Текстуальный мир рассказчика в нетипичном повествовании

Размещено на http://www.allbest.ru/

ТЕКСТУАЛЬНЫЙ МИР РАССКАЗЧИКА В НЕТИПИЧНОМ ПОВЕСТВОВАНИИ

Кудряшов Игорь Александрович

Саленко Алина Романовна

ФГАОУ ВО «Южный федеральный университет», доктор филологический наук, профессор, кафедра теории языка и русского языка

ФГАОУ ВО «Южный федеральный университет», магистрант первого года обучения, кафедра теории языка и русского языка

Аннотация

В статье определяется сущность нетипичного повествования и рассказчика, устанавливаются типологические черты, которыми характеризуется нетипичный рассказчик. На материале романа К. Кизи «Пролетая над гнездом кукушки» исследуется текстуальный мир нетипичного рассказчика.

Ключевые слова: воображение, имплицируемый автор, лиминальное состояние, мифологизированная картина мира, нетипичное повествование, нетипичный рассказчик, память.

В монографии «Риторика художественной литературы» Вейн Бут впервые вводит в сферу критического анализа повествования понятия типичного и нетипичного рассказчика. Понятие типичности воплощения событий, фактов, явлений, согласно мнению исследователя, оптимально определяется в терминах взаимоотношений между повествованием и имплицируемым автором, под которыми понимается «не только извлекаемый смысл, но также эмоциональное содержание образов персонажей», «читательское интуитивное осознание целостного художественного текста» [1, p. 73].

Другими словами, в творческом процессе автор порождает не столько идеального, «безликого» человека, сколько предполагаемую, гипотетическую версию себя. Автор может делать попытки оставаться безликим в канве порождаемого текста, однако, читатель неизбежно конструирует образ субъекта повествования, полагаясь на творческую манеру письма, и этот образ наполняется определенными ценностными характеристиками как своеобразная читательская реакция на эксплицируемые скрытые смыслы и сигналы, глубинную семантику персонажной зоны.

С учетом всей совокупности текстов, порожденных конкретным субъектом, можно говорить о множестве - возможно - разрозненных образов имплицируемого автора, проявляющихся в текстах: каждый из текстов будет преимущественно содержать уникальную версию авторского «Я», не всегда совпадающую с «Я» реальным. Имплицируемый автор, в свою очередь, может намеренно и систематически «искажать» образ реального создателя художественного текста, наполняя текущее повествование неординарными персонажами и событиями, в которые эти персонажи вовлекаются, устанавливать собственные нормы концептуально-прагматической организации повествования.

При этом образ реального автора потенциально проявляется в ироническом комментировании ценностных установок и поступков как отдельных персонажей, так имплицируемого автора. В этой связи полагаем, что художественное повествование предстает сферой виртуального (боксерского?) поединка имплицируемого и реального автора за право быть - в понимании М.М. Бахтина - услышанным читателем, предстающим своего рода зрителем этого неизбежного состязательства. Конкретное повествование, как правило, требует от читателя признания особого формата своего восприятия, некоторого видения (или контрастирующих видений) действительности сквозь призму воображения и на основе размежевания образов имплицируемого и реального рассказчиков. Реальный автор, фактически, утверждает: мы собой представляем то, что о себе воображаем, объективация нашего существования определяется нашим воображением себя.

Не без влияния указанного изыскания В. Бута в современной теории текста, нарротологии проводится многомерный анализ нетипичного повествования, как в терминах имплицируемого автора, так и с учетом других текстовых категорий [2; 3]. Проблема интерпретации повествования предполагает разграничение типичного и нетипичного рассказчика. Типичный рассказчик - это субъект, повествование и комментарии которого читатель воспринимает в качестве неопровержимой и непреклонной истины, нетипичный рассказчик, напротив, порождает читательские сомнения в достоверности излагаемых событий. Вне всяких сомнений, повествования могут проявлять разную степень нетипичности [4, p. 100].

Уильям Ф. Ригган выдвигает мнение, согласно которому всякое повествование, которое ведется от первого лица, является нетипичным. При перволичностном формате повествования рассказчик выстраивает последовательность событий, фактов и явлений в соответствии с собственным видением. Развитие событий, фактически, не совпадает с их протеканием в реальной действительности, поступки персонажей наделяются субъективными мотивами [5, p. 19-20]. В концепции данного исследователя понятие нетипичности оказывается применимым не только к рассказчикам, ведущим повествование от первого лица о своих жизненных перипетиях, но и охватывает случаи ведения повествования рассказчиком-наблюдателем о событиях и фактах из жизни неординарных личностей. В процессе воссоздания хроники событий подобный рассказчик не в состоянии проникнуть во внутреннюю сферу объекта повествования, а поэтому приписывает ему собственную версию видения действительности [5, p. 22].

В нетипичном повествовании субъективное изложение событий вызывает у имплицируемого автора подозрения относительно действительных намерений рассказчика. Сам акт рассказывания подрывает основы достоверности: читатель, извлекая информация «между строк», приходит к мнению, что события и персонажи, вовлеченные в эти события, в действительности обладали совсем другим характером и мотивами, что заставляет его усомниться в истинности излагаемого [6, p. 233].

Другими словами, нетипичный рассказчик порождает такие текстуальные миры, которые, по существу, не имеют ничего общего с реальным миром читателей. При этом сам рассказчик:

· предстает маргинализованным представителем общества в силу (мнимой) физической и/ или ментальной ущербности;

· стремится осознать свое «Я» и место в объективной реальности;

· испытывает глубокую травму как результат наследия прошлого;

· находится в пограничье между двумя непересекающимися мирами (социальными, этническими) или психологическими (психическими) состояниями;

· поддерживает тесные отношения с другим персонажем-наставником или стремится к установлению этих отношений.

Так, в романе К. Кизи «Полет над гнездом кукушки» [7] подобными характеристиками обладает рассказчик-наблюдатель сын индейского вождя Бромден, который ведет повествование от первого лица, будучи пациентом психиатрической клиники, обитателем убежища от «нормальной» Америки. Бромден воображает свое «Я» и внешнюю действительность в терминах мифологической картины мира своего индейского наследия, которая не соответствует нормам доминирующей в обществе культуры. В сферу повествования рассказчика попадает события, связанные с безуспешным бунтом другого пациента клиники, мелкого уголовника Рэндла Патрика Макмерфи, против авторитарного бюрократического порядка, поддерживаемого медсестрой Гнусен. Макмерфи удается временно заразить пациентов идеей свободы, но бунт подавлен и мятежнику делают лоботомию, превращающей его в «овоща».

Бромден априорно является нетипичным рассказчиком, скрывающимся под образом глухонемого и неприметного психически нездорового человека. Мнимая немота и глухота дают ему безграничный доступ к тем разговорам, которые слышатся вокруг, наделяют его перспективой стать рассказчиком, поскольку он беспрепятственно воспринимает то, что другие не имеют возможности видеть и слышать. Для читателя подобная жизненная позиция может означать то, что Бромден на самом деле психически не полноценный человек. Исходя из перспективы индейца, активное воображение - необходимый инструмент существования. А поэтому повествование, осуществляемое рассказчиком, предстает аудиовизуальным озарением субъекта, который всячески стремится избежать трагедии «невыдуманной» жизни.

В камерном мире клиники он не совершает каких-либо судьбоносных действий, которые бы повлияли на конструктивное преобразование его характера, занимает созерцательную позицию. Однако паранойя рассказчика является мнимой, в смысловом плане интерпретируется читателем как способ добровольного отказа от возможности взять на себя ответственность за собственную жизнь. Рассказчик лишь скрывается под параноидальной маской, умело пользуется ею в нужный момент. Роман завершается двумя важными для его понимания событиями: из сострадания Бромден совершает над Макмерфи акт удушения и убегает из клиники. Переход рассказчика от исключительно созерцательной позиции к решительным действиям служит яркой иллюстрацией движения сюжета от неведения своего «Я» - к его осознанию. Бромден добровольно и решительно отказывается от статуса нетипичного рассказчика, обитающего в замкнутом мире психиатрической клиники, чтобы стать потенциально свободным субъектом открытого внешнего мира, обрести ментальную и физическую независимость, избавившись от психологической травмы прошлого.

Нетипичная повествовательная техника, которая задействуется К. Кизи в исследуемом романе, фактически, предстает наглядной иллюстрацией того, что антрополог В. Тёрнер, анализируя символический смысл человеческих поступков, называет «социальной драмой» [8], разразившейся в американском обществе в 1960-70 гг. прошлого столетия (в период, когда и создавался роман «Пролетая над гнездом кукушки»). В. Тёрнер исследует, как социальные действия приобретают драматическую форму в сознании людей (и актёров) с опорой на «метафоры и парадигмы». Парадигмы «активируются через явное обучение и неявное обобщение социального опыта», а в конфликтных обстоятельствах порождают новые формы метафор, отражающих социальную обеспокоенность.

Напряженные периоды социальной драмы возникают, когда общество находится в состоянии «ни то ни се и между», которое определяется как «лиминальность». Находясь в лиминальном состоянии, индивид обнаруживает себя за гранью личной и общественной позиции, формулирует альтернативные социальные установки, поощряет других признать формулируемую инновацию. В подобные периоды возникает потребность не только в инновациях, но и в подтверждении «корневых парадигм» (актуальных духовных и философских ценностей), наполнении их иным значением и смыслами.

Будучи нетипичным повествователем, Бромден придерживается логики образного рассказывания, типичной для индейской картины мира, манипулирует различными дискурсивными регистрами, вспоминает события и факты прошлого, отражает мнения, некогда выраженные другим персонажам. Однако повествование ведется им в настоящем времени, как будто все действия разворачиваются во времени в данный момент, являются одновременными и, следовательно, сосуществуют в текущей темпоральной плоскости. Время от времени рассказчик проявляет вездесущность, дословно цитирует речь других, отрешенно наблюдая, но не участвуя в тех событиях, которые он непосредственно освещает. Более того, иногда утрачивая ориентиры настоящего времени, он предается галлюцинациям, вводя в повествование яркие и эксцентричные образы.

Манера и модель повествования, которая задействуется в тексте романа, при первом приближении создает впечатление у читателя, что Бромден на самом деле подвержен безумию. Но при втором приближении читатель понимает, что рассказчик имитирует это состояние, а его молчание является способом выживания и осознания своей мощи в тех обстоятельствах, в которых он по воле судьбы оказался. Сам рассказчик признает: `I'm cagey enough to fool them that much if my being half Indian ever helped me in any way in this dirty life, it helped me being cagey, helped me all these years' [7, p. 4], осознает следующий парадокс: `I had to keep on acting deaf if I wanted to hear at all' [7, p. 179]. Бромден обретает контроль над своим окружением и повествованием с опорой на этнические стереотипы и преодоление ненависти к себе, которую он впервые испытал еще в детстве, когда его, бывало, никто не хотел слушать, если он начинал говорить что-то.

Наблюдения рассказчика можно рассматривать как образные размышления индейца, впитавшего в себя мифологическую картину мира. В сознании Бромдена факты «холодного» неопровержимого логического мышления не в состоянии разрушить мифологические стереотипы. Описывая повседневную жизнь психиатрической клиники, рассказчик прибегает к мифологизированному языку. Не имеющая ничего общего с объективной действительностью, его аллегория реальности предстает исключительно механической. Взаимоотношения Бромдена с «Комбинатом», сущностью, которая унифицирует индивидов в целях продвижения своих корпоративных интересов, механизмом, который бичует, рубит, зачищает всех, кто попадается на его пути, представляются как убедительная метафора системных форм контроля, поддерживающего социальный порядок как в клинике, так и во внешнем мире, который безгранично простирается за ее окнами, в мире, который разъединяет рассказчика с естественным порядком наследия его индейских предков.

Комбинат - это также своего рода «марево», которое уходит своими корнями в прошлую жизнь Бромдена, когда он служил в армии: затуманивание военных аэродромов, цель которого состояла в том, чтобы замаскировать секретную деятельность или затенить расположение самолетов. Опыт, полученный в этой прошлой жизни, постоянно всплывает в сознании рассказчика, когда он слышит звуки обычного компрессора, ассоциируемые с неминуемой необходимостью к дислокации: `I heard the compressor start pumping in the grill a few minutes back…and already the mist is oozing across the floor so thick my pants legs are wet” [7, p. 103].

В течение года Бромден изучал в колледже электронику, а затем, когда разразилась Вторая мировая война, служил в армии в качестве помощника электрика. Несмотря на опыт работы с электронным оборудованием, он проявляет боязнь к механизмам, потому что они ассоциируются в его сознании с войной и, в частности, с авианалетами на территорию Германии, который в определенной степени предопределили его проблемы с психикой. Комбинат воплощает собой угрозу исчезновения, уподобления людей механизмам. Сам Бромден является жертвой доминирующей культуры, которая послала его на войну, уничтожила родной дом его племени, его видение действительности сформировалось под воздействием фантомных ран прошлого, настолько глубоких, что они перестали быть историческим явлением, превратились в мифологический феномен.

В галлюцинациях Бромдена воскрешается священное прошлое, реанимируется идентичность его личности. Повествование Бромдена не является линейным с самого начала, порождает смыслы, связанные с мифологизированным сознанием и воображением. Рассказчик выступает как своего рода обманщик, образ которого, в свою очередь, является превалирующей фигурой в индийской мифологии и культуре.

Лечение, которое получает в психиатрической клинике сам рассказчик и другие пациенты, описываются следующим образом: `I've heard the theory of the Therapeutic Community enough times to repeat it forwards and backwards - how a guy has to learn to get along a group before he'll be able to function in a normal society; how the group can help the guy by showing him where he's out of place, how society is what decides who's sane and who isn't, so you got to measure up. All thatstuff' [7, p. 44]. Комбинат - сила, порождающая механистическое и деперсонализированное общество - обеспечивает полное соответствие индивидов действующим стандартам общества.

Психиатрическая лечебница, в которой обитает Бромден, играет решающую роль в поддержании контроля Комбината над миром. Отдельно взятая палата в лечебнице - это одна из многочисленных фабрик Комбината: `It's for fixing up mistakes made in the neighborhoods and in the schools and in the churches the hospital is. When a completed product goes back into society, all fixed up and good as new, better than new sometimes, it brings joy to the Big Nurse's heart; something that came in all twisted different is now a functioning, adjusted component, a credit to the whole outfit and a marvel to behold” [7, p. 36]. Далее рассказчик повествует о том, как медицинский персонал клиники практикует внедрение в мозг пациента «базовых установок и контроля», которые механически производят эффект соответствия актуальным социальным стандартам. Единожды «отрегулированный» пациент становится образцовым работником и гражданином, очередным роботом для Комбината. Следовательно, жизнь в палате психиатрической клиники - это своего рода микрокосм, отражающий реалии внешнего мира.

Дисциплина и наказание, предписываемые терапевтическим сообществом для психически нездоровых пациентов, описываются повествователем как своеобразные техники реабилитации. Бромден постоянно испытывает на себе фармакологические и механические средства воздействия, он - как и все представители его племени - лишен своих земель, которые куплены Комбинатом. Но память об исчезнувшем мире все еще жива в его воображении: `I still hear thesound of the falls' [7, p. 71]. Память рассказчика реализуется непосредственно в акте мифологизированного воображения, предполагающего образные сравнения и развернутые метафоры. В концептуальной структуре мышления рассказчика общество, клиника, врачи, «собратья по несчастью» и образ самого рассказчика представляются как механизмы, машины. Механистическая концептуальная метафора усиливает нетипичный характер повествования рассказчика.

Наделяя Бромдена правом вести повествование от первого лица, К. Кизи не только обеспечивает текст романа голосом, излагающим события, которые происходят в психиатрической клинике, являющейся метафорой внешней действительности, но и представляет точку зрения, исходя из которой оцениваются повествуемые события. В определенный момент развития повествования рассказчик обращается к читателю с просьбой объяснить, каким образом его жизнь сформировалась в результате действия сил, которые могут быть описаны исключительно в мистических терминах: `I know already what will happen: somebody'll drag me out of the fog and we'll be back on the ward and there won't be a sign of what went on tonight and if I was fool enough to try and tell anybody about it they'd say, Idiot, you just had a nightmare things as crazy as a big machine room down in the bowels of the dam where people get cut up by robot workers don't exist. But if they don't exist, how can a man see them?' [7, p. 80].

Вследствие своего индейского происхождения, Бромден всецело верит той истине, которая выявляется в процессе актуализации его мифологического воображения, может верить, потому что видит. Читатель, в свою очередь, начинает интуитивно верить в истинность механистических метафорических образов рассказчика, за которыми скрывается идея о дегуманизации современного общества. В конце концов, Бромден отвергает механистическую модель своего «Я», всецело полагаясь на внутренние ресурсы мифа и памяти, осознает свою способность изменить окружающий мир. Кульминацией этого осознания выступает удушение Макмерфи и бегство из клиники с надеждой вернуться в мир, в котором он долгое время отсутствовал.

текстуальный рассказчик повествование

Библиографический список

1. Booth W. The Rhetoric of Fiction. L., 1991.

2. Александрова М.И. Подтекст в повествовании от первого лица: дис. … канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 2013.

3. Иштоян К.Г. Прием концептуальной интеграции как способ организации нетипичного повествования (на материале современной англоязычной прозы): дис. … канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 2013.

4. Rimmon-Kenan S. Narrative Fiction: Contemporary Poetics. L., NY., 1983.

5. Riggan W.F. Picaros. Madmen. Naifs, and Clowns: The Unreliable First Person Narrator. Norman, 1981.

6. Chatman S. Coming to Terms: The Rhetoric of Narrative in Fiction and Film. Ithaca, L., 1990.

7. Kesey K. One Flew over the Cuckoo's Nest. NY., 2002.

8. Тёрнер В. Символ и ритуал. М., 1983.

Размещено на Allbest.ru