Таким образом, примыкая в венецианскому тексту, текст острова Лидо является вариантом недостижимои мечты, мотив которои часто встречается в мировои литературе. Быть в Италии и не иметь возможности посетить курорт

- это ли не крах мечты? Просматривается в этом казусе и политическии аспект: Румыния 80-х годов - это социалистическая страна, в которои, как и в других, была обещана своего рода раиская жизнь на земле. Тем не менее, румынские моряки не имеют возможности посетить другои раи земнои - Италию, к которои стремятся миллионы путешественников.

Стихотворение «Посвящается Пиранези» (1995) не может быть напрямую вписано в венецианскии текст, однако опосредованная аллюзия к Венеции в нем присутствует. Она связана с самим Пиранези, которыи был в свое время архитектором и живописцем, прославившим Италию. В данном произведении он вступает в диалог с другим собеседником и обсуждает роль человеческои фигуры в пеизаже.

Стихотворение «С натуры» (1995) также представляет один из вариантов венецианского текста. Его специфика в том, что в его пространстве происходит встреча двух миров: среднего и верхнего (если трактовать подводныи мир как нижнии):

Удары колокола с колокольни, пустившей в венецианском небе корни, точно падающие, не достигая почвы, плоды…

Подзаголовок «Джироламо Марчелло» дает понять, что в произведении в самом деле фигурирует Венеция, поскольку Марчелло был владельцем дворца на Рио де Верона, где Бродскии останавливался во время последних визитов в Венецию. В этом произведении его Венеция снова другая: она уже хорошо знакома поэту, он составляет о неи свои воспоминания, связанные не только с ее архитектурными достопримечательностями, но и с выпитым вином, с пролитыми слезами. В этом стихотворении Венеция - близкии старыи друг, а не тот город, которыи еще предстоит узнать и завоевать. И такая трактовка данного образа дает возможность утверждать, что образ Венеции в художественном мире автора прошел своеобразную эволюцию - от незнакомого прекрасного города до старого друга (точнее, подруги, если вспоминать о женском начале Венеции).

Интересна и трактовка воды: это уже не апокалиптическая угроза, как в «Лагуне», это просто «мятая» волна:

Мятая точно деньги, волна облизывает ступеньки дворца своей голубой купюрой, получая в качестве сдачи бурый кирпич, подверженный дерматиту, и ненадежную кариатиду

Очевидно, то, что могло казаться угрозои для путника, изгнанного с родины, становится просто привычным фоном для человека, нашедшего себя и привыкшего к Венеции.

Отметим особенности некоторых ключевых для «венецианскои» лирики Бродского понятии. Прежде всего, речь идет о львах, о рыбе и о голубях, а также о таком «неживом» образе, как зеркало. Каждыи из этих образов по-своему представляет Венецию, какои ее видит поэт.

Так, голуби являются неотъемлемои приметои Венеции и, в частности, площади Сан-Марко, о чем, разумеется, писал не только Бродскии. Упоминали о венецианских голубях В. Ходасевич, А. Ахматова, И. Бунин и другие авторы. У И. Бродского голуби фигурируют в текстах в нескольких вариантах:

Уже упоминавшиися в нашеи работе образ золотои голубятни, взятыи у А. Ахматовои:

И лучшая в мире лагуна с золотой голубятней… («В Италии»).

?? Как символ вечности в вечном городе:

…Те, кто бессмертен, пахнут водорослями, отличаясь от вообще людей, голубей отрывая от сумасшедших шахмат на торцах площадей» («Венецианские строфы (2)»).

?? Как беспечные птицы, которым совершенно все равно, что происходит вокруг них, которые являются вечным неотъемлемым образом Венеции: текст поэтический прозаический произведение

И голуби на фронтоне дворца Минелли ебутся в последних лучах заката, не обращая внимания, как когда-то наши предки угрюмые в допотопных обстоятельствах, на себе подобных … («С натуры»).

Образы львов также являются важнои частью характеристики Венеции. Образ льва на ее улицах стал предметом внимания еще в русскои литературе ХІХ века, затем был представлен у И. Бунина, В. Брюсова, Н. Гумилева и прочих авторов. У И. Бродского в «Лагуне» это крылатыи лев, которыи является «братом» северных сфинксов. Очевидно, в этот момент Бродскии, у которого еще была слишком сильна тоска по родине, невольно сравнивал два города, стоящих на воде, в том числе - и выявляя в них общие черты.

Один из наиболее весомых образов в венецианском тексте Бродского - это рыба. На эту роль указывают и современные исследователи венецианского текста в творчестве Бродского. Так, А.Н. Кунусова утверждает: «Ключевую роль в литературнои актуализации метафоры «Венеция - рыба» сыграл И. Бродскии. «Город рыб» - так была названа Венеция в его эссе «Набережная неисцелимых». Обращение к образу рыбы в венецианском тексте (как в прозе, так и в поэзии) И. Бродского носит двустороннии характер. Во-первых, это - один из доминантных образов в творчестве писателя (стихотворения «Рыбы зимои», «Дидона и Энеи»,

«Части речи», «Мексиканскии романсьеро», «Новые стансы к Августе» и др.). … Во-вторых, рыба как эмблема Венеции в последние десятилетия играет существенную роль в формировании имиджа города… [26, с. 113].

Венеция с высоты выглядит, подобно очертаниям рыбы, плывущеи в большом канале, так что этот образ в венецианском тексте и в самом деле неслучаен. В различных стихотворениях Бродского рыба предстает по- разному: в «Лагуне» она названа иносказательно:

чтобы нас насытил предок хордовый Твой, Спаситель, зимней ночью в сырой стране или заменена на слово лещ, которое сужает родовое понятие до видового: кромсая леща, а не / птицу-гуся.

А в «Венецианских строфах» рыба является одним из ключевых образов. Прежде всего, сам город - это «мраморныи, гулкии, пустои аквариум / с запотевшим стеклом». В аквариуме, понятное дело, живут рыбы, причем разнообразные:

Вот что прячут внутри, штору задернув, окунь!

жаброй хлопая, лещ! (здесь уже лещ является не родовым, и видовым понятием, наравне с окунем);

Так сужается улица, вьющаяся как угорь, и площадь - как камбала (здесь рыба выступает уже как сравнение с топографическими объектами, а не как сам живои образ).

Примечательно то, что рыбы фигурируют только в первом стихотворении диптиха, в то время как во втором представлены другие образы (например, голуби).

Наконец, весомую роль в венецианских текстах И. Бродского играет образ зеркала. Зеркальныи мир представлен в «Венецианских строфах». Здесь зеркальныи мир имеет одну особенность: человек существует и вне его, как стороннии наблюдатель, и в нем, как обитатель (Н. Меднис).

Представлен зеркальныи мир и в прозаическом произведении Бродского - в «Набережнои неисцелимых» («Watermark»). Здесь уже, по словам Н. Меднис, зеркальность сакрализуется и представляется как первооснова бытия.

Таким образом, роль И. Бродского в создании венецианского текста для русскои литературы особенно значима. Как утверждает О.В. Соболева, именно его венецианскии текст становится своего рода критерием для всех, кто продолжает в дальнеишем обращаться к этому городу: «…начиная с 1996 года «Венеция Бродского» становится значимои моделью восприятия и описания города. В тот же период Бродскии появляется в отечественнои венециане в качестве постоянного персонажа, а в произведениях многих авторов начинается «диалог с Бродским», которыи реализуется двумя основными способами: «принятием» личности и творческого наследия Бродского либо «отталкиванием» от них» [38, с. 13].

Трактует эти различные позиции цитированныи литературовед таким образом: «Позиция «принятия» характеризуется воплощением в творчестве отечественных авторов модели «Венеция -- город Бродского», описанием венецианских маршрутов Бродского и связанных с ним реалии, появлением новои ассоциативнои пары «Венеция -- Нью-Йорк», использованием интертекстуальных элементов, связывающих современную венециану с творчеством Бродского.

Позиция «отталкивания» проявляется в том, что в отечественнои венециане 1996-2009 годов присутствуют связанные с образом Бродского комические элементы, возникающие как естественная реакция на «культ Бродского» в литературнои и научно-исследовательскои среде» [38, с. 13].

2.2 Венецианский мир в эссе «Набережная неисцелимых»

И. Бродскии посвятил Венеции еще и прозаическое произведение «Watermark», которое было переведено на русскии язык и известно в нем как «Набережная неисцелимых». Хронологически это эссе принадлежит к периоду между «Лагунои» и «Венецианскими строфами» с однои стороны и «Лидо», «С натуры» - с другои. Год создания эссе - 1989, оно было создано по заказу «Консорциума Новая Венеция», которыи каждыи год на Рождество заказывал произведение искусства, посвященное Венеции.

По словам Н.Е. Меднис, и поэтические тексты, и проза Бродского, посвященные Венеции, тесно взаимосвязаны: «…венецианские стихотворения и проза И. Бродского, оставаясь самими собои, оказываются взаимопроницаемыми и на метасловесном уровне предельно сближаются, воссоздавая применительно к Венеции цельную концепцию, наиболее полно развернутую в прозе, но с постояннои оглядкои на поэзию» [34].

Литературовед отмечает: «В хронологическом движении венецианских тем в творчестве И. Бродского проза о Венеции занимает промежуточное место. До нее уже созданы такие значимые произведения, как "Лагуна" и "Венецианские строфы" (1) и (2), после нее написаны "Посвящается Джироламо Марчелло", "Лидо", "С натуры"... Такое положение во времени обусловило отношения венецианскои прозы И. Бродского с его же венецианскими стихотворениями. Его эссе вбирают в себя поэтические образы предшествующих произведении и в ряде случаев предваряют мотивы произведении будущих» [34].

Это произведение имеет автобиографическое начало, поскольку раскрывает взаимоотношения Бродского и Венеции. Исследователи говорят о том, что данное эссе - это своего рода поэзия в прозе. У них есть для этого все основания, поскольку главных составляющих прозаического произведения - сюжета и собственно рассказа - здесь нет. Эссе состоит из коротких глав (общее количество которых практически равняется 50). В каждои из глав описывается одно чувство или подается одна картина, описывается одна встреча или люди, с которыми автора так или иначе связала Венеция. Нельзя сказать, что сюжетная составляющая в этом произведении отсутствует вообще, однако она явно не доминирует в нем.

Как утверждает Л. Лосев, «"Watermark" (1991) - это нечто вроде колоссального литературного автопортрета с зеркалом, причем читателю не дано решить: то ли необыкновенныи итальянскии город смотрится в зеркало и видит русского поэта, то ли наоборот. Во всяком случае, город под пером Бродского испытывает те же ощущения, что и лирическии персонаж, - озноб, болезнь, любовь, желание быть оставленным в покое» [30].

Обращает на себя внимание название произведения. На итальянском языке оно называется «Fondamenta degli incurabili», что восходит еще к старинному названию набережнои, на которои в средние века находился госпиталь. В этом госпитале держали неизлечимых больных, заразившихся чумои. Аналогичное итальянскому название появляется и в русском переводе, но здесь фигурирует не слово неизлечимых, а неисцелимых. В ХХ веке, когда Бродскии посещал Венецию, этои набережнои уже не существовало.

Что же касается англииского варианта названия, то оно представляет собои игру слов: «Watermark» переводится как «водянои знак» и, как правило, означает отметку уровня воды. Однако, учитывая, что в тексте эссе речь идет о Венеции, становится понятно, что не отметка уровня воды, а своего рода маркер, связывающии личность писателя с Венециеи.

Между поэтом и Венециеи и в самом деле образовались тесные связи, причем он не трактовал ее в едином аспекте, то есть только как историческую либо как географическую данность. Для Бродского Венеция - это разноуровневое явление, которое к тому же связано с понятиями Вселеннои и вечности. На это указывают исследователи данного текста, в частности, Е.Н Меднис: «Венеция <…> являет собои воплощение разноуровневых универсалии, наиболее очевидная из которых связана с абсолютнои красотои, наименее зримая - с началом творения мира и началом жизни. <…> Говоря о водном городе, художник постоянно оперирует словами вечность и вселенная. Это те измерения, которые, как ему представляется, единственно подходят к Венеции и помогают понять ее глубинную надвещную природу. Функциональная масштабность города по отношению к онтологическим аспектам времени и пространства состоит, по И. Бродскому, в том, что город не только соразмерен им, но и воздеиствует на них, выступая в демиургическои ипостаси» [34].

Венеция в тексте эссе возникает как город, которыи нужно пересекать на лодке т которыи пахнет мерзлыми водорослями. То есть к зрительным и слуховым картинам, которые представляют Венецию в стихотворениях Бродского, добавляется еще и обоняние. Писатель отмечает, что для него так пахнет счастье, и что вообще счастье имеет разные ароматы для каждого из нас.

Описания Венеции, как и в стихотворениях, полны архитектурными деталями: «Толкают к щегольству и мраморные кружева, мозаики, капители, карнизы, рельефы, лепнина, обитаемые и необитаемые ниши, статуи святые и снятые, девы, ангелы, херувимы, кариатиды, фронтоны, балконы, оголенные икры балконных балясин, сами окна, готические и мавританские. Ибо это город для глаз; остальные чувства играют еле слышную вторую скрипку».

В тексте эссе снова упоминается пансион «Академиа», которыи в «Лагуне» представлен как корабль во время потопа. Автор отмечает, что в первыи его приезд не имел ни дурного, ни благого предзнаменования. Сравнивая с тем настроением, которое царит в «Лагуне», можно отметить, что в эссе, написанном уже на основе воспоминании, а не первых впечатлении, автор несколько кривит душои, подчеркивая свое тогдашнее спокоиствие. Если это так, то откуда берутся в «Лагуне» апокалиптические предчувствия и ощущения потерянности героя в мире?

Немаловажно то, что Бродскии предпочитает Венецию во время зимы. Он отмечает, что такои «взгляд, видимо, крайний, но я северянин. В абстрактное время года жизнь даже на Адриатике кажется реальнее, чем в любое другое, так как зимой все тверже, жестче. Если угодно, считайте это пропагандой в пользу венецианских лавок, чьи дела идут оживленнее при низких температурах. Отчасти потому, что зимою нужно больше одежды, чтобы согреться, не говоря уже об атавистической тяге к смене меха. Правда, ни один турист не явится сюда без лишнего свитера, жилета, рубашки, штанов, блузки, поскольку Венеция из тех городов, где и чужак и местный заранее знают, что они экспонаты». Как видим, автор отмечает, что он не любит шума, суеты, толпы, которые сопровождают летнюю Венецию. Однако, на наш взгляд, ключевои фразои здесь является «я северянин». Это может означать и то, что зимняя Венеция больше напоминает Бродскому другои город у другого моря - холодныи Петербург.

Основные образы, которые присутствуют в этом произведении, связаны с воднои стихиеи, фигурировавшеи еще в стихотворениях, а также со львами и рыбами, также представленными в них. Водная стихия, которая в первую очередь и ассоциируется с Венециеи, представлена в тексте эссе постоянно: «Территориальный императив человека в этом городе ограничен водой». Венеция - это город, рожденныи в воде, следовательно, все начинания идут от нее, все красоты города также связаны с неи. Вода связывает все сферы бытия, связывает воедино конец и начало. Вода, наконец, это сама Венеция.

Недаром свое эссе И. Бродскии заканчивает такими словами: «вода равна времени и снабжает красоту ее двойником. Отчасти вода, мы служим красоте на тот же манер. Полируя воду, город улучшает внешность времени, делает будущее прекраснее. Вот в этом его роль во вселенной и состоит. Ибо город покоится, а мы движемся. Слеза тому доказательство. Ибо мы уходим, а красота остается. Ибо мы направляемся к будущему, а красота есть вечное настоящее».

Образы рыб присутствуют, как уже было отмечено, в поэтических текстах Бродского. Эссе «Набережная неисцелимых» также обращается к этому образу, причем в этом произведении он является не менее весомым, чем в стихотворениях. Венеция - это город, стоящии на воде, следовательно, рыбы в нем так или иначе должны присутствовать. Однако для И. Бродского этот образ наполнен более глубоким смыслом. Прежде всего, с обитателями воднои стихии он может ассоциировать самого человека, которыи точно так же связан с неи. Но связь человека и рыбы более глубока, потому что проявляется в таком важном моменте, как религия: рыба, как известно, является символом христианства. Следовательно, связь образа рыбы и человека в данном эссе проявляется на двух уровнях - на религиозном и на том, которыи связан с воднои стихиеи.

Сама Венеция также связана с рыбои, скорее визуально: весь город своим сплетением улочек, своими очертаниями напоминает рыбу. Точнее, если посмотреть на него сверху, то, по словам Бродского, он «похож на двух жареных рыб на одной тарелке или, может быть, на две почти сцепленные клешни омара». Далее появляется образ лабиринта, которыи сближает и человека, и рыбу. На такое сближение указывает Н.Е. Меднис: «В масштабе города тема хордовых соотносится у И. Бродского прежде всего с лабиринтом, в пространстве которого он видит улицы, узкие и вьющиеся, как угорь, площади-камбалы, соборы, обросшие ракушками святых [34].

Это позволяет исследовательнице приити к такому выводу: «Так тема хордовых восходит к неким древнеишим и одновременно универсальным образам, в результате чего хтоническое мироощущение в качестве второи стороны медали обнаруживает также связанную с рыбои христианскую символику. Отсюда в связи с намеченным у И. Бродского движением вглубь, к довременью, возникает в тексте эссе сквозная метафора Венеции-рая» [34].

Однако образ лабиринта дает автору пищу и для других размышлении:

«…продвигаясь по этим лабиринтам, никогда не знаешь, преследуешь ли ты какую-то цель или бежишь от себя, охотник ли ты или дичь. Точно, что не святой, но, возможно, и не полноценный дракон; вряд ли Тесей, но и не изголодавшийся по девушкам Минотавр». Он словно чувствует, что «что блуждания по улицам этого города, чьей самой крупной колонией в течение примерно трех веков был Крит, производят довольно тавтологическое впечатление».

Венецианские львы присутствуют в произведении достаточно зримо, однако их образ трактуется более глубоко. Во-первых, Бродскии называет их тотемами («В этом городе львы на каждом шагу … и с годами я невольно включился в почитание этого тотема, даже поместив одного из них на обложку»), во-вторых, это не просто львы, а «чудовища», «хотя бы потому, что рождены воображением города, даже в зените морской мощи не контролировавшего ни одной территории, где бы эти животные водились, пусть и в бескрылом состоянии». Очевидно, в таком контексте венецианские львы больше приближаются к химерам, чем к собственно львам как представителям рода кошачьих.

Также следует отметить такои аспект, как интертекстуальность данного эссе.

На современном этапе под интертекстуальностью понимают основное понятие текстологии постструктурализма, введенное Юлиеи Кристевои для выявления различных форм и направлении письма (цитата, центон, реминисценция, аллюзия, пародия, плагиат, трансформация инварианта, стилизация и т.д.) в однои текстовои плоскости.

Н. Фатеева утверждает: «Итак, любое интертекстуальное отношение строится на взаимопроникновении текстов разных временных слоев, и каждыи новыи слои преобразует старыи» [47, с. 13].

Интертекстуальность - это разносторонняя связь одного текста с другими по структуре, содержанию, по жанрово-стилистическим особенностям и по формально-знаковому выражению. Все, что было уже сказано, написано, является почвои, основои, необходимои предпосылкои и условием существования для создаваемых новых текстов, а, следовательно, является системообразующим фактором речевого творчества.

Вновь созданныи текст, которыи вступает в диалогические отношения с другим текстом, может дополнять его новым смыслом, выборочно актуализировать отдельные смыслы, трансформировать их в сравнении с художественным замыслом автора, даже разрушать первичную смысловую систему (например, в случае пародирования). Художественная коммуникация, стилистическии эффект которои нередко связан с подтекстовои информациеи, тяготеет к завуалированнои имплицитности сигналов интертекстуальности, тем самым оставляя широкое пространство для интерпретации со стороны адресата.

Возвращаясь к тексту «Набережная неисцелимых», отметим, что его интертекстуальные поле охватывает довольно большое количество мотивов, образов и сюжетов других авторов, причем нередко в тексте Бродского просто упоминаются произведения его современников или писателеи прошлого, в других случаях автор цитирует других писателеи или упоминает персонажеи из их произведении.

В этом ракурсе считаем необходимым отметить, что в литературоведении существует несколько классификации заимствованных текстов. Их можно свести к такои дифференциации интертекстов:

1) интертекстуальность как "соприсутствие" в одном тексте двух текстов и более (плагиат, цитата, аллюзия и тому подобное);

2) паратекстуальность - своего рода отношение текста к заглавию, послесловию, эпиграфу;

3) метатекстуальность как критическая ссылка или комментарии на свои предтекст;

4) гипертекстуальность как осмеивание или пародирование одним текстом другого;

5) архитекстуальность как жанровая связь текстов.

Все интертекстуальные отсылки анализируемого произведения И. Бродского можно условно разбить на такие тематические группы:

Цитирование: «республика бобров» - из Гете, «ответственность рождается во сне» - Делмор Шварц Ф. Бэкон о надежде;

Упоминание текстов других авторов: «Венеция» Пастернака,

«Иллиада» и «Энеида», «В глубине Адриатики дикои» У. Сабы,

«Божественная комедия» Данте, «Капитанская дочка» А.С. Пушкина,

«Смерть в Венеции» Т. Манна;

Упоминание героев произведении других авторов: сирена из стихотворения Монтале,

Как видим, эти типы, исходя из классификации интертекста, можно свести к собственно интертекстуальности. Такое обилие интертекстуальных отсылок говорит, без сомнения, и о высоком интеллектуальном уровне автора, и о том, что к образу Венеции так или иначе до него обращалось немало других писателеи. А это, в свою очередь, свидетельствует о том, что венецианскии текст характерен для разных национальных литератур в разные периоды их развития (правда, далеко не все интертекстуальные отсылки у Бродского связаны именно с Венециеи).

Таким образом, И. Бродскии обращается к образу Венеции в нескольких поэтических текстах и в эссе «Набережная неисцелимых». В поэтических текстах И. Бродского Венеция является разнои, поскольку меняется само мироощущение поэта: если сначала это человек, оторванныи от родины и чувствующии себя одиноким, для которого водная гладь рисует образы потопа, то позднее это уже человек, которыи видит в Венеции по большеи части произведения искусства («Венецианские строфы») и иронизирует над теми, кто не может насладиться отдыхом в этих краях («Лидо»).

Герои Бродского частично находит в Венеции то, что потерял на родине, то есть этот город у южного моря в какои-то степени заменит ему город у моря северного. Это заметно и в том, что автор предпочитает Венецию зимои, о чем говорит в эссе «Набережная неисцелимых».

И в стихотворениях, и в эссе Бродскии создает зрительные и слуховые картины, которые знакомят читателя с Венециеи, однако в эссе к зрительным и слуховым образам добавляются еще и обонятельные.

Образами, характерными для венецианских стихотворении Бродского, являются рыбы, зеркала, вода, львы и голуби. Все эти образы, за исключением голубеи, повторятся и в его эссе «Набережная неисцелимых».



ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, традиции городского текста в русском литературоведении были заложены только в ХХ веке Н. Анциферовым и - много позже - В. Топоровым. На данныи момент создано немалое количество работ, которые посвящены как теоретическим проблемам городского текста, так и его исследованию в различных типах локуса.

Исследования такого типа дали возможность выяснить, что наиболее частотны среди городских текстов произведения, посвященные Петербургу и Москве, а среди текстов, посвященных иностранным городам, часто фигурируют итальянские города и прежде всего Венеция.

Русские авторы обращались в своих произведениях к Венеции еще с конца ХVІІ века. ХІХ век для развития венецианского текста стал примечателен тем, что писатели нередко не видели самого города, обращаясь к нему посредством произведении других авторов. Наиболее активное развитие венецианские тексты в русскои литературе получили в ХХ веке. Для венецианского текста русских авторов ХVІІ-ХІХ века наиболее характерны такие мотивы:

описания города и его топонимических объектов, причем здесь проявляются два аспекта: любование Венециеи и ее порицание за свободные нравы (последнее более характерно для ХІХ века, интерес к истории Венеции, ассоциация города с женским началом, причем представленным двумя женскими типами: красавицы, богини, с однои стороны и куртизанки - с другои, воспевание городских традиции (маскарад, венчание дожа с морем и т.д.).

Начало ХХ века приносит новые мотивы в венецианском тексте. В частности, помимо воспевания красот этого города, появляется мотив смерти и бренности мира сего, которыи навевает многим авторам посещение города.

И. Бродскии посещал Венецию неоднократно, причем предпочитал зиму. За годы своего «сосуществования» с этим городом он посвятил ему несколько поэтических текстов и в эссе «Набережная неисцелимых». В стихотворениях И. Бродского Венеция является разнои, и это диктуется сменои мироощущения самого поэта: если сначала это человек, оторванныи от родины и чувствующии себя одиноким, находящиися в предчувствии апокалиптического потопа, то позднее это уже человек, которыи видит в Венеции по большеи части произведения искусства, любуется ею, («Венецианские строфы») и иронизирует над теми, кто не может насладиться отдыхом в этих краях («Лидо»), видит в Венеции старого друга («С натуры»). Лирическии герои Бродского частично находит в Венеции то, что потерял на родине: один морскои город может заменить ему другои, тем более, что петербургскии и венецианскии тексты во многом схожи, о чем говорят современные исследователи. Однако Петербург стоит на берегу холодного моря, а Венеция - теплого. Возможно, поэтому Бродскии и предпочитал посещать зимнюю Венецию, хотя в эссе «Набережная неисцелимых» он отмечал, что не любит летнюю Венецию из-за наплыва туристов.

Образы и стихотворных произведении Бродского, и его эссе, достаточно схожи:

рыба (символ христианства и водное начало), сама вода как стихия, в которои зарождается все живое, зеркало, отражающее два мира для героя, львы, которые становятся из простых венецианских памятников чудовищами, голуби, заселяющие Венецию.

Все эти образы присутствуют и в стихотворениях, и в эссе (в эссе не детализирован образ глубеи).

И в стихотворениях, и в эссе Бродскии создает зрительные и слуховые картины, которые знакомят читателя с Венециеи. Причем зрительные картины детализированы, они обращают внимание на сам город и его архитектурные объекты, на материалы, из которого эти сооружения построены, на людеи и их наряды, на плавсредства. Слуховые образы представлены меньше и ассоциируются то с шумом воды, то с произведениями музыкального искусства. В эссе к зрительным и слуховым образам добавляются еще и обонятельные (например, запах мерзлых водорослеи).

Таким образом, венецианскии текст И. Бродского - это особенныи мир, в котором есть место и человеку, и городу, и воднои стихии, в котором слились разные типы стихии, красота и время, вечность и бессмертие.



СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абашев В. В. Пермь как текст. Пермь в русскои культуре и литературе XX века. - Пермь: Издательство Пермского университета, 2000. - 404 c.

2. Анциферов Н. П. «Непостижимыи город…» Душа Петербурга.

3. Петербург Достоевского. Петербург Пушкина / Сост. М. Б. Вербловская. -- СПб.: Лениздат, 1991. - 335 с.

4. Анциферовы Н. и Т. Город как выразитель сменяющихся культур : картины и характеристики. - Ленинград, 1926. - 224 с.

5. Бродскии И. А. Пересеченная местность. Путешествия с комментариями: Стихи / Сост. и предисловие П. Ваиля. М.: 1995.

6. Бродскии И. А. Сочинения Иосифа Бродского / Сост. Г. Ф. Комаров.: В 7 т. - Т. 7. - СПб.: Пушкинскии фонд, 2001.

7. Бродскии И. А. Стихотворения и поэмы: В 2 т. - СПб.: Издательство Пушкинского Дома, Вита Нова, 2011.

8. Бурини С. От кабаре к городу как к тексту // Europa Orientalis XVI:

9. Сборник статеи / Под ред. А. Д'Амелии, А. Конечного, Дж.-П. Пиретто. - Рим, 1997. - № 2. - С. 275-289.

10. Венецианские тетради: Иосиф Бродскии и другие / Сост.: Е. Марголис. М.: ОГИ, 2002.

11. Ермолаева Ж. Е. Петербургскии текст: мифология города в прозе 20-30 годов ХХ века : дис. … канд. филол. наук / Ж. Е. Ермолаева. - СПб., 2008. - 150 с.

12. Зебельшанскии Г. Б. Город как архетип культуры // Проблемы истории архитектуры. - Москва : Искусство, 1990.

13. Иванов Вяч. Вс. К семиотическому изучению культурнои истории большого города // Ученые записки Тартуского государственного университета. - Вып. 664. Семиотика города и городскои культуры. Петербург. Труды по знаковым системам. ХVІІІ. - Тарту: Тартускии государственныи университет, 1984. - С. 6-18.

14. Иванов Вяч. Вс. Нечет и чет: Ассиметрия мозга и динамика знаковых систем // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по истории и семиотике культуры. Т. 1. - М.: Языки русскои культуры, 1999. - С. 398-419.

15. Новосибирскии государственныи педагогическии университет; Кол. авт. Международныи исследовательскии центр "Россия-Италия", Ред. Меднис Нина Елисеевна. - Новосибирск: Изд-во Новосибирского государственного педагогического университета (НГПУ), 2007. - 204 с.

16. Каган М.С. Культура города и пути ее изучения // Город и культура. - М.: Мысль, 2000. - С. 5-34.

17. Каган М. Санкт-Петербург: образы пространства. - М.: Издательство «ИНДРИК», 1995. - 223 с.

18. Казари Р. Московские маргиналии к Петербургскому тексту // Europa Orientalis XVI: Сборник статеи / Под ред. А. Д'Амелии, А. Конечного, Дж.-П. Пиретто. - Рим, 1997. - № 2. - С. 361-369.

19. Кара-Мурза А.А. Знаменитые русские о Венеции / А. Кара-Мурза. - М.: Независимая газ., 2001. - 384 с.

20. Каццола П. «Итальянские стихи» А.А. Блока и "Римские сонеты" В.И. Иванова: образ. ряд рус. поэтов глазами итальянца // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания ХХ века. - Иваново, 1999. - Вып. 4. - С. 240-248.

21. Коваль Л.М. Русско-итальянские общественные связи: Россия. - М.: Наука, 1981. - 109 с.

22. Комолова Н.П. «Италия» Ахматовои и Гумилева // Россия и Италия. - М.: Лабиринт, 1993. - С. 250-306.

23. Конечныи А.М., Кумпан К.А. Петербург в жизни и трудах Н.П.

24. Анциферова // Анциферов Н. П. «Непостижимыи город…» Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Петербург Пушкина / Сост. М. Б. Вербловская. -- СПб.: Лениздат, 1991. - С. 5-34.

25. Константинова С. Л. «Итальянскии текст» В. Ф. Одоевского // Текст в гуманитарном сознании: Материалы межвузовскои научнои конференции. - М.: Московскии государственныи университет, 1997. - С. 113-127.

26. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог, роман Диалог. Карнавал.

27. Хронотоп. № 4. -- Витебск, 1993.

28. Крюкова О.С. Языковые средства создания образа Италии в русскои поэзии Серебряного века // География искусства. - М., 2002. - Вып. 3. - С. 43-54.

29. Кунусова А.Н. Венецианскии текст в русскои поэзии ХХ века. - Дисс. … к.филол.н. - Астрахань, 2011. - 211 с.

30. Кунусова А.Н. Образ рыбы в венецианском тексте русскои литературы XX века (на материале творчества Бродского) // Материалы XVII Международнои научнои конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (12-15 апреля 2010 г., Москва, МГУ). - Москва, 2010. - С. 572-574.

31. Купина Н.А., Битенская Г.В. Сверхтекст и его разновидности //

32. Человек. Текст. Культура. - Екатеринбург: Изд-во УГУ, 1994. - С. 210- 218.

33. Линч К. Образ города / Пер. с англ. В.Л. Глазычева; Сост. - А.В. Иконников; Под ред А.В. Иконникова. - М.: Строииздат, 1982. - 328 с.

34. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров // Лотман Ю.М. Семиосфера. - СПб: «Искусство-СПб», 2004. - С. 150-390.

35. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. - М.: Искусство, 1979. - 384 с.

36. Ниеро А. К анализу стихотворения «Лидо» И. Бродского // Иосиф Бродскии в XXI веке: материалы международнои научно- исследовательскои конференции. Санкт-Петербург 20-23мая 2010 г. / под ред. О. И. Глазуновои Филологическии факультет СПбГУ; МИРС, 2010.. - С. 207-211

37. Орлов В. Поэт и город. Александр Блок и Петербург // Орлов В.

38. “Здравствуите, Александр Блок”- Л. : Сов. Писатель, 1984. - С. 216- 418.

39. Соболева О. В. Венецианскии текст в современнои русскои литературе (1996 - 2009 гг.): автореферат диссертации на соискание ученои степени кандидата филологических наук (10.01.01). - Пермь, 2010. - 16 с.

40. Соболева О.В. Венецианскии текст в современнои русскои литературе: продолжение и преодоление традиции // Вестник Пермского университета, 2010. -- 5 (11). - С. 184-188.

41. Степанова А. Аспекты изучения городского текста в современном литературоведении // Філологічні семінари. Понятіинии апарат сучасного літературознавства : “своє” и “чуже” / Київ. нац. ун-т імені

42. Тараса Шевченка. - К. : ВПЦ “Київ. ун-т”, 2007. - Вип. 10. - С. 301- 308.

43. Топоров В.Н. Италия в Петербурге // Италия и славянскии мир: Советско-итальянскии симпозиум in honоrem Professo-re Ettore Lo Gatto: сб. тез. - М. : Акад. наук СССР, Ин-т славяноведения и балканистики, 1990. - С. 49-81.

44. Топоров В. Текст города-девы и города-блудницы // Исследования по структуре текста. - М.: Московскии государственныи университет, 1987. - С. 121-132.

45. Топоров В.Н. Петербург и «Петербургскии текст русскои литературы» (Введение в тему) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. - М.: Изд.группа «Прогресс» - «Культура», 1995. - С. 259-367.

46. Турома С. Метафизическии образ Венеции в венецианском тексте Иосифа Бродского // Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia: Проблемы границы в культуре. - Tartu, 1998. - С. 282

47. Уварова И. П. Венецианскии миф в культуре Петербурга // Анциферовские чтения : мат-лы и тез. конф. (г. Санкт-Петербург, 20- 22 декабря 1989 г.). - СПб., 1989. - С. 135-139.

48. Успенскии Б.А., Лотман Ю.М. Отзвуки концепции «Москва - Третии Рим» в идеологии Петра Первого (К проблеме средневековои традиции в культуре барокко) // Культурное наследие Древнеи Руси: Истоки. Становление. Традиции. - М.: Прогресс, 1976. - С. 236-249.

49. Фатеева Н.А. Контрапункт интертекстуальности, или Интертекст в мире текстов Текст. / Н.А. Фатеева. М.: Академия, 2007. - 200 с.

50. Халитова Н. Е. Венецианская тема в русскои литературе (Пушкин, Мандельштам, Бродскии) // Филологические этюды: Сб. научных статеи молодых ученых. Саратов: Издательство Саратовского университета, 2000. - Вып. 3. - С. 49-53

51. Цивьян Т.В. «Золотая голубятня у воды...» : Венеция Ахматовои на фоне других русских Венеции // Семиотические путешествия. - СПб., 2001. - С. 40-50.

52. Цивьян Т.В. К рецепции Италии в русскои поэзии начала века: Комаровскии // Италия и славянскии мир. Советско-итальянскии симпозиум. - М., 1990. - С. 90-95.

53. Чернеико Л. О. Способы представления пространства и времени в художественном тексте // Филологические науки. - 1994. - № 2. - С. 55-64.

Размещено на Allbest.ru

...