Лесковский и замятинский тексты в творческой рефлексии Л.М. Леонова

Размещено на http://www.allbest.ru

На правах рукописи

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

ЛЕСКОВСКИЙ И ЗАМЯТИНСКИЙ ТЕКСТЫ В ТВОРЧЕСКОЙ РЕФЛЕКСИИ Л.М. ЛЕОНОВА

10.01.01 - Русская литература (филологические науки)

Непомнящих Наталья Алексеевна

Новосибирск 2006

Работа выполнена в Институте филологии Сибирского отделения Российской Академии наук

Научный руководитель:

доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Якимова Людмила Павловна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор НГПУ Меднис Нина Елисеевна

кандидат филологических наук, доцент ТГУ Рыбальченко Татьяна Леонидовна

Ведущая организация:

Новосибирский государственный университет

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Новосибирского государственного педагогического университета

Ученый секретарь диссертационного совета,

Кандидат филологических наук Булыгина Е.Ю.

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность исследования. Актуальность исследования определяется важностью переосмысления и реинтерпретации леоновского наследия в свете новых методологий, а также необходимостью взглянуть на связи Л. Леонова с традициями русской литературы через призму «итогового» произведения писателя, последнего романа «Пирамиды», опубликованного в 1994 году. Последний роман, публикации ранее не печатавшихся произведений Леонова, а также новые архивные и мемуарные документы и материалы открывают совершенно неожиданные ракурсы столь известных произведений как «Соть», «Русский лес», «Evgenia Ivanovna». Многие темы и образы, появившиеся в названных произведениях задолго до выхода в свет «Пирамиды», помогают понять, насколько неодномерным и непростым является художественный мир, созданный Л. Леоновым. Актуальной остается проблема анализа леоновской поэтики: многие ее составляющие, выходящие за рамки соцреалистических штампов присутствовали в творческом сознании писателя изначально,- теперь это отчетливо видится в свете «Пирамиды», а также прочитывается в оценках-авторефлексиях самого Леонова, преданных гласности в последние годы. Без сомнения, необходимо всестроннее изучение самого романа «Пирамида», требующего перехода от широких, общих, обзорных тем к более конкретным вопросам, важнейшим среди которых является задача составления научного комментария к огромному как по объему, так и по культурологической насыщенности роману. произведение мотив леонов лесков замятин

Степень изученности проблемы. Разумеется, в «допирамидный» период леоноведение обращалось к проблеме литературных связей творчества Леонова. В работах В.А. Ковалева, Н.А. Грозновой, В.Е. Кайдогородовой, А.Г. Лысова исследуются связи произведений писателя с традициями А.М. Горького и Ф.М. Достоевского, а также общие принципы включения различных литературных и культурных образов в тексты Леонова. Однако имена Лескова и Замятина до выхода в свет «Пирамиды» не попадали в круг исследуемых в текстах Леонова литературных связей. Безусловно, назрела насущная необходимость обратиться к «обойденной» исследовательским вниманием, лишь контурно намеченной линии историко-литературной преемственности «Лесков - Замятин - Леонов». Тем более, что без учета выявленных живых взаимосвязей творчества Л.М. Леонова с произведениями Н.С. Лескова и Е.И. Замятина представляется невозможным говорить о полноте научного осмысления одной из важнейших для всего творческого пути Л. Леонова тем, основной в «Пирамиде», - темы исторической судьбы России. Раздумья и прогнозы Лескова и Замятина, образно воплощенные в их книгах, играют не последнюю роль в размышлениях Леонова о роли революционных преобразований в смене векового исторического облика России.

Цели и задачи исследования. Цель представленного исследования - определить, насколько важными являлись в художественном сознании и творчестве Л. Леонова связи с произведениями и образными «копилками» Н.С. Лескова и Е.И. Замятина, проанализировать те пересечения с лесковскими и замятинскими текстами, которые наблюдаются в различных произведениях Леонова, выяснить, что кроется за сюжетно-мотивными соответствиями, образными перекличками, богатыми интертекстуальными, аллюзивными, реминисцентными вкраплениями. Итак, задачи представленного исследования заключались:

- в выявлении связей произведений Леонова с произведениями Лескова и Замятина;

- в изучении возможного круга источников общих мотивов: фольклор и агиография в случае с Лесковым; произведения Достоевского, социокультурный утопический миф 1920-х годов в случае с Замятиным;

- в анализе семантико-функциональных особенностей лесковских и замятинских мотивов и интертекстов в различных произведениях Леонова («Деяния Азлазивона», «Притча о Калафате», «Соть», «Вор», «Русский лес», «Еvgenia Ivanovna», «Пирамида»);

- в осмыслении, в какой мере тексты Лескова и Замятина становятся источником для интертекстуального диалога в леоновском творчестве, какова стратегия Леонова в использовании именно данной традиции.

В целом, исследование способствует решению проблемы, сформулированной еще Н.А. Грозновой: «осмыслить разносторонние влияния и связи художника с предшественниками в их, так сказать, «иерархической» соотнесенности, где каждая литературная традиция имеет свое место».

Объект исследования. Объектом исследования является творчество Л. Леонова, целостное восприятие которого немыслимо без романа «Пирамида», писавшегося на протяжении почти полувека и дающего мощный импульс к ретроспективному, «рекурсивному» прочтению всего творческого наследия писателя. Роман «Пирамида» вписывает творчество Л. Леонова в сложный контекст мировой и русской литературы ХХ века, являясь средоточием и аккумулятором самых различных традиций. Лесков и Замятин становятся для Леонова своеобразными «блоками» мышления, мыслительными слагаемыми, включающимися в богатое многоцветье широкого культурного поля, которое постоянно «вшивается» прихотливым узором подтекстовых смыслов в ткань различных леоновских произведений, особенно «Пирамиды».

Предметом исследования становятся литературные связи произведений Л. Леонова («Деяния Азлазивона», «Соть», «Русский лес», «Evgenia Ivanovna», «Пирамида») с текстами Лескова («Соборяне», «Запечатленный ангел», «Пугало») и Замятина («Мы», «Уездное»). Прежде всего, внимание сосредоточено на тех семантически насыщенных частях текста, которые могут быть названы «полигенетическими интекстами», то есть речь идет о таких частях текстов произведений Леонова, которые требуют «декодирования» при помощи ключа, будь то определенная традиция, текст другого автора или компоненты и элементы поэтики каких-то иных произведений. И в первую очередь были важны те произведения, за которыми стоят «сколки» текстов Лескова и Замятина, выступающие как знаки известной традиции, как диалог, как персонажные, мотивные, образные включения. Они обычно представлены в произведениях Леонова в виде по-разному оформленного чужого слова: цитат, парафраз, аллюзий, реминисценций, на уровне математических знаков, собственных имен и т.п.

Методологическая и теоретическая основа исследования. В основу работы положены идеи «Исторической поэтики» А.Н. Веселовского о том, что всякое поэтическое произведение должно изучаться не только со стороны его отношения к действительности, но и со стороны его отношения к другим фольклорным и литературным источникам, которые могли быть известны его автору. Сходство отдельных мотивов не может быть достаточным основанием для теории заимствования, но вот сходные комбинации мотивов, общие сюжеты как плод сознательной мыслительной деятельности являются доказательством имевших место «контактов», кроме того, зачастую «…вместе с идеальным содержанием усваивается и выразившая его сюжетность». Здесь следует внести дополнение, которое представляется существенным для литературы Нового времени: наличие в произведении цитат, аллюзий, других форм чужого слова также может служить достаточным основанием для признания состоявшегося «контакта» его автора с обнаруженным текстом.

Характер поэтики Л. Леонова и сложность его последнего романа «Пирамида» требуют активного привлечения новых методологий: мотивного анализа, рекурсивного чтения, герменевтики, рецептивной эстетики, семиотического и интертекстуального подходов. Методика анализа произведений Леонова, Лескова, и Замятина, а также последующего их взаимного соотнесения базируется на общих принципах интертекстуального и семиотического анализа, продемонстрированных в работах Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц, А.К. Жолковского, Б.Л. Гаспарова, В. Страды. В изучении текстов Л. Леонова, исследовании важнейших мотивов и образов творчества писателя данная работа представляет развитие идей, А.Г. Лысова, В.И. Хрулева, А.А. Газизовой, Т.М. Вахитовой, Л.П. Якимовой и других известных леоноведов. В заново прочитываемых и по-новому интерпретируемых лесковских произведениях вслед за О.Е. Майоровой, О.В. Евдокимовой, Н.Н. Старыгиной, Б.С. Дыхановой, С.М. Телегиным, выявляются новые, еще не обозначавшиеся и не попадавшие в сферу научных интересов аспекты лесковской поэтики. В частности, анализ некоторых ключевых для творчества Лескова мотивов. Учтены и те научные работы, что по праву считаются «классикой» лесковедения. Это статьи Д.С. Лихачева, А.М. Панченко, исследования Л.П. Гроссмана, И.В. Столяровой, Л.А. Аннинского, В.Ю. Троицкого и др.

Активное изучение творчества Замятина началось сравнительно недавно. В период с 1997 по 2002 год на родине писателя, в Тамбове вышло 10 сборников материалов научных конференций «Творчество Е.И. Замятина: взгляд из сегодня». Поэтике и проблематике произведений писателя посвящены новые исследования В.А. Туниманова, И.О. Шайтанова, Т.Т. Давыдовой, Н.З. Кольцовой. И.В. Матушкина, Г.Г. Исаев, Н.В. Сорокина уже обращали внимание на общность отдельных приемов, мотивов, тем в творчестве Л. Леонова и Е. Замятина, их наблюдения учтены и обобщены в данной работе.

Научная новизна исследования. Данное исследование раздвигает горизонты рецепции творчества Леонова, обогащает представления о художественном мире писателя. Существующее общее поле мотивов и образов в творчестве Л.М. Леонова, Е.И. Замятина и Н.С. Лескова не было подробно описано: литературные связи Леонова и Замятина были только намечены, а связи творчества Леонова с произведениями Лескова вовсе пока не попадали в сферу интересов исследователей.

Практическая значимость исследования заключается в широких возможностях применения новых знаний, полученных в результате работы. Материал исследования может быть полезен при подготовке и чтении курсов и спецкурсов по истории русской литературы, создании методических пособий и учебников.

Рекомендации по практическому использованию результатов исследования. Часть результатов исследования с доработкой будет включена в создаваемый Институтом филологии СО РАН «Словарь сюжетов и мотивов русской литературы».

Выявленные литературные связи и интертексты стоит учитывать при составлении научного комментария к интеллектуальному, философскому, культурологически «нагруженному» роману Л. Леонова «Пирамида».

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертационной работы представлялись ежегодно на протяжении 2001-2005 гг. в виде докладов на региональных конференциях молодых ученых Института филологии СО РАН; статьи по тематике диссертации публиковались в журнале «Гуманитарные науки в Сибири» в 2003 и в 2005 годах, сборниках научных трудов Института филологии СО РАН (2004, 2005); в сборнике материалов IV Международной научной конференции «Литература в контексте Христианства» (Ульяновск, 2005); частично использовались при ведении лекционных и семинарских занятий по курсу русской литературы в Высшем колледже информатики НГУ в 2001-2002 годах.

Положения, выносимые на защиту:

1) Обращение Леонова к произведениям, как Лескова, так и Замятина продиктовано творческой задачей, которую ставил перед собою писатель: Леонов всегда стремился к предельной обобщенности, интертекстуальности и богатой ассоциативности задействованных в тексте образов и мотивов. Зачастую они имеют связь сразу с несколькими источниками, в каждом из которых важен свой, уже закрепленный в культуре аспект смысла. В этом его поиски и стремление к «художественному логарифмированию» отчасти пересекаются как с художественной практикой Лескова, так и с теорией «синтетизма» и «новой прозы» Е.Замятина.

2) Художественный мир Л.Леонова включает в себя многие образы и мотивы Лескова, причем речь зачастую идет о важных, ключевых для произведений в целом мотивах или образах: встреча с лесным отшельником и связанный со встречей мотив духовного прозрения; родник и символическое крещение на духовный подвиг водою из святого источника; поваленное дерево как прообраз «подрубленной под корень» веры в Бога и гибели России, а также параллель трагической судьбы героя; гроза как аллегория ситуации нравственного выбора героя («Соборяне» - «Русский лес», «Вор» (гроза)); образы священников Савелия Туберозова и Матвея Лоскутова, дьяконов Ахиллы Десницына и Никона Аблаева («Соборяне» и «Пирамида»).

3) Семантико-функциональные соответствия леоновских и лесковских образов обусловлены двумя факторами:

а) обращением в поисках идеала к одним и тем же источникам: фольклору (мотивы грозы, чудотворного источника-родника, поваленного дерева); древнерусской агиографии (мотив встречи с лесным отшельником; мотив духовного прозрения; мотив подвижнического служения Богу и духовного подвига; мотив распри попа и дьякона); литературной традиции (спор о человеке как существе духовном /бездуховном и оппозиция «ангельское - бесовское» как «духовное - нигилистическое», свойственные поэтике антиниглистического романа в целом);

б) «прорастанием» известных лесковских и замятинских образов в текстах Л. Леонова в различных формах интертекста: имена, цитирование, аллюзии, реминисценции и т. п.

4) Л. Леонова и Е. Замятина связывает не только общее поле образов и мотивов, выражающих антиутопическую рецепцию послереволюционных преобразований: образы и идеологемы башни, пирамиды, спирали, Благодетеля-Диктатора; мотив биологической корректировки человека в целях построения идеального общества; неприятие социокультурного утопического мифа 1920-х годов, но и отчетливо выявляемый в текстах Леонова «замятинский текст». В таких произведениях как «Соть», «Evgenia Ivanovna», «Пирамида» отчетливо выявляется замятинский интертекстуальный «блок»; имена (соответствие имени главной героини, давшему заглавие повести «Evgenia Ivanovna», имени-отчеству Евгения Ивановича Замятина в контексте темы русской эмиграции, сюжетные линии повести как реминисценции замятинской судьбы); интертекст замятинского романа-антиутопии «Мы» сконцентрирован вокруг Вадима Лоскутова в «Пирамиде»: эпизод посещения грандиозной стройки памятника-колосса в бредовом видении, а также беседа Вадима с профессором Филуметьевым, судьба Вадима Лоскутова может рассматриваться как проекция возможной судьбы «не эмигрировавшего» Замятина.

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, которые далее дробятся на параграфы, заключения и списка литературы. В состав второй главы включена схема, в состав третьей главы включена таблица. Содержание работы изложено на 200-х страницах. Список литературы включает 292 наименования.

ОБЩЕЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается выбор темы, ее актуальность и новизна, определяются объект и предмет исследования, формулируются цели и задачи, излагается теоретико-методологическая основа диссертации.

В первой главе «Актуальные проблемы изучения творчества Л.М. Леонова» анализируется, как роман «Пирамида» повлиял на изменение идеологических и методологических подходов к творчеству Л. Леонова. Еще недавно исследовательский интерес к литературным связям произведений Л. Леонова формулировался как «традиции русской классической литературы в творчестве Л.Леонова» (Н.А. Грознова), «цитаты и реминисценции в произведениях» (В.Е. Кайгородова). После выхода в свет последнего романа писателя, «Пирамиды» (1994), анализ ведется уже в иных категориях: «соборный образ культуры» (А.Г. Лысов), «символы и знаки мирового бытия» (А.А. Дырдин), «мотивно-интертекстуальная доминанта поэтики» (Л.П. Якимова),- эти формулировки говорят о принципиально новых исследовательских стратегиях осмысления творческого наследия писателя. Оба исследовательских пути ведут в одном направлении и не противоречат друг другу. Разница лишь в методологии, инструментарии, который теперь, в силу объективных причин, несомненно, богаче и соприроднее прозе Леонова.

В «Пирамиде» в наиболее отчетливом виде проявились все характерные черты поэтики Л.М. Леонова. Писатель ХХ века, по убеждению Леонова, обязан учитывать, по мере своих скромных сил, весь культурный опыт, накопленный за века человечеством. Кроме того, писатель должен уметь облечь свои идеи в образы особой природы - сам Леонов называл их «логарифмическими». Леонов задействует самый широкий спектр художественных средств. Ему свойственно обозначать идеологические позиции посредством отсылки к другим текстам, причем «текст» следует понимать широко: это может быть не только слово, но и музыкальные или живописные произведения, мифы, эмблемы, числа, знаки... Различные части, элементы и компоненты чужого текста внутри текста произведений Леонова могут становиться средством «декодирования» многочисленных смысловых пересечений леоновского текста с другими, тем ключом, при помощи которого проявляется вся «сетка» интертекстуальных связей.

В разных произведениях смыслообразующие доминанты могут отличаться. Так, в повести «Evgenia Ivanovna» доминантой, выстраивающей стратегию чтения и интерпретации, становится имя главной героини, повторяющее имя-отчество Евгения Ивановича Замятина. В «Пирамиде» природа образов все более усложняется: они стремятся стать всеобъемлюще полными, включить в себя максимально известное русской культуре количество коннотаций, и практически каждый можно назвать полигенетическим. При этом Леонову чужда пространная цитация, отсылки к чужим текстам свернуты в предельно краткие, емкие и отчетливо узнаваемые «мнемознаки»: «безмолвие народное», «бесполезная для общества старуха», «засургучить ангела» - лишь некоторые примеры подобных знаков, в которые свернуты цитаты из Пушкина, Достоевского и Лескова.

Во многие леоновские произведения включена установка и на диалог с отдельными писателями, и полемика с русской классической литературой в целом, понимаемой в качестве носительницы идеи мессианизма,- и в этом размышления Леонова зачастую смыкаются с идеями В. Розанова, Н. Бердяева. Существенным и ощутимым является, кроме того, спор с рецепцией русской классики в советском государстве, когда вес и значимость того или иного классика измерялись степенью «привязки» его творчества к идее революционной борьбы, а не эстетическими достоинствами написанного. Все это в совокупности предопределяет сложный, индивидуальный характер отношений Леонова с той или иной традицией или персоналией. Леонову свойственно создавать свои, особые, «литературные мифы», в основе которых могут лежать как реальные события или история судьбы, так и литературный образ-«прототип».

Обращение к именам Лескова и Замятина было обусловлено разными причинами. С одной стороны, «конституциональной» и «концептуальной» близостью идеологии и художественных систем, эстетических поисков, связанных с интерпретацией современного посредством «вечных образов» культуры. С другой стороны, не являясь «афишированными» самим Леоновым, имена Лескова и Замятина ближе всего расположены к имени Леонова на оси координат литературной преемственности и традиции. И обнаруживают эту близость сходство ключевых образов, мотивов, сюжетов и интертекстов. А также тот факт, что в состав многих полигенетичных образов Леонова «входят» образы Лескова и Замятина - в особенности в связи с проблематикой революционного преобразования России и ее исторической судьбы в целом.

Во второй («Леонов и Лесков: образы культуры в противовес идеологии нигилизма») и третьей («Леонов и Замятин: замятинский текст в произведениях Л.Леонова») главах внимание сосредоточено на выявлении, а также анализе семантико-функциональных особенностей связей художественных текстов Леонова с произведениями, образами, мотивами, сюжетами, персонажами произведений Лескова и Замятина.

Во второй главе анализируется, в чем поэтика Л.М. Леонова созвучна поэтике Н.С. Лескова. Сходною является установка на «вдумчивого» читателя, способного понять скрытый, внутренний сюжет произведения, спроецированный мифологическими, фольклорными, а также литературными и шире культурными реминисценциями, аллюзиями, деталями, образами, мотивами и даже сюжетами. Герменевтика образов предполагает «второй план», скрытый от наивного читателя и доступный подготовленному. Герменевтическими указателями становятся цитаты, аллюзии, реминисценции, параллели, имена. Так, в произведениях Леонова встретим имена лесковских героев. В «Русском лесе» герой по фамилии Грацианский - главный оппонент Ивана Вихрова («Русский лес») не только в споре о лесе, но и в противостоянии двух полярных философских концепций. У Лескова так назван протопоп, пришедший на смену опальному протопопу Туберозову («Соборяне»). У обоих авторов совпадает увязка семантики фамилии («благообразный») с внешностью героя, противопоставленной внутренней, не столь благовидной, сущности.

Тщательно относившийся к слову, Л. Леонов отмечал особый язык Лескова, но никогда не цитировал его дословно, что отвечает в целом стратегии леоновского цитирования: чужое слово у него всегда предельно сжато до узнаваемого «мнемознака» и заключает в себе не просто цитату, но и целый комплекс ассоциаций, «пучок» значений, накопленных данным образом в процессе бытования в культуре, причем обязательно созвучных леоновской идеологии. Дополнительная «трудность» для читателя обусловлена установкой, суть которой заключена в афоризме Вадима Лоскутова, одного из героев «Пирамиды»: «цитата уместна лишь в случае абсолютной пригонки к тексту». Так, одна из центральных мифологем «Пирамиды» - «ангел на земле», утрачивающий свои ангельские качества, «обрастая» разными оттенками значений, от мифа о браках ангелов с земными женщинами до толстовского сюжета «Чем люди живы», включает в себя и «лесковский текст» («начальственное рвение засургучить ангела в свои инвентарные ведомости»), а также смысловой аспект «запечатленности» ангела в телесной человеческой оболочке.

С Лесковым Леонова роднит близость к мифопоэтическим истокам русской национальной культуры, умение передать синкретическое, порою слитно-нераздельное языческое и христианское в ней. Они оба в совершенстве владели искусством художественно воплотить это мифопоэтическое мировидение и мироощущение, а близость / противопоставленность героев природе становится у обоих писателей критерием нравственной оценки. Недаром оба они в ключевых сценах таких произведений как «Соборяне» (Лесков), «Соть», «Вор», «Русский лес», «Пирамида» (Леонов) прибегают к художественному приему «природного и психического параллелизма» (термин А.Н. Веселовского).

Для Леонова русская природа - такая же национальная святыня, как и рукотворные памятники. Об этом наглядно свидетельствуют образные параллели и лексические соответствия в сценах рубки дерева в романе «Русский лес» и в соотносящемся с этой сценой эпизодом разрушения храма в романе «Пирамида». Небрежение и разрушительное отношение к основам национальной культуры, по мысли обоих писателей, ведут Россию к гибели, поскольку нигилистическое сознание направлено на уничтожение, а не на созидание. Одни и те же архетипические, мифологические и фольклорные в своей основе, образы и мотивы являются ключевыми в системе одного произведения («Соборяне» Лескова) или в художественной системе в целом (у Леонова):

- образ родника = святого источника и связанный с ним мотив крещения водою из святого источника на духовный подвиг (Лесков - «Соборяне»; Леонов - «Русский лес»);

- грозы как параллели ситуации нравственного выбора героя в пользу Добра или Зла (Лесков - «Соборяне», у Леонова - сквозной символ, являющийся лейтмотивом романов «Вор», «Пирамида»);

- мотив поваленного дерева: у Лескова - аллегория судьбы героя, «поверженного», словно могучий дуб в грозу («Соборяне»); у Леонова - срубленное человеком дерево может символизировать судьбу героя («Бродяга», «Русский лес»), а также становится символом России, поверженной революцией («Русский лес»), предвосхищая образ «рухнувшей башни-России» в «Пирамиде»;

- мотив встречи с нечистой силой (лешим) в лесу, соединенный с житийным сюжетом встречи с лесным отшельником-праведником (Лесков - «Пугало», «Запечатленный ангел»; Леонов - «Барсуки», «Соть», «Русский лес»); в результате встречи с праведником герой обретает духовное зрение (мотив духовного прозрения) и делает нравственно мотивированный жизненный выбор (мотив выбора веры и жизненного пути).

Совпадает и функция данных образов: им отводится роль скрытой авторской оценки, «подсветки» положительных образов, морально-этического мерила и критерия. Близость героя к природному началу, слитность его состояния с состоянием природы всегда характеризует героя и у Лескова, и у Леонова с положительной стороны. Тот, кто враждебен по отношению к природе, всегда оказывается противопоставлен и человеческой морали. Неслиянность с природой указывает на рационализм, и даже безнравственность и нигилизм героя. Ярким примером может являться Грацианский из романа Леонова «Русский лес». Важно, что образы и мотивы, имеющие один источник, получают у обоих писателей сходную интерпретацию. Обращает на себя внимание также тот факт, что все названные образы и связанные с ними мотивы, например, мотив символического крещения героя на духовный подвиг водою святого источника, гроза, поваленное дерево, встречаются в «единой связке» лишь в «Соборянах» Лескова и произведениях Леонова. В романе-хронике «Соборяне» они являются «опорными координатами» кульминационной сцены. У Леонова те же образы, сохраняя в основе близкую семантику, обретают статус ключевых и составляют «костяк» леоновской образной системы, являясь сквозными символами, повторяющимися из произведения в произведение. В целом архетипические образы создают атмосферу высокой поэтичности текста, прочной укорененности в национальной традиции.

Важнейшей составляющей национальной культуры и нравственности оба писателя видели в вере в Бога. В их произведениях много образов, мотивов, традиционных для христианской литературы. В частности, патериковый сюжет распри попа и дьякона, житийный сюжет встречи с лесным отшельником, мотивы духовного прозрения, выбора веры, нравственного самоопределения, борьбы с дьявольскими кознями, описание нигилистов и безбожников в традициях изображения бесов в агиографии. Общею в текстах обоих писателей является их роль: житийная традиция служит обоим писателям для создания образов положительных героев, «мирских праведников». Неслучайно именно типичные житийные характеристики становятся определяющими для образов праведников-подвижников и у Лескова, и у Леонова. На связь с житийной традицией лесковского цикла рассказов о праведниках («Несмертельный Голован», «Овцебык», «Шерамур») исследователи уже указывали. Леонов использовал лесковскую традицию при создании образа положительного героя, лесного отшельника Калины («Русский лес»), «подключая» житийные элементы, «говорящие» детали, пользуясь известными топосами преподобнических житий, сюжет которых заключается в уходе святого в леса и в рассказе о подвижнической отшельнической жизни. Акцентированным становится значение эпизода встречи героя-ребенка с отшельником для всей последующей жизни: обретение духовного зрения, нравственно мотивированный выбор жизненного пути, подвиг повседневного служения праведному делу, несмотря на связанные с ним лишения.

Сюжетная линия «лесные плутания - встреча с отшельником, выводящим из дебрей - наставление на путь истинный - духовное прозрение = обретению веры» в названных произведениях Лескова и Леонова соотносима с житийным сюжетом встречи охотника / разбойника со святым, ушедшим в леса. В том, что у Леонова житийные ассоциации отнюдь не являются случайными, а скорее выступают как «скрытые координаты» подтекста убеждает предшествующее творчество: в «Петушихинском проломе», а затем и в «Соти» смысловым центром, стягивающим к себе проблематику конфликта нового и старого миров становится разрушение святынь.

В образе леоновского Калины проявляются не только известные фольклорные и житийные черты, но и вполне осязаемые аллюзии к «Пугалу» и «Запечатленному ангелу» Лескова. Отшельник помогает герою осознать свое предназначение, а для героев-детей («Пугало»/Лесков/, «Русский лес»/Леонов/) становится наглядным примером и учителем новой веры, помогающим прейти из мира детских шалостей к сознательному взрослению. В основе этого мотива отчетливо проступает архаический инициационный обряд. Оба автора, и Лесков, и Леонов производят контаминацию двух сюжетов: мифологического и фольклорного сюжета встречи детей в лесу с нечистою силою и житийного сюжета встречи с праведником-отшельником. Лесковский и леоновский отшельники помогают герою-ребенку выбрать верную этическую позицию: отчетливо христианскую в «Пугале» и «Запечатленном ангеле» у Лескова и синкретическую, соединяющую в себе как христианскую, так и более древнюю в своих истоках, веру в единство человека и природы у Леонова. Итак, в тексте романа Леонова есть моменты, общие с текстами «Запечатленного ангела» и «Пугала» Лескова, которые отсутствуют в житийных источниках. Во-первых, это встреча с отшельником именно детей, а не каких-либо других лиц, например, охотника. Во-вторых, последовательность мотивов, из которых складывается сюжет встречи детей с отшельником, их комбинация у Леонова во многом повторяет сюжет встречи Селиваном («Пугало») и старцем Памвою («Запечатленный ангел») у Лескова. Так, общим является мотив духовного прозрения: первоначальное заблуждение детей насчет праведности отшельника - он представляется детям разбойником и душегубом - впоследствии сменяется мнением противоположным; во всех произведениях обязательным является ночлег и беседа с отшельником поутру, между детьми и отшельником в дальнейшем завязывается дружба. Совпадает и семантика встречи с отшельником: для одного из детей именно эта встреча предопределит дальнейшую жизненную судьбу и поможет сделать выбор веры. В-третьих, сами встречи в лесу описаны в близком эмоционально-стилистическом (интертекстуально-синонимическом) ключе.

Колоритная пара «священник - дьякон», центральная в романе-хронике «Соборяне» Лескова, словно оживает заново в первых главах «Пирамиды» Леонова: портрет Никона Аблаева почти дословно совпадает с портретом и характеристикой лесковского дьякона Ахиллы Десницына. Именно этот фактор позволяет говорить, что перед нами явный «след» лесковского текста, а не просто совпадение мотива распри попа и дьякона вследствие влияния возможного общего источника - «Слова о Тите и Евагрии» «Киево-Печерского патерика». У Леонова мотив распри редуцирован, бытовой ссоры как таковой нет: писателем актуализирована проблема выбора между Богом и силами зла в совершенно новых исторических условиях, в сталинских «тридцатых». В образе священника Матвея Лоскутова слиты воедино черты и качества лесковского протопопа Савелия Туберозова и горьковского Матвея («Исповедь»).

Но не во всех произведениях Леонова житийная традиция служит для создания светлого образа. Один из ранних рассказов Леонова «Деяния Азлазивона» (1921 / опубл. 2001) воспроизводит житийную стилистику и известный сюжет о пострижении в монахи разбойников. Однако сочетание житийной структуры с «нечестивыми деяниями» новоиспеченных монахов» порождает эффект оксюморона, еще более выпукло подчеркивая невозможность покаяния посредством лишь внешнего соблюдения принятых норм монастырского житья, без истинного раскаяния. Разбойникам нечего противопоставить Азлазивону, и новая обитель обречена погибнуть в огне, так и не послужив делу спасения душегубов. Леоновская стратегия обращения к житийной традиции в данном случае оказывается очень близка стратегии использования житийного материала Замятиным. В частности, по мнению Т. Давыдовой, в «Уездном» история падения главного героя выстроена словно «перевернутый» рассказ о святом. Сложно сказать, почему столь близкими оказываются эксперименты Замятина и Леонова, что лежит в основе подобных перекличек. Важно отметить, что житийная традиция оказалась востребована не только для создания положительного героя, «мирского праведника» (что особенно ярко проявилось у Лескова) - Леонову и Замятину она служит для создания облика антигероев по принципу контраста.

Созданные христианской, в том числе и русской агиографической традицией образы бесов, оказали влияние на русский антинигилистический роман, где образы нигилистов обычно описываются так же, как представители нечистой силы: им приписываются те же внешние характеристики, используются те же эпитеты и прозвища и т.д. Впервые прием смешения в изображении «революционеров» реальных и инфернальных черт использовал в одном из эпизодов романа «Некуда» Лесков, но закрепляется эта традиция в общественном сознании благодаря роману Достоевского «Бесы». В «Пирамиде» Леонов продолжает традицию великих предшественников, создавая сгущенную атмосферу «повседневного бесовства», инфернальности и перевернутости мира, «вывернутости наизнанку». Положительные герои Лескова и Леонова противостоят окружающей их бесовщине, отстаивают свои идеалы, несмотря на возможные лишения. Спор о душе, о том, что есть человек: сугубо биологическое существо или божье создание с печатью духа актуален как для героев «Соборян» Лескова, так и произведений Леонова («Соть», «Вор», «Пирамида» и др.). Примечательно, что споры героев о душе очень близки и концептуально, и лексически.

В третьей главе внимание сосредоточено на перекличке идейных и эстетических поисков Леонова и Замятина, анализе замятинского текста в «Пирамиде» и повести «Evgenia Ivanovna». Эстетические искания Леонова и Замятина шли параллельно: теория «синтетизма» в прозе Замятина созвучна «художественному логарифмированию» Леонова. Оба эти принципа подразумевают смешение реального и фантастического, множественность ассоциативного ряда, «аэропланные», философские обзоры, наличие «ключевых» или «интегральных» (по Замятину) или «логарифмических» (по Леонову) образов, которым подчиняется вся логика произведения. Произведения и статьи Замятина, вероятно, были известны Леонову и, совпав с мироощущением молодого дарования, дали ему яркие образы, ставшие отправной точкой для многих сквозных размышлений. Это и образы «корня из -1» как символ всего иррационального, «координат эпохи», примеры из живописи Брейгеля и Босха и ключевое для понимания творческого метода Леонова понятие «синтеза»: «В искусстве нужны сгустки, синтезы, эссенции…» Понятие синтеза, проникшее в эстетику из философско-религиозных поисков рубежа веков, - одно из основополагающих и совпадающих в художественной системе обоих писателей. Для Замятина «синтез» - это и путь обновления искусства, и наиболее адекватный способ выразить усложнившуюся в ХХ-м веке реальность, задействуя «фантастику» и «миф» наряду с традиционными категориями реалистической поэтики. Леонов развивает замятинскую идею «синтетизма»: отличительной особенностью стиля писателя является виртуозное умение превращать в узнаваемые «знаки» и символы образы мировой и русской литературы. Они проявляются в тексте «как концентраты духовной атмосферы породившей их эпохи», как своеобразные «интертекстуальные знаки», представляющие собой «целые упаковки смыслов». В результате возникает эффект символизации посредством параллелей с «вечными» образами и сюжетами (например, блудный сын), культурными и историческими реалиями, повествование из событийно-фактуального плана переводится «в другой регистр», а названные параллели выявляют вечную, повторяющуюся, общечеловеческую доминанту сюжета. Этой многомерностью произведения Леонова отличаются от соцреалистического шаблона. Но поскольку Леонову, несмотря на периодически поднимавшиеся «волны» критики, в целом удалось избегнуть участи опального Замятина, до сих пор в массовом сознании сохраняется инерционное восприятие леоновского творчества как образцово соответствующего соцреалистическим законам.

«Пирамида», писавшаяся почти полвека «в стол», показывает, что и творческий метод Леонова, и его размышления по поводу революции и исторического пути России совпадают с оценками и прогнозами тех русских мыслителей и писателей, которые изначально сомневались в успехе утопических проектов. Ярче всего проявляет себя этот вектор леоновских размышлений в сюжетной линии Вадима Лоскутова, одного из центральных персонажей «Пирамиды». В эпизоде посещения в бредовом сне стройки огромного памятника Диктатору максимально сосредоточен «замятинский текст» «Пирамиды». Беседа Вадима с фантомом-зэком содержит большое количество интертекстуальных пересечений с романом Замятина «Мы». Зэк очень похож на нумера Д-503, и одновременно представлен как «альтер-эго» самого Вадима, с которым и спорит герой. «Пирамида» вбирает в себя и другие смысловые линии романа «Мы»: 1) антиутопическая рецепция созданного нового государственно устройства; 2) линия «Инквизитор - Благодетель - Хозяин»; 3) мотив неизбежности биологической корректировки человека во имя Утопии; 4) проблема свободы личности и тоталитарное государство; 5) вопрос о цене, которую платит отдельный человек и человечество в целом за «победу разума» над душою и простыми человеческими чувствами. Названная проблематика романа «Мы» обнаруживает себя в «Пирамиде» в «концентрированных» интекстах (таблица в гл.3.4) или сходных «сюжетных» приемах. Так, в обоих романах существует «текст в тексте» (записки Д-503 и книга Вадима); мотив «раздвоения личности», совпадают функции и семантика снов двух этих героев.

Появлению «замятинского текста» в «Пирамиде» предшествовало обращение к теме эмиграции в повести «Evgenia Ivanovna». Имя главной героини повести, Евгения Ивановна, совпадает с именем-отчеством Евгения Ивановича Замятина не случайно. В повести обнаруживается целый комплекс проблем, для которого имя Замятина могло бы служить символическим наименованием, подобно тому, как становятся символическими мотивы есенинской судьбы в «Бродяге», «Воре», «Пирамиде». «Замятинские мотивы» прослеживаются на уровне проблематики повести: в спорах героев об оправданности отъезда и невозможности возврата, в ностальгии по родине, приводящей героиню к смерти. А также в вопросе, который Леонов, неоднократно рассуждая о повести, формулировал так: «Как мне вести себя, если отечество стреляет в меня в упор? - Евгения Ивановна умирает». Оппозиция «русское - английское / чуждое», заданная в заглавии повести начертанием имени латиницей, была актуальной для Замятина. Леонов полемически ее переосмысливает и заостряет.

Таким образом, можно с уверенностью говорить, что поэтика Леонова вобрала в себя традиции Лескова и Замятина, что на протяжении всего творческого пути образы, мотивы, сюжеты, интертексты произведений как Лескова, так и Замятина, присутствовали в качестве составляющих в сложных полигенетических («логарифмических») образах и текстах Леонова. И если в случае с Лесковым общность образов, помимо прямого контакта и воздействия лесковских произведений, питается и поддерживается преемственностью общих традиций: фольклорной и агиографической, то в случае с Леоновым и Замятиным несколько сложнее. В 1920-е годы результаты работы обоих писателей, как в области теории неореалистической прозы, так и в области художественного творчества реализовались в параллельных и сходных мотивах, идеологемах, отсылающих к творчеству Достоевского и социокультурному мифу 20-х годов. В произведениях, созданных после смерти Замятина, Леонов прибегает к имени эмигрировавшего писателя как знаку, а замятинские размышления и художественные находки в форме аллюзий, реминисценций, интертекстов использует в своих произведениях для создания своих особых обобщающих «логарифмических», полигенетических образов.

ВЫВОДЫ И РЕЗУЛЬТАТЫ

Поиски Леонова лежат в русле поисков других писателей ХХ века, и к поэтике Леонова применимо понятие «поэтика мифологизирования», предложенное Е. Мелетинским как общая характеристика романа ХХ века. Поэтика мифологизации, основанная на интерпретации современной культуры мифотворческими средствами, кроме древних мифов, активно использует старые литературные произведения в той же функции. Становится все более очевидным, что обширный культурологический пласт произведений Леонова несет важнейшую нагрузку, вписывая сюжетные коллизии из плана «сегодняшнего дня» в контекст мировой истории и культуры. Л. Леонов на протяжении всего творческого пути стремился к созданию обобщенных символических образов, предельно «концентрированных» содержательно. Подобная авторская установка предполагала активное вовлечение в структуру художественного текста не только укорененных в человеческом сознании древних мифологических образов, но и образов нового времени - «плодов» человеческой культуры в ее многообразных проявлениях, в том числе и литературы.

Общий смысл возникающих в текстах Леонова «перекличек», «схождений», «пересечений» заключен в принципиально важном для Леонова характере прозы: по своей сути она является неомифологической, а стратегию писателя можно по праву назвать «установкой на полигенетичекую цитацию», то есть когда «эффект полигенетичности создается за счет отбора образов, восходящих одновременно ко многим источникам». Столь сложный ассоциативный характер цитирования принципиально важен для Леонова, поскольку «такого рода цитата не только отсылает к традиции, но и сама активно формирует концепцию культурных связей». Связь с Лесковым и Замятиным в текстах произведений Леонова может быть «обнажена» посредством цитирования или использования других видов интертекста, например, на уровне имен собственных (Грацианский, Евгения Ивановна и др.) А также может быть опосредована связью с общими источниками: так, мотивы поваленного дерева, крещения из святого источника, параллелизм «гроза - нравственный выбор», сюжет встречи ребенка с лешим / праведным отшельником, распри попа и дьякона, наблюдаемые в произведениях Лескова и Леонова,- уходят корнями в фольклор и агиографию. Истоки многих важных для Леонова и Замятина образов и мотивов: Диктатора-Благодетеля, мотив биологической корректировки человека, интерпретация мотивов строительства Вавилонской башни, «корня из минус единицы» и др. - обнаруживаются в произведениях Ф.М. Достоевского.

Можно с полной уверенностью сказать, что тексты Лескова и Замятина присутствовали в творческом сознании Л.Леонова. С именем каждого из названных писателей связан свой, особый комплекс идей, мотивов и сюжетов. Обращение к сходному кругу фольклорных, житийных, литературных источников было продиктовано общей логикой развития представлений Леонова о судьбе России, поисками в глубинах национальной культуры констант вечно-нравственного, стремлением создать положительные образы, обратившись к вечным идеалам. Образы, мотивы и сюжеты произведений Лескова и Замятина, безусловно, являлись для Леонова частью неиссякаемой сокровищницы русской культуры, чем и был обусловлен его интерес к данным авторам, тем более, что по многим позициям, как идейным, так и эстетическим, их взгляды пересекались.

ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ:

Непомнящих Н.А. Проблема литературной преемственности: Л.М. Леонов - А.М. Горький - Н.С. Лесков // Гуманитарные науки в Сибири. -2003. - № 4. - С. 23-27 (0,5 п.л.)

Непомнящих Н.А. Встреча с лесным отшельником: сюжет в свете литературной ретроспективы Леонов - Лесков // Русская литература Х1Х-ХХ вв.: мотив и аспекты литературного анализа: Сб.ст. - Новосибирск, 2004. - С.129-133. (0,8 п.л.)

Непомнящих Н.А. Житийная пара «поп и дьякон» у Н.С. Лескова и Л.М. Леонова // Сборник материалов IV Международной научной конференции «Литература и культура в контексте Христианства». - Ульяновск, 2005. - С.176-183 (0,5 п.л.)

Непомнящих Н.А. Мотивы поваленного дерева и разрушенного храма у Н.С. Лескова и Л.М. Леонова // Гуманитарные науки в Сибири. -2005. - № 4. - С. 76-81 (0,6 п.л.)

Непомнящих Н.А. Рец. на кн.: Лысов А.Г. Березовый меридиан. Леонид Леонов и Сергей Есенин. - Ульяновск: Изд-во УлГТУ, 2005. - 139 С. // Гуманитарные науки в Сибири. - 2005. - № 4. - С. (0,2 п.л.)

Непомнящих Н.А. Замятинский текст в «Пирамиде» Л.М. Леонова // Тема, сюжет, мотив в лирике и эпосе. - Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы: Сб.науч. тр. - Вып. 7. - Новосибирск, 2006. - С.367-388. (0,8 п.л.)

Размещено на Allbest.ru