Античная литература

Жанры древнегреческой лирики

Древнегреческую лирику VII-VI вв. до н. э. принято делить на три жанра: на элегию, ямб и мелику . Не все эти жанры исполнялись под звуки лиры. Для элегий и ямбов музыкальное сопровождение было не обязательно; иногда ямбы исполнялись под звуки флейты, а мелические произведения под звуки как лиры, так и флейты. В основе древнегреческой лирики лежит преимущественно культовая и обрядовая фольклорная песня. За каждым жанром лирики, как и за всяким жанром древнегреческой поэзии, был закреплен определенный стихотворный размер. Только мелические поэты могли пользоваться различными размерами даже внутри одного стиха.

Древнегреческая элегия

Для древнегреческой элегической лирики, развившейся, согласно античной традиции, из обрядовой заплачки, причитания, характерно чередование гекзаметра и пентаметра, которое мы называем элегическим дистихом. Вот как он звучит на русском языке:

«Между дурными людьми никогда не ищи себе друга.

Гавань плохая они. Мимо свой путь направляй»

В Древней Греции элегия не имела обязательного скорбного характера. Она могла содержать в себе просто размышление на самые разнообразные темы: мы знаем элегии военные, политические, любовные. Но элегии VII-VI вв. до н. э. всегда имеют наставительный характер: в них заключен либо призыв к чему-то, либо протест против чего-то, либо они убеждают в чем-то лиц, к которым обращается поэт (к грекам ли вообще, к гражданам своего города или к лицам своего социального круга). Как и все другие виды древнегреческой лирики VII-VI вв. до н. э., элегии большинства тогдашних поэтов сохранились в незначительных фрагментах. Более или менее связные отрывки дошли до нас от таких поэтов, как Тиртей (военная элегия), Мимнерм (любовная элегия), Солон (политическая элегия). Только творчество Феогнида (политическая элегия), в отличие от творчества других представителей древнегреческой элегии, представлено объемистым сборником.

Ямбическая лирика

Ямбография - один из древнейших видов греческой поэзии, первично связанный с культом богини плодородия Деметры. Для древнегреческих праздников плодородия был характерен разгул, перебранка, сквернословие, пение насмешливых и обличительных песен. Народ верил в магическое воздействие подобного рода действий и песен на плодородие земли. Такие песни и назывались ямбами. Крупнейшим представителем древнегреческой ямбической лирики был знаменитый поэт Архилох. Кроме него ямбические стихотворения писали Семонид Аморгский, Гиппонакт Эфесский и др.

Древнегреческая мелика

Мелика (песенная лирика) была сильнее связана с музыкальным сопровождением, чем ямб и элегия, постепенно превращавшиеся в чисто литературный жанр и терявшие исконную связь с музыкой. В отличие от ямба и элегии, где повторялись или попарно чередовались стихи или двустишия в одном размере (ямбы, дактили), мелические стихотворения были построены в основном на чередовании строф, сложных и чрезвычайно разнообразных по своим поэтическим размерам. Стихотворения мелического жанра древнегреческой лирики VII-VI вв. до н. э. принято делить на сольные и хоровые. Сольная мелика особенно развилась на острове Лесбос, родине двух крупных древнегреческих поэтов - Алкея и Сапфо. Третьим прославленным представителем сольной мелики был Анакреонт. Хоровая, мелика имела тесную связь с культом и обрядом. В Древней Греции её использовали обычно в торжественных случаях, поэтому она отличалась пышным приподнятым стилем. К хоровой лирике относятся гимны богам, парфении , эпиникии - песни, прославляющие победителя на спортивных состязаниях, которые имели у греков общественное значение, так как победы атлетов составляли славу города, общины. Победитель воспевался в лирических эпиникиях не только как личность, но и в еще большей степени как представитель общины. Хоровая лирика достигла расцвета прежде всего в Спарте, поэтому в ней воспевались идеалы спартанской доблести с ее гордой и суровой моралью: вся жизнь человека посвящена исполнению долга перед отечеством. Из известных нам представителей древнегреческой хоровой мелики первый по времени - Алкман . От него сохранились лишь небольшие цитаты и один большой отрывок из парфения. В небольших фрагментах дошло до нас и творчество Стесихора - автора лирических поэм с мифологическим сюжетом. Самый крупный представитель торжественной хоровой мелики - Пиндар . Кроме Пиндара из мелических поэтов большой популярностью у греков пользовались Симонид Кеосский и Вакхилид, которым, как и Пиндару, принадлежат стихотворения чуть ли не всех видов древнегреческой лирики.

Билет 9.

Проведенный анализ трагедийной проблематики сохранившихся драм Эсхила позволяет нам сделать определенные выводы и наметить вопросы, на которые мы попытаемся найти ответы в творчестве его преемников.

Мы убедились, что мир в целом видится Эсхилу разумным и существующим по законам справедливости; за их соблюдением следит мудрое божество. И хотя в представлении об этом божественном начале Эсхил нередко приближается к пантеизму ионийских философов, видевших в мире проявление некоего отвлеченного «логоса», его характеристика олимпийских богов не перестает сохранять связь с их извечным антропоморфным обликом. Отсюда -- так называемый «мифологизм» художественного мышления Эсхила: божественные силы, в его глазах, не безжизненные абстракции, а живые существа, способные гневаться и мстить. Чем ближе божественное возмездие к идеалу справедливого воздаяния, тем совершеннее само божество и тем разумнее мир, подчиняющийся неким высшим законам.

Однако конечная целесообразность и закономерность мира раскрывается у Эсхила не в однозначном наказании смертных за бесспорное преступление, как на это надеялись Гесиод или Солон, а через выявление противоречий, присущих миру в его движении, причем источник этих противоречий находится в самом человеке, в его поведении, совмещающем в себе справедливость с «гордыней». К созданию такой картины мира Эсхил приходит не сразу: в трагедиях, предшествующих «Орестее», hybris достаточно однолинейно характеризует Ксеркса, или Египтиадов, преследующих Данаид, или семерых, одержимых кичливой дерзостью в походе против Фив. Вместе с тем уже Пеласгу приходится пройти длительный путь размышления, прежде чем ему удается установить, в чем состоит справедливое решение, а позиция Данаид, нахоящихся, по-видимому, под покровительством dike, в конце «Молящих» становится проблематичной. Этеокл, несомненно, прав, отвергая притязания Полиника прикрываться именем Справедливости, но справедлива ли его собственная гибель, остается для Эсхила неясным.

В «Орестее» поведение Агамемнона, Клитеместры, Ореста становится трагически многозначным, соединяя справедливое возмездие с нарушением какой-то другой нравственной нормы, но именно характер действий каждого из героев и конечный их результат показывает, что они не приходят в столкновение с универсумом как таковым. Сущность трагического состоит для Эсхила не в конфликте субъективно правого героя с несправедливостью общественных отношений, не в борьбе индивидуума с алогизмом бытия, а во внутренней противоречивости стоящей перед героем задачи. Уже Этеокл, не говоря о главных персонажах «Орестеи», чувствует себя вовлеченным в трагическую ситуацию, разворачивающуюся, однако, в не трагическом мире, взятом как целое.

Отсюда -- разрешение конфликта в гармоническом примирении вызвавших его сил. Смерть Этеокл а не только приводит к избавлению Фив от рабского ярма, но и кладет конец власти проклятья, тяготеющего над родом Эдипа. Оправдание Ореста навеки замыкает цепь преступлений, заполнивших три поколения в роду Атридов, но вместе с тем служит толчком для замены кровной мести гражданским судом и -- еще важнее -- для примирения двух поколений богов и их объединения ради процветания афинского государства. Труднее решить вопрос об исходе тех драматических комплексов, от которых дошли только их начальные части, то есть трилогии о Данаидах и дилогии о Прометее. Однако и здесь в первом случае наиболее вероятным представляется оправдание Гиперместры -- единственной из Данаид, посмевшей нарушить приказание отца и пощадить своего жениха: отрывок из монолога Афродиты (фр. 125), вступившейся за Гиперместру, заставляет предполагать в последней части трилогии о Данаидах гармоничное разрешение конфликта, отвергающее как насильственные притязания Египтиадов, так и противоестественное мужененавистничество Данаид. Что касается дилогии о Прометее, то здесь взаимные уступки с обеих сторон приводили к утверждению права человечества на обладание как материальными благами, так и нравственными устоями.

При этом конечная гармония достигается не просто и не легко, к ней ведет долгий путь страданий, она оплачивается дорогой ценой. Мир между всемогущими богами устанавливается только потому, что Прометей прошел через нечеловеческие испытания, не изменив из-за них себе и своему долгу. Учреждению ареопага и процветанию Афин под покровительством Паллады предшествуют кровавые преступления в роду Ореста. Добровольное вступление Гиперместры в брак, дающий начало роду героев, из которого выйдут Персей и Геракл, не могло бы состояться без помощи, оказанной Данаидам жителями легендарного Аргоса и стоившей жизни их царю.

Какую роль играет во всех этих событиях такая категория, как вина героя,-- существует ли она в природе эсхиловского театра и является ли она той трагической виной, которую в современной эстетике принято считать непременным атрибутом классической трагедии?

Ответ на этот вопрос затрудняется тем обстоятельством, что в определении трагической вины имеется достаточно расхождений, особенно когда дело касается конкретных персонажей -- Гамлета, Отелло или даже Лира. Наиболее общим определением трагической вины было бы, вероятно, применение этого понятия к какому-либо действию, бессознательно направленному против объективного состояния мира, нарушающему его естественные нормы, хотя самому действующему лицу его поведение представляется не только правильным, но и закономерно неизбежным, обязательным. Если мы под таким углом зрения обратимся снова к эсхиловским героям, то найдем среди них достаточное количество «виновных», но ни в одном случае не сможем квалифицц, ровать их поведение как «трагическую вину».

Ближе всего к современному пониманию трагической вины находится, по-видимому, Ксеркс. Преступая в своем походе естественно сложившиеся границы между сушей и морем, нарушая тем самым божественную волю, Ксеркс явно вступает в конфликт с «объективным состоянием мира», а катастрофические последствия поражения еще больше усугубляют его вину. Однако «неразумие» Ксеркса, неоднократно подчеркиваемое в трагедии, делает неправильность его действий очевидной задолго до того, как трагедия успевает кончиться. О мотивах поведения Гамлета можно спорить; Отелло можно обвинять, но можно и найти для него оправдания,-- для Ксеркса оправданий нет, вина его бесспорна и, следовательно, не имеет права называться трагической. То же самое надо сказать и о персонажах «Молящих» и «Семерых», которые не принимают непосредственного участия в действии, но придают ему совершенно определенное направление,-- таковы Египтиады и Полиник.

Другие же герои ранних трагедий Эсхила вовсе не выдерживают испытания критерием «виновности», из чего не следует, что у них нет своих проблем.

Так, Пеласга из «Молящих» не в чем обвинять, ибо, заботясь о городе, он поступает целиком в соответствии с заповедями Зевса и Дики. При этом отсутствие вины не избавляет Пеласга от необходимости выбора решения, который носит трагический характер по сравнению, например, с гомеровскими героями,-- Пеласг не может опереться на некую однозначную, раз и навсегда данную норму. Поэтому перед ним встает вопрос не о вине, а о субъективной ответственности: от принятого им решения зависит благополучие его государства.

В образе Этеокла проблема, возникающая перед Пеласгом, в значительной степени усложняется. Этеокл, как он изображен в «Семерых», так же субъективно ни в чем не виновен, но ему приходится брать на себя объективную ответственность за прошлое его рода. Выбор решения осложняется для Этеокла тем, что отказ от сражения с Полиником несовместим с его воинским долгом, в то время как поединок с братом покроет новой скверной и без того запятнанный род. Гибель, ожидающая Этеокла в братоубийственном поединке, ставит перед Эсхилом вопрос не о вине его героя, а о смысли божественного управления миром, в котором смерть убъективно невиновного должна получить разумное обоснование.

Субъективно виновными нельзя не признать героев «Орестеи». Но у каждого из них не только есть реальные основания для совершения преступления,-- они и не думают при этом, что поступают хорошо. «Да будет во благо» -- в устах Агамемнона лучше всего показывает, что к «благому» результату ему приходится сознательно идти через кровь дочери, и огромный коммос в «Хоэфорах» свидетельствует о том, чего стоило Оресту решиться на убийство матери. Поведение героев «Орестеи» трагично потому, что справедливое отмщение требует с их стороны кровопролития, в преступности которого они себе полностью отдают отчет,-- это нечто совсем иное, чем стремление Отелло восстановить мировую справедливость ценой жизни Дездемоны.

Что касается Прометея, то неоднократно делались попытки усмотреть его трагическую вину в нарушении гармонии, каковой является якобы власть Зевса, несмотря на всю жестокость применяемых при этом средств. Между тем harmonia, о которой говорит в трагедии хор Океанид (ст. 551), охватывает не более, чем распределение прав и обязанностей между богами, то есть распространяется только на одну половину универсума. Для людей в «мировом порядке», учрежденном Зевсом, места не нашлось, чем и было вызвано вмешательство Прометея в их защиту. Сам Прометей, как мы помним, предпочитает говорить не о гармонии, а о необходимости, в одинаковой мере господствующей над ним и над Зевсом. Разница только в том, что Зевс не знает до конца ее предначертаний, а Прометей знает и именно поэтому принимает на себя предназначенные ему испытания. Но герою, предвидящему весь ход событий и заранее знающему, какую роль ему суждено играть на последней стадии установления гармоничного миропорядка, бессмысленно приписывать «трагическую вину», состоящую в неосознанном нарушении основ мироздания. В «Прометее», несомненно, присутствует трагедия выбора и ответственности, содержавшаяся в зародыше уже в образе Пеласга, но она отнюдь не отягощается субъективной или объективной виной героя.

Гораздо важнее для дальнейшего развития афинской трагедии такая черта Прометея, как чрезвычайно сильно развитое чувство собственного достоинства, сознание важности и значительности того, что им совершено. Это непременное свойство нормативного героя, достигающее наиболее яркого выражения в образе Прометея,-- признак появления в афинском обществе середины V века до н. э. нового типа личности, с более высоким уровнем осознания своих возможностей, чем это было у людей эпохи Марафона и Саламина: для афинян того периода максимальное развитие индивидуальных данных возможно только в рамках всего полисного коллектива; для «века Перикла» определяющим станет прота-горовское определение человека как «меры всех вещей». Разумеется, релятивизм софистов ни в коей мере несовместим с эсхиловским представлением о божестве, о конечном торжестве справедливости как объективной закономерности. Но нельзя не видеть, что проблема самостоятельности и ответственности человеческого поведения, составляющая одну из мировоззренческих основ эсхиловского театра, на новом этапе исторического развития должна была приобрести то новое содержание, которое было угадано в ней «формулой» Протагора. Путь, пройденный эсхиловским человеком от Этеокла до Прометея, знаменует не только завершение и преодоление архаической традиции, но и вступление в эпоху высшего расцвета афинской демократии со всей присущей ей противоречивостью в осмыслении жизни и места в ней человека и гражданина.

Поэтому при анализе послеэсхиловской трагедии мы постараемся получить ответ на следующие вопросы, заложенные уже в драматургии Эсхила:

Каким она видит мир -- сохраняет ли он в глазах Софокла и Еврипида свою конечную разумность, а божество, управляющее им,-- свою мудрую справедливость?

В чем состоит сущность трагического конфликта-- ограничивается ли она трагизмом ситуации, или конфликт коренится в трагической противоречивости мира в целом?

Изменяется ли представление о нормативном герое и какие средства используются для его изображения? Какое место в поведении героя занимает знание и как человеческое знание соотносится с божественным?

В каком направлении эволюционирует мифологическое художественное мышление и не приводит ли «высвобождение» из мифа к возникновению реалистического художественного метода?

Не появляется ли, наконец, как необходимый элемент трагического взгляда на мир, «трагическая вина»?

Ясно, что ответ на тот или иной вопрос или на совокупность нескольких, вместе взятых, можно в какой-то степени найти в любой из сохранившихся трагедий. Однако представляется более целесообразным сосредоточить внимание на небольшом их числе, чтобы посредством более пристального анализа установить основное направление развития трагедии на аттической почве за полвека, прошедшие со времени постановки эсхиловской «Орестеи».

Билет 10. Анализ одной из комедий Аристофана

Литературная деятельность Аристофана протекала между 427 и 388 гг. ; в основной своей части она падает на период пелопонесской войны и кризиса афинского государства. Обостренная борьба вокруг политической программы радикальной демократии, противоречия между городом и деревней, вопросы войны и мира, кризис традиционной идеологии и новые течения в философии и литературе - все это нашло свое отражение в тв-ве Аристофана. Комедии его, помимо своего художественного значения, являются ценнейшим историческим источником, отражающим политическую и культурную жизнь Афин конца пятого века.А. выступает как поклонник государственных порядков времен роста афинской демократии, противник олигархии, комедия А. чаще всего передает политические настроения аттического крестьянства. Мирно подтрунивая над поклонниками старины, он обращает острие своего комед. дарования против вождей городского демоса и представителей новомодных идейных течений.

Среди политических комедий А. остротой отличаются "Всадники". Направлена против лидера радикальной партии Клеона. Действие происходит перед домом, где живет капризный, глуховатый старик Демос(т.е. афинский народ). Диалог двух рабов, в которых можно узнать двух полководцев - Демосфена и Никия. Демос передал всю власть в доме новому кожевнику - Пафлагонцу.За чаркой украденного вина рабам приходит в голову блестящая мысль - стянуть у кожевника оракулы. Оракул найден : кожевник должен будет уступить власть лицу еще более низкой профессии - колбаснику. Действие построено таким образом на принципе карнавальной обрядности - переворачивании общественных отношений. Колбасник превосходит Пафлагонца бесстыдством и бахвальством. Следующий агон происходит уже в присутствии самого демоса: к шутовским моментам присоединяется серьезная критика политики радикальной демократии. Указывается на тяготы длительной войны, на обнищание крестьянства, на притеснения. Продолжают соперники соревноваться и далее, поднося демосу пародийные оракулы и потчуя его различными яствами. Наконец, колбасник угощает его украденным у Пафлагонца зайцем и Демос признает его победителем. В заключительной сцене Демос оказывается возрожденным: колбасник вернул ему юность, сварив в кипятке.

Ряд комедий А. направлен против военной партии и посвящен вохвалению мира. Так, в уже упомянутой комедии "Ахарняне" крестьянин заключает для себя мир лично с соседними общинами и блаженствует, в то время как хвастливый воин страдает от тягостей войны. В комедии "Лисистрата" женщины воюющих областей устраивают "забастовку" и принуждают мужчин заключить мир.

Комедия "Лягушки".

Распадается на две части. Первая изображает путешествие Диониса в царство мертвых. Бог трагических состязаний, обеспокоенный пустотой на торагической сцене после недавней смерти Еврипида и Софокла, отправляется в преиспднюю, чтобы вывести оттуда своего любимца Еврипида. Эта часть комедии наполнена шутовскими сценами и зрелищными эффектами. трусливый Дионис, запасшийся для опасного путешествия львиной шкурой Геракла и его раб попадают в различные комические положения, встречаясь с фигурами, которыми греческий фольклор населял царство мертвых. Дионис со страху меняется ролями с рабом и каждый раз во вред себе. Свое наименование комедия получила по хору лягушек, которые во время переправы Диониса в преисподнюю на челноке Харона поют свои песни . парод хора мистов любопытен для нас тем, что представляет собой воспроизведение культовых песен в честь Диониса.

Гимнам и насмешкам хора предшествует вступительная речь предводителя - прототип комедийной парабасы.Проблематика "Лягушек" сосредоточена во второй половине комедии, в агоне Эсхила и Еврипида. недавно прибывший в преисподнюю Еврипид претендует на трагический престол, до тех пор бесспорно принадлежавший Эсхилу, и Дионис приглашен в качестве компетентного лица - судьи ссостязания.Победителем оказывается Эсхил, и Дионис уводит его с собой на землю, вопреки первонач. намерению взять Еврипида.

Творчество Аристофана завершает один из самых блестящих периодов в истории греческой культуры. Он дает сильную, смелую и правдивую, зачастую глубокую сатиру на политическое и культурное состояние Афин в период кризиса демократии и наступающего упадка полиса. В его комедии отражены самые разнообразные слои общества: государственные деятели и полководцы, поэты и философы, крестьяне, городские обыватели и рабы; карикатурные типические маски получают характер четких, обобщающих образов.

Билет 11. Эллинизм как новый этап развития греческой культуры

Эллинизм - этап в истории стран Восточного Средиземноморья со времени походов Александра Македонского до завоевания этих стран Римом, завершившегося в 30 до н. э. подчинением Египта. Термины «Э.» введён в историографию в 30-х гг. 19 в. немецким историком И. Г. Дройзеном. Историки разных направлений трактуют его по-разному. Одни выдвигают на первый план взаимовлияние греческой и местных, преимущественно восточных, культур, расширяя иногда хронологические рамки этапа Э. до начала средневековья. Другие акцентируют внимание на взаимодействии социально-политических структур, подчёркивают ведущую роль греко-македонян, модернизируют экономические отношения. В советской историографии (С. И. Ковалев, А. Б. Ранович, К. К. Зельин и др.) Э. трактуется как конкретно-исторический этап в истории Восточного Средиземноморья, характеризующийся взаимодействием греческих и местных элементов в социально-экономических отношениях, политической организации и культурном развитии в конце 4--1 вв. до н. э.

Возникновение эллинистических государств. К 323 его держава охватывала Балканский полуостров, острова Эгейского моря, Египет, Переднюю Азию, южные районы Средней Азии, часть Центральной Азии, вплоть до нижнего течения Инда . Важнейшей политической силой державы Александра была армия, которая и определила форму государственного устройства после его смерти. В результате непродолжительной борьбы между пехотой и гетайрами было достигнуто соглашение, по которому держава сохранялась как единое целое, а наследниками были провозглашены Арридей, побочный сын Филиппа II и ожидавшийся женой Александра Роксаной ребёнок. Фактически власть оказалась в руках небольшой группы знатных македонян, занимавших при Александре высшие воинские и придворные должности; регентом при слабоумном Филиппе III и Александре IV фактически стал Пердикка, управление Грецией и Македонией было оставлено за Антипатром и Кратером, Фракия была передана Лисимаху. В Малой Азии самое влиятельное положение занимал Антигон -- сатрап Фригий, Ликий и Памфилий. Египет был передан в управление Птолемею Лагу (Птолемей I Сотер, см. в ст. Птолемеи). Важные командные посты заняли Селевк и Кассандр. Пердикка пытался упрочить своё единовластие с помощью армии. Его выступления против Антигона и Птолемея Лага положили начало длительному периоду борьбы диадохов. Поход Пердикки в Египет оказался малоуспешным и вызвал недовольство армии, в результате он был убит своими командирами. После гибели Кратера в столкновении с сатрапом Пафлагонии и Каппадокии Евменом произошло в Трипарадейсе новое распределение должностей и сатрапий . Регентом стал Антипатр, к нему вскоре была перевезена царская семья. Антигон получил полномочия стратега-автократора Азии, в его ведение перешли царские войска, находившиеся там. Селевк получил сатрапию Вавилонию; война с Евменом была поручена Антигону. В течение двух лет Антигон почти полностью вытеснил Евмена из Малой Азии. В 319 умер Антипатр, передав свои полномочия Полиперхонту -- одному из старых и преданных македонской династии полководцев. Против него выступил Кассандр, пользовавшийся поддержкой Антигона. Война диадохов возобновилась с новой силой. Важнейшим театром военных действий стали Греция и Македония, где в борьбу между Полиперхонтом и Кассандром были втянуты и царский дом, и македонская знать, и греческие полисы. В результате царская династия окончательно утратила своё значение. Филипп III, его жена Эвридика и мать Александра Македонского Олимпиада погибли, Роксана с сыном оказались в руках Кассандра, которому удалось подчинить своей власти Македонию и большую часть Греции. Борьба между Евменом и Антигоном переместилась в Перейду и Сузиану; в начале 316 Евмен был разбит и Антигон стал самым могущественным из диадохов. Это заставило Птолемея, Селевка и Кассандра заключить союз против Антигона, к ним примкнул и Лисимах. Ожесточённые сражения проходили на море и на суше в пределах Сирии, Финикии, Вавилонии, Малой Азии и особенно в Греции. Война шла с переменным успехом и завершилась в 311 заключением мира, по которому диадохи выступали как самостоятельные, независимые правители. Новые войны диадохов начались в 307. К этому времени исчезла последняя формальная связь между частями бывшей державы Александра: Роксана и Александр IV были убиты по распоряжению Кассандра. Военные действия в Греции начал Антигон, очевидно, с целью завладеть Македонией и македонским престолом. Его сыну Деметрию удалось изгнать македонские гарнизоны из Мегары и Афин и сместить ставленника Кассандра. В 306 Деметрий разбил флот Птолемея возле Саламина на Кипре. После этой победы Антигон присвоил себе и Деметрию царские титулы. Другие диадохи также провозгласили себя царями. В решающем сражении при Ипсе в 301 Лисимах, Селевк I и Кассандр нанесли полное поражение войску Антигона I, который погиб в этом бою. Деметрий с остатками войска отступил к Эфесу, в его распоряжении оставался ещё сильный флот и некоторые города Малой Азии, Греции и Финикии. Владения Антигона I были поделены главным образом между Селевком I и Лисимахом. К этому времени определились основные границы эллинистических государств: Птолемеев, Селевкидов , Вифинии и Понтийского царства.

Дальнейшая борьба диадохов развертывалась в основном на территории Греции и Македонии. После смерти Кассандра в 298 разгорелась борьба за македонский престол между Деметрием I, Пирром -- царем Эпира, сыновьями Кассандра и Лисимахом. Победителем вышел Деметрий I, но уже в 287--286 Лисимах в союзе с Пирром вытеснил его из Македонии и подчинил ее. В 283 умер Деметрий I, взятый в плен Селевком I. В 281 погиб Лисимах, разбитый Селевком, его государство распалось. В 281 был убит Селевк I. Царём Македонии с 283 был сын Деметрия -- Антигон II Гонат, положивший начало новой династии, объединявшей под своей властью Фракию и Македонию.

Расцвет эллинизма . Военные столкновения на протяжении 3 в. не прекращались, но носили более локальный характер. Наследники Птолемея I и Селевка I продолжали соперничать в Сирии, Финикии и Малой Азии. Птолемеи, владевшие самым сильным флотом, оспаривали господство Македонии в Эгейском море и Греции. Попытки Македонии расширить свои владения в Греции наталкивались на упорное сопротивление греческих полисов. От царства Селевкидов в 283 отпал Пергам, в 260 стала независимой Каппадокия. Около середины 3 в. отпали северо-восточные сатрапии и образовались независимые Парфянское царство и Греко-Бактрийское царство.

Наиболее характерной чертой экономического развития эллинистического общества был рост товарного производства и торговли. Возникли новые крупные торговые и ремесленные центры -- Александрия в Египте, Антиохия на Оронте, Селевкия на Тигре и др., ремесленное производство которых в значительной мере было ориентировано на внешний рынок. В приморских районах Малой Азии и Сирии создавались новые полисы, которые были и стратегическими пунктами, и административными, и экономическими центрами. Установились регулярные морские связи между Египтом, Сирией, Малой Азией, Грецией и Македонией; были налажены торговые пути по Красному морю, Персидскому заливу и дальше в Индию. Установились торговые связи Египта с Причерноморьем, Карфагеном и Римом. Расширились денежные обращение и денежные операции, чему способствовала перечеканка в монету драгоценных металлов, хранившихся в сокровищницах персидских царей и храмов. Возникшие на В. полисы, привлекали ремесленников, торговцев и людей других профессий.

Полувековой период борьбы между диадохами был по существу периодом становления нового эллинистического общества со сложной социальной структурой и новым типом государства. Сложившиеся эллинистические монархии сочетали в себе элементы восточной деспотии с элементами полисного устройства. Характерные для полисов земельные отношения -- частная собственность граждан и собственность города на неподелённые участки -- осложнялись тем, что к городам приписывались сельские территории с местными деревнями. Население этих территорий не становилось гражданами города, но продолжало владеть своими участками, уплачивая подати городу или частным лицам, которые получили эти земли от царя, а потом приписали их к городу. На территории, не приписанной к городам, вся земля считалась царской. По данным египетских папирусов, она делилась на две категории: собственно царскую и «уступленные» земли, к которым относились храмовые, переданные царём в «дарение» своим приближённым и предоставляемые небольшими участками воинам -- клерухам или катэкам. На этих землях могли находиться также местные деревни, жители которых продолжали владеть своими наследственными наделами, уплачивая подати или налоги.

Сложность земельных отношений обусловила многослойность социальной структуры эллинистических государств. Царский дом с его придворным штатом, высшая военная и гражданская администрация, наиболее зажиточные горожане и высшее жречество составляли верх. слой. Более многочисленным был средний слой -- торговцы и ремесленники, персонал царской администрации, откупщики, клерухи и катэки, местное жречество, учителя, врачи и др. К низшим слоям принадлежало неимущее местное население (лаой): зависимые или полузависимые земледельцы, обрабатывавшие земли царя, знати, городов, работники царских мастерских (в монополизированных царём отраслях ремесла). Они считались лично свободными, но были прикреплены к месту своего жительства, к той или иной мастерской или профессии. Ниже их на социальной лестнице стояли рабы.

Войны диадохов, распространение полисного строя дали сильный толчок развитию рабовладельческих отношений в их классической античной форме при сохранении и более примитивных форм рабства. Но в сельском хозяйстве рабский труд не смог в сколько-нибудь заметных масштабах оттеснить труд местного населения, эксплуатация которого была не менее выгодной.

Иной тип социального развития имел место в Греции и Македонии. Присоединение к Македонии не давало греческим полисам существенных экономических преимуществ. В то же время вековые традиции независимости в греческих полисах были особенно сильны. Поэтому экспансия Македонии встречала упорное сопротивление прежде всего демократических слоев, т. к. введение македонских гарнизонов сопровождалось обычно установлением олигархических режимов и ухудшением положения демоса. Поскольку мелким полисам по отдельности было трудно отстаивать свою независимость, происходил процесс объединения полисов в федерации. Олигархическое руководство Ахейского союза, напуганное ростом социального движения в Спарте (реформы Агиса IV и Клеомена III (См. Клеомен III)), обратилось за помощью к царю Македонии Антигону III Досону. В битве при Селласии объединённые силы македонян и ахейцев уничтожили армию Клеомена III, в Спарту был введён македонский гарнизон. Обострение социальной борьбы заставило знать греческих полисов искать помощи у Македонии. Последние годы 3 в. были периодом наибольшего политического и экономического усиления Македонии. Воспользовавшись внутренними осложнениями в Египте, македонский царь Филипп V в союзе с селевкидским царём Антиохом III разделили владения Птолемеев вне Египта: к Македонии отошли все принадлежавшие Птолемеям полисы на побережье Геллеспонта, в Малой Азии и по побережью Эгейского моря; Антиох III после победы при Панионе (200) овладел Финикией и Сирией. Используя лозунг свободы греческих полисов, Рим, подчинивший к 200 всё Западное Средиземноморье, привлек на свою сторону Этолийский (199) и Ахейский (198) союзы и прежде всего имущие слои, которые видели в римлянах силу, способную обеспечить их интересы. Войны Македонии с Римом завершились заключением мира (197), по которому Македония лишилась всех владений в Малой Азии, Эгейском море и Греции.

Внутренние осложнения в Египте и поражение Македонии в войне с Римом создали благоприятные условия для роста политического могущества царства Селевкидов. Приблизительно в 212--205 Антиох III совершил восточный поход, повторив маршрут Александра, и заставил Парфию и Бактрию признать зависимость от Селевкидов. Начавшаяся в 192 на территории Греции война с римлянами закончилась разгромом войск Антиоха III у Магнесии на Сипиле (190), в результате чего он был вынужден отказаться от всех своих владений в Европе и Малой Азии. После этого от Селевкидов отпали Парфия и Бактрия, отделились находившиеся в зависимости от Селевкидов Великая Армения и Софена.

Победа римлян коренным образом изменила политическую ситуацию: ни одно из эллинистических государств не могло более претендовать на гегемонию в Восточном Средиземноморье, возросло значение мелких государств: Вифинии, Каппадокии, Понта и особенно Пергама, опиравшегося на поддержку Рима.

Упадок и подчинение Риму. Объединение Западного Средиземноморья под властью Рима внесло существенные изменения в традиционной торговой связи Греции с Сицилией и другими греческими колониями на З. и в упрочившиеся в 3 в. связи Египта и Сирии с Северной Африкой и Италией. Начался процесс перемещения торговых путей и экономических центров. Военная и экономическая экспансия римлян сопровождалась интенсивным развитием рабовладельческих отношений в Италии и завоёванных областях: происходило массовое порабощение населения, расширялись торговля рабами и сфера применения рабского труда. Эти явления находили отражение во внутренней жизни эллинистических государств. Обострялась борьба в верхах: между слоями преимущественно городской знати и знатью, связанной с царским административным аппаратом и храмами и жившей в основном за счёт традиционных форм эксплуатации сельского хозяйства. Эта борьба выливалась в дворцовые перевороты, династические распри, городские восстания. Усилилось движение народных масс против налогового гнёта, злоупотреблений государственного аппарата, ростовщичества и порабощения, перераставшее иногда в своего рода гражданские войны, истощавшие экономику и военные силы государств, снижавшие их сопротивление римской агрессии. Немалую роль играла римская дипломатия, всячески поощрявшая обострение противоречий между эллинистическими государствами и династическую борьбу.

Несмотря на попытки македонского царя Персея привлечь на свою сторону греческие полисы для совместной борьбы против Рима, к нему присоединились только Эпир и Иллирия. В результате македонская армия была разбита римлянами при Пидне (168), после чего Македония была разделена на 4 изолированных округа. В Эпире римляне разрушили большую часть городов и продали в рабство более 150 тыс. жителей, в Греции произвели пересмотр границ полисов. Вспыхнувшие в Македонии в 149--148 и в Ахейском союзе в 146 восстания были жестоко подавлены римлянами, после чего Македония была превращена в римскую провинцию, союзы греческих полисов распущены, всюду установлены олигархические режимы. Подчинив Грецию и Македонию, Рим начал наступление на государства Малой Азии. Римские торговцы и ростовщики, проникая в экономику государств Малой Азии, всё более подчиняли их внешнюю и внутреннюю политику интересам Рима. В 133 Пергам ) перешёл под власть Рима, но только после подавления массового восстания под руководством Аристоника (132--129) римлянам удалось превратить его в римскую провинцию. Очагом сопротивления римской агрессии в Малой Азии стало Понтийское царство, которое в начале 1 в. при Митридате VI Евпаторе стало крупным государством, подчинив почти всё побережье Чёрного моря. Войны Митридата VI с Римом завершились в 64 поражением Понтийского царства. Пока Рим был занят покорением Македонии, царство Селевкидов оправилось от ущерба, причинённого войной с Римом. Антиох IV Епифан в 170, затем в 168 совершил успешные походы в Египет и осадил Александрию, но вмешательство Рима заставило его отказаться от своих завоеваний. Политика эллинизации, проводившаяся Антиохом IV, вызвала восстания в Иудее (171 и 167--160), переросшие в войну против господства Селевкидов. Сепаратистские тенденции проявились и в восточных сатрапиях, которые ориентировались на Парфию. Попытки Антиоха VII Сидета восстановить единство державы (вновь подчинил Иудею и предпринял поход против Парфии) окончились полным поражением и его гибелью. От Селевкидов отпали Вавилония, Персия и Мидия. В начале 1 в. самостоятельными стали области Коммагена и Иудея. Территория государства Селевкидов сократилась до пределов собственно Сирии, Финикии, Келесирии и части Киликии. В 64 царство Селевкидов было присоединено к Риму как провинция Сирия. В 63 Иудея также была присоединена к Риму.

В Египте после походов Антиоха IV вновь начались народные движения и одновременно острая династическая борьба, перешедшая в настоящую внутреннюю войну, опустошавшую страну. Тем временем римляне всячески содействовали внешнеполитическому ослаблению Египта. В 96 к Риму была присоединена Киренаика, в 58 -- Кипр. Римляне вплотную подошли к границам Египта, лишь гражданская война в самом Риме отсрочила его подчинение. В 30 до н. э. было завоёвано это последнее эллинистическое государство. Эллинистический мир как политическая система был поглощён Римской империей, но элементы социально-экономической структуры и культурные традиции, сложившиеся в эллинистическую эпоху, оказали огромное воздействие на дальнейшее развитие Восточного Средиземноморья и в значительной мере определили его специфику

Билет 12. Овидий и его творчество

Пумблий Овимдий Назомн-- древнеримский поэт, работавший во многих жанрах, но более всего прославившийся любовными элегиями и двумя поэмами -- «Метаморфозами» и «Искусством любви». Из-за несоответствия пропагандируемых им идеалов любви официальной политике императора Августа в отношении семьи и брака был сослан из Рима в западное Причерноморье, где провёл последние десять лет жизни

Овидий родился 20 марта 43 года до н. э. в г. Сульмоне, в округе пелигнов, небольшого народа сабелльского племени, обитавшего к востоку от Лациума, в гористой части Средней Италии. Место и время своего рождения Овидий с точностью определяет в одной из своих «скорбных элегий» (Trist., IV, 10). Род его издавна принадлежал к всадническому сословию; отец поэта был человеком состоятельным и дал своим сыновьям хорошее образование. Посещая в Риме школы знаменитых учителей, Овидий с самых ранних лет обнаружил страсть к поэзии: в той же элегии он признается, что и тогда, когда нужно было писать прозой, из-под пера его невольно выходили стихи. Следуя воле отца, Овидий поступил на государственную службу, но, прошедши лишь несколько низших должностей, отказался от неё, предпочитая всему занятия поэзией. По желанию родителей рано женившись, он вскоре вынужден был развестись; второй брак также был недолог и неудачен; и только третий, с женщиной, уже имевшей дочь от первого мужа, оказался прочным и, судя по всему, счастливым. Собственных детей Овидий не имел. Дополнив своё образование путешествием в Афины, Малую Азию и Сицилию и выступив на литературном поприще, Овидий сразу был замечен публикой и снискал дружбу выдающихся поэтов, например Горация и Проперция. Сам Овидий сожалел, что ранняя смерть Тибулла помешала развитию между ними близких отношений и что Вергилия ему удалось только видеть.

В 8 году н. э. Август по не вполне ясной причине сослал Овидия в город Томы, где на девятом году ссылки он и скончался.

Творчество

Первыми литературными опытами Овидия, за исключением тех, которые он, по его собственным словам, предавал огню «для исправления», были «Героиды» и любовные элегии. Яркость поэтического дарования Овидия высказывается и в «Героидах», но наибольшее внимание римского общества он обратил на себя любовными элегиями, вышедшими, под заглавием «Amores», сначала в пяти книгах, но впоследствии, по исключении многих произведений самим поэтом, составившими три дошедшие до нас книги из 49 стихотворений. Эти любовные элегии, содержание которых в той или другой степени, возможно, основывается на любовных приключениях, пережитых поэтом лично, связаны с вымышленным именем его подруги, Коринны, которое и прогремело на весь Рим, как об этом заявляет сам поэт . В этой довольно распространенной в римской литературе форме, уже имевшей своих классиков, Овидию удалось проявить в полной силе яркое дарование, сразу сделавшее его имя громким и популярным. Оканчивая последнюю из этих элегий, он изображает себя столь же прославившим свой народ пелигнов, сколько Мантуя обязана своей славой Вергилию, а Верона -- Катуллу. Бесспорно, поэтического дарования, свободного, непринужденного, блистающего остроумием и меткостью выражения, в этих элегиях очень много, как много точных жизненных наблюдений, внимания к детали и версификаторского таланта, для которого, по-видимому, не существовало никаких метрических трудностей. Несмотря на это, большая часть творческого пути Овидия лежала впереди.

«Наука любви»

Не меньший резонанс вызвало и следующее произведение поэта, о приготовлении которого он возвещал своим читателям ещё в 18-й элегии II книги и которое в рукописях и изданиях Овидия носит заглавие «Ars amatoria» , а в сочинениях самого поэта -- просто «Ars». Это -- дидактическая поэма в трёх книгах, написанная, как и почти все сочинения Овидия, элегическим размером и заключающая в себе наставления, сначала для мужчин, какими средствами можно приобретать и сохранять за собой женскую любовь (1 и 2 книги), а потом для женщин, как они могут привлекать к себе мужчин и сохранять их привязанность. Сочинение это, отличающееся в иных случаях известной нескромностью содержания -- которую автор вынужден был оправдывать перед официальной моралью тем предлогом, что писал свои наставления для вольноотпущениц и живших в Риме чужестранок, на которых требования о строгости поведения не распространялись (Trist., II, 303), -- в литературном отношении превосходно и обличает собой полную зрелость таланта и руку мастера, которая умеет отделать каждую подробность и не устает рисовать одну картину за другой, с блеском, твёрдостью и самообладанием. Написано это произведение во 2 -- 1 гг. до н. э., когда поэту было 41 -- 42 года от роду. Одновременно с «Наукой любви» появилось к тому же разряду относящееся сочинение Овидия, от которого до нас дошёл лишь отрывок в 100 стихов и которое носит в изданиях заглавие «Medicamina faciei». На это сочинение, как на готовое, указывает женщинам Овидий в III книге «Науки любви» (ст. 205), называя его « Medicamina formae» и прибавляя, что оно хотя и не велико по объёму, но велико по старанию, с каким написано. В дошедшем отрывке рассматриваются средства, относящиеся к уходу за лицом. Вскоре после «Науки любви» Овидий издал «Лекарство от любви»-- поэму в одной книге, где он, не отказываясь и на будущее время от своей службы Амуру, хочет облегчить положение тех, кому любовь в тягость и которые желали бы от неё избавиться. В направлении, которого Овидий до сих пор держался, дальше ему идти было некуда, и он стал искать другие сюжеты. Мы видим его вскоре за разработкой мифологических и религиозных преданий, результатом которой были два его капитальных сочинения: «Метаморфозы» и «Фасты».

Но прежде чем он успел эти ценные труды довести до конца, его постиг внешний удар, коренным образом изменивший его судьбу. Осенью 9 г. Овидий неожиданно был отправлен Августом в ссылку на берега Чёрного моря, в дикую страну гетов и сарматов, и поселен в городе Томы (сейчас Констанца, в Румынии). Ближайшая причина столь сурового распоряжения Августа по отношению к лицу, бывшему, по связям своей жены, близким к дому императора, нам не известна. Сам Овидий неопределённо называет её словом error , отказываясь сказать, в чём эта ошибка состояла (Tristia, II. 207: Perdiderint cum me duo crimina, carmen et error: Alterius facti culpa silenda mihi est), и заявляя, что это значило бы растравлять раны цезаря. Вина его была, очевидно, слишком интимного характера и связана с нанесением ущерба или чести, или достоинству, или спокойствию императорского дома; но все предположения учёных, с давних пор старавшихся разгадать эту загадку, оказываются в данном случае произвольными. Единственный луч света на эту тёмную историю проливает заявление Овидия, что он был невольным зрителем какого-то преступления и грех его состоял в том, что у него были глаза. Другая причина опалы, отдалённая, но может быть более существенная, прямо указывается самим поэтом: это -- его «глупая наука», то есть «Ars amatoria» , из-за которой его обвиняли как «учителя грязного прелюбодеяния». В одном из своих писем с Понта (IV, 13, 41 -- 42) он признается, что первой причиной его ссылки послужили именно его «стихи».

«Скорбные элегии»

Ссылка на берега Чёрного моря подала повод к целому ряду произведений, вызванных исключительно новым положением поэта. Свидетельствуя о неиссякаемой силе таланта Овидия, они носят совсем другой колорит и представляют нам Овидия совсем в другом настроении, чем до постигшей его катастрофы. Ближайшим результатом этой катастрофы были его «Скорбные Элегии» или просто «Скорби» , которые он начал писать ещё в дороге и продолжать писать на месте ссылки в течение трёх лет, изображая своё горестное положение, жалуясь на судьбу и стараясь склонить Августа к помилованию. Элегии эти, вполне отвечающие своему заглавию, вышли в пяти книгах и обращены в основном к жене, некоторые -- к дочери и друзьям, а одна из них, самая большая, составляющая вторую книгу -- к Августу. Эта последняя очень интересна не только отношением, в какое поэт ставит себя к личности императора, выставляя его величие и подвиги и униженно прося прощения своим прегрешениям, но и заявляющем, что его нравы совсем не так дурны, как об этом можно думать, судя по содержанию его стихотворений: напротив, жизнь его целомудренна, а шаловлива только его муза -- заявление, которое впоследствии делал и Марциал, в оправдание содержания многих из своих эпиграмм. В этой же элегии приводится целый ряд поэтов греческих и римских, на которых сладострастное содержание их стихотворений не навлекало никакой кары; указывается также на римские мимические представления, крайняя непристойность которых действительно служила школой разврата для всей массы населения.

За «Скорбными элегиями» следовали «Понтийские письма» , в четырёх книгах. Содержание этих адресованных Альбиновану и иным лицам писем в сущности тоже, что и элегий, с той только разницею, что сравнительно с последними «Письма» обнаруживают заметное падение таланта поэта. Это чувствовалось и самим Овидием, который откровенно признается (I, 5, 15), что, перечитывая, он стыдится написанного и объясняет слабость своих стихов тем, что призываемая им муза не хочет идти к грубым гетам; исправлять же написанное -- прибавляет он -- у него не хватает сил, так как для его больной души тяжело всякое напряжение. Цитата из Писем часто используется авторами как просьба к читателю о снисходительности. Тяжесть положения отразилась, очевидно, на свободе духа поэта; постоянно чувствуемый гнёт неблагоприятной обстановки все более и более стеснял полет его фантазии. Отсюда утомительная монотонность, которая, в соединении с минорным тоном производит в конце концов тягостное впечатление -- впечатление гибели первостепенного таланта, поставленного в жалкие и неестественные условия и теряющего своё могущество даже в языке и стихосложении. Однако, с берегов Чёрного моря пришли в Рим два произведения Овидия, свидетельствующие о том, что таланту Овидия были под силу и предметы, обработка которых требовала продолжительного и серьёзного изучения.

«Метаморфозы»

Первым из таких произведений были «Метаморфозы», огромный поэтический труд в 15 книгах, заключающий в себе изложение относящихся к превращениям мифов, греческих и римских, начиная с хаотического состояния вселенной до превращения Юлия Цезаря в звезду. Этот высокий по поэтическому достоинству труд был начат и, можно сказать, окончен Овидием ещё в Риме, но не был издан по причине внезапного отъезда. Мало того: поэт, перед отправлением в ссылку, сжёг, с горя или в сердцах, даже саму рукопись, с которой, к счастью, было уже сделано несколько списков. Сохранившиеся в Риме списки дали Овидию возможность пересмотреть и дополнить в Томах это крупное произведение, которое таким образом и было издано. «Метаморфозы» -- самый капитальный труд Овидия, в котором богатое содержание, доставленное поэту главным образом греческими мифами, обработано с такой силой неистощимой фантазии, с такой свежестью красок, с такой лёгкостью перехода от одного предмета к другому, не говоря о блеске стиха и поэтических оборотов, что нельзя не признать во всей этой работе истинного торжества таланта, вызывающего изумление. Недаром это произведение всегда много читалось и с давних пор переводилось на другие языки, начиная с греч. перевода, сделанного Максимом Планудом в XIV веке. Даже у нас есть немало переводов ; четыре из них появились в свет в течение семидесятых и восьмидесятых годов XIX века.