К вопросу о литературных источниках "Стихов, сочиненных во время путешествия (1829) " А.С. Пушкина

Размещено на http://www.allbest.ru/

Литература

К вопросу о литературных источниках «Стихов, сочиненных во время путешествия (1829)» А.С. Пушкина



Комплексная цель реферата - показать возможности сравнительно-исторического метода при исследовании классических произведений русской литературы; внести уточнения в вопрос о роли традиций Байрона в творчестве Пушкина.

Лирические стихи Пушкина, связанные с кавказским путешествием 1829 года, не содержат прямых указаний на произведения, вдохновившие их автора. Однако стихотворение «Не пленяйся бранной славой» было названо Пушкиным «Из Гафиза»¹. По мнению Б.В. Томашевского, поэт прибегнул в произведении к стилизации². Несомненно, однако, что этим утверждением не исчерпана проблема литературных источников лирики Пушкина данного периода. Стихи, созданные во время путешествия и законченные позднее, должны быть рассмотрены во взаимосвязи с путевыми записками поэта и «Путешествием в Арзрум...», где немало цитат из художественных произведений.

Вопрос о научном и литературном аппарате «Путешествия в Арзрум...» затрагивался Ю.Н. Тыняновым, отделившим это повествование от записей Пушкина 1829 года³. По мнению Я.Л. Левкович, обилие цитат выявляет жанровую определенность «Путешествия...»⁴. Однако и в путевых записках поэта нередки отсылки к литературным источникам, которые обнаруживают осмысление наблюдаемых путешественником событий и фактов.

Некоторые цитаты, правда, исчезнут из текста 1835 года, но многие будут сохранены или заменены другими. Так, ссылка на Купера при рассказе о маневрах ямщиков (имеется в виду роман «Лоцман»; 6, 506) уйдет из повествования, но в описании осетинского обряда похорон появятся строки из стихотворения Ч. Вульфа (6, 439). Пушкин сохранит в новом произведении стихи К. Рылеева (6, 345; исключены при публикации) и опустит сравнение истины с добром, вычитанное у Мольера (6, 508)⁵. В «Путешествии» будут оставлены также образы «Илиады», вспоминаемые в Ларсе, где поэт впервые пьет кахетинское (6, 440). Общими для двух повествований являются строка Д. Давыдова о снеговой груде Казбека, «подпирающего небосклон» (6, 442), и цитата из Г. Державина (6, 440), но только в записках видим определение Арагвы как «милой сестры свирепого Терека»⁶ и цитату из поэмы Н.А. Львова «Добрыня, богатырская песнь» (6, 506). Далее в «Путешествии...» даны строки Т. Мура, Д. Туманишвили⁷, А.Н. Нахимова и Горация, упомянуты испанские романы Потоцкого и герои романа Мориера «Приключения Хаджи-Баба Исфагани» (6, 446-447, 448, 449, 457, 458, 441, 470).

Как установила Т.Г. Цявловская, на полях послания «Калмычке», набросанного во время поездки Пушкина, нарисован профиль Мицкевича⁸. В «Путешествии в Арзрум» рисунки не воспроизведены, но судьбы творческих личностей неизменно находятся в поле зрения поэта, как это было и в записках. Особое значение придано в тексте 1835 года встрече с Фазиль-Ханом, осмыслено поведение дервиша, представлен поэт Юзефович. Кроме того, в нем существуют выразительные смысловые и композиционные соотнесения образов Ермолова и Грибоедова⁹.

Все отмеченное выше доказывает необходимость пристального внимания к литературным источникам произведений, создававшихся во время кавказского путешествия поэта. Мы обратимся пока лишь к одному автору, творчество которого имело особое значение для Пушкина-лирика.

При изучении публицистических произведений писателя невозможно не заметить неоднократных обращений его к темам и образам Байрона. В «Путешествии в Арзрум...» это происходит, по крайней мере, трижды. В первый раз -- когда на одной из станций Пушкин находит список «Кавказского пленника», навеянного поэзией Байрона. В итоговой части «Путешествия...» поэт рассказывает о статье в столичном журнале. Это было критическое выступление Надеждина по поводу «Полтавы», которая также связана с творчеством английского поэта. Возражая автору статьи в «Опровержении на критики», Пушкин называет создание автора «Мазепы» «пламенным» и, указав на сюжетное отличие своей поэмы от байроновской, замечает: «Если ж бы ему под перо попалась история обольщенной дочери и казненного отца, то, вероятно, никто бы не осмелился после него коснуться сего ужасного предмета» (7, 133-134). И, наконец, еще одно обращение к Байрону. Художник посещает гарем, и завершает рассказ об этом обобщением: «Таким образом, видел я харем: это удалось редкому европейцу. Вот вам основание для восточного романа» (6, 474).

Все эти отсылки, указывающие на особую тему «Путешествия», были ясны современникам Пушкина: согласно приводимым М.П. Алексеевым фактам, Байрон оставался кумиром русских читателей второй половины 1820-1830_х годов¹⁰. Отечественные журналы конца 1820_х были наполнены статьями о барде и публикациями переводов его произведений.

Важно, что тема Байрона объединяет «Путешествие в Арзрум...» и путевые записки поэта. В записях 1829 года отмечен эпизод с «Кавказским пленником», а на черновой рукописи стихотворения «Все тихо: на Кавказ идет ночная мгла» Пушкин воспроизвел портрет Байрона работы Герена¹¹. Эти факты¹² в соединении с высказываниями поэта позволяют внести уточнения в определение целей его поездки. В «Отрывках из писем, мыслях и замечаниях» пространная реплика об англичанине закончена так: «В 1813 году Байрон намеревался через Персию приехать на Кавказ» (7, 42). Пушкин, следовательно, знал о намерении поэта и о его неисполненности. Новая поездка на Кавказ соответствовала, таким образом, и интересам поэта, связанным с осмыслением творчества и личности Байрона.

Для Пушкина всегда были важны параллели его личной и байроновской биографий, что нашло отражение и в статье 1835 года, посвященной английскому романтику¹³. По мере приближения к Кавказу ранее существовавшее сходство биографий (в начале 1820-х годов гор Пушкин не достиг) исчезало, но одновременно возникало новое, поскольку сила впечатлений поэта при встрече с Кавказом была аналогична той, которую ощутил Байрон, путешествовавший по Бернским Альпам. 25 марта 1817 года английский поэт сообщал Муру: «Написал нечто вроде “безумной” драмы только ради того, чтобы ввести в нее описание альпийских пейзажей»¹⁴. Обращаясь к издателю драмы в том же году, он отмечает: «Место действия -- Альпы»¹⁵.

В 1832 году Пушкин в третьей части своих стихотворений опубликовал несколько стихов, связанных с поездкой, и вынес на первое место наиболее значительное произведение, в котором также дано описание пейзажей¹⁶. В пушкинской публикации это стихотворение «Кавказ», в случае же с Байроном речь идет о поэме «Манфред»: мысль о ее создании пришла к поэту во время путешествия по Альпам.

Указанные нами биографические и историко-литературные аналогии выявляют возможность соотнесения поэмы «Манфред» и стихотворения «Кавказ», которое позволит решить вопрос об использовании Пушкиным-лириком творческого опыта Байрона.

Существует, однако, мнение В.М. Жирмунского о том, что русский поэт к концу 1820_х годов преодолел влияние английского художника¹⁷. Основанием для такого вывода в определенной мере явились замечания Пушкина о драмах Байрона. В 1827 году поэт критиковал поэму «Манфред», указав, что Байрон не овладел драматическим родом (7, 37). Это может быть поводом для возражений против сопоставления названных нами произведений. Однако пушкинская критика драматической поэмы «Манфред» не препятствовала его интересу к герою произведения, выражавшему, хотя в драме и односторонне, черты личности Байрона, по-прежнему волновавшей воображение русского художника. Обратившись к «Манфреду» при создании «Кавказа», Пушкин не противоречил себе: он извлекал из произведения Байрона то лирическое начало, содержательность которого никогда им не отрицалась.

В своем критическом восприятии поэмы «Манфред» Пушкин не оригинален: он согласен с высказываниями современных Байрону критиков, которые английскому поэту были хорошо известны¹⁸. В ответ на упреки о недостаточно творческом следовании «Фаусту» Марло и творению Гете Байрон писал, что может согласиться с утверждением о воздействии на него «Прометея» Эсхила: «Прометей (если даже, в прямом смысле слова, он и не был предусмотрен планом) всегда так занимал мои мысли, что мне легко представить себе его влияние на все, что я написал...»¹⁹. Известно, что в Иде в целях обучения поэт переводил с греческого именно «Прометея». В отношении же других воздействий находим следующие возражения: «Место действия “Манфреда” я представляю себе ясно, точно я видел его вчера, и могу все показать шаг за шагом -- поток и прочее...»²⁰.

Байрон отметил также: «...Штаубах и Юнгфрау и еще кое-что в значительно большей степени, чем «Фауст», побудили меня написать «Манфред». Первая сцена его, однако, очень похожа на первую сцену «Фауста»»²¹.

Эккерман привел высказывание Гете о «Манфреде». В связи с разговором о «Фаусте», но не воспроизводя мнение о следовании Байрона этому сюжету, Гете указал на К. Маро как на источник настроений для байроновской поэмы и высказал пожелание, чтобы «Фауст» был переведен на французский в духе Маро²².

Пушкин мог быть знаком с мнением английского поэта, приведенным выше, но он был уверен в попытке автора «Манфреда» вторить Гете. »...В Manfred'e подражал он “Фаусту”...», -- писал Пушкин (7, 37). Позже он отметил: «Два раза Байрон пытался бороться с великаном романтической поэзии -- и остался хром, как Иаков» (8, 67). Такой взгляд на поэму не только соответствовал традиции русской критической мысли, сосредоточенной исключительно на влиянии Гете на Байрона (а не Марло и Гете), но и расходился с ней. Так, в 1828 году «Московский вестник» опубликовал статью С. Шевырева об одном из переводов «Манфреда». Критик, отмеченный вниманием Гете, в частности, писал: «Нечего сравнивать Манфреда с Фаустом. В них два противные направления, две вредные крайности. Манфред, отвергши все, хочет жить в самом себе; Фауст, отвергши и предавши себя в руки демона, хочет жить в одной внешней жизни. Они в одном только сходятся: оба погибают»²³. Для Пушкина, в отличие от Шевырева, важны не сравнения двух героев, а результаты творческих поисков Байрона.

Значительный критический и художественный контекст поэмы Байрона открывает новые перспективы соотнесения стихотворения «Кавказ» и поэмы «Манфред». При положительном решении вопроса о восприятии Пушкиным образов Байрона, стихотворение «Кавказ» может быть осмыслено в его связях с такими произведениями мировой культуры, как «Прикованный Прометей» Эсхила и «Фауст» Гете.

Стихотворение «Кавказ», созданное 20 сентября 1829 года, волнует достоверностью сиюминутных впечатлений и переживаний. Но оно наделено также обобщениями, которые появляются в произведениях Пушкина, когда их образы непервичны. Сюжет «Кавказа», по нашему мнению, основан также на литературных впечатлениях его автора, знакомого с мотивами второй сцены первого акта драматической поэмы Байрона «Манфред».

Однако Пушкин привнес оригинальные аспекты в трактовку известных образов. Первыми строками его стихотворения задана тема величия человека:

Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами...(3, 131)

В сравнении с произведением античной литературы, названным Байроном, это необычно. У Эсхила Прометей унижен в своих страданиях, и величие его утверждается постепенно. Еще в большей степени проблемно то же свойство для Фауста и Манфреда. Презрев разум, «мощь человека», Фауст обрекает себя на долгие странствия и не раз оказывается в «грязи ничтожества»²⁴. Возвысившийся над миром Манфред размышляет о своем несовершенстве. У Гете и Байрона страдания героев выводят их к новым высотам духа. С. Шевырев писал о герое поэмы «Манфред»: «Высшее его чувство, которое нам, как человекам, может в нем нравиться, то есть та свобода, та самобытность души, посредством коей зло в человеке связывается с добром»²⁵. Итак, лирический герой пушкинского стихотворения представлен сразу величественным, что в целом, однако, не противоречит воспринятой поэтом традиции.

В поэме Байрона действие второй сцены первого акта происходит, как отмечено ремаркой, утром, на горе Юнгфрау, где Манфред один на утесах («Manfred alone upon the сliffs»). Первые фразы героя характерны:

The spirits I have raised abandon me --

The spells which I have studied baffle me --

The remedy I reck'd of fortured me...²⁶

Духи, которых я вызывал, покинули меня,

Заклинания, которые я изучил, обманули меня,

Лекарство, к которому я тянулся, терзает меня...

В этих строках Байрон ритмически выделяет образ лирического «я». К этому выделению восходит перемена темы и ритма у Пушкина в первой строке «Кавказа», когда после цезуры герой представлен вновь: он «один в вышине». Повторив этим тему величия мира и человека, поэт конкретизирует ее. Как и Байрон, он сосредоточен на переживаниях героя и, не выделяя эмоций тоски, разочарования, страдания, он не отказывается от напоминания о них.

Стою над снегами у края стремнины, так введен мотив, возвращающий к Манфреду, который стоит на краю скалы и думает о шаге в бездну. Трудно согласиться с мнением о том, что в стихотворении «Кавказ» до появления темы бунта Терека, преобладает заданная первой его строкой спокойная интонация²⁷. Помня о темах Байрона, Пушкин привносит в повествование драматизм размышлений человека о жизни и смерти. Сосуществование спокойных и напряженных образных планов сохранится и далее; без выявления их непонятно, почему столь драматичны итоговые образы поэта.

Герой Байрона смотрит вниз и видит кремнистое ложе утеса («rocky bosom`s bed»), глубокую пропасть, где струится поток, вершины сосен:

I stand, and on the torrent's brink benеath

Behold the tall pines dwindled as to shrubs

In dizziness of distance...²⁸

Я стою и ниже берегов потока

Созерцаю вершины сосен, уменьшенных до размеров кустарника,

Теряющиеся вдали...

И направление взгляда героя и то, что он видит, -- всем этим два произведения сходны. «Поток», «утесы», «кустарник», «тучи» являются общими реалиями обоих художественных текстов.

Герой Байрона слышит также звук пастушеской свирели, звон колокольчиков, он встречает охотника на серн (Ср.: у Пушкина архаизировано -- «пастырь», названы олени); обращаясь к лавинам, Манфред говорит:

Ye toppling crags of ice!

Ye avalanches, whom a breath draws down

In mountainous o'erwhelming, come and crush me!

I hear ye momently above, beneath,

Crash with a frequent conflict; but ye pass,

And only fall on things that still would live;

Оn the young flourishing forest, or the hut

And hamlet of the harmless villager²⁹.

Вы, грозящие падением глыбы льда!

Вы, лавины, кого дуновение ветра превратило

В громадные снежные шапки, упадите и поглотите меня!

Я слышу постоянно, как, то выше, то ниже,

Вы с грохотом обрушиваетесь, постоянно сталкиваясь, но проходите мимо

И падаете на то, что еще могло бы жить:

На молодой цветущий лес, или хижину

И селение мирного крестьянина.

У Пушкина также присутствуют образы «грозных обвалов» и людей, которые «гнездятся в горах», «веселых долин». Кроме отмеченных аналогий, особенно важным свидетельством вполне конкретной ориентации автора «Кавказа» является то, что при создании стихотворения Пушкин использовал композиционные находки Байрона. В ремарке, сопутствующей размышлениям Манфреда, читаем: «An eagle passes»³⁰ (орел пролетает). Герой видит орла, и это меняет содержание его мыслей. Правда, орел здесь выполняет и традиционную роль. У Эсхила Гермес сообщает Прометею об участи, которая ожидает непокорного:

Станет Зевсова

Крылатая собака, весь в крови, орел

Лоскут огромный тела твоего клевать.

Незванный постоялец, каждодневный гость.

И печень рвать, обглоданную, черную!³¹

Но и у Байрона герой видит в орле возможного исполнителя своего замысла:

Well may'st thou swoop so near me -- I should be

Thy prey, and gorge thine eaglets...³²

О, если бы ты внезапно устремился вниз на меня, я был бы

Твоей жертвой, жадно поедаемой твоими орлятами...



Пушкина же интересует другое. Следящему полет орла Манфреду вдруг открывается огромное пространство мира и совершенство его. От размышлений о себе и своих бедах герой обращается к мыслям о человеке, этом смешении праха и божества («Half dust, half deity»), равно чуждому и праху, и небу, обреченному на вечные страдания в прекрасном мире. Пушкину важна именно эта способность героя иначе взглянуть на мир, и он выявляет особые потенции байроновского сравнения:

Орел, с отдаленной поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне.(3, 131)

Впрочем, здесь мы попадаем в метафорический ряд, имманентный пушкинской поэзии: происходит сопоставление поэта, его героя и орла. Но в «Кавказе» лирический герой смотрит туда, куда обращен взгляд орла, и видит так, как видит мир парящий над ним орел. Это объясняет динамизм повествования, вызванный напряженностью взгляда, которому доступно, что «мох тощий, кустарник сухой». Воспроизведя байроновский мотив, Пушкин усваивает и традиции античного мифа, ведь «Прометей» означает буквально «провидец»³³.

В последующем повествовании поэта вновь реализуется драматизм, который предстает и непосредственно, и в смене спокойного, мирного -- шумным, разрушающим:

Отселе я вижу потоков рожденье

И первое грозных обвалов движенье.

Здесь тучи смиренно идут подо мной;

Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;

Под ними утесов нагие громады...(3, 131)



«Нагие громады утесов» -- образ, который представляет начало, враждебное человеку. Он выявляет также литературные истоки, поскольку соотносим со скалами, увиденными Манфредом, которые Байрон характеризует, помня о «скалистоверхих кручах», к коим прикован Прометей, герой Эсхила. Но и далее мирная картина жизни природы и человека в горах, о которой повествует Пушкин, сменяется драматичной. Ущелье, где таится «нищий наездник», напоминает о том, куда взглядывается Манфред. А «немые громады», теснящие Терек, являются художественным обобщением и соотнесены с содержащими традиционный смысл «нагими громадами», образом второй строфы стихотворения «Кавказ».

Итак, творчески осмыслив композиционные особенности поэмы Байрона, развивавшего традиционные мотивы, Пушкин совместил в своем повествовании мотивы, напоминающие о мыслях Манфреда до появления орла, и ту картину мира и ее осмысление героем, которые предстали в эпизоде слежения Манфреда за полетом царственной и грозной птицы.

Столь внимательное прочтение Байрона было возможно для Пушкина, так как он был знаком с оригинальными текстами поэта³⁴. Думается, однако, что свое лапидарное и емкое повествование автор «Кавказа» смог создать после знакомства с русскими переводами поэмы.

К 1829 году существовало два русских текста «Манфреда». Отрывки из первого появились в «Московском телеграфе» за 1827 год без указания имени его автора³⁵, а затем он был опубликован полностью в «Московском вестнике» за 1828 год, где в оглавлении отмечено: «О. Манфред (из Байрона»)³⁶. Этот псевдоним не раскрыт ни у И.Ф. Масанова, ни в каталоге Кембриджского университета, но С.А. Венгерову было известно, что переводчиком являлся Дмитрий Александрович Облеухов, доктор медицины и друг И.В. Киреевского, умерший 13 декабря 1827 года³⁷. В память о нем критик поместил в журнале 1828 года несколько прощальных слов³⁸. Рассказал Киреевский и историю текста, созданного за две недели и раскрывшего талантливость переводчика, но, по мнению автора статьи, это скорее подражание, чем перевод. Косвенным подтверждением того, что перевод Облеухова был знаком Пушкину, может быть следующее: в том же номере «Вестника» опубликована статья Киреевского «Нечто о характере поэзии Пушкина», на которую поэт откликнулся в своей статье об альманахе «Денница» (7, 76).

В 1828 году в журнале М.П. Погодина появилась статья, анализирующая другой перевод поэмы Байрона, который вышел отдельным изданием и подписан буквами «М.В.». В библиотеке Пушкина этой книги нет, но она была в библиотеке А.Смирдина³⁹. Посещая лавку книгопродавца, поэт мог ознакомиться с новинкой. О внимании его к переводам Байрона сообщают наброски статьи об опыте Олина (7, 49-50).

Новый вариант, который в каталоге библиотеки Смирдина отмечен как принадлежащий М. Вронченко⁴⁰, был рассмотрен в «Московском вестнике» С.П. Шевыревым.

Основное достоинство произведения, как указывает критик, -- его точность, но автору не достает поэтичности, легкости образного мышления⁴¹. Возможно, высказанная Шевыревым оценка стала причиной того, что Пушкин не упоминает об этом издании⁴².

Но самым ярким аргументом в споре о том, каким должен быть перевод произведения Байрона, явилось обращение поэта к образному миру английского художника.

Сравним образы, воссозданные в двух пушкинских строках:

Здесь тучи смиренно идут подо мной;

Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады...(3, 131)

В поэме Байрона нет сходного описания водопадов, однако о падении Розенберг-горы рассказано так:



Mountains have fallen,

Leaving a gap in the clouds, and with the shock

Rocking their Alpine brethren...⁴³

Гора упала, Оставляя просвет в облаках и ударом

Сотрясая своих Альпийских братьев...

Особое поэтическое содержание этих строк М.П. Вронченко в отличие от Д.А. Облеухова пытается передать адекватно. Но его образы тяжеловесны:

Когда-то пала Розенберг-гора;

Отхлынули, как двинутые бурей,

От ребр ея висевшие с них тучи...⁴⁴

Пушкин более выразителен: «Сквозь них, низвергаясь...».

Еще в одном переводе поэмы, который мы можем назвать послепушкинским и который принадлежит И. Бунину, найдено, возможно, с учетом пушкинского опыта, несколько иное, но также удачное решение: «Обрушивались горы, прорывая / Ткань облаков...»⁴⁵. Такое же следование поэту можно предположить, прочитав другую бунинскую строку. М. Вронченко вообще опускает то, что облака ниже героя:

Седой туман встает над ледниками;

Он стелется серно-огнистой тучей...⁴⁶

У Бунина иначе:

Вкруг ледников дымится мгла и пахнет

Горящей серой; белыми клубами

К моим ногам всползают облака⁴⁷.



Это, как и у Пушкина, близко байроновскому тексту:

The mists boil up around the glaciers; clouds

Rise curling fast beneath me, white and sulphury...⁴⁸

Туманы клубятся над ледниками,

Быстро поднимаются вихри туч подо мной, белые и серные...

Итак, переводы Облеухова и Вронченко могут считаться теми посредниками в общении Пушкина с поэмой Байрона «Манфред», которые наряду с оригиналом стимулировали творческую мысль создателя стихотворения «Кавказ».

Сопоставление произведений Пушкина и Байрона позволяет объяснить и происхождение четырех строк, не вошедших в основной текст стихотворения. В них следование английскому поэту проявилось особенно полно, ведь смелые, часто неожиданные и острые публицистические образы характерны для поэтики Байрона. Строки поэта, вновь указывающие источник его стихотворения, преисполнены байроновских интонаций:

Так буйную вольность законы теснят,

Так дикое племя под властью тоскует,

Так ныне безмолвный Кавказ негодует,

Так чуждые силы его тяготят...(3, 422)

Однако Пушкин заканчивает свое произведение иначе. Драматизм итогового обобщения не явлен открыто, он сосредоточен в образе Терека, теснимого «немыми громадами». По закону художественной целостности это связано с представлением темы в первых строках «Кавказа» и развитием ее в дальнейшем повествовании.

Следуя своему мнению о поэме «Манфред», Пушкин воспроизводит в таком неоднозначном финале и линию «Фауста». Поэт исправляет Байрона большей отчетливостью проведенной от начала к концу идеи величия человека, постигающего противоречивость бытия. Великолепная сила самосознания и открытость миру -- этими свойствами лирическое «я» «Кавказа» сравнимо с героями Байрона и Гете, соотнесенными в осмыслении русского поэта с их античным предтечей.

Таким образом, при создании стихотворения «Кавказ» Пушкин использовал творческий опыт Байрона, автора драматической поэмы «Манфред». Выявление этого творческого импульса позволяет внести ряд уточнений в трактовку образов стихотворения, в осмысление его композиции и стиля. Оно обнаруживает также особое значение вопроса о литературных источниках кавказских стихов поэта.

пушкин литература творчество путешествие



Примечания

¹О названии этого стихотворения писал Н.В. Измайлов. -- Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1976. С. 221-222.

²Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М.; Л., 1949. Т. 3. Прим. Б.В. Томашевского. С. 498. Соглашаясь с Б.В. Томашевским, Ю.Н. Тынянов считал, что указанием на Гафиза поэт преследовал цели политической осторожности. -- Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М., 1969. С. 195.

³Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. С. 196-200, 205-208.

⁴Левкович Я.Л. Кавказский дневник Пушкина // Пушкин. Исследования и мтаериала. Л., 1983. Т. 11. С. 6.

⁵Б.В. Томашевский отметил хорошее знание Пушкиным произведений и биографии Мольера. В путевых записках художник упоминает известный афоризм: «Je prends mon bien oщ je le trouve» -- «Я беру свое добро там, где нахожу его». -- Томашевский Б.В. Пушкин и Франция. Л., 1960. С. 118.

⁶Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 8. Ч. 2. М.; Л., 1949. С. 1043.

⁷Автор был назван Г. Леонидзе. См. об этом: Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. С. 207.

⁸Цявловская Т.Г. Рисунки Пушкина. М., 1983. С. 213.

⁹См. об этом: Эйдельман Н.Я. «Быть может за хребтом Кавказа». М., 1990. С. 173-217, 210-213.

¹⁰Алексеев М.П. Байрон и русская дипломатия // Литературное наследство. М., 1982. Т. 91. С. 435.

¹¹Установлено Я.Л. Левкович. См.: Левкович Я.Л. Рабочая тетрадь Пушкина ПД № 841 (История заполнения) // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1986. Т. 12. С. 248.

¹²В путевых записках Пушкин показал Паскевича в доме паши: «.. там ныне счастливый его победитель принимает донесения о победах своих генералов, беседует (разговаривает) с ними (с нами) о Байроне и Наполеоне...». -- Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 8. Ч. 2. С. 1043.

¹³Левкович Я.Л. Автобиографическая проза и письма Пушкина. Л., 1988. С. 217-218.

¹⁴Байрон Дж.Г. Избранное. М., 1986. С. 422.

¹⁵Там же. С. 423.

¹⁶О «кавказском цикле» писал Н.В. Измайлов. -- Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. С. 221.

¹⁷Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Л., 1978.

¹⁸Любопытно, что в 1827 году в «Московском вестнике» были опубликованы «Мысли лорда Байрона о госпоже Сталь и Вальтере Скотте». Имея в виду Скотта, поэт писал: «Эпиграфы его, извлеченные из старинных пиес, доказывают, по крайней мере, что он обладает талантом драматическим, которого, по моему мнению, я лишен». -- Московский вестник. 1827. Ч. 1. № 4. С. 247.

¹⁹Байрон Дж.Г. Дневники. Письма. М., 1963. С. 153.

²⁰Там же.

²¹Байрон Дж.Г. Избранное. С. 424.

²²Эккерман И.П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. М., 1986. С. 447.

²³Московский вестник. 1828. Ч. 10. № 13. С. 62-63.

²⁴Гете И.В. Собр. соч. в 10 т. Т. 2. Фауст. Пер. с нем. Б. Пастернака. М., 1976. С. 66.

²⁵Московский вестник. 1828. Ч. 10. № 13. С. 62.

²⁶The works of Lord Byron // Complete in five volumes. Sec. ed. Leipzig, 1866. V. 4. P. 184.

²⁷Слинина Э.В. Лирический цикл А.С. Пушкина «Стихи, сочиненные во время путешествия (1829)» // Пушкинский сборник. Л., 1977. С. 9; Григорьева А.Д., Иванова Н.Н. Язык лирики XIX века: Пушкин. Некрасов. М., 1981. С. 71-72, 76.

²⁸The works of Lord Byron. V. 4. P. 184.

²⁹Там же. Р. 186.

³⁰Там же. Р. 185.

³¹Эсхил. Прикованный Прометей / Пер. А.И. Пиотровского // Эсхил. Трагедии. М., 1989. С. 265.

³²The works of Lord Byron. V. 4. P. 185.

³³Н.Я. Эйдельман отметил, что портрет Ермолова у Пушкина-прозаика дан в традиции сравнения героя с Прометеем. -- Эйдельман Н.Я. «Быть может, за хребтом Кавказа». С. 176-180.

³⁴Вопрос о чтении Пушкиным произведений Байрона был рассмотрен М.А. Цявловским. -- Цявловский М.А. Пушкин и английский язык // Пушкин и его современники. Пг., 1918. Вып. 17-18. С. 48-73.

³⁵Московский телеграф. 1827. Ч. XV. № 10. С. 57-59.

³⁶Московский вестник. 1828. Ч. 8. № 7. С. 241-289, 467. В каталоге Кембриджского университета ошибочно указано, что перевод появился в этом журнале в 1825 году, когда издание М.П. Погодина еще не было начато. -- The new Cambridge Bibliography of English Literature. Cambridge. 1969. V. 3. 1800-1900. P. 271.

³⁷Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей. М., 1960. Т. 4; The new Cambridge Bibliography of English Literature. V. 3; Венгеров С. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. 2-е изд. Пг., 1918. Т. 2. Вып. 4-5. С. 191.

³⁸Московский вестник. 1828. Ч. 8. № 7. С. 352-354.

³⁹Первое прибавление к росписи российским книгам для чтения из библиотеки Александра Смирдина. СПб., 1829. № 1054.

⁴⁰О М.П. Вронченко см.: Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. М., 1989. Т. 1. С. 494-495; Левин Ю.Д. Русские переводчики XIX века. Л., 1985. С. 26-51.

⁴¹Московский вестник. 1828. Ч. 10. № 13. С. 64.

⁴²К.А. Полевой писал в своих «Записках»: «Рассуждая о стихотворных переводах Вронченки, производивших тогда впечатление своими неотъемлемыми достоинствами, он [Пушкин] сказал: «Да, они хороши, потому что дают понятие о подлиннике своем, но та беда, что к каждому стиху Вронченки привешена гирька». -- Разговоры Пушкина: Репринт. воспроизведение изд. 1829 г. М., 1991. С. 113.

⁴³The works of Lord Byron. V. 4. P. 186.

⁴⁴Манфред, драматическая поэма в трех действиях. Соч. Лорда Байрона. Пер. с англ. М.В. СПб., 1828. С. 16.

⁴⁵Байрон Дж.Г. Собр. соч.: в 4 т. М., 1981. Т. 4. С. 16.

⁴⁶Манфред, драматическая поэма в трех действиях. Соч. Лорда Байрона. Пер. с англ. М.В. С. 15.

⁴⁷Байрон Дж.Г. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. С. 16.

⁴⁸The works of Lord Byron. V. 4. P. 186.



Литература

1. Абрамович С.Л. Пушкин в 1836 году (предыстория последней дуэли). - Л.: Наука, 1984.

2.Версаев В. Пушкин в жизни. Систематический свод подлинных свидетельств современников. //М.: московский рабочий, 1984 - 703с.

3. Колосова И. В.. Болдинская осень. //М.: Молодая гвардия, 1974 - 448с.

4. Макогоненко Г.П. Творчество А.С.Пушкина в 1830-е годы (1833-1836). - Л.,1982.

5. Маранцман В. Г.. Литература. Учебное пособие для общеобразовательных учреждений. 6-е издание. //М.: Просвещение, 2009 - 444с.

6. Новиков И. Александр Сергеевич Пушкин. Жизнь и творчество. 2-е издание. //Гос. издательство детской литературы министерства просвещения РСФСР. Москва - Ленинград.

7. Последний год жизни Пушкина. - М.: Правда, 1990. - 704 с.

8. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 10-ти тт. Т. III, IV, VI. - Л.: Наука, 1978.

9. Щеголев П.Е. Дуэль и смерть Пушкина: Исследование и материалы. 3-е изд. - М., 1928г.

Размещено на Allbest.ru

...