Становление и развитие карачаево-балкарской авторской поэзии второй половины XIX – начала XX века: концепция человека, поэтика

«Нативистские» произведения имеют этнонациональную основу, ориентируются на традиции национального фольклора (К. Семенов, К. Кочхаров, З. Джанибеков). Основополагающей чертой авторской поэзии данного направления является ярко выраженный автобиографизм, неразделенность субъекта и объекта повествования на автора и лирического героя. Вместе с тем наличие фиксированного авторства можно расценивать как важный атрибутивный признак, свидетельствующий о зарождении качественно иного уровня поэзии, отделившейся от фольклора. Именно этот фактор, обусловивший состояние «пороговости» статуса повествователя, приводит к почти полному отсутствию барьера между жизненной реальностью и художественной.

В трактовке любви как универсальной антропологической проблемы карачаево-балкарская поэзия указанного направления отличается акцентированием категории «полезности», неразрывно связанной с «духовностью». Отсюда появление, наряду с модификацией «любовь-страдание», новой дискурсивной линии «любовь-семья», опирающейся на прагматику патриархального жизнеустройства с его культом семьи. Тексты любовной лирики отличаются персонажной «двуфигурностью», однако при этом наблюдается ситуация своеобразной гендерной асимметрии: физический и психологический облик избранницы слабо выражен, почти лишен индивидуальных черт.

Процесс формирования авторского художественного сознания в «нативистской» поэзии отчетливо прослеживается в любовной лирике К. Семенова. Лирический рассказ о чувствах поэта, взаимоотношениях с избранницей, названной по имени (Хаммесей) передается через историю его сватовства. Каждый свой шаг лирический герой обдумывает, рассуждая, возражая, полемизируя с потенциальным оппонентом, с избранницей. Конкретика автобиографических фактов дополняется, обогащается элементами художественного вымысла, выводящего текст за рамки одномерного жизнеописания. В результате мы имеем дело не столько с подлинным и искренним выражением чувств поэта, сколько с трансляцией житейской фактографии в литературно-тематический комплекс. Реальная жизненная ситуация становится основой лирико-медитативного диалога повествователя с самим собой, обобщением жизненного (любовного) опыта.

В «психологических розысках» лирического героя содержатся, на первый взгляд, только рассуждения о поиске достойной супруги, способной стать опорой в жизни, привнести в нее надежность и устойчивость. Слабая выраженность в тексте эмоциональной экспрессии объясняется национальной ментальностью: у карачаево-балкарцев не принято открыто проявлять чувства в матримониальных вопросах. В соответствии с требованиями горской этики герой сдержан и выражает свои чувства только иносказательным языком символов и тайных намеков. Выбор девушки для создания семьи мотивируется в шутливой, сказовой форме.

Также следует отметить, что трансформированные элементы фольклорной поэтики, обнаруживаемые типологические параллели с произведениями устного народного творчества, свидетельствуют о том, что это образец устной индивидуальной авторской поэзии, но опирающейся на традиции народной лирики. В то же время усиление личностного начала в художественном сознании поэта позволяет увидеть появление лирической субъективности, важнейшего условия для формирования авторской индивидуальности, ее творческой неповторимости, «узнаваемости». Сказанное свидетельствует об эволюционном переходе литературного явления «жырчы» (певец) к типологически иной категории «назмучу» (поэт).

Развитие авторской историко-героической поэзии в Карачае и Балкарии второй половины XIX - начала XX века обусловлено событиями, определившими существенные этапы в жизни народа. Самый древний пласт этих событий связан с нашествием войск Тимура на Северный Кавказ (1395; 1400) и в частности на территорию предков карачаевцев и балкарцев. Характерные черты авторского художественного сознания проявились в произведениях Д. Шаваева, посвященных историческим событиям, связанным с нашествием войск Тимура: «Предание о Хромом Тимуре» и «Грустные думы-размышления Дауут-Хаджи» Д. Шаваева.

В поэме «Предание о Хромом Тимуре» поэт воссоздает отдельные черты этой эпохи, изображает достоверный образ Тимура как жестокого военачальника. В походах Тимура Д. Шаваева интересуют в основном лишь события, связанные с историей своих предков. Сюжетная основа поэмы «Предание о Хромом Тимуре» определяется идеей Тимура «довести границы своего государства до Минги Тау», склонить словом к миру непокорных жителей, живущих «по отрогам пяти гор». Неизвестно, пользовался ли поэт какими-либо источниками, кроме преданий, но он проявляет осведомленность в названиях племен и народов, предков нынешних карачаево-балкарцев (во всяком случае, соответствующих одной из существующих гипотез). Так, поэт именует карачаево-балкарцев, «обитателей гор и равнин»: таулу, маджар, дюгер, карачай. Автор изображает своих пращуров настоящими патриотами, готовыми защищать родину, не желающими покоряться никому, кроме Аллаха. Весь комплекс художественно-выразительных средств, используемый поэтом для характеристики противоборствующих сторон, свидетельствует о связи поэмы с эпической традицией нартского эпоса.

Поэмы Д. Шаваева, донесшие до нашего времени отголоски событий, связанных с походом войск Тимура на территорию нынешнего Северного Кавказа, представляют исключительную ценность для историка как косвенное свидетельство об одной из трагических страниц в истории карачаево-балкарцев. В то же время для исследователя литературы поэма важна как один из первых опытов авторской поэзии в осмыслении истории. Изображение трагедии карачаево-балкарского народа, сочетание мотива скорби с героическим пафосом придает произведениям Д. Шаваева эпический характер.

Характерные черты эпической поэзии развиваются и обогащаются в карачаево-балкарской авторской исторической поэзии, посвященной Кавказской войне XIX века. В двух историко-героических песнях К. Байрамкулова (1772-1862) «Хасаука» и «Умар», сюжетно связанных между собой, повествуется о реальном историческом событии - сражении, происшедшем между карачаевскими ополченцами и царскими войсками у горы Хасаука (20 октября 1828 года). В песне «Хасаука» элементы героического предания уступают место авторскому видению реальной картины сражения. Бой с противником представляется историческим событием, в котором решается судьба не отдельного героя, общины, а народа. Патриотический пафос песни обусловлен описанием всенародного подъема, самоотверженности героев, сражающихся против «кровавого царя, который хочет набросить ярмо на Карачай».

Если в песне «Хасаука» преобладает описание картины сражения и упоминаются только отдельные имена сражающихся воинов, то песня «Умар» посвящена подвигу и героической гибели главного героя Умара. Влияние эпической традиции проявляется в гиперболизации образа героя: он наделяется сверхфизической силой, воинской удалью. Изображение гибели Умара происходит в соответствии с принципами эпического жанра: он гибнет на поле боя, в неравном поединке, продемонстрировав богатырскую суть. В то же время авторское начало в произведении реализуется в осознанном художественном вымысле, в котором отражается народное представление о героическом идеале. Принцип понимания героического образа трансформируется: герой сознательно повинуется своей трагической судьбе, предназначенности быть защитником Отечества.

Формирование авторского художественного сознания отчетливо просматривается и в набеговых песнях, «поджанре» исторической песни. Типологические черты данного жанра ярко выражаются в произведениях карачаевского поэта К. Кочхарова - «Джандар»; балкарских поэтов, в том числе Д. Шаваева - «Легенда о Кереметове Мухае», «Песня о Хахоеве Борлаке и его Белом Коне», «Песня о Жанхотове Азнауре и его коне Карабуу»; К. Мечиева - «В Желтой Кошаре».

Фабульные основы авторских песен, где повествуется о набегах или отражении его, в основном сходны. Текст, как правило, имеет реально-историческую основу; события, географические названия мест, имена героев даются без изменений, выносятся в заголовок. Повествование начинается с изображения внезапного нападения на кошары пастухов угонщиков скота, во много раз превосходящих их числом. Достижение участниками набега своей цели - угона скота, а затем ухода от преследования, порой завершается описанием сражения, но чаще - гибелью главного героя. При этом в зависимости от авторского взгляда несомненными достоинствами может обладать как тот, кто совершает набег, так и тот, кто отражает. Герой песен о набегах - яркая, сильная личность, которая раскрывается не столько в физическом противоборстве, сколько в безрассудной устремленности к риску, роковой предрешенности судьбы.

Анализ художественно-образной системы «Песен» Д. Шаваева, К. Кочхарова, К. Мечиева, посвященных данной тематике, позволяет сделать заключение о том, что поэты создают произведения, опираясь на традиции фольклорных песен о набегах, но в них преобладающей становится субъективное, авторское осмысление событий. Благодаря художественному вымыслу рассказ повествователя о событиях, характерный для фольклорной песни, трансформируется в авторскую этическую оценку поступков героя, что обогащает «Песню» новыми мотивами, способствует раскрытию внутреннего мира героев. В изображении героев «Песен» поэт акцентирует внимание не столько на изображении поступков, сколько на проблеме этической мотивации, обусловленной верностью данному слову, клятве. Герой не может свернуть с намеченного пути, ибо следование кодексу мужской чести для него превыше жизни.

Исследование эволюции карачаево-балкарской авторской песни о набегах позволяет констатировать, что характерная для фольклорных песен «романтика» набега, поэтизирующая геройство и удаль, постепенно угасает. Созданная воображением героя картина мирной жизни дегероизирует идею набега, становясь ее оппозицией. Изменившееся самосознание народа наиболее яркое выражение получает в поэме К. Мечиева «Желтая Кошара», где именно авторский голос выступает инстанцией, осуждающей идеологию агрессии. В ней поэт, как и предшественники, обратившись к теме набега, следует за реальными событиями, но обобщает их на высоком художественном уровне.

Глава третья «Авторское художественное сознание в жанрово-тематическом преломлении в карачаево-балкарской поэзии конца XIX - начала XX века» состоит из четырех разделов: «Социо-культурный контекст развития авторского художественного сознания»; «Социально-этическая и эстетическая актуализация национального хронотопа в поэмах К. Мечиева «Бузжигит» и «Раненый тур»; «Антропологический дискурс религиозно-дидактической поэзии К. Мечиева»; «Этнопоэтические символы в карачаево-балкарской авторской поэзии: художественная традиция».

Масштаб изображения социальный действительности в поэтических произведениях этого направления ограничен. Так, в стихах К. Кочхарова изображается социально-дифференцированный мир, в котором противопоставлено богатство одних и нищета других. В небольших по объему лирических стихотворениях он повествует о своей тяжелой жизни, и вместе с тем индивидуальное, пережитое автором выступает как испытанное одним из многих. Поэт не конкретизирует образ жизни богатых, он создает обобщенное представление о них как о виновниках социальных бедствий. Как правило, выражается эта идея прямым обвинением, декларативно. Так, применительно к ним используется устойчивое понятие «жегиучюле» (буквально, «запрягающие»), с семантическим смыслом «угнетающие, эксплуатирующие».

Анализ произведений К. Кочхарова социального содержания наглядно показывает их близость к фольклорной поэзии. В них нет «выделенности личности», образы богатых и бедных содержат лишь социальную характеристику (в рамках сословия). Авторское «Я» большей частью скрыто за констатацией тех или иных фактов социального насилия, осуждения его.

Переход от обобщенно-декларативного изображения социальной темы к показу реальной картины общественных отношений в карачаево-балкарском обществе ярко выразился в произведениях З. Джанибекова (псевдоним Калай улу Аппа). Его стихи «фактологичны», большей частью направлены на изобличение пороков представителей высших сословий и имеют конкретный адресный характер. Поэт берет образы из живой современной действительности: это мир знакомых людей, которые названы подлинными именами, наделены реальными чертами, фактами биографии. Диапазон осмеяния, изобличения пороков у Калай улу Аппа обширен: от беззлобного укора человеку за неумение пользоваться имеющимся богатством до обвинения его в скупости, скаредности, алчности. Эти понятия даны поэтом в одном парадигматическом ряду с социальным притеснением. Конкретные адресные обвинения служат основой для обобщающей характеристики целой галереи персонажей. В словаре поэта нет понятий «класс», «сословие», в таком значении им используется слово «кауум», семантически близкое понятию «группа», «клан». Значительно реже для обобщенной характеристики носителей социального зла поэт использует абстрактные понятия.

З. Джанибеков является одним из первых карачаево-балкарских авторов, кто глубоко осознает и манифестирует право на самовыражение индивидуального отношения к миру. В его представлении поэт должен быть глашатаем правды, защитником социальной справедливости. Поэт утверждает веру в действенную силу слова, осознает реальную силу воздействия своих песен, которые заставят героев его произведений считаться с ним. Следует отметить, что понимание автором значимости своего поэтического слова связывается им с конкретно-эмпирическим содержанием поэзии. Появление вымышленных сюжетов и героев, элементов художественного обобщения свидетельствует о том, что поэзия З. Джанибекова близка к индивидуальной авторской поэзии, стоящей на стыке между фольклором и письменной литературой.

Новые тенденции - выраженность авторского «Я» - в развитии индивидуального художественного сознания как в содержательном плане, так и в плане поэтики развиваются в поэзии К. Мечиева. В его произведениях реальный «индивидуально-именной» мир героев и мест, обозначенный с топографической точностью, превращается в художественное пространство обобщающего характера. Субъективное, личностное отношение автора к герою приобретает общезначимую ценность и эстетическую завершенность. Показательным в этом плане является стихотворение «Сегодня князь Сюйюнчев бедняка Ахмата …» Появляется вымышленный герой с вымышленным именем. Бедняк Ахмат и князь Сюйюнчев, возможно, и существовали в реальной жизни, но для поэта важна не правда быта, а правда Бытия. Субъективное, личностное отношение автора к реальному герою приобретает общезначимую ценность, представляет самостоятельный эстетический интерес. Поэт создает модель мира, суть которой отражается в системе бинарных оппозиций между социальными категориями: богач - бедняк, этическими: нравственно - безнравственно. Принципиально новаторским шагом К. Мечиева явился переход от фактографического изображения социального противостояния к обобщению, отражающему природу социального антагонизма. В ранних произведениях поэт идеализирует патриархально-родовые отношения, создает масштабный образ «народного» князя как символа и гаранта справедливого социального общества. Но уже в 1903 году поэт с горечью отмечает, что былое единство социума исчезает из жизни, уступая место меркантильным взаимоотношениям, разобщающим людей. «Умер единства отец» - таков заголовок стихотворения, заключающий в своей семантике знаковые перемены в обществе. Человек утратил чувство родовой общности, что привело к разрушению его нравственной основы. Утопическая вера в единство общества, чувство социального оптимизма уступают место глубоким сомнениям в дееспособности князей, своеобразной социофобии. Мечта о социальной гармонии рушится, и уже в стихотворении «Сегодня перед кузней…», датируемом 1914 годом, звучит мысль поэта об антагонистическом противоречии, раскалывающем единство народа. Яркой метафорой передается мысль о неизбежности социального конфликта: «Единство скажем - волк и овца // Видим, объединиться не смогут».

Важным этапом формирования авторской карачаево-балкарской поэзии явился процесс национальной адаптации восточных архифабул о любви. Так, в «восточных» поэмах Д. Шаваева, К. Мечиева явственно обозначилось стремление авторов к использованию художественных традиций национального фольклора, актуализации составляющих своего этномира. Дальнейшее развитие эта тенденция получила в поэме К. Мечиева «Бузжигит», где, опираясь на тюркскую архифабулу о трагической любви Бузжигита и Зулейхи, поэт обозначил основной вектор развития национальной поэзии. Традиционное для восточных поэм предостережение о возможной роковой развязке любви у К. Мечиева приобретает социально мотивированный смысл. Идеальному сказочному миру К. Мечиев противопоставляет правду реальной жизни во всей сложности и противоречивости. Оппозиция «жизнь - сказка», «реальная - вымышленная» определяет установку поэта на отказ от идеализации жизненных противоречий, художественную программу, ориентирующую на правдивое изображение реальной действительности.

Подобный эстетический принцип определяет отход поэта от черно-белого колорита в изображении героев и их противостояния. Это отличие становится явным уже в диспозиции героев, конфликт поэмы приобретает реальный характер, отражающий процесс обострения классовых противоречий в карачаево-балкарском обществе. В поэме К. Мечиева древнетюркская архифабула освобождается от сказочных элементов. Отмеченная тенденция к снижению сказочного, волшебного проявляется и в изображении персонажей поэмы.

Следует отметить, что в поэме К. Мечиева «Бузжигит» основные элементы древнетюркской архифабулы в значительной мере трансформировались, обогатились художественно-эстетическими традициями карачаево-балкарской национальной словесности. В первую очередь, к ним относится широкое использование иносказательности. Самое сокровенное в жизни героев выражается средствами, заимствованными из карачаево-балкарской магической поэзии. Однако в поэме К. Мечиева функция иносказательности модифицируется, ее магический смысл утрачивается, и впоследствии она используется как язык, понятный лишь участникам диалога. По законам горской этики, в которой отразились ментальные особенности карачаево-балкарского народа, не принято прямо говорить о каких-либо интимных вещах между родителями и детьми, открыто выражать чувство любви. Это свойство отчетливо проявляется во взаимоотношениях героев. Ощущается в поэме влияние мунажата и фольклорной песни-плача (кюй), придающих произведению лирико-драматический характер.

Таким образом, эволюция восточной поэмы в карачаево-балкарской поэзии XIX века находит свое завершение в поэме К. Мечиева «Бузжигит». В ней значительно сокращается сказочное, приключенческое начало, что ведет к расширению пространства реально-бытийного повествовательного плана. Реалистическое изображение конфликта, психологии героев позволяет утверждать, что К. Мечиев, творчески переработав поэтические традиции восточных поэм о любви, заложил основы карачаево-балкарской лиро-эпической поэмы.

Этапной вехой в эволюции авторского художественного сознания явилась поэма К. Мечиева «Раненый тур». Метафорическое название поэмы по праву можно считать художественной находкой поэта, выразившей национально-ментальную основу социального конфликта. Устойчивым смысловым ядром этой развернутой метафоры является образ раненого тура, содержащий в своей семантике совокупность значений: боль, страдание, состояние «ранености», неутолимую жажду свободы. Свободный, гордый тур, живущий в горах, преследуем своими основными врагами - волком и человеком. Тур, раненный охотником, сумел уйти от человека, но теперь за ним гонится волк. Второй охотник, а это главный герой поэмы Хашим, отправившийся в горы за дичью, спасая раненого тура от неминуемой гибели, убивает хищника.

Поэт нарушает устойчивую бинарную оппозицию «человек - зверь», основанную на противопоставлении человеческого (гуманного) и звериного (хищнического) начала. Отношения между ними определяются не «родовой» принадлежностью, а нравственной сущностью: человек противостоит человеку, зверь - зверю. Противостояние символических образов поэмы - раненого тура и волка - получает продолжение в событиях, развивающихся строго симметрично в мире людей. Судьбы раненого тура и человека, охотника Хашима, оказываются связанными, «отражаются» друг в друге. Тема социального антагонизма передается в поэме К. Мечиева посредством использования метафоры по контрасту. Поэт выстраивает парадигму насилия, жестокости, ранящей, убивающей все живое, человеческое через образный ряд: волк, князь Жамболат, княжеское сословие. Волк в тюркской мифологии - тотемное животное, но поэт использует в данном контексте негативную символику животного, согласно которой он является олицетворением «свирепости, коварства, жадности, жестокости, зла». Перед нами явный пример авторского переосмысления константных мифологических смыслов, что позволяет говорить о проявлении авторского «произвола», об интерпретационных возможностях индивидуального художественного сознания.

Повествование о трагедии раненого тура (Хашима, народа) служит для поэта основой размышлений о социальном насилии в мире и господстве в нем социальной несправедливости. Будучи глубоко озабочен трагической судьбой родного народа, выступая как его защитник, К. Мечиев апеллирует к слову, - единственному средству, которое, смеет он надеяться, может быть поддержкой для «страдающих сердец» и заставит призадуматься «жестоких тиранов». Раскрывая свое кредо, поэт усиливает, расширяет социальный смысл конфликта поэмы. Трагедия «раненого тура», которую поэт пережил как свою («И моя судьба схожа с твоей»), трансформируется в трагедию авторской личности, обусловленную конфликтом между его гуманистическими представлениями и современной социальной действительностью.

Знаковый характер поэмы К. Мечиева «Раненый тур» определяется тем, что в ней сконцентрировались ключевые элементы авторского художественного сознания, знаменующего завершение процесса формирования национальной карачаево-балкарской поэзии XIX века. Проявляется это многообразно. Прежде всего, на уровне хронотопа: действие поэмы происходит в реальной действительности современной поэту Балкарии. Национально окрашен и конфликт поэмы: социальный антагонизм проявляется в соответствии с особенностями родовых патриархальных взаимоотношений в балкарском обществе, понятиями горской чести. Наконец, в поэме «Раненый тур» сформировалась целая система национальных этнопоэтических символов (ранености, камня, сочувствия всему сущему и т. д.), которые стали выражением основы национального образа мира, нашли свое многообразное развитие в карачаево-балкарской поэзии XX века, и, прежде всего, в творчестве К. Кулиева.

Одним из важнейших моментов становления авторской поэзии, как известно, считается формирование художественного самосознания, являющегося показателем ее зрелости. Тенденция обращенности поэзии к самоосмыслению отчетливо проявляется в произведениях К. Мечиева начала XX века. В поэме «Бузжигит» поэт открыто манифестирует поэтическую субъективность как эстетическую ценность. Скромно заявляя, что до него «пели о Бузжигите намного лучше», автор метафорическим языком выражает авторское право творца: «У каждой горы - своя вода, // Своя песня, свой соловей». Поэт, «обращаясь к реалиям этносреды», обосновывает эстетическую значимость авторского самовыражения.

Особенности художественного сознания К. Мечиева проявляются также в авторском восприятии и субъективной интерпретации обыденных, неприметных реалий окружающего мира («Воробью, севшему в снежный день на наш двор», «Ослику с израненной спиной», «Стихи, сказанные одинокой ивушке на берегу реки» и др.). Традиционный для этнонационального сознания карачаево-балкарцев критерий эстетического отношения к действительности обогащается открытием красоты мира и его многогранности.

В поэзии К. Мечиева четко прослеживается идея самоценности сознательной работы со словом, идея, которая станет его «именной» авторской эмблемой и основой ярко выраженной неповторимости, самости поэта. К. Мечиев - поэт, ясно осознающий свое авторское право творца литературного произведения. Авторское «я» номинируется, используется как средство самовыражения, утверждения поэтического кредо: «Я - сын Бекки Кязим…»; «Кязим хаджи лживых стихов не создает».

В создаваемом К. Мечиевым поэтическом кодексе первостепенным является акцентирование общественного содержания поэзии, заключающегося в ее полезности человеку, народу. Пользы, понимаемой широко, начиная от конкретной, физически осязаемой, до духовной, метафизической. Открыто заявленная гражданская позиция поэта показывает осознание им своей миссии как носителя правды, борца за социальную справедливость, а также предопределяет поиск адекватной творческой формы для выражения своих идей. Так, одинаково необходимыми представляются поэту овеществленное изделие кузнеца Кязима и его поэтическое произведение.

Особенно ярко общественный смысл поэзии К. Мечиева проявляется в стихах, где автор пытается осмыслить сущность извечной параллели «поэт и поэзия». Несомненно, это стремление к саморефлексии является свидетельством зрелости карачаево-балкарской авторской поэзии XIX века. Характерно, что в личном тезаурусе художника отсутствует абстрактное, обобщающее понятие «поэзия», вместо него он использует емкий конкретный термин «сёз» (слово). Осознанно выделяется поэтом мысль о предназначении поэтического слова, Слова Кязима. В своих программных стихотворениях «Справедливость», «Хорошее слово» Кязим дает четкое субъективное представление о понимании поэтического творчества, подчеркивая, что его цель - служение правде, справедливости. Развернутой метафорой утверждается бессмертие слова, которое «ножом не разрежешь», «бурей не унесешь», «в огне не сожжешь», которое «не имеет цены».

Система ценностей, связанных со значимостью слова в представлении К. Мечиева, органично вписывается в общеевропейский и общевосточный литературный контекст. Возможно, что К. Мечиев не был знаком с конкретными примерами метапоэзии, но его художественное сознание поднимается до уровня философского осмысления окружающей действительности поэтическим словом, его - Кязима - словом о мире, самоценность которого идентифицируется с деянием поэта и человека.

Конец XIX - начало XX века стал важной вехой в развитии карачаево-балкарской авторской поэзии, в трансформации представлений, связанных с концепцией человека, онтологических понятий, основных поэтологических принципов. Так, новым, «светским», содержанием наполняются традиционные религиозно-дидактические понятия. Стремление к овладению религиозным знанием декларируется поэтом как одна из первейших обязанностей и долг каждого мусульманина. Но постепенно тема знания все больше используется в качестве ключевого мотива познания мира, приобретает ярко выраженный антропоцентрический характер. Проповедуя среди соотечественников данную аксиому, К. Мечиев расширяет понятие «кораническое знание», абсолютизирует его общечеловеческое содержание, служащее идее воспитания совершенного человека. Гносеологический ряд, выстраиваемый вокруг понятий «книга» и «грамотность», употребляется не в узком религиозном содержании, а трансформируется в источник знаний о мире. Поэтизация знания, культуры ведет к преодолению теологической, конфессиональной ограниченности, свидетельствует о мировоззренческой и культурной широте понимания поэтом сути образованности.

Обращаясь к центральной антропологической проблеме - предназначения человека, К. Мечиев в значительной мере расширяет содержание религиозно-дидактической поэзии, усиливает её гуманистический характер. Универсальной, доминирующей чертой в поэтической картине мира К.Мечиева утверждается антропологичность, «человековедение», не отрицающее нравственные постулаты ислама, а, скорее, опирающееся на них. Все, что связано с Богом, понятием веры, приобретает для поэта нравственный смысл. Мерилом нравственности, смыслом служения Богу объявляется идея любви к человеку: Бог для человека, а не человек для Бога, совершение хаджа - для постижения души человека.

В этико-религиозной доктрине поэта идея человека как высшей ценности на земле, осмысление мира сквозь призму соответствия или несоответствия этому тезису являются доминирующими. В обращенных напрямую к Богу стихотворениях К. Мечиева начала XX века все более явственно ощущается, что религиозно-просветительская проблематика трансформируется в «религиозно-социальную». Поэт расширяет тематику религиозно-дидактической поэзии, углубляет ее социальную направленность. Сакральное в Боге проявляется не в его возвышении, уходе от земной жизни, а в причастности к ней, к человеческой судьбе. В таком контексте Бог оказывается максимально приземленным, вписанным в ментальное культурное пространство балкарцев. Утверждение поэтом постулатов ислама опирается на синтез народных представлений о мире, согласуется с традиционной национально-этической основой человека. Вопрос, кем станут люди, не знающие Коран, стоит в одном ряду с вопросом, кем станут люди, не соблюдающие традиции народа. Верность народным обычаям расценивается поэтом как тот же гарант нравственности, что и следование заповедям Корана.

Антропоцентрический дискурс в поздней религиозно-дидактической поэзии К. Мечиева все больше приобретает обобщенно-философский характер. Конфликтное состояние мира, в котором сталкиваются в противоборстве бедность и богатство, слабость и сила, рождает ощущение антиномичности, неоднозначности онтологических законов. Бог всесилен, всеведущ, его волей обусловлен дуализм мира, его многоликость и противоречивость. Божественная воля, замысел Бога признает неизбежность дуальности мира, противоборства добра и зла как естественного закона жизни. Стремление людей нарушить сложившийся уклад человеческих взаимоотношений рассматривается поэтом как попытка навязать чуждые этой жизни принципы, разрушить сложившуюся гармонию и равновесие.

Революционные события начала XX века привносят смятение в душу поэта, рождают сомнение в истинности народного представления о равенстве как добре, неравенстве как зле. Меняющаяся на глазах картина социального мира приводит поэта к осознанию, что идея равенства, утверждаемая даже из самых лучших человеческих побуждений, может иметь непредсказуемые последствия. Только в соотнесённости с аксиологической системой мотива «добро - зло» можно судить о ценностной значимости понятия «равенство». Не смирение и покорность проповедует поэт, а признание онтологически обусловленных закономерностей бытия, следование вечным ценностным принципам жизни, являющимся апробированным воплощением истинности добра и зла. Разрушительным, деструктивным силам, категорической непримиримости старого и нового поэт противопоставляет силу духа, созидание, толерантность. Эта ключевая антропологическая идея сводит воедино замысел божий и универсальный опыт жизни человека.

Исследование развития и формирования системы этнопоэтических символов в карачаево-балкарской авторской поэзии XIX века позволяет выявить преемственную связь культурно-исторических ценностей в структуре создаваемого национального образа мира. В национальной «сетке координат» одним из архетипических образов, обретающих статус этнопоэтического символа, является «дом». Генетические корни данного архетипа обнаруживаются в творчестве Д. Шаваева. Духовно-ценностная суть образа дома большей частью раскрывается в оппозиции к хронотопу иного, «большого мира», который окружает лирического героя. Для Д. Шаваева, поэта XIX века, «иной» мир - это жизнь мусульманского Востока, места религиозных святынь в ментальном восприятии представителя «малого» народа. Но как бы ни привораживали названия святых мест, связанные с именами Аллаха и пророков, имеющие магическую силу для каждого верующего мусульманина, притяжение родной земли оказывается сильнее. Топос родной земли актуализируется Д. Шаваевым через ключевые образы природы, внешнего мира, которые приобретают значение архетипов.

Подобное постижение сути «малой» родины в ее оппозиции к «иному, большому» миру органично развивается в поэзии К. Мечиева. В авторском восприятии символам мусульманского мира «противопоставляется» родная земля: в ее «единственности», в ее соответствии духу горца, в ее невыразимом словами ощущении тепла родного очага. Удаленностью и близостью к родному очагу определяется состояние духа поэта. Возвращение к родным горам Бызынгы, неповторимый «дым отечества» вызывают чувство интимной близости, передают дух, эстетику укорененности в этом мире: «В Аравии, Турции, побывав, я вернулся, // Вновь я увидел горы Бызынгы. // Всего более мне приятен // Запах кизячного дыма в моем бедном селе». В то же время привязанность к отчему краю, к своей малой родине не ограничивает представление К. Мечиева о мире, в котором он живет. Духовная общность, объединяющая всех живущих людей сходством судьбы, преодолевает замкнутость географического пространства, расширяет его. Ощущение лирическим героем своей причастности к жизни рождает чувство вселенского единства: «Мир, каким бы ты ни был горьким морем, // Ты для всех нас - отчий дом».

Устойчивый хронотоп «малой» родины, создаваемый в оппозиции «иному, большому» миру Д. Шаваевым и К. Мечиевым, становится одной из характерных черт карачаево-балкарской поэзии XIX века. Заложенная ими художественная традиция в трактовке архетипа отчего дома находит продолжение в карачаево-балкарской поэзии XX века, свидетельствуя о наличии генетической связи между ними. В поэзии К. Кулиева, продолжающего традиции своих предшественников, образ малой Родины в ее противопоставленности «большому миру», обретает новое звучание. Поэт современной эпохи с её тенденцией к глобализации, унификации, к культурному обезличиванию, он знаменует своей поэзией преданность истокам, духовную верность отчему краю, стремление сохранить национальное своеобразие балкарского этноса.

Образ родного края представляется поэту, прежде всего, пространством, замкнутым горами ввысь: их вертикаль открывается в небо, низ - в камень. Такая пространственно-географическая ограниченность формирует у лирического героя обостренное чувство укорененности, причастности к единому родовому сообществу. Вписанность горца в среду скал и камней не приводит его к отрицанию иного жизненного пространства, иных ценностей. Для К. Кулиева - поэта ХХ века, «другой, большой» мир еще более понятен и близок. Любовь к «малой Родине» сочетается у него с чувством единения со всем миром, рождает ощущение сопричастности и ответственности за все события на планете.

В системе этнопоэтических констант, используемых в карачаево-балкарской поэзии XIX века для создания облика родного края, отчего дома, безусловно, центральное место занимает образ горы, камня. Это и логично. Карачай и Балкария расположены в горном краю, поэтому горы воспринимаются поэтами одновременно и как ландшафтно-географическая примета отчего края, и как объект самостоятельного эстетического интереса. Отсюда берет начало «вертикальный принцип, положенный в основу балкарской модели мира» (З. Кучукова).

Мир горы, камня, являясь «древнейшим архетипическим ядром карачаево-балкарской этнокультуры», становится неисчерпаемым источником ассоциаций, образов, мотивов в карачаево-балкарской поэзии XIX века. Из мотивного поля, формируемого посредством образов горы и камня, вырастает целая система этнопоэтических констант, являющихся центром и осью национального образа мира. Жизнь гор - образец нравственного максимализма, который становится примером для лирического героя, учит его мужеству терпения, жизнестойкости в трудную минуту. Сравнение человека с горами в поэзии Кулиева является одним из традиционных авторских приемов антропологической характеристики.

Создавая своеобразную «каменную эпопею», Кулиев постоянно переосмысливает традиционные поэтические мотивы, связанные с образом камня. Так, в противовес устоявшейся метафоре «каменное молчанье», привычной для слуха читателя, поэт создает образ «говорящего камня».

Таким образом, исследование формирования и развития ключевых этнопоэтических символов в творчестве карачаево-балкарских поэтов показывает, что уже в поэзии XIX века сложилась целостная система, в которой нашли отражение сущностные черты быта и бытия, духовной жизни народа. Этические нормы горского кодекса с его культом сдержанности, терпения, стойкости, способности выдержать максимум испытаний, выпадающих на человеческую судьбу, выражаются через образ камня, обретающего в карачаево-балкарской культурной традиции статус этнопоэтического символа. Посредством поэтического мира камня, созданного К. Кулиевым, выражаются сущностные черты эстетического и нравственного сознания карачаево-балкарского народа, его философии жизни. Трансформирование основных этнопоэтических символов в творчестве К. Мечиева и развитие их в поэзии К. Кулиева позволяет увидеть наличие преемственной связи, ставшей основой карачаево-балкарской литературной традиции.

В заключении подведены основные итоги исследования.

* Процесс формирования карачаево-балкарской индивидуально-авторской поэзии имеет свои особенности, связанные с конкретными историко-литературными обстоятельствами. Отмечается, что индивидуальное авторское сознание в карачаево-балкарской поэзии зарождается в переломную для карачаево-балкарского этноса эпоху - вхождения в большой мир через культуру Корана.

* Последовательное и обстоятельное изложение основных постулатов мусульманской веры в религиозно-дидактических жанрах, концептуальные положения об онтологическом статусе человека синтезируются с этическими установками карачаево-балкарского народа. Роль автора сводится к функции проповедника-транслятора, соединяющего идеи ислама с потребностями реальной жизни. На смену нартскому эпосу с его «каталогом» героизма приходит религиозно-дидактическая поэзия, претендующая на роль «учителя жизни». Она выполняет пастырские функции, что закладывает основы генетического кода карачаево-балкарской поэзии нового времени.

* Обращаясь к религиозно-дидактическим жанрам, поэты «нарушают» религиозно-поэтические каноны, проповедническое начало обогащается медитативными размышлениями автора, в которых обнаруживается тенденция к субъективно-лирическому, авторскому самовыражению. Процесс осмысления широкого круга проблем с позиции собственного «я» свидетельствует о тенденции формирования нового этапа национального художественного сознания, заключающегося в переходе от дидактики, назидания к постижению мира сквозь призму собственного восприятия.

* Повествования о пророках в агиографической поэзии стали своеобразными этическими трактатами, где на примере протагониста создается идеал совершенного человека, отвечающий концептуальным антропологическим представлениям карачаевцев и балкарцев, их религиозному и этнокультурному сознанию.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях

I. Монография.

1. Тетуев Б.И. Карачаево-балкарская авторская поэзия второй половины XIX - начала XX века (генезис, жанровые особенности, поэтика). - Нальчик, 2007. - 17,85 п. л.

II. Ведущие рецензируемые научные журналы, рекомендованные ВАК:

1. Тетуев Б.И. Отражение коранической этики в религиозно-дидактической поэзии К. Мечиева // Культурная жизнь Юга России. - Краснодар, 2006. - №3 (17). - 0,6 п. л.

2. Тетуев Б.И. Жанр мунажата в карачаево-балкарской религиозно-дидактической поэзии XIX - начала XX века // Вопросы филологии. - М., 2006. - № 5. - 0,5 п. л.

3. Тетуев Б.И. К проблеме преемственности этнопоэтических символов в балкарской художественной традиции // Вопросы филологии. - М., 2007. - №3 (27) - 0,5 п. л.

4. Тетуев Б.И. К вопросу о генезисе карачаево-балкарской авторской поэзии XIX века // Культурная жизнь Юга России. - Краснодар, 2008. - №1 (26). - 0,5 п. л.

5. Тетуев Б.И. Трансформация восточных сюжетов в карачаево-балкарской авторской поэзии XIX века // Известия вузов. Северокавказский регион. - Ростов-на-Дону, 2008. - № 2 (144). - 0,5 п. л.

6.Тетуев Б.И. Типологические особенности карачаево-балкарской авторской набеговой поэзии XIX века (на материале одной малоизвестной песни Д. Шаваева) // Вестник Челябинского госуниверситета. Серия «Филология и искусство». Вып. 20, №12 (113). - Челябинск, 2008. - 0,5 п. л.

7. Тетуев Б.И. Карачаево-балкарская поэзия: генезис индивидуального художественного сознания // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. - Санкт-Петербург, 2008. №11(66). - 0,5 п. л.

8. Тетуев Б.И. Образ пророка в художественной антропологии Д. Ш. Шаваева // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. - Волгоград, 2008, №7(31) - 0,5 п. л.

III. Статьи.

9. Тетуев Б.И. К вопросу об интертекстуальном пространстве поэзии К. Кулиева // Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе. Сборник докладов международной научной конференции. - Магнитогорск, 2003. - 0,5 п. л.

10. Тетуев Б.И. Гора как этнопоэтическая константа в произведениях К. Кулиева // Антропоцентрическая парадигма в филологии. Ч. 1. Материалы международной научной конференции. - Ставрополь, 2003. - 0,6 п. л.

11. Тетуев Б.И. Медитативная поэтика Шаваева Д.-Х. (на материале поэмы "Грустные думы-размышления Шаваева Д.-Х.) // Вестник КБГУ. Серия «Филологические науки» - Нальчик, 2005. Вып. 7. - 1 п. л.

12. Тетуев Б.И. Карачаево-балкарская версия сюжета об Иосифе Прекрасном (на материале поэмы Д.-Х. Шаваева «Юсуф и его братья») // Известия Кабардино-балкарского научного центра РАН. - Нальчик, 2006. №1 (15). - 0,7 п. л.

13. Тетуев Б.И. Добро и зло в этической парадигме религиозно-дидактической поэзии Д.-Х. Шаваева // Текст и гуманитарный дискурс вчера и сегодня. Сборник научных трудов. - Нальчик, 2006. Вып.3. - 0,7 п. л.

14. Тетуев Б.И. К проблеме становления карачаево-балкарской авторской историко-героической поэзии XIX - XX века // Материалы международной фольклорной конференции. - Баку, 2007. - 1 п. л.

15. Тетуев Б.И. К проблеме формирования авторского художественного самосознания в карачаево-балкарской поэзии // Вестник РУДН. Серия «Литературоведение. Журналистика». - М., 2007. №3-4. - 0,5 п. л.

16. Тетуев Б.И. Особенности жанровой модели «ийман-ислам» в карачаево-балкарской религиозно-дидактической поэзии // Вопросы тюркологии (Межвузовский научно-теоретический журнал). - Махачкала, 2007. - 0,5 п. л.

17. Тетуев Б.И. Архетип пророка в карачаево-балкарской агиографической поэзии XIX века // Вестник МГОУ. Серия «Русская филология». - М., 2007. №3. - 0.6 п.л

18. Тетуев Б.И. Преемственность поэтического кодекса в балкарской поэзии (К. Мечиев - К. Кулиев) // Материалы межвузовской конференции, посвященной 90-летию со дня рождения поэта. - Нальчик, 2007. - 0,5 п. л.

Размещено на Allbest.ru