Лирика Владимира Маяковского

Размещено на http://www.allbest.ru/

Лирика Владимира Маяковского

Маяковский и любовная лирика. Считалось, что эти два понятия несовместимы; ведь при изучении поэзии Маяковского обычно обращают внимание на ее гражданские и философские аспекты. Это вполне закономерно и определяется желанием представить автора как главного поэта революции. Но в последние годы стало появляться все больше и больше материалов, заставляющих по-новому взглянуть на жизнь и творчество Маяковского.

О месте любовной лирики в его творчестве свидетельствуют такие поэмы, как “Облако в штанах”, “Флейта-позвоночник”, “Человек”, “Люблю”, “Про это”. Именно любовная лирика может играть важнейшую роль в осмыслении всего созданного Маяковским. Однако сразу возникает вопрос, как отнестись к многочисленным стихотворным строкам и высказываниям такого рода: “...поэт не тот, кто ходит кучерявым барашком и блеет на лирические любовные темы” (М. В. В. Соч. в 2-х т. М., 1988. Т. II, с. 725.); “меланхолическая нудь” (“О поэтах”), или: “Бросьте! Забудьте! Плюньте и на рифмы, и на арии, и на розовый куст, и на прочие мерехлюндии из арсеналов искусств...” (“Приказ №2 Армии Искусств”). Думается, что в этих и подобных строках речь идет не об отрицании любви и любовной лирики, -- это выступление против устаревших форм в искусстве и неискренних, поверхностных отношений, обыденности и пошлости. Такое отрицание любви направлено на утверждение любви истинной; вся поэзия Маяковского устремлена к искренним отношениям. Именно поэтому для нее совершенно естественными являются размышления:

Эта тема придет, прикажет:

“Истина”.

Эта тема придет, велит:

“Красота”...

из поэмы “Про это”

Даже если, от крови качающихся, как Бахус,

пьяный бой идет

слова любви и тогда не ветхи…

“Флейта-позвоночник”

И все-таки возникает вопрос: чем была для Маяковского любовная лирика? “Меланхолической нудью”, или зеркалом душевных переживаний?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо найти связь между поэтическим и личным. Разобраться, какие обстоятельства, переживания подтолкнули поэта к написанию того или иного произведения.

В жизни Маяковского было немало женщин, были и серьезные любовные увлечения, и быстротечные романы, и просто флирт. Но лишь три связи оказались достаточно долгими и глубокими, чтобы оставить след в его поэзии. Речь идет о Лиле Брик -- героине почти всей лирики поэта; Татьяне Яковлевой, которой посвящены два превосходных стихотворения, и Марии Денисовой, ставшей одним из прототипов Марии “Облака в штанах”.

Итак, Лилия Юрьевна Брик. Ее отношения с Маяковским начались с посвящения ей поэмы, на которую его вдохновила другая, а закончились тем, что он назвал ее имя в посмертной записке.

Отношения Владимира Маяковского и Лили Брик были очень непростыми, многие этапы их развития нашли отражение в произведениях поэта; в целом же, показательным для этих отношений может быть стихотворение “Лиличка!”. Оно написано в 1916 году, но свет впервые увидело с заглавием-посвящением “Лиличке” только в 1934 году.

Сколько любви и нежности к этой женщине таят в себе строки:

...Кроме моря любви твоей, мне нету моря,

а у этой любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

Захочет покоя уставший слон царственный ляжет в опожаренном песке.

Кроме любви твоей, мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем.

Интересно знакомство Маяковского и Лили Брик. Ведь раньше он узнал родную сестру Лили -- Эльзу, которая впоследствии переехала во Францию и стала знаменитой писательницей Эльзой Триоле, женой писателя-коммуниста Луи Арагона. Это она ввела Маяковского в семью Бриков. Знакомство с Лилей Брик состоялось в 1915 году, летом, на даче в подмосковной Малаховке. Маяковский, увидев Лилю, мгновенно переключился с тогда еще незамужней Эльзы на ее уже замужнюю сестру.

Трудно отказаться от мысли, что и сам Брик способствовал сближению Лили и Маяковского -- ведь на почве ревности у супругов не возникло ни единой ссоры. Да и вообще они практически не ссорились.

Маяковский оказался поначалу находкой для обоих. “Интеллектуальный” брак Бриков приобрел некую завершенность. Появился как бы “человек-ребенок”, который мог расти и развиваться на их глазах.

Эстетически Маяковский интересовал обоих супругов, но философски -- только Осипа. Они стали “наседками” Маяковского, и в этом смысле их можно считать его родителями. Но роль обоих в большей степени олицетворял Осип Максимович. Лилия Юрьевна, пожалуй, не вполне справилась бы с ролью матери-наставницы, если бы “собственный ребенок” не влюбился в нее. лирика маяковский брик

Лилия Юрьевна, несомненно, восхищалась Маяковским как поэтом огромного дарования, как незаурядной личностью, как человеком с широкой душой. Притом на ее восхищение Маяковским накладывалось восхищение поэтом Осипа Максимовича.

Юноши мечтают о поклонницах и путешествиях, -- Маяковский немало ездил по миру, и поклонницы у него были не только на родине. Юноши грезят любовью без границ, до обожания, до умопомрачения. Маяковский мог так любить. Но юноши еще верят, что и они могут внушать такую любовь. А вот этого в жизни Владимира Владимировича, пожалуй, не было. Этим он был обделен в юношеском и зрелом возрасте.

А какая боль и горечь неразделенной любви в строках поэта: “Значит опять темно и понуро Сердце возьму, слезами окапав, нести, как собака, которая в конуру несет перерезанную поездом лапу”.

После появления поэмы “Про это” Маяковского стали обвинять в “субъективистском погружении в мир индивидуальных чувств и переживаний”.

Поэма “Про это” не могла не получить самую отрицательную оценку на страницах пролеткультовских изданий. Пролеткультовские теоретики видели в лирике лишь “пережиток буржуазного индивидуалистического искусства”. Они утверждали, что их интересует не отдельная личность, а “черты, общие миллионам”. Лирика, для большинства критиков того времени, была лишь передачей настроения, “предварительной, низшей ступенью организации сил коллектива”. В этих абстрактных эстетических построениях не было место живой, конкретной личности. Человек во всем многообразии его связей и отношений растворялся в отвлеченном понятии коллектива, существовал только как часть производственного механизма.

Подтверждение такого отношения к личности можно найти в многочисленных статьях и публикациях того времени.

Одной из наиболее показательных может являться работа А. Б. Залкинда “Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата”, опубликованная в 1924 году в журнале “Революция и молодежь”: “...коллективизм, организация, активизм, диалектический материализм -- вот четыре основных мощных столба, подпирающие собою строящееся сейчас здание пролетарской этики, -- вот четыре критерия, руководствуясь которыми всегда можно уяснить, целесообразен ли с точки зрения интересов революционного пролетариата тот или иной поступок. Все, что способствует развитию революционных, коллективистских чувств и действий трудящихся -- все это нравственно, этично с точки зрения интересов развивающейся пролетарской революции, все это надо приветствовать, культивировать всеми способами.

Наоборот, все, что способствует индивидуалистическому обособлению трудящихся, все, что вносит беспорядок в хозяйственную организацию пролетариата, все, что развивает классовую трусость, растерянность, тупость, все, что плодит у трудящихся суеверие и невежество, -- все это безнравственно, преступно, такое поведение должно беспощадно пролетариатом преследоваться”.

Одним из наиболее убежденных защитников идеи механизированного человека был в те времена поэт А. Гостев. Он предлагал делить рабочих на типы в зависимости от характера и труда, настаивая на технизации языка, отделении его от человека. В газете “Пролетарская культура (1919 год № 9 - 10, стр. 45) он писал: “Мы идем к невиданной объективности, демонстрации вещей, механизированных толп и потрясающей открытой грандиозности, не знающей ничего интимного и лирического”.

Пролеткультовский подход к лирике в значительной степени восприняла группа “На посту”. Для Лелевича, Родова, Вардина, Волина и других “напостовцев” Маяковский был лишь “буржуазным попутчиком”, и его обращение к лирике рассматривалось как свидетельство к чуждому пролетариату крылу литературы.

Заговорили о том, что Маяковский исписался, начал “перепевать самого себя”. Маяковского обвиняли в его грехе “Индивидуализма и психологизма”, в мелочном копании в личных переживаниях.

Пролеткультцы не говорят ни про “я”, ни про личность.

“Я” для пролеткультца все равно что неприличность.

Из поэмы “Пятый Интернационал”

Полемика вокруг поэмы “Про это” очень показательна для литературной борьбы того времени.

И пусть многие видели в поэме Маяковского измену собственным принципам, возвращение к традиционному стиху, сам поэт считал, что он продолжает борьбу с пошлостью, которая проходит через поэзию Пушкина и Лермонтова. Он считал, что подлинная поэзия должна обязательно опираться на реальные чувства, на собственные переживания поэта.

Нами лирика в штыки неоднократно атакована,

ищем речи точной и нагой.

Но поэзия пресволочнейшая штуковина:

существует и не в зуб ногой.

За восемь лет до написания поэмы “Про это”, в 1915 году, Маяковским были созданы еще два произведения, которые объединяла общая тема -- тема любви. Это поэмы “Облако в штанах” и “Флейта-позвоночник”. Причем, “Флейта-позвоночник” явилась своего рода продолжением “Облака в штанах”. Указание на связь с “Облаком” содержится в самом тексте “Флейты”: “Вот я богохулил. Орал, что бога нет, а бог такую из пекловых глубин, что перед ней гора заволнуется и дрогнет, вывел и велел: люби!”.

Изучая подробно биографию В. В. Маяковского, становится ясно, что за вымышленными, как это может показаться на первый взгляд, героями, стоят вполне реальные люди.

Бог доволен.

Под небом в круче, измученный человек одичал и вымер.

Бог потирает ладони ручек.

Думает бог: погоди, Владимир!

Несомненно, что главный герой поэмы, от лица которого ведется повествование, и есть сам Маяковский.

И, далее:

...Это ему, ему же, чтоб не догадался, кто ты,

выдумалось дать тебе настоящего мужа

и на рояль положить человечьи ноты.

Та, к которой обращены эти строки, возлюбленная поэта -- Лиля Брик. Маяковский и не скрывает ее имени; а в роли “настоящего мужа” выступает Осип Максимович Брик: “...А там, где тундрой мир вылинял, где с северным ветром ведет река торги, на цепь нацарапаю имя Лилино и цепь исцелую во мраке каторги”.

Лилия Юрьевна, с первого дня знакомства с Маяковским, стала для него “единственной героиней в жизни и творчестве. “Облако в штанах” носило печатное посвящение ей, хотя вдохновительницей этой поэмы была не она, а другие женщины.

Начиная с “Облака”, он печатно посвятил Лиле Юрьевне все свои поэмы. Когда в 1928 году вышел первый том его собрания сочинений, посвящение гласило: Л. Ю. Б. -- тем самым он посвятил ей все им написанное и до, и после знакомства.

И во “Флейте-позвоночнике” и в других стихотворениях 1915 -- 1916 годов, Маяковский восторженно воспевает свою любовь, “имя которой звучит радостнее всех!”. Он “поет” ее “накрашенную, рыжую”, готовый положить “Сахарой горящую щеку” под ее ногами в пустыне; он дарит ей корону, “а в короне слова мои радугой судорог” (Б. Янгфельдт. “Любовь -- это сердце всего”. М., “Книга”, 1991.).

Крикнул ему: “Хорошо!

Уйду!

Хорошо!

Твоя останется.

Тряпок нашей ей, робкие крылья в шелках зажирели б.

Смотри, не уплыла б.

Камнем на шее навесь жене жемчуга ожерелий!

“Флейта-позвоночник”

В Москве в марте 1922 года была впервые издана еще одна поэма Маяковского -- “Люблю”.

Поэма “Люблю” писалась во время пребывания Лилии Юрьевны Брик в Риге, которая отправилась туда по двум причинам: во-первых, повидаться с матерью, а во-вторых, разыскать заграничного издателя, который напечатал бы книги Маяковского в Латвии для экспорта в Россию, так как в эти годы Маяковский испытывал большие трудности в своих отношениях с Госиздатом.

Поэма “Люблю” была готова как раз к возвращению Лили Брик домой, в феврале 1922 года. Она отражает отношения между Маяковским и Брик этой поры, подобно тому как “Флейта-позвоночник” и другие стихотворения дают представление об их связи в военные годы.

Вообще “Люблю” -- самая светлая поэма В. В. Маяковского, полная любви и жизнерадостности. В ней нет места мрачным настроениям. Этим она, пожалуй, сильно отличается от всех других произведений поэта.

...А я ликую.

Нет его ига!

Этот период в отношениях между Маяковским и Лилей Брик был счастливым вопреки тому, что у обоих в это время были другие любовные приключения: у Лили Юрьевны в Риге была связь с Альтером, а Маяковский увлекался сестрами Гинзбург в Москве.

Бенгт Янгфельдт в своей книге “Любовь -- это сердце всего” приводит переписку Брик и Маяковского с 1915 по 1930 год.

В. В. Маяковский -- Л. Ю. Брик (первая половина января 1922 года. Москва -- Рига):

“Дорогой Мой Милый Мой Любимый Мой Лилятик!

Я люблю темя. Жду тебя, целую тебя. Тоскую без тебя ужасно-ужасно.

Письмо напишу тебе отдельно. Люблю.

Твой Твой Твой”.

Л. Ю. Б. -- В. В. М. (конец декабря 1921 года. Рига - Москва):

“Волоски, Ценик, Ценятка, зверик, скучаю по тебе немыслимо!

С Новым годом, Солнышко!

Ты мой маленький громадик!

Мине тебе хочется! А тибе?

Если стыдно писать в распечатанном конверте -- пиши по почте: очень аккуратно доходит.

Целую переносик и родные лапики, и шарик, все равно, стрижетый или мохнатенький, и вообще все целую, твоя Лиля”.

1924 год был переломным в отношениях между Маяковским и Лилей Брик. Намек на это можно найти в стихотворении “Юбилейное”, которое было написано к 125-летию со дня рождения Пушкина, 6 июня 1924 года.

Я теперь свободен от любви и от плакатов.

Шкурой ревности медведь лежит когтист.

Сохранилась записка от Л. Брик к Маяковскому, в которой она заявляет, что не испытывает больше прежних чувств к нему, прибавляя: “Мне кажется, что и ты любишь меня много меньше и очень мучиться не будешь”. Одна из причин этой перемены в их отношении очевидна. В письме от 23 февраля 1924 года Лиля Юрьевна Брик спрашивает: “Что с А. М.?” Александр Максимович Краснощеков, бывший председатель и министр иностранных дел Дальневосточной республики, в 1921 году вернулся в Москву и в 1922 году стал председателем Промбанка. Лиля Юрьевна познакомилась с ним летом того же года. Между ней и Краснощековым начался роман, о котором знал Маяковский. В сентябре 1923 года Краснощеков был арестован по необоснованным обвинениям и заключен в тюрьму.

Осенью 1924 года Маяковский уехал в Париж. После одной недели во французской столице Маяковский пишет Л. Ю. Б.: “писать я не могу, а кто ты и что ты я все же совсем не знаю. Утешать ведь все же себя нечем ты родная и любимая, но все же ты в Москве и ты или чужая или не моя”. На это Лиля Брик ответила: “Что делать. Не могу бросить А. М. пока он в тюрьме. Стыдно! Так стыдно, как никогда в жизни”. Маяковский: “Ты пишешь про стыдно. Неужели это все, что связывает тебя с ним, и единственное, что мешает быть со мной. Не верю!... Делай, как хочешь, ничто, никогда и никак моей любви к тебе не изменит”. Л. Брик была не права, полагая в своей записочке, что он любит ее “много меньше” -- ничто не могло подорвать его любви к ней, и он “мучился” (Б. Янгфельдт “Любовь -- это сердце всего”. М., “Книга”, 1991).

После возвращения Маяковского из Америки (1925), характер отношений между ним и Л. Ю. Брик коренным образом изменился. Теперь из связывала глубокая дружба; новые, эмоционально менее напряженные отношения.

В начале октября 1928 года Маяковский поехал в Париж, где остался до первых дней декабря. Помимо чисто литературных дел, цель поездки была в этот раз особой. 20 октября он покинул Париж и поехал в Ниццу, где отдыхала его американская подруга Элли Джонс с дочкой.

Это было первое свидание Маяковского с Элли Джонс с 1925 года и первая встреча вообще с ребенком, отцом которого очевидно был он.

Встреча в Ницце была, судя по письмам Элли Джонс к Маяковскому, не очень удачной: уже 25-го октября он вернулся в Париж.

Вечером того же дня Маяковский познакомился с Татьяной Алексеевной Яковлевой, молодой русской, приехавшей к своему дяде в Париж в 1925 году.

Их встреча не была случайной. 24 декабря, за день до знакомства, Татьяна Яковлева написала своей матери в Пензу: “...пригласили специально в один дом, чтобы познакомить”.

С первого же дня знакомства Маяковского и Татьяны Яковлевой возник новый “пожар сердца”, и засветилась “лирики лента” новой любви. Это сразу увидели и поняли те, кто был близок Маяковскому и кто был прямым свидетелем этого события.

Эльза Триоле в своих воспоминаниях пишет: “В то время Маяковскому нужна была любовь”. Якобсон помнит слова поэта о том, что “только большая, хорошая любовь может еще спасти меня”. И теперь, впервые с 1915 года, он встретил женщину, которая была ему “ростом вровень”.

Из воспоминания художника В. И. Шухаева и его жены В. Ф. Шухаевой: “Маяковский сразу влюбился в Татьяну”. И дальше: “...когда Маяковский бывал в Париже, мы всегда видели их вместе. Это была замечательная пара. Маяковский очень красивый, большой. Таня тоже красавица -- высокая, стройная, под стать ему. Маяковский производил впечатление тихого влюбленного. Она восхищалась и явно любовалась им, гордилась его талантом”. О том, что они внешне составляли хорошую пару, говорили и другие.

“Маяковского восхищала ее память на стихи, ее “абсолютный” слух, и то, что она не парижанка, а русская, парижской чеканки... элегантная и воспитанная, способная постоять за себя!” (Ал. Михайлов. ЖЗЛ “Маяковский”. М.: 1988).

Только через три недели после встречи с Т. Яковлевой Маяковский написал Л. Ю. Брик письмо. 12 ноября он на ее вопрос: “Отчего не пишешь? Мне это интересно!”, отвечает неопределенно и уклончиво: “Моя жизнь какая-то странная, без событий, но с многочисленными подробностями это для письма не материал, а только можно рассказывать, перебирая чемоданы...”. Эти “многочисленные подробности” относились, конечно, к новой любви поэта.

За ноябрь Маяковский написал два стихотворения, посвященных Т. А. Яковлевой: “Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви” и “Письмо Татьяне Яковлевой”. Это были первые любовные послания (с 1915 года), посвященные не Лиле Юрьевне Брик.

Опять в работу пущен сердца выстывший мотор.

Стихотворения Т. А. Яковлевой были на самом деле первой светлой любовной лирикой после поэмы “Люблю”.

В первом посвященном Т. Яковлевой стихотворении, Маяковский обращается к ней по-простому, даже с характерной ему небрежностью:

Я эту красавицу взял и сказал: правильно сказал или неправильно?

-- Я, товарищ, -- из России, знаменит в своей стране я,

я видал девиц красивей, я видал девиц стройнее...

Но оказалось, что Маяковский сказал неправильно. Оказалось, что Татьяна Яковлева вовсе не “товарищ”.

Парижская любовь Маяковского, красивая, статная Яковлева, слыла в Париже “дамой полусвета”, вела соответствующий этому “статусу” образ жизни и не лишала своих чар многих именитых мужчин, среди которых был даже великий Шаляпин.

Рассказывая о встрече с красавицей в Париже, Маяковский подчеркивает свое отрицательное отношение ко всякого рода случайным связям, ничего общего не имеющим с настоящей любовью: “Не поймать меня на дряни, на прохожей паре чувств. Я ж навек любовью ранен” (из стихотворения “Письмо к товарищу Кострову...”). Маяковский не допускает отождествления любви с чувственной страстью, какой бы сильной и волнующей она не была.

В “Письме к товарищу Кострову...” Маяковский сумел передать состояние любовного и творческого возбуждения. У поэта обострилось восприятие окружающего мира. Его привлекают и “земные огни”, и “небесные светила”. Душу переполняет “сонм видений и идей”, “ураган, огонь, вода подступают в ропоте”. И из всего этого рождается поэзия.

Совершенно иного плана второе, посвященное Татьяне Яковлевой стихотворение. Оба эти стихотворения (и “Письмо товарищу Кострову...”, и “Письмо Татьяне Яковлевой”) о любви, но, сравнивая их, понимаешь, насколько они различны, хотя и написаны приблизительно в один период.

Если первое носит более глобальный, даже где-то, философский характер, то второе -- более личное. В “Письме Татьяне Яковлевой” Маяковский весь как будто нараспашку, открыт. Здесь уживаются рядом сила страсти и ее бессилие, ревность и достоинство.

Ты не думай, щурясь просто из-под выпрямленных дуг.

Иди сюда, иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук.

Не хочешь?

Оставайся и зимуй,

И это оскорбление на общий счет нанижем.

Я все равно тебя когда-нибудь возму

Одну или вдвоем с Парижем.

Яковлевой не нравилось, что он читал стихи в русском обществе Парижа: их отношения получили широкую огласку. И в то же время ей были лестны внимание и ухаживание знаменитого поэта.

В течение пяти недель они встречались каждый день. “Сорок дней осенью двадцать восьмого были радостны и до предела насыщены, но уже весной двадцать девятого, Маяковский очень ясно осознает, что он -- не единственный. Он, конечно, знал об этом и раньше, но, как всегда, каждый день заново, надеялся на подавляющее, уничтожающее, захватывающее действие своего обаяния. Как всегда ошибся” (Юрий Карабчиевский. “Воскресение Маяковского”, М., Изд. “Советский писатель”, 1990 г.). Из письма Татьяны Яковлевой к матери: “У меня сейчас масса драм.

Если бы я даже захотела быть с Маяковским, то что стало бы с Ильей, и кроме него есть еще двое. Заколдованный круг”. Но кроме этого, существует еще один “заколдованный круг”, где главное действующее лицо -- Лилия Юрьевна Брик.

“Все стихи (до моих) были посвящены только ей. Я очень мучаюсь всей сложностью этого вопроса”, -- жалуется Татьяна Яковлева матери.

Все женщины Маяковского не просто знали о существовании Лили Брик -- они обязаны были выслушивать восхищенные рассказы о ней.

Привязанность Маяковского к Лиле Юрьевне была настолько сильна, что мешала ему в общении с другими женщинами, даже после того, как в 1925 году изменился характер их отношений.

Н. А. Брюханенко, с которой у Маяковского тоже была связь, вспоминает его слова: “Я люблю только Лилию. Ко всем остальным я могу относиться только хорошо или очень хорошо, но любить я уж могу на втором месте”. Есть женщины, которые заколдовывают мужчин навечно. От них невозможно освободиться. Такой женщиной в жизни Маяковского была Лиля Брик.

“Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь”. Эти строки Маяковского, написанные в дневнике в 1923 году, обращены к Лилии Юрьевне Брик.

Но, несмотря на это, “властительница” не на шутку встревожена. Такого серьезного увлечения, как Татьяна Яковлева, в его жизни, пожалуй, не было.

Она осведомлена обо всех подробностях (Эльза Юрьевна обо всем ее информирует). В письмах к ней Маяковский об этом -- ни единого слова.

Из Парижа он возвращается тоже какой-то иной, более независимый и отчужденный, с новыми мыслями и заботами.

Письма в Париж, эти публично прочитанные стихи, посвященные не ей -- все раздражает Лилию Юрьевну. Она во всем видит, чуть ли не измену, хотя между ними давно уже все кончено. Напрасно Маяковский пытается усыпить ее бдительность. “И в Ниццу, и в Москву еду, конечно, в располагающем и приятном одиночестве”, -- пишет ей Маяковский из Парижа. Затем, он опять возвращается, но только до осени. Пишет письма, получает письма, шлет телеграммы...

“Уже второй должно быть ты легла, // А может быть и у тебя такое. // Я не спешу и молниями телеграмм // мне не зачем тебя будить и беспокоить” (из “Неоконченного” 1928 - 30 гг.). “По тебе регулярно тоскую, а в последние дни даже не регулярно, а чаще”, -- так пишет Маяковский Т. А. Яковлевой в эти дни.

К сожалению, из переписки Яковлевой и Маяковского сохранились только письма, написанные Владимиром Владимировичем. Их Татьяна Алексеевна хранила до конца своих дней. Ее же письма к Маяковскому, как и всех других женщин к нему, уничтожила Лилия Юрьевна, к которой, по завещанию поэта, перешел весь его архив.

Осенью Маяковский хлопочет о поездке в Париж, очевидно для того, чтобы вернуться обратно с Яковлевой.

Но его мечтам не суждено было сбыться.

Последняя телеграмма Яковлевой отправлена 3 августа, а последнее письмо -- 5 октября, уже после запрета на выезд. Она еще немного сомневается, еще ожидает его приезда, а уже до нее доходят слухи, что он собирается жениться на Веронике Полонской, с которой у него, действительно, в этот период была связь. Так что, его неприезд в Париж Яковлева воспринимает как добровольный.

А уже в январе Маяковский узнает о замужестве Татьяны Яковлевой и очень переживает.

Наконец, пришло время рассказать еще об одной женщине в жизни Маяковского. И пусть она, в отличие от Л. Ю. Брик и Т. А. Яковлевой, не вдохновила Маяковского на лирические строки, но эта женщина была последней, кто видел Маяковского живым. Это именно ей поэт делал предложение за минуту до рокового выстрела.

С Вероникой Витольдовной Полонской Маяковского познакомил О. М. Брик. Это произошло в мае 1929 года, после возвращения Маяковского из-за границы.

Полонская, дочь известного актера немого кино, молодая актриса МХАТа, жена артиста того же театра Михаила Яншина, была необыкновенно хороша собой. К тому времени она снялась в хроникальном фильме “Стеклянный глаз”, где было несколько игровых эпизодов. Сценарий фильма написали В. Л. Жемчужный и Л. Ю. Брик. Тогда-то, в конце 1928 года, во время съемок фильма, Полонская и познакомилась с Бриками. А в мае Осип Максимович знакомит ее с Маяковским.

Маяковский, и это не секрет, любил красивых женщин. И хоть сердце его в это время было не свободно, им прочно овладела Татьяна Яковлева, но его тянуло к Полонской, и он стал часто встречаться с нею.

Встречи с Полонской продолжались летом, на юге. Маяковский 15 июля выехал в Сочи, где начал свои выступления. Затем он выступает в Хосте, Гаграх, Мацесте, снова в Сочи. А в это время там же отдыхает Полонская.

“Тогда, пожалуй, у меня был самый сильный период любви и влюбленности в него, -- вспоминает В. В. Полонская. -- Помню, тогда мне было очень больно, что он не думает о дальнейшей форме наших отношений. Если бы тогда он предложил бы мне быть с ним совсем -- я была бы счастлива”. Однако Маяковским в это время владело другое чувство. Он с нетерпением ждал осени, поездки в Париж.

Когда “парижская надежда” рухнула, отношения между Маяковским и Полонской стали крайне нервозными.

Маяковский мрачнел, он старался не впутывать ее в разговоры о своих неприятностях. Встречи их уже не приносили радости ни тому, ни другому. Деликатность и предупредительность стали чередоваться со сценами ревности; перемены настроения стали резки и неожиданны.

Из воспоминаний В. В. Полонской: “Я не помню Маяковского ровным, спокойным; или он был искрящийся, шумный, веселый, или мрачный, молчаливый”. Маяковский с каждым днем делался все раздражительнее, требовал частых свиданий, и, в конце концов, даже настаивал, чтобы Полонская бросила театр. А она была увлечена театром, да еще к тому же, как раз в это время, впервые получила большую роль в инсценировке романа В. Кина “По ту сторону”, что для молодой актрисы явилось целым событием.

Их ссоры и разногласия участились, и не только по причине нерешительности Полонской круто переменить жизнь, т. е. развестись с Яншиным, но и из-за нетерпения и нервозности Маяковского. Встречаться приходилось на людях, скрывать близость было уже почти невозможно, а Владимир Владимирович был несдержан. “Часто он не мог владеть собой при посторонних, уводил меня объясняться. Если происходила какая-нибудь ссора, он должен был выяснить все немедленно. Был мрачен, молчалив, нетерпим”, -- вспоминает В. В. Полонская.

Резкое объяснение произошло 11 апреля 1930 года. Казалось конец. Однако 12 апреля Владимир Маяковский позвонил в театр, разыскал Полонскую, просил встретиться.

Позднее, Вероника Витольдовна вспоминала: “Тринадцатого апреля, днем, мы виделись. Он позвонил в обеденное время и предложил ехать на бега. Я сказала, что поеду на бега с Яншиным и мхатовцами, потому что мы уже сговорились ехать, а его прошу, как мы условились, не видеть меня и не приезжать. Он спросил, что я буду делать вечером. Я сказала, что меня звали к Катаеву, но что я не поеду к нему, а что буду делать, не знаю еще.

Вечером я все же поехала к Катаеву с Яншиным, Владимир Владимирович оказался там. Он был очень мрачный и пьяный. При виде меня он сказал: “Я был уверен, что вы здесь будете!” У Катаева собралось человек десять. Сидели в темноте, пили чай с печеньем, вино.

По воспоминаниям хозяина вечера, Маяковский был совсем не такой, как всегда: притихший, домашний. В этот вечер он не острил, не загорался, как обычно, хотя все остальные гости были в ударе.

Весь вечер Маяковский обменивался записками с Полонской.

Вероника Витольдовна в своих воспоминаниях утверждает, что Маяковский был груб, ревновал, даже угрожал раскрыть характер их отношений.

В три часа ночи гости разъехались. Как вспоминает Катаев, Маяковский казался очень больным и утомленным, но на предложение хозяина остаться -- отказался.

Объяснение, начатое накануне вечером у Катаева, продолжилось в комнате на Лубянке утром 14 апреля.

Маяковский требовал решить, наконец, все вопросы -- и немедленно, грозил не отпустить Полонскую в театр, закрывал комнату на ключ.

Когда она напомнила, что опаздывает на репетицию, Владимир Владимирович еще больше занервничал.

Из воспоминаний В. В. Полонской: “...Вл. Вл. быстро заходил по комнате. Почти бегал. Требовал, чтобы я с этой же минуты осталась с ним здесь, в этой комнате. Он говорил, что я должна бросить театр немедленно же. Сегодня же на репетицию мне идти не нужно. Больше того, он сам зайдет в театр и скажет, что я никогда не приду.

...Я ответила, что люблю его, буду с ним, но не могу остаться здесь сейчас. Я по-человечески люблю и уважаю мужа и, поэтому, не могу поступить с ним так.

И театр я никогда не смогу бросить... Вот и на репетицию я должна обязательно пойти, и я пойду на репетицию, потом домой, скажу все... и вечером перееду к нему совсем. Но Владимир Владимирович был не согласен с этим. Он продолжал настаивать на том, чтобы все было немедленно или совсем ничего не надо”. Полонская ушла. Маяковский отказался ее проводить, только дал двадцать рублей на такси.

Но едва она притворила дверь, как раздался выстрел. Какое-то время (ей показалось, что целую вечность), она боялась войти в квартиру...

Она застала его еще живым, он еще пытался поднять голову, но глаза уже были безжизненны.

Человек, добровольно уходящий из жизни, уносит с собой тайну ухода. Никакие объяснения (в том числе и его собственные), не в силах проникнуть в эту тайну.

Что явилось истинной причиной самоубийства?

Причиной тому мог послужить разрыв с Яковлевой, и не находивший завершения роман с Полонской, и заграничная поездка Бриков...

Читая предсмертную записку Маяковского, невольно всплывают в памяти строки из поэмы, оказавшиеся пророческими: “Последним будет твое имя, запекшееся на выдранной ядром губе”. “Лиля! Люби меня!” -- это последняя строка в предсмертном письме.

Это последний крик. Вдруг случится?? Вдруг ее сердце наконец-то откроется... Ведь ему так не хватало любви в жизни!

В последние дни жизни Маяковский делала отчаянные усилия, чтобы создать семью. От Вероники Полонской он требовал развода с Яншиным, и в то же время хлопотал о том, чтобы получить квартиру на одной площадке с Бриками после их переезда из Гендрикова переулка.

Без Лили для Маяковского невозможна никакая семейная жизнь. И, вообще, без нее жить невозможно!

Любовь Маяковского к Лиле Юрьевне Брик безмерна. Она была женщиной его жизни. Он полюбил ее искренно, безоговорочно, хотя и понимал, что ее любовь к нему носила совершенно другой характер.

В дневнике, написанном во время двухмесячной разлуки еще в 1923 году, есть заглавие “Любишь ли ты меня?”, под которым Маяковский разъясняет, как он понимает любовь Лили Юрьевны к нему: “Для тебя, должно быть, это странный вопрос -- конечно любишь. Но любишь ли ты меня? Нет. У тебя не любовь ко мне, у тебя -- вообще ко всему любовь. Занимаю в ней место и я (может быть даже большое), но если я кончаюсь, я вынимаюсь, как камень из речки, а твоя любовь опять всплывает над всем остальным. Плохо это? Нет, тебе это хорошо, я б хотел бы так любить”. Читая эти строки, понимаешь, какая огромная разница в их отношении к любви. Для В. В. Маяковского Лилия Юрьевна была всем, для нее же любовь к Маяковскому не была единственной в ее жизни. Они знали о романах друг друга, но в отличие от Лилии Юрьевны, Маяковский страдал от этого; даже если он и хотел, он не мог любить так, как она.

За два дня до трагического выстрела в Лубянском проезде, Маяковский писал: “Как говорят “инциндент исперчен”, любовная лодка разбилась о быт.

Я с жизнью в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид. Счастливо оставаться.

Владимир Маяковский.

12/IV -- 30 г.”

Когда Л. Ю. Брик узнала о самоубийстве Маяковского, то искренне огорчилась. Несомненно, это был удар, хотя и не изменивший ее привычной жизни. Возникло только ощущение, что не будет больше писем, звонков, встреч. Ощущения безысходности, горя тогда у нее еще не было. Скорее -- удивление: зачем же он это сделал?

“...Лилия Юрьевна Брик рассказывала, что многие годы ей снился Маяковский. Снился по-разному. Иногда плакал, просил прощения и всегда не хотел расставаться. Не хотел уходить из ее снов. Иногда посмеивался и уверял ее, что она тоже покончит жизнь самоубийством...

24 августа 1978 года Лилия Юрьевна покончила с собой, приняв огромную дозу снотворного. Она заснула вечным сном в “вечном городе” Риме. Кто знает, может быть, перед смертью она тоже успела выкрикнуть: “Люби меня!”, как ей когда-то Маяковский...

Но могла ли она быть кем-то услышана?..” (Выписка из статьи доктора философских наук З. Гельмана “Литературное обозрение”, 1993, №6).

Рассказ о Владимире Владимировиче Маяковском хочется закончить его же строками:

Не смоют любовь ни ссоры, ни версты.

Продумана, выверена, проверена.

Подъемля торжественно стих стоперстный,

клянусь люблю неизменно и верно!

Библиографический список

1. П. К. Сербин. “Изучение творчества Владимира Маяковского”. “Молодая гвардия”, 1978.

2. В. Перцов. “Маяковский. Жизнь и творчество”. М., 1976.

3. Б. Янгфельдт. “Любовь -- это сердце всего”.

4. Ал. Михайлов. “Маяковский” ЖЗЛ. Изд.: М., “Молодая гвардия”, 1988.

5. Ю. Карабчиевский. “Воскресение Маяковского”, Изд.: М. “Советский писатель”, 1990.

6. Маяковский В. В. Соч. в 2-х т. -- М., 1988 -- т. II.

7. Маяковский “Поэмы. Пьесы”. М., “Правда”, 1985.

8. “Литературное обозрение”. 1993 г. №9 -- 10, №6.

9. “ЛГ-досье”. 1993, №3.

10. “Вопрос литературы”. 1993, вып. IV.

11. “Огонек”. 1993, №29.

12. “Литературная газета”. 1996 г., 10 апр.

Размещено на Allbest.ru

...