Людмила Улицкая. Самая интеллигентная домохозяйка

Размещено на http://www.allbest.ru/

Людмила Улицкая. Самая интеллигентная домохозяйка

Сказать плохого о Людмиле Улицкой нечего. За последние годы с лёгкой руки восторженных критиков писательницу принято считать "голосом" "ошеломлённой и ошельмованной интеллигенции". Сама Улицкая, представляя в своих произведениях героев-интеллигентов то блаженно-фантастическими, то "биологически" рефлексирующими (как собак Павлова, только по любому поводу), тихо и затейливо замечает: "Человек создаёт культуру, как моллюск, выделяющий из своей раковины створки собственной мантии". Удивляться, собственно, нечему: сейчас, на 61-ом году своей "биологической" жизни Людмила Евгеньевна отмечает творческое десятилетие. Возраст, прямо скажем, для писателя младенческий. "Прошлая жизнь" Улицкой проходила в занятиях генетикой, и, что, к счастью, осталось у неё и сейчас - семьёй. Но это - дела внутри собственной "раковины", к культуре имеющие отношение более чем сомнительное.

Странно другое: фантазии "юной" писательницы в современной "настоящей культуре" претендуют едва ли не на Святой источник. В большей или меньшей степени образованный человек интеллигенцией в России может и не быть, зато почтить её (в лице Улицкой), кажется, обязан. Во МХАТе имени Чехова, пусть на небольшой Новой сцене, но уже второй год играют «театральную версию» её сентиментальной повести «Сонечка». Оригинальный Владимир Мирзоев несмотря на признание слабого сюжета пьесы «Семеро святых из деревни Брюхо», предложенной ему самой писательницей, поставил это «историческое» творение на сцене Театра Станиславского. Да и недавняя телепостановка Петера Штайна «Этой пиковой дамы» по повести Улицкой всем, на всякий случай, напомнила, что «бедная, злая, любимая», брезгливая и равнодушная «интеллигенция» у нас есть и сейчас. А её неказистое житьё-бытьё, немного выдуманное, немного публицистически безликое под нарочито-казённый авторский слог «раскрасилось» мечтательным режиссёром вальсами Шопена.

Супермодный Юрий Грымов, промучившись два года над увенчанным литературной премией «Smirnoff-Букер» романом «Казус Кукоцкого», через несколько месяцев уже окончательно «переложит его на 12 серий». К тому же, не без пожелания интеллигентнейшей гранд дамы современной российской литературы он пообещал, «сняв сериал, скомпоновать из него и фильм». Ведь так произведение предстанет более «культурным», а значит, более уважаемым. Кто бы спорил? По «Идиоту» Достоевского сняли же за последние 50 лет и фильм, и сериал. За что только такое почтение Людмиле Улицкой? Кто она - Достоевский нашего времени? Да нет, просто не самая наивная литературная родственница определённого «своего круга», если пользоваться терминами Людмилы Петрушевской. Кстати, Улицкая во многом и вышла из её прозы. Разумеется, не художественным мастерством, а сентиментальной мрачной сладостью «ужасных» и якобы внезапных поступков персонажей. Только если Петрушевская попросту пишет о людях, то Улицкая неустанно приседает в глубоких реверансах перед этим «своим кругом». Отчего поступки автора и его героев выглядят, мягко скажем, не совсем «интеллигентно».

Вот и блестящая сторона славы Людмилы Улицкой сравнится разве что с пёстрыми обложками «Эксмо», которое с азартом шоу-конвейера этакой «фабрики звёзд» издаёт «новинками» многочисленные «недавние» и «последние» её произведения. Просто «парад от Кутюр» на полках книжных магазинов. Хоть, в отличие от знаменитых модельеров, яркого собственного стиля у «раскрученной» писательницы нет. Впрочем, разглядывание псевдоинтеллигентных дамских прописей, в которых промелькнут на полях то блики дам минувших времён, то «старинные» нечищенные серебряные сахарницы, занятие порой увлекательное, да и не требующее особых умственных и интеллектуальных затрат. Будь то «ранняя» сентиментальная повесть «Сонечка» или последний «биологический» роман «Искренне ваш Шурик». Однако воздействие не самых моральных замыслов на немалую читательскую аудиторию при слабом писательском мастерстве заставляет задуматься над вопросом вовсе не риторическим: а была ли - и существует ли сейчас писательница Людмила Улицкая? И в чём кроется секрет её «интеллектуального» успеха?

художественный рассказ фантазия сборник

Интеллигентно-сребролюбивое житие популярной «книжницы»

Популярная писательница Людмила Евгеньевна Улицкая родилась в 1943 году во время эвакуации в Башкирском городе Давлеканово. Отец - инженер, доктор наук, мать - биохимик. После окончания биологического факультета МГУ Людмила Улицкая два года работала научным сотрудником в Институте общей генетики, откуда в 1970 году её уволили за перепечатку «самиздатовской рукописи», а чужая пишущая машинка, на которой Людмила Евгеньевна неудачно «подработала», официально… «была арестована». Сама Улицкая на девять лет осталась без работы, воспитывала двоих сыновей, материально помогал уже покинувший её первый муж. С 1979 - 1982 годы была завлитом Камерного еврейского музыкального театра, где, по её словам, «пришлось научиться писать очерки, заметки, составлять рекламу». Уйдя оттуда, все восьмидесятые годы писала очерки, детские пьесы, инсценировки для радио, детского и кукольного театра, к тому же, по заказу Министерства Культуры СССР, рецензировала пьесы и переводила по подстрочнику стихи с монгольского языка, которого не знала. Но не будем завидовать «матери-одиночке», даже в «суровые» советские времена обеспеченной престижной литературной работой при своём «непрофильном» биологическом образовании.

С 1991 года в периодических изданиях стали появляться первые рассказы Людмилы Улицкой. Критики замечали «драматургизм её прозы», и, в общем-то, не обращали серьёзного внимания на «начинающего прозаика». Год рождения писательницы Людмилы Улицкой - 1994-й. Именно тогда вышел в российском издательстве «Слово» и во французском «Галлимаре» первый сборник её рассказов «Бедные родственники». Здесь нужно «дать слово» самой Улицкой: «(Первый сборник рассказов), который постигла удивительная судьба, потому что он вышел сначала во Франции - на французском - потом в России. Точь-в-точь, как у Золушки… Я дала почитать рассказы подруге, которая жила во Франции. Та - своей подруге-француженке, которая отнесла их в «Галлимар»…» Кроме довольно «тёмной истории» в глаза бросается разговорный стиль писательницы: не только невнятный, но и не «брезгующий» «словами-паразитами» и элементарной тавтологией.

Остаётся удивляться, как повесть Людмилы Улицкой «Сонечка» в 1996 году была удостоена во Франции литературной премии имени Марии Медичи. Ничего странного: это была премия «за лучший перевод года», и получила её, соответственно, переводчица Софи Бенеш, а не Людмила Улицкая, которой награда была приписана бойкими российскими СМИ. Следующее значительное произведение - роман «Медея и её дети» в том же году получил итальянскую премию Джузеппе Арцеби. Людмила Евгеньевна оговаривается, «премию незначительную, но для меня приятную». Тем не менее, «заграничные наклейки», ох, как любят в России, даже поочерёдно включали в шорт-лист «Букера» сначала «Сонечку», потом «Медею».

И вот, большая российская литературная премия «Smirnoff-Букер» Людмиле Улицкой всё-таки досталась. В 2001 году за роман «Казус Кукоцкого», который за год до премии носил название более аморфное и отнюдь не задиристо-журналистское: «Путешествие в седьмую сторону света». Очевидно, «Кукоцкий» дался писательнице нелегко, даже «проверил чувства» третьего мужа - художника Андрея Красулина. Ещё до «Букера» он создал из черновиков жены свой концептуальный проект офортов «Работа с текстом». Кроме России выставка побывала в трёх иностранных европейских государствах, а в одном отечественном издании - разумеется, в добукеровский период романа - прозвучал сомнительный комплимент: «Литература явно уступает искусству инсталлятора». Что ж, у супругов - «дружба верная», реклама невредная.

Остаётся сказать, что произведения Людмилы Улицкой переведены на 25 иностранных языков. Назовём другие, не менее популярные её книги: роман «Весёлые похороны», сборники рассказов и повестей: «Девочки», «Зверь», «Цю-юрих», «Пиковая Дама и другие».

Недавно, «подталкиваемая в спину издательством», Людмила Евгеньевна выпустила книгу, которую «озаглавила» её новая повесть «Сквозная линия». Писательница призналась, что повесть не дописана, поскольку в неё «не успел» войти рассказ-глава. Стоит подождать обещанной «Сквозной линии-2». Может, кроме рассказа автор внесёт в неё и другие изменения?

Вообще по поводу своего творчества Людмила Евгеньевна за последнее время стала выражаться небрежно: то признается в писательской неуверенности, «сможет ли до конца доволочь то, что начала», то проговорится о современном издательском «рынке», «который диктует условия. И чтобы зарабатывать деньги, художник должен сильно нравиться рынку». Хоть на месте Улицкой, как говорится, «жаловаться грех». Только в этом году в зимних номерах «Нового мира» вышла первая часть её нового романа «Искренне ваш Шурик», как в мае щедрое «Эксмо» выпустило его полностью и отдельной книгой. С замечательной иллюстрацией на обложке - потрёпанным ангелочком-куколкой «Шуриком». Ну, что лучше подарить писательнице на её «десятилетие»?

Впрочем, Людмилу Улицкую уже года к суровой прозе жизни клонят. В свои 60 с небольшим лет писательница понимает: в России даже её ровесникам-мужчинам положена пенсия, тем более, созданиям более слабым и трепетным. Вот и заявила недавно журналистам, что романы больше писать не будет. Действительно, зачем? Большими работами (если это не творчество, а зарабатывание на «хлеб насущный») в преклонном возрасте заниматься трудно. Да и благодаря многочисленным переизданиям своих произведений и их экранизации немалая пенсия-«рента» уже обеспечена основательно. Можно пообещать взгрустнувшим поклонникам «писать рассказы и радоваться жизни», чем, собственно, занимаются многие, даже не самые образованные люди. Однако неужели так бескорыстно и простодушно закончит Людмила Евгеньевна свою лукавую литературную карьеру? Обидно, вспомнить хотя бы «коронную героиню» её творчества - «невинную» Сонечку, устроившую на похоронах мужа шоу-вернисаж его картин, обеспечив усопшему супругу посмертную мировую «настоящую, шумную славу», а себе - безбедное существование на всю оставшуюся жизнь. Вот и сама Людмила Улицкая скоро выступит «в роли составителя и редактора», подготовив к изданию книгу о священнослужителе Даниэле Руфайзене, где, как она считает, «писательской фантазии рядом с фактами его биографии просто делать нечего». Здесь надо только «встать и снять шляпу»: издательско-редакторский бизнес гораздо менее «нервный», чем писательский, зато в финансовом отношении крупнее и стабильнее.

Сладость «духовной свободы»

«Свободный полёт» раскрепощённой половой любви и оправдывающие её сентиментальные фантазии всегда привлекали «массового читателя» в произведениях Людмилы Улицкой. Хоть писательница с самого начала противопоставляла его «грубому» вкусу якобы «семейные саги» «столбовых интеллигентов», слегка подпорченные нехитрыми приманками ширпотребной литературы. Успех её книг оказался не только в удовлетворении нашего причудливого и грубого «подсознательного», о силе которого заявил популярный дедушка Фрейд, но и в сломе советской эпохи - «перестройке» - раскрывшей, немного утрированно, ущемлённость, кажется, всех граждан бывшего Союза. Именно в это время стали публиковаться произведения Людмилы Улицкой. Пусть почти незамеченные большими «собратьями» по перу, они оказались как нельзя «ко времени и к месту». Вообще, появляться «в нужное время и в нужном месте» - особый дар Людмилы Евгеньевны, намного превышающий её писательский талант.

В 1991 году впервые был напечатан рассказ Улицкой «Бронька» в журнале «Огонёк». Произведение, по тем временам, оригинальнейшее. В нём привлекало абсолютно всё. И быт, немного «антикварный», далёких 50-х годов с точными «коммунальными» деталями: «общественной тряпкой» и «дырявыми тазами». (Тогда ещё никто не знал, что писательница будет обращаться к этому времени, как к единственной заезженной патефонной пластинке, почти в каждом своём произведении.) И ещё живой художественный авторский язык. И - можно сразу на сцену - «визуальные» персонажи: «Теперь Симкино тщеславие кормилось от этих исключительных, таких удачных, таких талантливых - слава Богу! - и таких умных - Боже мой! - и здоровых - тьфу-тьфу не сглазить! - мальчиков (пятерых её внуков - О.Р.).» Но, главное, привлекала «песнь торжествующей любви» несовершеннолетней школьницы к старому соседу (разумеется) аристократу с «экзотической» «грузинской кровью». Вот от него духовно свободный подросток Бронька и рожала каждый год детишек, которые выросли не только хорошими, но и по-настоящему умными, интеллигентными людьми: благополучно эмигрировали в «счастливую» Америку. Через двадцать лет бывшая соседка с удивлением встретит её, пусть торгующей билетами в «будочке», зато в «настоящей импортной» (!) «замшевой» (!) куртке. (Отметим, в «женской прозе» характерно не столько классическое «внимание к детали», сколько к вещам, их качеству и тому подобной «премудрой» ерунде, которая заполняет разговоры милых дам.) Финал - психологически острый, стиль, мелодраматический и «сермяжный» одновременно в данном случае создаёт полемическую точную картину. Надо отдать должное, несобственно-прямая речь персонажей в те годы ещё не сливалась с авторской. Сам же рассказ можно назвать удачным, если считать, что его неправдоподобно-счастливый сентиментальный сюжет имеет право на существование не в «периодике», а в той области искусства, которая называется «литературой ХХ века». А как же быть с «милостью к падшим» и «усталым» читателем, которому нужен если не «happy end», то нравственная «учёба доброты»? Для него и публиковали рассказы Людмилы Улицкой.

К чему повторять критиков, назвавших писательницу «генератором сентиментального»? В писательском «младенчестве» Улицкая поливала свои произведения любыми приторными соусами - лишь бы было больше скорбного и «жалостливого». То у старой супружеской пары нежданно родившийся гениальный сын погибнет от футбольного мяча во дворе («Счастливые»), то у молодой восточной красавицы бывшая фронтовая медсестра мужа «уведёт», дочка родится дауном, а сама героиня в расцвете своей восточной красоты заболеет раком («Дочь Бухары»), то раскрепощённая в сексуальной любви Ольга Александровна сойдёт с ума из-за измены очередного любовника (на этот раз школьника-азиата) с её дочерью («Лялин дом»). «Бедные родственники». Этим названием принято озаглавливать «ранний цикл» рассказов Людмилы Улицкой. Рассказ «Бедные родственники», претендующий на оригинальность, художественно слабый, что подчёркивает его финал, написанный в стиле плакатной публицистики советских времён: «И Ася Шафран, наша полоумная родственница, сияла». Впрочем, начало ХХ века открыло удивительную сторону массового сознания: во всех странах плакат не только понимают, но и искренне верят ему. Как бы по этому поводу не иронизировал по-английски слишком «чистоплотный» Ивлин Во. Что проще, то и «ближе сердцу», особенно «дикаря», или не слишком образованного человека. Сборник «Бедные родственники» впервые вышел за рубежом именно во Франции, с её эстетикой свободы «неправильной» красоты и… менталитетом разнонационального населения. К тому же, в одном из интервью Улицкая искренне удивилась, что её книга раскупается там, в основном, молодёжью и иностранцами, «не знающими языка Флобера».

И всё же в тот 94-й год можно было говорить о «рождении» нового оригинального писателя, желать ему творческих успехов и «новых литературных побед». Хоть впоследствии практичный новорожденный расти отказался - совсем как барабанщик Гюнтера Грасса, вот только в отличие от немецкого персонажа, оставшегося навсегда в творческом «детстве», сразу состарился в неуклюжего карлика, охваченного вполне «женским чувством»: «вместо мудрости - опытность, пресное». Не оставляя приторных сентиментальных соусов - чем позже, тем темнее - «юная» писательница превращалась в своеобразного и жёсткого публициста, показывая «свой круг» с направленной, как сказали бы раньше, «левой», едва ли не с «антигражданственной» стороны. Что воспринималось в постперестроечные годы как «духовная свобода» наравне с сексуальной «раскрепощённостью». Но, может быть, всё это «дела творческие», правдивый «монолог души»? И вслед за утопающим в роскоши создателем «Духовных од», персонажи Улицкой перед читателем, как некогда Гавриил Державин перед Екатериной, могут искренне признаться: «Таков, Фелица, я развратен». Развратен-то «новый герой» от Улицкой, само собой, развратен и душой, и телом. Вот только вздыхать по этому поводу подобно дворянину XVIII века, не собирается, оправдывая себя давними политическими, фрейдистскими обидами или… торжеством физиологии. Как говорится, что левая нога захочет, в том и права. Такую правоту можно было всегда иметь при наличии неплохого капитала, теперь у неё появилась «интеллигентная» защитница: Людмила Улицкая. Чем бы её литературное дитя не тешилось, лишь бы приходилось по вкусу полюбившей сексуальные странности публике, которой эта сторона жизни, даже с нормальной стороны, была запрещена. В таких увлечениях братья по разуму стали и взрослый бывший «советский читатель», и французский подросток. А те же «Девочки» Улицкой задолго до «Шурика» привлекали недвусмысленным «обаянием порока».

У нас в этом году «Бедных родственников» вкупе с циклом рассказов «Девочки» и повестью «Сонечка» вновь переиздали в «Эксмо», назвав «новинку» - «Бедные, злые, любимые». Заглавие точное и не лишённое двусмысленности.

Сахарный петушок фантазий

Сентиментальная «Сонечка» как бы лирически завершает «сладкие» «ранние рассказы». Особенность повести определить с первых строк легко: это «женская проза», впрочем, хорошего литературного уровня. Итак, премию Медичи получила переводчица Софи Бенеш. Но причина столь высокого внимания, разумеется, не только в художественном соавторстве, здесь требуется тема - яркая, актуальная. Да и портрет писателя в престижном «Галлимаре» случайно не повесят. Как же удалось французам разглядеть в начинающей российской писательнице настоящего интеллигента, борца? Сейчас уже не совсем понятно: борца с чем?, на каких одиноких развалинах Советского Союза? Сама Улицкая заметила: во Франции повесть привлекла тем, что «Соня - человек читающий». Действительно, везде сейчас «дефицит» на «человека читающего». Но - есть в «Сонечке» и другие фокусы почти актуальной публицистики. На мировом культурном рынке ещё пользуется спросом тема Сталинских времён в Советском Союзе. Благо, Людмила Евгеньевна любит вспоминать далёкие 50-е годы своего детства. Причём, не без обиды, хоть почти каждая семья была морально или физически «частично уничтожена» «рулевыми» нашего государства в ту эпоху. Вот и «больная», хоть и немного припорошенная временем, публицистика посвящена судьбе деклассированных героев. Это - умная - ей бы только профессорствовать - библиотекарь Сонечка и её муж, талантливейший художник в Среднеазиатском «изгнании» Советского Союза. Кстати, он высказывает на сколько «привлекательную» и популярную сейчас среди «настоящих интеллигентов», на столько и сомнительную мысль: «А что касается победы (СССР в Великой Отечественной войне - О.Р.)… мы с тобой всегда останемся в проигрыше, кто бы из людоедов ни победил». Конечно, «правильная» Сонечка пытается спорить с мужем, но автор замечает: «Подводная часть культурного айсберга была у них единой». Думается, именно проблема деклассации интеллигентов в России гораздо больше, чем «запойное» Сонечкино чтение, привлекла «жалостливых» иностранцев.

Что касается произведения как такового, то им зачитаться легко отнюдь не из-за «антигражданских намёков». В «Сонечке» удачно сделаны уловки «дамской литературы», давно «поставленные на поточное производство» за рубежом. Например, героиня должна быть счастливой, но гораздо несчастнее любой читательницы. Улицкая, начиная с портрета Сонечки, пускает в ход свои «фирменные» «подпорченные комплименты», самый «замечательный» из них - «(будущий муж) внутренне улыбался её (Сониному) чудному сходству с молодым верблюдом, терпеливым и нежным животным». В этом и фокус. Ведь каждая женщина сразу понимает: Соня, безусловно, «мила», но, глядя на себя в зеркало, видит, что она гораздо симпатичнее. Писательница не поскупилась на псевдокрасивые клише любовных романов: здесь и «женщина, освещённая изнутри подлинным светом» (а как ещё похвалить некрасивую Соню?), и лукавое «понимание» свободолюбивого художника, повидавшего и жизнь, и женщин, что жена станет «сладкой ношей для его не утруждённых семьёй плеч», и так далее. Сюжетная патифонная пластинка сменяется на «ускоренную» магнитофонную кассету, когда писательница переселяет своих героев в «богемную» и благополучную Москву. Что остаётся? Слащавая неправда. Чего стоит одна «полечка» Яся. С младенчества она воспитывалась в Детском доме и попеременно занималась то «дешёвой детской проституцией», то авантюрами. И вдруг - из уборщицы в вечерней школе, где училась, она превратилась в любовницу и любимую, «сказочную» модель художника, восклицая в его рабочем кабинете по поводу и без повода «Езус-Мария!». Получите тонну лжи. Откуда, хотя бы, взяться такому «искреннему» возгласу у бывшей детдомовки-уборщицы в атеистически «воинствующем» государстве? О финале и говорить стыдно. Яся, благодаря жене своего неожиданно скончавшегося любовника, выходит замуж «за молодого богатого француза», дочь Сони - Таня, не доучившаяся даже в вечерней школе, работает в ООН от Представительства Израиля. А сама главная героиня вновь впадает в книжный «сон» и «благодарно» ухаживает за могилой мужа: ведь он её «не бросил», когда жил с молодой любовницей, а часто приезжал «помогать»… Не повесть, а сахарный петушок на палочке. Сладкий, заманчивый сюжет, неправдоподобно-«сказочный» счастливый финал. Кому же не хочется помечтать, «но вечером, но в тишине»? Такую повесть ставить в театре занятие разумное: тут и благородные красивости характеров и сюжета, и «творческий» поворот счастливых судеб некогда бедных интеллигентов. А если всё это неглубоко и уж очень неправдоподобно, то можно и «мировую классику» вспомнить, благо, «книжные сны» главной героини позволяют.

Удивляет сама ситуация: почему более чем «среднюю» прозу Улицкой переводят во многих странах? Оставим французские совсем неопасные связи писательницы, а также её искренние восторги немецкой переводчицей: «Качество переводчика таково, что из пятнадцати вопросов, которые она мне задаёт, на десять я отвечаю легко, над тремя думаю, а три имеют такой характер, что я меняю текст». Замечательное признание. Для немецкого читателя Улицкая попросту переписывает текст, почти под диктовку переводчика, чего и не стесняется. Переводчик-то - всегда соавтор, кому неизвестно?

Спасла писательницу «продвинутая» «левая» тема. Некий «свой круг» Улицкой или плачется, впрочем, довольно сладостно и сентиментально, в добровольном «изгнании» в «сытой» Америке или Европе или очень хочет туда попасть. Начатая в «Сонечке» не совсем «гражданственная» эмигрантская мелодия развивается во всех её следующих произведениях и становится целой сонатой в «Весёлых похоронах» и «Казусе Кукоцкого». Что ж, удалось писателю-дельцу «угадать фишку», посыпались доллары - не в них «тайна ремесла». Чем кроме политики привлекают книги Людмилы Улицкой? Как и «Сонечка», «дамскими штучками». Её читатели - в основном, домохозяйки с высшим образованием, то есть, любительницы непритязательных, и, на первый взгляд, не самых вредных, знакомых с детства дешёвых полуинтеллектуальных «сладостей».

Между плитой и компьютером

Сейчас лидерами полуразвлекательного «дамского чтения» стали иронические детективы Дарьи Донцовой и такие же сомнительные в правдоподобии происходящего, но сюжетно более «хваткие» книги Александры Марининой. О сегодняшней популярной российской «версии» всегда уважаемого «исповедального любовного романа» говорить не приходится. Половые «излияния» Арбатовой или Асламовой уже отталкивают. А если образование востребовало чего-то большего, чем «грубое» развлечение детективом? Нужна ведь книга о гламуре, любви и о «правде жизни»: например, о кухне, о беременностях, а ещё о любимых русскою душою «униженных и оскорблённых». Из этих нехитрых «ингредиентов» и варит свои книжные супы Людмила Улицкая. Здесь впору вновь вспомнить недавнего кумира интеллектуальных дам - Людмилу Петрушевскую. Её ужасы современного бытия во многих рассказах и, прежде всего, в знаменитых повестях «Свой круг» и «Время ночь» доводятся до правды художественых образов, и мрачная «низовая» цветистость заставляет верить в себя. Впрочем, за последние 15 лет Петрушевская едва не потеряла своих многочисленных неглупых читателей. Причины? Кто называет её «уход» в живопись и сочинение сказок. Но, кажется, наша становящаяся с каждым днём всё более психологически подавляющая действительность требует не писателя, а развлекателя. Например, Улицкая не поражает реальными и привычными «пикниками на кладбище» на Пасху, как Петрушевская, а натужно измышляет гламурно-жа-алконьких персонажей. Авторская речь «казённая»? Ну, не играет она, как у Пелевина, в создании малоприятных «типов», которые в гротескном сюжете становятся образами. Ничего, Улицкая доказала, что и безлико-бытовой «слоган» и автора, и его персонажей «интеллигентный» читатель скушает и даже назовёт «героями» раскрашенные фигурки, вырезанные из серого картона многочисленных упаковочных коробок.

Удивительным успехом стали пользоваться у бывших и потенциальных поклонников Петрушевской более «ученические», а значит, в чём-то более «мягкие» сочинения Улицкой. Лучшее произведение Людмилы Улицкой, пожалуй, роман «Медея и её дети», написанный в 1996 году. Почти все СМИ приписывают итальянскую премию Джузеппе Арцеби повести «Сонечка», и только в прошлогоднем интервью Марине Георгадзе, помещённом на сайт «Настоящая литература. Женский род», писательница говорит, что эту награду получила «Медея». Логичнее верить самому автору. Роман обозначают как «семейную сагу». Впрочем, «тема семейная» в этом романе условная, поскольку главная героиня была бездетной вдовой, принимавшей «в гости» своих племянников, и писательница оговаривается: «Трудно сказать, какова бывает любовь к детям у бездетных женщин». Сама Медея Улицкой не только не убила, а напротив, узнав «тайну», десять лет не разговаривала с сестрой, которая родила от её мужа дочь. А «говорящим» мифологическим именем тихую женщину можно «наградить» только за то, что она происходила из таврических (понтийских) греков, и являлась «последней чистопородной» гречанкой в своей семье. Красивостей хватит на целый глянцевый журнал о путешествиях, которые обычно любят листать женщины «ради развлечения». И писательница развлекает, как может, свою немалочисленную аудиторию. Ведь главное занятие Медеи - собирательство разнообразнейших трав, чем увлечены, за редким исключением, все российские дачницы. Да и Крымский ландшафт (к природе «интеллигентная» писательница оказалась не очень внимательна) описан как нельзя «вкусно». Героиня небольшого романа «своими подошвами чувствовала благосклонность здешних мест». Просто - в рекламу путешествий по Крыму! Ещё мечтательные дамы могут узнать, что у «последней гречанки» «кухня была сложена из дикого (не просто «неотёсанного» - О.Р.) камня на манер сакли», а также познакомиться с её «распорядком дня», «турецкой варкой кофе» и прочими хозяйственными премудростями.

Характерно, что даже портрет главной героини «нарисован» писательницей не художественно. В «Медее» Улицкая впервые проявила в дальнейшем расхваленный равнодушный, внимательный к физиологическим отправлениям «писательский биологизм». Она скорпулёзно описывает не «движения души» - не хватило на них писательских способностей - а телесные «картины»: например, главная героиня «макала кусок лаваша в чахакбили, и никакой оранжевой обводки вокруг её рта не образовывалось». Своё раздражение этим медлительным натурализмом можно оправдать замечанием, что не только интеллигенты, но и более-менее воспитанные люди за едой в рот друг другу не заглядывают. А над Медеей автор «поиздевалась» и бесстилевым способом «женской позы»: «Овдовела она давно, но больше не выходила замуж, храня верность образу вдовы, который ей очень пришёлся». Во-первых, нелитературна «недописанность» фразы: «пришёлся», очевидно, «в пору» чему? Характеру, состоянию, внешности героини? Эпатаж оборванного разговора, будто автора отвлекли от варки того же кофе или супа в художественном произведении раскрывает в писателе - домохозяйку. Во-вторых, «ироничный» дамский посыл, что Медея оставалась верна своему мужу не из-за преданной любви к нему, а по причине своего пристрастия к чёрным траурным одеждам - «комплимент» не только «подпорченный», но и уже припахивающий бездуховностью.

В сюжете первого романа Улицкой нет сентиментально-«жалостливого» «перебора», если не считать самоубийства племянницы из-за измены любовника, да воспоминания о смерти мужа Медеи - ну, так на то и роман. Зато художественным стилем писательница начала пренебрегать, он стал более размытым и усреднённым, появились «необязательные», ничего не говорящие фразы. Придумались новые «крючки» на «массового читателя»: якобы эпатажные (поскольку опубликованные) разговоры героинь о менструации и «малоудачных сексуальных опытах». В «биолога» Улицкая превращалась попросту потому, что большие книги писать ей, наверное, было для чего-то нужно, а психологического портрета создать она не могла. Эти творческие «преимущества» Людмилы Улицкой в её больших романах «Казус Кукоцкого» и «Искренне ваш Шурик» будут раздуты, как мыльный пузырь.

Но как раз «Медея и её дети» с художественной стороны заслуживает внимания. Только в этом произведении писательница демонстрирует свою индивидуальную поэтику, по характеру близкую примитивизму наивного искусства. К тому же, одной из племянниц Медеи Улицкая «подкинула» в карман свои искренние верлибры. После этого романа писательница почему-то окончательно порвёт с делами духовными в своей прозе. Остаётся добавить, что «счастливый финал» для автора - вновь «эмигрировать» талантливых и юных отпрысков семьи. Так подтверждается их ум и «настоящая» интеллигентность.

«Географическая сага» - повесть «Весёлые похороны» на год старше «Медеи». Она закончена в 1997 году. Место написания повести заманчивое: «Нью-Йорк - Москва - Мон-Нуар», и тема суперсовременная: «Похороны» посвящены российским эмигрантам в Америке. В этой повести Людмила Улицкая вновь доказывает возможность существования домохозяйки в современной «серьёзной литературе». Усреднённый стиль, соединивший канцеляриты и обывательскую безликую речь, показал себя с первого предложения «Весёлых похорон»: «Жара стояла страшная, влажность стопроцентная». В творчестве автора появилась натуралистичная деловитость. Не будем останавливаться на описании «женских проблем» в жару, «опрелостях» и «лифчиках». Людмила Евгеньевна уже даёт напутствие будущим «беженцам» за рубеж: «Умение ходить по проволоке очень полезно для эмигранта». И подтверждает своё мнение яркой иллюстрацией: «Ирина Пирсон, в прошлом цирковая акробатка, а ныне дорогостоящий адвокат (что отнюдь не означает: талантливый и профессиональный - О.Р.), сверкала художественно подбритым лобком и совершенно новой грудью, сделанной (…) ничуть не хуже старой», поскольку для этого «счастья» «зубами, когтями» «вырывала» «дорогостоящую американскую профессию». Тут стоит вспомнить «хвалебное» замечание одного критика, что «среди героев (Улицкой) нет ни одного реально существовавшего человека, но кажется, что кого-то из них ты точно видел, встречал в компании». Действительно, писательница буквально «коллекционирует» точные детали и создаёт из них целую буффонаду, обычно неправдоподобную, зато «на свой вкус». Некий лиризм, за который принято хвалить это произведение, отразился лишь в эпизодами проскальзывающем «эмигрантском одиночестве» и в ожидании - всё объёмное повествование - смерти главного героя. Однако какая может быть «лирика», если «интеллигентные» персонажи Улицкой на похоронах своего друга или родственника «с горя» устраивают развесёлые песни и пляски, вспоминая - одну на всех - «советскую молодость»? Сомнительная «любовь ближних». Если не считать, что жизненное самоутверждение, конечно, является самым главным для «биолога» Улицкой. После «похорон» духовности становится понятно: её новые персонажи будут людьми «вне морали». Но что объединяет «Медею» и «Похороны»? У образов этих «больших произведений» нет психологического «объёма», зато в авторском повествовании появились удачные бытовые сцены и временами увлекательные истории семей, вспоминаемые, очевидно, при взгляде на старый фотоальбом. Где-то между плитой и компьютером. Вот на таких несложных «слагаемых успеха» можно сложить и большие романы, возведённые простодушными читателями, очень желающими называться «интеллигентами», в «эпос» нашего времени.

Казус «биологического» эпоса

Букеровский «Казус Кукоцкого» уважать себя заставил размахом «левой» публицистической полемики, которую писательница не слишком умело, но с усердием вставила в небольшие жизненные периоды и долгие диалоги героев. Здесь, по наблюдению «Книжного обозрения», и «гонения на буржуазную (медицинскую - О.Р.) науку», и «сталинская охота на врачей-убийц», и репрессии, направленные на уничтожение самых талантливых, честных, сильных и трудолюбивых личностей. Политическая полемика почти столетней давности удалась на славу. Другое дело, её «казусное» положение. По большому счёту, историческая картина романа заменена горланистой публицистикой, но такой удачной, «актуальной» и приятной для зарубежных читателей! Любопытно описан и «Божий дар» главного героя, который видел души эмбрионов - «голубые облачка». Жаль, что эта лирико-духовная находка принадлежит не самой писательнице, а христианскому фольклору северных областей России. Если быть более точными, то души неродившихся или усопших людей считаются там «голубыми звёздочками». Но когда эта звёздочка прикрыта туманом или облаком? У Улицкой получилась более «реальная» с визуальной стороны картина. Конечно, автор имеет право и на публицистику, и на использование опосредованных народных духовных легенд в романе. Всё это только украшает произведение, а если читатели не знают первоисточник, так это их интеллектуальная беда.

Публицистом в своём романе Людмила Улицкая выступила активным, злободневным, хоть тема её полемики давно «открыта» и поощряется для «битья»: как-никак Сталинские времена. Сработал и другой механизм «массового воздействия». Это некогда заказываемый государством «профессиональный роман». Соскучился наш читатель по «гимну профессии» старых советских времён. Впрочем, с первых строк для него создают иллюзию, что «Казус Кукоцкого» - некий привычный исторический роман «лёгкого потребления», написанный соответствующим газетно-безликим стилем: «С конца семнадцатого века все предки Павла Алексеевича Кукоцкого по мужской линии были медиками». Далее можно повосхищаться «благородными дворянами», учредившими в России первые «медицинские школы». Понегодовать на «большевиков», которые «уже продемонстрировали, что человеческая жизнь, за которую привыкли бороться эти прогнившие интеллигенты, копейки не стоит». Ещё лет 20 назад механизм оставался тем же самым, только «большевики» были бы заменены на «беляков», а «прогнившие интеллигенты» на «простых людей».

Публицистический напор у Улицкой гораздо сильнее писательского мастерства, о котором говорить странно, потому что иногда на одно авторское предложение приходится более пяти лексических неудач, (к сожалению, объёмы статьи не позволяют процитировать эти фразы). Что ж поделать, если наши читающие даже интеллигентные граждане не могут расстаться с любовью к политической пропаганде и «искусству плаката»? Наверное, редактировать текст, чем и занимаются иностранные переводчики, и выпускать «Казус Кукоцкого» большими «скармливаемыми» тиражами.

Как проявляет себя Улицкая - писатель, не публицист, в своём романе, удостоенном одной из «самых больших» литературных премий России? Слабо. Даже очень. Речь о романе как таковом идти не может, поскольку его фактически нет. Герои описаны однобоко, писательница показывает их как бы в профиль: с одной стороны. За профилем нарисованных персонажей - пустая картонка. Соответственно, характеры подобных героев не могут ни изменяться, ни развиваться в ходе романа, исключая, таким образом, существование сюжета. Что его заменяет? Бытописание. Жизнь героев напоминает тусклый серый сон, расцвеченный (по всем правилам сна) неожиданными для них поступками. Писательница, как и в первых рассказах, упорно фантазирует, выдавая свои «сны» за некое «житие» интеллигенции ХХ века. Первоначальное заглавие: «Путешествие в седьмую сторону света» (фантазий?) вполне соответствовало повествованию. В чём состоит сам «казус» доктора с неуклюже-ироничной фамилией Кукоцкий? От рождения наделённый Божьим даром врача-гинеколога в «нищие» военные и послевоенные годы он (совсем как Советское Правительство) впадает в страшное «беснование», везде ратуя «об общественной пользе абортов». И не только потому, что после таких подпольных операций многие женщины умирали, а поскольку считал детей, родившихся в бедных, особенно многодетных семьях - «лишними». По его мнению, в послевоенном государстве они могли вырасти только ворами, проститутками и прочим пополнением тюрем. Стоп. А как же личностный подход к каждому человеку? Православие, наконец, великая русская литература, учившая любить и жалеть «лишних людей», мечтать об их раскаянии и восстановлении в образе человека? В этом и «казус». Бросилась же счастливая Анна Каренина под поезд только потому, что автор вознамерился оправдать библейское: «Мне отмщение, и Аз воздам». С талантом Кукоцкого проще: он врач, значит, немного «в стороне» от морали, поскольку лечить приходится и «плохих», и «хороших» людей. И «воздаяние» получает своеобразное: женится на спасённой им после неудачного аборта пациентке, уже лишённой половых органов. Секс - а это один из главных «китов» современной писательницы Улицкой - сначала даже происходит, а потом… После слов «ты - не женщина», лишённая полового вожделения, но не души, бедная Елена Георгиевна сходит с ума, а Кукоцкий постепенно спивается. Собственно, весь этот «казусный» роман худо-бедно, но за счёт духовных переживаний героев ещё существует в первой и - эпизодами - в третьей части. Вторую писательница заполняет «бредом» Елены Георгиевны. Постмодернизм Улицкой иначе не назовёшь. Главные герои сна её сумасшедшей: бритый Маяковский и Иудей художественно необоснованны. Если в фантазиях Улицкой неудачливый в личной жизни поэт проассоциировался с доктором, «продвинуто» выступающим за необходимость абортов, то читатель не виноват. «Семейная сага» от Людмилы Улицкой вновь оказалась сильно «подпорченной»: у Кукоцкого нет своих детей, только две приёмные дочери и неполноценная женщина-жена. Не семья, а некий жалкий «коллектив», убогая «ячейка общества». Любовь, полноценные половые и родственные отношения постосоветской писательницей исключаются. Тогда зачем соглашаться с комплиментом критиков об очередном романе, что он - «семейная сага»? Другая тема вызывает у Людмилы Евгеньевны протест. В январе этого года она сказала в интервью для «Книжного обозрения»: «Некоторые простодушные читатели считают, что я написала роман об абортах. Нет, конечно. Я написала роман о свободе». Кто же хочет, чтобы его романы воспринимались с одной «озабоченной» стороны? Тем не менее, художественно «пользу абортов» Улицкая обосновать попыталась образом Томочки. Взяли интеллигентные Кукоцкие на воспитание осиротевшую дочь дворничихи, а она то «жирные сирени» вышивала (что Улицкая считает признаком «низкой натуры»), то сестра Таня из-за неё почему-то музыкой заниматься бросила (хоть Томе её занятия, кажется, были глубоко безразличны, зато оправдание подростковой лени придуманной ложной честностью удалось). То, в отличие от Тани, осталась жить с её сумасшедшей мамой Еленой Георгиевной. Правда, засадила свою добрейшую мачеху-старушку в подвал, да ещё на стул с вырезанной в сиденье дыркой. Довольно затейливое доказательство «низости натуры»: не дочь дворничихи, а какой-то униженный Маркиз де Сад. Вот такая получилась жертва несделанного аборта.

То ли дело Таня, по отношению к ней писательница и имела в виду, прежде всего, слово «свобода». «Взрослая» жизнь героини пришлась уже не на 50-е годы, поэтому пластинка сменилась магнитофонной лентой «века скоростей», и, что называется, пошло-поехало. Таня, самоутверждаясь, бросила работу и учёбу и просто-таки впала в «блуд яростный». Занимаясь сексом почти со всеми встречающимися ей молодыми особями мужского пола (сластолюбивый профессор Гансовский почему-то вызвал отвращение), забеременела от одного брата Гольдберга, вышла замуж за другого, «чтобы спасти от армии» (замечательный патриотизм по-современному), а под конец беременности осталась с музыкантом: богема всё-таки. При этом она успела поработать ученицей «ювелирши Вики-Козы». Не самое «бедное», прямо скажем, занятие, да и «творческое». Вообще «столбовые интеллигенты» Улицкой обладают редкой холопской практичностью и жизнеспособностью. В начале романа мать Кукоцкого, «избалованная и капризная» Эва Казимировна сумела не просто распродать с убытком оставшееся «состояние» или быть обманутой вороватыми покупателями бедных 20-х - 30-х годов, а практично «расторговывать на толкучке свои несметные сундуки». Танюша достойно «продолжила род» приёмного отца: упросила бывшую любовницу музыканта - балерину Полуэктову надеть сделанные ею дешёвые безделушки, чем обеспечила своей коммерции мощную рекламу «в кругах питерского бомонда». «Неприспособленная», добродушнейшая получилась «ошеломлённая и ошельмованная интеллигенция». Её создательницу можно «похвалить» и за клишированные, любимые массовой публикой «узнаваемые» образы. Например, полковник если и любит балерину, то только «ожившим низом», или кавказец «Гарик (…) считал своим священным долгом отдолбить всех толстогрудых блондинок и при этом боготворил свою умную и учёную жену с кандидатской степенью и нулевым бюстгальтером». Просто откровения «жёлтой прессы», хоть писать Людмила Евгеньевна старалась: как начала, так и закончила роман «порядочно»: «уплотнением интеллигенции».

Очередную недосемейную сагу Людмилы Улицкой «Искренне ваш Шурик» принято называть «романом биологическим». Что правда, то правда, её последнее большое произведение и не претендует на термин «художественно-психологическое», поскольку до такого, в общем-то привычного для России уровня прозы, писательских сил и способностей у литературной домохозяйки не хватило. К тому же, зачем подобная «роскошь» в современной культуре, если можно, сведя все чувства и поступки героев к генетике, создать себе имидж «нового» писателя-биолога. Души у последних героев писательницы, как облачка, растаяли окончательно. Остались одни рефлексы. Оказывается, такая писательская позиция сейчас как никогда «важна и нужна», ведь получившаяся книжка - удобнейшая вещь в общественном использовании: «хочу быть кошкою, хочу быть собачкою», в общем, с кем хочу, как хочу и где хочу гажу. А если вы «о морали-порядочности», то это - в далёкие шестидесятые. Сейчас главная литературная «интеллигентка» России не хуже Кашпировского с Чумаком убеждает в исключительной власти животного в духовном и физическом состоянии человека. Странно только, что такой «роман» написала Людмила Улицкая, в 2002 году заявившая о себе в СМИ как… духовная ученица Александра Меня. Что ж, массовая культура требует за последнее время от «книжника-фарисея» и лжедуховности, и лжеинтеллекта, и оправдания не самых привлекательных поступков. Улицкая подчинила все запросы нашего новокапиталистического общества биологии. «Картина жизни» вышла не из красивых и даже не из любопытных. Кто же он, новый «коммерческий» «герой нашего времени»? Искренне на всё рефлексирующий «положительный» (если верить газетной и журнальной критике) Шурик. По замечанию Улицкой, все «моральные реакции происходили в нём на каком-то физиологическом уровне». Неустанно совокупляющийся с женщинами - он не сладострастник, поскольку делает это на почве «жалости» и, разумеется, скучая. «Любит» он физически и библиотекаршу-инвалида тоже и из жалости, и для того, чтобы не выгнали с работы, и можно было продолжать «кормить» бедную маму. Нет. Он не садист и не сребролюбец, Шурик - незлобное человекообразное животное. А причина тому, по Улицкой, его не совсем полноценная семья. Мальчик рос без отца, зато были два фрейдистски «ширококрылых ангела детства»: мама и бабушка. Писательница генетически затейливо объясняет даже интеллектуальные пристрастия: «Когда Шурик решил поступать на филфак, на романо-германское отделение, (у него) сработала гипнопедия». И духовность, она тоже в «биологическом коде» заложена: маму Шурик любит «генетически»: «лёгкой библейской покорностью родителям», не задумываясь, проводя с ней все вечера своей жизни. Характер этого персонажа обуславливается только физиологически. Эмбрионом он в животе матери «двигался плавно, без грубостей», а, едва появившись на свет, удивил её «немедленно вспрянувшим, очень неделикатным и непропорциональным детородным членом». «Лицо» его несостоявшейся половой любви - деловой и умной Лили, эмигрировавшей с родителями в Израиль, видно… по «короткой белой кожаной юбочке» и «тугим створочкам» влагалища.

Кроме подобных «вульгарностей» Людмила Евгеньевна старательно выписывала в «романе» музыкально-театральную-купеческую «историю семьи», оригинальнейшие бабушкины воспоминания, сцены и детали быта интеллигентных семей - чего стоит главная семейная реликвия: нечищенная старинная серебряная сахарница! Жаль, что все эти «сахарности», сюжетом из-за отсутствия душ у героев быть не могут. Впрочем, сама эстетика романа соответствует его содержанию. Писательница «тонко» шутит по поводу «бабушкиных времён»: «когда «Красные рыбы» (Матисса - О.Р.) были ещё икрой замыслов»… Назвать последнее книготворение Людмилы Улицкой литературным произведением можно с очень и очень большой натяжкой, «биологическим» - подавно. Вот и приходится автору считать своего искреннего «Шурика» «последним романом».

Да и о чём писать? Подобный биологический «эпос» о рефлексирующих существах давно создал академик Павлов, а вот о тех, кто должен быть наделён «голубыми облачками»-душами, кажется, сочинять Улицкой «в рамках» коммерческого многокнижья трудно, рассказы, и те месяцами пишутся. Но дело, конечно, не в физических способностях автора, а в его творческом зрении. За годы своей писательской деятельности Улицкая почему-то разучилась (или никогда не умела, а только придумывала с относительным успехом) живые лица за половыми органами и одеждой: супермодной или суперстарой. Если «продвинутый» нрав Лили из «Шурика» обозначается писательницей модной юбкой, то тихий, терпеливый, интеллигентнейший характер докторши Анны Фёдоровны из рассказа «Пиковая Дама» - «костюмами, которые она носила со студенческих лет».

В относительно «новых» рассказах Людмила Улицкая осталась верна себе: строка за строкой - сладчайшая, жалостливая неправда. Главное, читать на ночь и не останавливаться. Иначе автору захочется задать много неинтеллигентных вопросов «по существу». Например, как у докторши-пенсионерки за несколько десятков лет не протёрлись студенческие костюмы? Да и на многие другие «загадки», уже касающиеся внутренней жизни героев, автору надо бы ответить. Художественный мир рассказов Улицкой вознёсся до некой прибедняющейся, агрессивной в своих жалобах ярмарки лицемерия. При этом надо заметить, на фоне её ранних произведений и романов в выигрышном положении оказываются её «последние» рассказы. Лучшие из них, пожалуй, «Цю-юрих», «Зверь», «Пиковая Дама». Появились сюжеты, появился ещё довольно зыбкий, но собственный стиль. Стиль этот, правда, стёрт в разгворно-публицистической безликости, «житие» интеллигенции под бесконечное заунывное авторское прибеднение становится почти пародийным. Зато «женское счастье» теперь - не «свободный художник», как в «Сонечке», а «полненький загорелый швейцарец». И таксист оказывается «молодым парнем» с невостребованным «дипломом театрального института». Впрочем, все эти и многие другие «открытия» были сделаны в далёкие 80-е - 90-е годы, а сейчас… вспоминается фраза из «Пиковой Дамы» Улицкой: «Господи, как это скучно!» И всё-таки не хочется, чтобы фрейдистские, сребролюбивые и другие неприличные» эмоции своим лёгким всплыванием «украшали» пока не самую засорённую реку русской культуры.

Размещено на Allbest.ru