Анализ повести В. Пелевина "Желтая стрела"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Так же как и в других наиболее хрестоматийно известных повестях Виктора Пелевина основным спусковым крючком, приводящим в действие сюжет, заставляя его стремительно разворачиваться, служат размышления, в данном случае главного героя, о жизни и ее смысле. "Горячий солнечный свет падал на скатерть, покрытую липкими пятнами и крошками, и Андрей вдруг подумал, что для миллионов лучей это настоящая трагедия - начать свой путь на поверхности солнца, пронестись сквозь бесконечную пустоту космоса, пробить многокилометровое небо - и все только для того, чтобы угаснуть на отвратительных останках вчерашнего супа. А ведь вполне могло быть, что эти косо падающие из окна желтые стрелы обладали сознанием, надеждой на лучшее и пониманием беспочвенности этой надежды - то есть, как и человек, имели в своем распоряжении все необходимые для страдания ингредиенты.

«Может быть, я и сам кажусь кому-то такой же точно желтой стрелой, упавшей на скатерть. А жизнь - это просто грязное стекло, сквозь которое я лечу. И вот я падаю, падаю, уже черт знает сколько лет падаю на стол перед тарелкой, а кто-то глядит в меню и ждет завтрака…»"

Повесть "Затворник и Шестипалый" буквально с первых же строк начинается диалогом героев, в котором проскальзывает очень похожий мотив: "Живем, живем - а зачем? Тайна веков." А в повести "Принц Госплана", в свою очередь, тоже есть подобное изречение главного героя: "На фига, интересно, мы живем?". Таким образом, совершенно очевидно, что вопросы смысла жизни и духовного поиска являются доминантной темой не только в повести "Желтая стрела", но и во всем творчестве писателя. пелевин стрела желтый

Именно с вышеуказанной строчки читатель начинает понимать, что герой не просто пассажир некоего поезда дальнего следования, а вся его поездка крайне специфична, фантастична и даже, в некотором роде, фантасмагорична. Таким образом, одна из особенностей выражения фантастических элементов в повести очень схожи с произведениями Франца Кафки, в которых фантастика и абсурд окружающего мира и событий воспринимается героями как нечто само по себе разумеющеюся и не вызывающее особых удивлений. Более того, эти элементы, как правило, являются совокупностью быта и привычного окружения, так что не сразу становится ясно, что в произведении присутствуют фантастические элементы. Этот прием характерен и для повести Пелевина "Затворник и Шестипалый", главными героями которой являются два цыпленка-бройлера, но это становится очевидно далеко не сразу. Из привычных бытовых зарисовок, вроде поездки на поезде дальнего следования с вполне реалистичными деталями вроде перекура в тамбуре или завтрака в вагоне-ресторане, Виктор Пелевин выстраивает очень необычную экспозицию: поезд "Желтая стрела" находится в постоянном движении, пассажиры не только не могут сойти с него, но и не имеют представления о том, куда он движется. Имеется лишь туманное предположение, что поезд движется к разрушенному мосту. В таком фантастическом антураже и происходит действие повести.

Интерес представляет и композиционное членение повести, которое дает автор: нумерация глав идет в обратном порядке от двенадцати до нуля. И пока поезд "Желтая стрела" стремительно приближается (как видится некоторым героям) к разрушенному мосту, а фабула повести разворачивается в будущее, нумерация глав как бы ведет обратный отчет, что позволяет воспринимать это как движение назад. Создается весьма любопытный эффект одновременного движения сразу в двух направлениях одновременно: вперед и назад.

Герои повести живо реагируют на фантастические обстоятельства, в которые поместил их автор: пассажиры "Желтой стрелы" занимаются мифотворчеством, строя различные предположения о конечном пункте состава и об окружающем их мире. Некоторые считают, что вне состава находится лишь страшный мир, где живым людям не место. На базе этого вопроса даже возникают религии, самая популярная из которых Утризм. Адепты этого верования убеждены, что во главе состава находится паровоз "У-3", везущий всех в Светлое Утро. Причем, в этой религии присутствует элемент душеспасения, на манер архаичного христианского Рая и Ада: "те, кто верит в "У-3", проедут над последний мостом, а остальные -- нет". Так же в "Желтой стреле" налажена торговля, трансляция новостей и прочие элементы цивилизации. Есть даже некое подобие социального расслоения: некоторые вагоны состава предназначены для пассажиров среднего и высокого достатка, а некоторые - для бедных и даже цыган. В жизни пассажиров установились и некие традиции с ритуалами: так, например, покойников выбрасывают из окна, предварительно замотав тело в постельное белье.

Пассажиры состава самые разнообразные: кто-то занимается торговлей, кто-то зарабатывает на жизнь росписью банок, а кто-то даже промышляет махинациями, воруя ложки и подстаканники и перерабатывая их на металл. Однако, никто из персонажей, встречающихся в поезде, не задумывается о своем абсурдном положении. Более того, они (подобно герою "Процесса" Франца Кафки) они приняли свое положение как нечто само собой разумеющееся и даже перестали слышать стук колес и осознавать, что они только пассажиры, а значит находятся в составе временно. Они не пытаются что либо изменить в этих обстоятельствах, даже проезжая мимо оживленного города с веселыми обитателями. Повседневные заботы полностью вытеснили из них желание как-то осознать свое положение и бессмысленность пребывания в "Желтой стреле". На их фоне главный герой особенно выделяется именно тем, что его подобные вопросы очень волнуют, и он хочет сойти с состава живым. В своем желании докопаться до сути и смысла происходящего он ищет единомышленников и находит одного в лице пассажира по имени Хан. В конце концов с его помощью ему удается сойти с поезда. Повесть заканчивается на оптимистической ноте, когда герой обретает желанную свободу, он идет навстречу горизонту, а в небе появляется светлая полоса. Подобный открытый финал о герое-одиночке, достигшему своей цели, отсылает к традициям писателей-романтистов.

В творчестве Виктора Пелевина часто присутствует ядовитая сатира на СССР и коммунистический строй. В своих рассказах "Зомбилизация", "Зомбификация", "ГКЧП как тетраграмматон" и многих других он сравнивает советский режим и его действия с ритуалами Вуду, жителей страны - зомби, и в целом явно негативно настроен на Советский Союз и партию коммунистов, его сатирические рассказы откровенно издевательские. Зная это, очень легко прочитать повесть "Желтая стрела" как некую притчу об истории России, которая подобно составу "Желтая стрела" добровольно изолировалась от всего остального мира и несется навстречу будущему по рельсам, игнорируя другие возможные пути и тропинки. Поезд в таком прочтении выступает как символ российского общества времен СССР. Зная так же увлечения автора восточными духовными практиками, повесть можно прочитать как некоторое дзен-истолкование, как мистическое видение жизненного пути, его неопределенности. Однако автор категорически отрицает какое-то определенное истолкование повести. Подобно традициям постмодернизма его текст поддается любой интерпретации, к нему можно подходить с совершенно разных сторон и прочесть как угодно, в том числе как приключенческую повесть с элементами мистики, если читателю угодно. "Я не знаю, что написанное обозначает", - говорит автор в своем интервью, и поэтому анализировать повесть на специфику современных проблем представляется невозможным, учитывая бесчисленное множество интерпретаций. В литературоведении такие произведения принято называть "параболой". С точки зрения внутренней структуры парабола - иносказательный образ, тяготеющий к символу, многозначному иносказанию (в отличие от однозначности аллегории и однонаправленного второго плана притчи); иногда параболу называют "символической притчей". Однако, приближаясь к символическому, иносказательному, план параболы не подавляет предметного, ситуативного, а остается изоморфным ему, взаимосоотнесенным с ним. Для нее характерны незавершенная многоплановость и содержательная емкость.

Размещено на Allbest.ru