Аксиологические особенности диалога в системе "советский быт – русская культура" на примере повести Сергея Довлатова "Заповедник"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Аксиологические особенности диалога в системе «советский быт - русская культура» на примере повести Сергея Довлатова «Заповедник»

Сергей Донатович Довлатов - известный прозаик и журналист, заметный представитель третьей волны русской эмиграции. Единственный писатель, поставивший для самого себя довольно странную задачу - писать так, чтобы слова во всех предложениях обязательно начинались с разных букв. (И если, кстати, вы будете внимательно читать его произведения, то поймете, что ему это удалось). Писатель, чей легкий и приятный слог без всяческих замысловатых эпитетов и метафор сделал возможным перевод его книг практически на любой язык. Очевидно, еще и по этой причине произведения Довлатова теперь переведены на многие иностранные языки и известны едва ли не всему миру.

Критика творчества Сергея Донатовича весьма противоречива. В одних статьях его именуют «литературным поденщиком» и «лагерным вертухаем», а его произведения - «прозой плебеев»; иные же искренне восхищаются его личностью и боготворят незаурядный ум и писательский талант. Мы не будем выяснять, кто здесь прав, а кто - нет, и перейдем к непосредственному предмету нашего анализа - «Заповеднику».

Сюжет повести отличается изрядной долей автобиографичности - ведь самому писателю, как и главному герою «Заповедника», тоже доводилось работать в Пушкинских горах. Автобиографичность - вообще характерная черта довлатовских произведений. Предпочитая быть искренним со своими читателями, он старался писать о том, что видел, знал и переживал сам - отсюда и эта притягательная простота повествования. Его произведения не претендуют на правдоподобие, поскольку уже априори являются частью описываемой в ней жизни, находятся внутри нее.

В сюжете «Заповедника» мы наблюдаем проблематику сразу двух литературных традиций - реалистической и романтической. Первая вполне очевидна: непростые взаимоотношения человека с окружающей его средой, представленные через описание советского быта безо всяких прикрас. Вторая - сложнее, она обнаруживается постепенно и являет собой жизненную драму обреченного на вечное непонимание творца, загнанного в рамки унылой системы. На протяжении всего повествования главный герой отчаянно пытается выбраться из этого бесконечного круга, встречает людей, в чем-то подобных себе, но так и не может найти того, кто бы полностью понял его и разделил образ его мыслей.

«Заповедник» - это, по сути… фальшивка. Фальшивка, подобная картонным декорациям в театре - тщательно построенным, но готовым развалиться при любом неосторожном движении. Так и тут: шаг вправо, шаг влево - и все, иллюзия разрушена, миф о настоящем Пушкине развеян. События в жизни главного героя повести, писателя Алиханова, разворачиваются на фоне типично русского пейзажа, в месте, где некогда обитал сам классик русской литературы - казалось бы, что здесь не так? Увы, это можно понять лишь при ближайшем соприкосновении с жизнью Заповедника. Так, главный герой несколько недоумевает, обнаружив, что многие экспонаты в нем - фальшивы, но работников музея это не особенно тревожит. Об этом можно судить хотя бы по ответу на закономерный вопрос Алиханова к хранительнице Виктории Альбертовне:

- Какие экспонаты музея подлинные?

- А разве это важно?

Вместо портрета Ганнибала они вешают генерала Закомельского, да еще имеют наглость возмущаться, когда кто-то начинает сомневаться (что бывает в этом месте крайне редко). «Да какая разница - Ганнибал, Закомельский… Туристы желают видеть Ганнибала. Они за это деньги платят». донатович повесть заповедник советский

Фальшью экспонатов дело вовсе не ограничивается. Ею пропитаны и все обитатели Заповедника, стремящиеся как можно больше «выжать» из главного его продукта - Пушкина. Любовь к нему стала чем-то вроде «ходовой валюты», как верно выразился в повести герой Довлатова. А если ты любишь его не так, как все остальные - то бишь, не тусклыми и выученными назубок фразами, то ты - определенно «фальшивомонетчик». И к своим рассуждениям о любви к Пушкину в обязательном порядке необходимо добавлять: «Пушкин не только великий поэт, но и великий гражданин…».

То есть, осуществляется своего рода понятийная подмена: Пушкин якобы находится повсюду, им «дышит каждая веточка, каждая травинка» Заповедника. В действительности же Заповедник - единственное место во всем мире, где Пушкина как раз-таки нет и быть не может. Тем больше раздражает Алиханова этот нелепый маскарад, изображения «великого поэта и гражданина», встречающиеся едва ли не на каждом шагу, бакенбарды всевозможных форм и размеров у обитателей Заповедника, которые якобы должны подчеркнуть их сходство с Пушкиным. Разочарование героя усугубляется осознанием того факта, что эта «подмена понятий» не исчерпывается одним Заповедником, из которого можно просто уехать. Она - везде, в самом советском быте, в советской идеологии. А сбежать от него уже куда труднее.

Борется ли герой Довлатова с советской властью? О нет, зачем же. Но он ее и не принимает. Он не верит в возможность как-либо улучшить человеческую ситуацию, а потому единственное, что он может сделать - это относиться к ней как к определенной разновидности абсурда. Неизменный сарказм и местами даже ядовитая ирония - вот единственные помощники Алиханова в этом странном противостоянии. «Мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда».

Отчасти по этой причине герой «Заповедника» и тянется к местным алкашам-аристократам, спившейся интеллигенции, которая по своему духу и образу мыслей ему куда как ближе, нежели пресные обитатели музея. В довлатовской прозе такие типажи, по сути, выполняют ту же роль, что и благородные разбойники у Пушкина. Непокорные и дикие, как сорняки, они совершенно бесполезны для советского «правильного» общества, и как раз поэтому - свободны. Им нет нужды кем-то казаться, и они всегда верны самим себе - хотя бы потому, что, кроме как собой, им и быть-то некем.

Некоторые из таких персонажей повести настолько неординарны и алогичны в своих поступках и суждениях, что читателю даже к концу произведения так и не удается составить о них какого-то определенного мнения. Взять, к примеру, безнадежного пьяницу Михаила Ивановича, у которого Алиханов снимает комнату. Несмотря на всеобщее порицание его образа жизни, писатель искренне восхищается им: «Это был широкоплечий, статный человек. Даже рваная, грязная одежда не могла его по-настоящему изуродовать. Бурое лицо, худые мощные ключицы под распахнутой сорочкой, упругий четкий шаг… Я невольно им любовался».

Достаточно интересен Алиханову и несколько безумный фотограф Валера Марков, чей бессвязный и экспрессивный бред иной раз можно было принять за отсутствие всякого рассудка. Его можно было назвать «сочувствующим диссидентом», которому, как и Алиханову, безусловно, было скучно и тесно в узких рамках пушкинского заповедника с его пресными обитателями. И единственный выход, который находят герои во всем этом - пьянство. Буйное и беспросветное, позволяющее хоть на время выключиться из ужасающей действительности.

На этой ноте и завершается повесть - герой напивается до беспамятства в собственной квартире, куда беспрестанно ломится милиция. Ведь действительно, тунеядство - какой непростительный грех… Советский человек непременно должен трудиться на благо общества, советскому человеку грустить не положено.

Финал повести - открытый. Но он, пожалуй, в объяснениях как раз и не нуждается…

Размещено на Allbest.ru