Рецепция Ф.М. Достоевского в романе Юрия Мамлеева "Блуждающее время"

Размещено на http://www.allbest.ru/

РЕЦЕПЦИЯ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО В РОМАНЕ ЮРИЯ МАМЛЕЕВА «БЛУЖДАЮЩЕЕ ВРЕМЯ»

С.Е. Трунин

В русской прозе рубежа XX -- XXI вв. писатели используют идеи, образы, цитаты из русской классики. Ф. М. Достоевский -- один из таких классиков, к художественному и публицистическому наследию которого часто обращаются современные прозаики. Юрий Мамлеев (до недавнего времени представитель третьей волны эмиграции) по-модернистски прочитывает произведения Достоевского. В конце 90-х гг. XX в. Мамлеев вернулся из эмиграции и продолжает использовать в своем творчестве проекцию Достоевского, сквозь призму текстов которого высвечивает внутренний мир человека. Достоевский оказал влияние на формирование мировоззренческой концепции писателя: отсюда такое стремление к непознанным тайнам человеческой души, попытка понять Абсолют.

В предисловии к повести «Вечный дом» Мамлеев пишет: «Некоторые мои произведения вызвали шок даже в западном литературном мире. Тем не менее подчеркивалась их связь с традицией Гоголя и Достоевского, с описанием темных и загадочных бездн человеческой души, с творением характеров и типов людей, словно вышедших из этих скрытых бездн» [3: 3]. Традиция Достоевского пунктирно прослеживается во всем творчестве Мамлеева. Во многих рассказах («Великий человек», «Крыса», «Голос из Ничто» и др.) это ощутимо как на уровне явных интертекстуальных отсылок, так и на более глубоких (структурном и идейном) уровнях. Персонажи рассказов не просто дублируют поведение или мысли героев Достоевского, но еще по-своему развивают идеи, почерпнутые из произведений русского классика. Так, например, герой рассказа «Великий человек», осознав свое псевдовеличие, приходит к выводу, что нужно более агрессивно заявить о себе в будущем. Герои Мамлеева не просто похожи на персонажей книг Достоевского. Даже способ мышления некоторых из них напоминает внутренние монологи героев «Преступления и наказания», «Подростка», «Братьев Карамазовых» и других произведений. Мамлеевым использована система кодов, посредством которой он осуществляет свое прочтение творчества русского классика и включает его художественную модель (полностью или частично) в пространство собственных текстов.

Под «кодом» в философии и семиотике подразумевают «понятие, позволяющее раскрыть механизм порождения смысла сообщения» [5: 485]. А в теории информации код «определяется как совокупность (репертуар) сигналов» [5: 485]. В литературоведении понятие «код» функционирует схожим образом: в него включены не только набор сигналов, но также и интертексты, находящиеся за этими сигналами. Кроме того, к нему подключаются все виды цитирования, которые в своей совокупности также формируют «код». «Новейший философский словарь» определяет это понятие трояким образом:

«1) как знаковая структура;

2) как правила сочетания, упорядочения символов, или как способ структурирования;

3) как окказионально взаимооднозначное соответствие каждого символа какому-то одному означаемому (Эко)» [5: 485].

Современное литературоведение зачастую пользуется философскими методами анализа художественных произведений. Это позволяет исследовать некоторые проблемы более детально и глубоко.

Применительно к творчеству Мамлеева понятие кода может быть употреблено в широком смысле этого слова. Автор настаивает на определении его творчества как «метафизический реализм», что является одной из разновидностей модернизма. Наиболее ярким примером такого стилевого определения может служить его роман «Блуждающее время», написанный в 2000 г. Основными героями романа являются московские интеллигенты конца XX в., находящиеся в поисках смысла жизни. Много внимания писатель уделяет описанию эзотерических кружков, в которые они попадают в поисках решений экзистенциально значимых для них проблем. Согласно классификации Г.Л. Нефагиной, все персонажи романа типологически делятся на три группы:

1. «душевно нестабильные, с больной, извращенной психикой люди» [4: 220]. К ним относятся такие герои, как Сеня Труп, Роман, Шептун;

2. «внешне обычные люди, без экстравагантных черт и привычек. Но метафизическое начало в них выражается какой-то особенной чертой, штрихом» [4: 220]. Речь идет о Марине и Буранове;

3. «некие метафизические монады» [4: 221]. Это Орлов и Никита.

Влияние Достоевского очень ощутимо в романе. Встречаются разнообразные типы рецепции наследия этого автора (от прямого цитирования и упоминания до частичного транспонирования художественной модели). Зачастую Мамлеев словно «примеряет» матрицу Достоевского с целью выявить особенности ее функционирования в современном тексте. Недаром так часто упоминается фамилия русского классика и даже термин «достоевщина». Цитатный фон «Блуждающего времени» ограничивается рамками «пятикнижия» Достоевского («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы»).

Обращаясь к цитатному фону в романе, следует начать с главного героя -- Павла, -- который, вспоминая свое детство, говорит: «Потом, когда мне было шестнадцать лет, мне попался тип, который учил меня верить в то, что я -- вошь. Дескать, это освобождает от вечных проклятых вопросов, от достоевщины» [2: 45]. Советская действительность, во времена которой проходила юность главного героя, пыталась избавиться от противоречий, обозначенных в романах Достоевского. Среднестатистического человека пытались убедить в том, что он слишком мелок по сравнению с масштабами страны. Творчество Достоевского было неугодным политике государства, и потому «достоевщиной» оклеймили саму способность человека к рефлексии.

Еще один персонаж, значительно похожий на героя Достоевского, -- это Юлий Посеев. Схожесть его со Смердяковым прежде всего в том, что оба -- внебрачные дети. Оба склонны к насилию на почве чужой идеи. Смердяков убивает Федора Павловича, основываясь на концепции Ивана (как он считает), Юлий убивает, потому что получает приказы от Крушуева. Клим Черепов отмечает эту схожесть: «Страшный все-таки парень, -- подумал Черепов, -- чем-то он мне напоминает Смердякова, хотя ведь совсем не похож, судя по Достоевскому» [2: 163]. Однако если Достоевский подчеркивает в своем герое лакейство, то Мамлеев называет Юлика «страшилой», и именно в таком ключе получает развитие этот образ в романе.

Мамлеев не только определенных героев наделяет чертами персонажей Достоевского, но даже интерьер в некоторых сценах романа имеет кодовое значение. Например, квартира Черепова «была до такой степени “достоевской”, что это сразу всех сблизило с хозяином» [2: 170]. Также необходимо упомянуть 24 главу второй части романа, описывающей квартиру Бореньки, в которой находится портрет Достоевского, причем автор акцентирует внимание читателя на этом моменте трижды: «непомерно огромный портрет Достоевского с неподвижными глазами» [2: 157], «молчал кот, молчал портрет Достоевского, молчали и те, кто были во плоти» [2: 159], «кот быстро вернулся и прыгнул на портрет Достоевского» [2: 160]. И именно в этой главе Мамлеев, ремаркой отмечая поведение Бореньки, пишет о нем: «вдруг сразу сник, стушевался (курсив мой. -- С. Т.) и проговорил…» [2: 157]. достоевский художественный писатель публицистический

Выделенный нами неологизм Достоевского больше в романе не упоминается. Боренька -- тоже в некоторой степени персонаж Достоевского: он «смехун», и в этом заключается его форма юродивости. Мамлеев внедряет в свой роман коды Достоевского и осуществляет их трансформацию. Подобного рода отсылки (портрет писателя, глагол «стушеваться») привносят в современный текст дополнительные коннотации, благодаря которым произведение может быть прочитано с нескольких позиций, порождающих плюрализм интерпретаций происходящего в романе. Боренька со своим юродством не вписывается в новую парадигму жизни. Мамлеев предоставляет читателю право самому определять, где добро, а где зло. Здесь же, в 24 главе, Боренька говорит о Никите: «…подбежит, бывало, ко мне, наклонится, весь из себя солидный такой старикан, хоть и сумасшедший, и знай целует меня в лоб, словно я покойник» [2: 159]. Никита целует молча, как и Христос, персонаж поэмы Ивана Карамазова «Великий инквизитор». Сама манера речи Бореньки (с точки зрения стилистики) похожа на речь персонажей Достоевского (употребление архаизмов, инверсии, сбивчивость).

Ироническое перекодирование получает дискурс Раскольникова в 27 главе второй части -- в эпизоде, где старушка просит Юлика убить ее, потому что ей «невмоготу жить». Юлик отказывается, мотивируя свой отказ тем, что проблема старушки его не касается. Рассуждения Юлика (несмотря на то, что он убийца) имеют вектор, прямо противоположный раскольниковской идее: «Разве может такая старушка мешать мирозданью?» [2: 183]. Юлику нет необходимости доказывать себе, что он не «тварь дрожащая», перед ним не стоит такая дилемма. Он просто делает свою работу во имя маниакальной идеи, которую воплощает в жизнь Крушуев. Более пристальное прочтение 13 главы второй части романа позволяет обнаружить сильную интертекстуальную связь с главой «Великий инквизитор» из романа «Братья Карамазовы» Достоевского. Великий инквизитор полагает, что отнял у людей свободу, дарованную Христом: «Пятнадцать веков мучились мы с этой свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко» [1, XIV: 229]. Инквизитор также упрекает Христа в том, что «человек был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми?» [1, XIV: 229]. Отнять у людей свободу (в том числе и свободу творчества) -- главный тезис инквизитора. В этом ключе развивает свою философию и Крушуев: «Идея у нас такая, чтобы никаких идей у человечества больше не было. Потому что от идей все зло. Поэты, пророки, писатели, мессии, святые и так далее -- наши враги» [2: 96]. Таким образом, Крушуев наделяет себя властью инквизитора, а также правом самолично решать, что для человечества лучше. Согласно его идее, род человеческий нужно подчинить «сильным мира сего». Идеальная картина будущего для людей выглядит, по Крушуеву, следующим образом: «Чтоб было спокойно, глупо и тихо. Жрут, пьют, сладострастничают -- это пожалуйста. В телевизор глядят -- это еще лучше» [2: 97].

Он не просто отказывает человечеству в праве свободного творческого развития, ему грезится тотальное отупление людей и превращение их в безликую и безмолвную массу. И потому его тост звучит так зловеще: «Хряпнем за человечество, чтоб спокойно всем жилось, без всяких визионеров, достоевских и прочих…» [2: 101]. Имя Достоевского упоминается недаром: идея превратить людей в массу воспроизведена Великим инквизитором в «Братьях Карамазовых»: «Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они созданы» [1, XIV: 236]. Мысли Крушуева идентичны мыслям Великого инквизитора; для обоих люди не представляют никакого интереса с точки зрения личностного развития. Оба хотят видеть людей оболваненными и замкнуть их в искусственно созданном мирке. Сравним фрагменты монологов. У Достоевского Великий инквизитор говорит: «У нас же все будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга… О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся» [1, XIV: 235]. У Мамлеева Крушуев заключает: «Мир наш станет замкнутым, как пещера без выхода, но жить в ней будет сладко, жирно, безопасно, а главное -- смерти нет» [2: 97]. И даже Посеев -- послушный исполнитель -- считает, что душит людей во имя человечества. В поэме Ивана Карамазова инквизитор признается Христу: «Мы исправили подвиг твой и основали его на чуде, тайне и авторитете (курсив автора.)» [1, XIV: 234]. Крушуев также стремится к этому: «Вот мы и изменим курс истории куда надо…» [2: 100]. Но это ему так и не удастся, потому что он погибнет от рук своего «штатного» палача Юлика Посеева.

Терпит крах и теологическая концепция Великого инквизитора, который, вместо того чтобы сжечь Христа на костре (как было им обещано), отпускает Его на «темные стогна града». В романе «Блуждающее время» нет молчащей фигуры Христа, как в тексте Достоевского, -- в этом одно из важнейших отличий произведения конца XIX в. от произведения начала XXI в. Мамлеев транспонирует в свое произведение комплекс идей Великого инквизитора, по-своему его моделирует, и в результате мотивы и образы Достоевского видоизменяются в пространстве нового текста. Помимо явных цитат из «Великого инквизитора», в 13 главе второй части «Блуждающего времени» можно обнаружить и несколько интертекстуальных отсылок к «Бесам» Достоевского. Логическая система, которую выстраивает Крушуев (ориентир -- матрица Великого инквизитора), почти полностью повторяет генеральную идею произведения Шигалева, персонажа «Бесов». Текст Шигалева доступен лишь в пересказе хромого, одного из присутствующих на собрании в главе «У наших»: «Он (Шигалев. -- С. Т.) предлагает, в виде конечного разрешения вопроса, -- разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем, и будут работать» [1, X: 312].

Как видим, Мамлеевым использован ряд кодов произведений Достоевского, которые он в некоторой степени систематизирует в собственном тексте. Также необходимо отметить тот факт, что автор «Блуждающего времени», возможно, знаком с черновыми набросками художественных произведений Достоевского. Об этом свидетельствует явная интертекстуальная отсылка: Крушуев настаивает на том, чтобы всех гениальных людей раздавить еще «в колыбели». Посеев полностью поддерживает этот тезис: «Я ведь мочил, которые уже появились, в начале… Но, конечно, лучше с детства. Оно вернее» [2: 101]. Похожими размышлениями занят и Петр Верховенский, один из главных героев романа «Бесы». В подготовительных материалах к роману читаем следующее: «Самое бы лучшее -- уничтожить грамоту и все книги. Мы всякого гения потушим еще в младенчестве» [1, XI: 272]. Таким образом, в рамках одной 13 главы Мамлеев объединяет сразу несколько текстов из Достоевского: идеи Великого инквизитора и Шигалева, тезис Петра Верховенского. Автор «Блуждающего времени» предпринимает попытку выявить функционирование и возможность развития подобного рода логических систем в контексте нового времени (рубежа XX -- XXI вв.). И один из возможных путей он видит в том, что «союз человечества и дьявола возможен, но в несколько отдаленном будущем. До этого человечеству еще надо дорасти» [2: 104 -- 105]. И если возможен, то через таких посредников, как Великий инквизитор, способных подменить истинную веру ложным авторитетом. Как бы дистанцируясь от текста поэмы «Великий инквизитор», Мамлеев устами Крушуева отмечает, что некоторые священнослужители способны пойти за дьяволом ради денег либо по своей природной глупости. Инквизитор в поэме открыто признается Христу: «мы не с тобой, а с ним (с дьяволом, курсив автора.), -- вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с ним, уже восемь веков. <…> Мы и взяли меч кесаря, а взяв его, конечно, отвергли тебя и пошли за ним» [1, XIV: 234 -- 235].

Инквизитор воздвигает себе нового бога, так как он принял три искушения, отвергнутые Христом. Словно комментируя текст Достоевского, Крушуев говорит: «Дьяволу их (священнослужителей. -- С. Т.) ничего не стоит обмануть: и при всех своих догмах, и при всех своих традициях прекрасно пойдут за ним, думая, что идут за Богом» [2: 105]. Автор наделяет своего героя двойной логикой: Крушуев презрительно относится к инквизиторам, принявшим дьявольские искушения, однако сам он, будучи выразителем и сторонником антихристианских идей, не в состоянии идентифицировать себя как обманутую дьяволом личность, равную инквизиторам. Мамлеев сознательно не расставляет акценты (в отличие от Достоевского, у которого Алеша постоянно сопротивляется ходу событий, развивающихся в поэме его брата Ивана). Это право он оставляет за читателем. Логика развития сюжета в романе «Блуждающее время» приводит к тому, что Крушуев будет убит своим последователем. В этом заключается авторское видение развенчания крушуевских идей.

Интертекст Достоевского в «Блуждающем времени» чрезвычайно разнообразен: автором использован и цитатный фон из произведений русского классика, и транспонирование идей (выразителями которых являются персонажи его романов) из текстов Достоевского с их последующим моделированием и трансформацией, и даже сам образ Достоевского присутствует в романе (в виде портрета в комнате). Все это свидетельствует об особом внимании Мамлеева к наследию Достоевского. Автора «Блуждающего времени» интересует не только функционирование образов и идей XIX в. в современной ему художественной действительности, но еще и возможность их дальнейшего развития. Этим объясняется стремление Мамлеева к перекодировке мотивов Достоевского и своеобразной их дешифровке в контексте русской литературы рубежа XX --XXI вв.

Размещено на Allbest.ru