именами существительными с красочными определениями. "Меткая пуля", "кровавый лед", "топот загнанных коней", "хриплый окрик", "миг непрожитого дня", "бой на дальнем рубеже" - при почти полном отсутствии глаголов, это говорит о фрагментарности и статичности мира, который живет лишь яркими вспышками памяти. Лексика войны жесткая, грубая, что еще более подчеркивается звукописными образами: "лед кРовавый в янваРе", "хРиплый окРик". А в кульминационном образе - образе Вечного огня - нет уже грубого "Р", появляется плавность и мягкость согласного "Л": "пЛамя гиЛьзы в бЛинаже", "отбЛеск...на скуЛах". Это, может быть, говорит о том, что все преходяще: и война, и даже человеческая жизнь, - но память, именно память должна быть Вечной, именно она дает душе возможность не ожесточиться, а примириться с происходящим.

Особую смысловую роль несет на себе поэтический синтаксис стихотворения. Мир войны как бы вторичен по отношению к миру настоящего. Поэтому он - в скобках. Но оба мира дисгармоничны, разорваны, фрагментарны, на что указывает ряд коротких предложений, между которыми точки. Может быть, потому так неуютно лирическому субъекту в мире настоящего, что он неразрывно связан с миром прошлого? Центральный образ мира прошлого - юный солдат, "Я". Это подчеркивается анафорой второй и четвертой строф, рисующих мир войны, и дополнительным ударением, спондеем, попадающим на первое слово каждого стиха, начинающегося с местоимения "Я". В первой и третьей строфах, где выражен мир настоящего, местоимение "Я" употребляется только с глаголами в прошедшем времени. А там, где глаголы стоят в настоящем времени, предложения становятся определенно-личными. В них нет подлежащего. Может быть, это тоже символично.

Понять философское наполнение шестой строфы помогает и градация рифмующихся глаголов - "не исключить", "не излечить", "не разлучить", "не различить". Лирический субъект с войной навсегда. Она преследует его до самой смерти, и его последние дни в снегах зимы-старости напоминают ему снега и кровавый лед войны.

Поэтому рефреном звучит все одна и та же строчка: "Что с того, что я там был", оканчивающаяся восклицательной интонацией в финальном стихе. Она о том, что нельзя забыть прошлое, нельзя убежать от него. Можно только помнить его и понимать, что настоящее невозможно от него отделить.

Размещено на Allbest.ru