Франция в творчестве А.С. Пушкина: топика, характерология, универсалии

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

В диссертации рассмотрен «французский» дискурс в творчестве А.С. Пушкина, включающий доминантные элементы французской топики, истории, характерологии, персоносферы. Пушкинская Франция осмысливается как особый тип пространства, отмеченного системой устойчивых маркеров и смысловых связей.

Пушкинская Франция - большая тема, границы которой не поддаются точной фиксации. Симптоматично, что автор одной из первых основательных работ в этой области, Б.В. Томашевский, «предупреждал читателя о том, что в ней он найдет лишь “наметку основных вопросов” и что она не претендует на всестороннее рассмотрение школ французской литературы и их восприятия Пушкиным».

Масштаб темы отражен и в именах исследователей, занимавшихся ее разработкой: В.М. Жирмунский, Б.В. Томашевский, Л.И. Вольперт, Ю.М. Лотман, Е.Г. Эткинд, В.А. Мильчина.

В течение всей жизни Пушкин оставался «невыездным». Не имевший возможности покинуть пределы России, Пушкин не обладал «личным» эмпирическим опытом приобщения к пространству, жизни, культуре Франции. Панорама французской истории, культуры, быта в его произведениях, статьях, заметках - результат разностороннего чтения, бесед с очевидцами, итог напряженной пушкинской аналитики.

Французская топика Пушкина не отличается детализированностью. Тем не менее, все реалии французской истории и культуры - естественным образом - имеют общий фокус локализации: Франция как «геокультурное пространство». Таким образом, предпринятый нами анализ французского дискурса в творчестве Пушкина пересекается с современной традицией исследования локальных текстов, «образа места» в литературе, в контексте которой реальные «географические объекты и элементы ландшафта» способны семантически насыщаться за счет «устойчивых ассоциаций с судьбоносными историческими событиями, артефактами или уникальными чертами природного ландшафта» (О.А. Лавренова), приобретая потенциал семиотического возрастания: «В символы превращается национальная история, запечатленная в культурном ландшафте страны».

Русским обществом XVIII - 1-й пол. XIX вв. Франция воспринималась как «столица» Европы. По оценке М.Е. Салтыкова-Щедрина (1880 г.), в России «мы существовали лишь фактически или, как в то время говорилось, имели “образ жизни”. <…> Но духовно мы жили во Франции». Н.Я. Данилевский еще более непосредственно подчеркнет статус Франции (1871), определив ее как «самое полное <…> выражение» Европы: «Франция была камертоном Европы, по тону которого всегда настраивались события жизни прочих европейских народов».

Такая историческая оценка Франции является свидетельством ее особого статуса в социо-культурном пространстве Европы первой половины XIX в., более того - известной знаковости, универсальности реалий французской жизни по отношению к общеевропейскому контексту.

Интенсивность культурных контактов между Россией и Францией тем более поразительна, что она сохраняется и в периоды, казалось бы, совершенно не располагающие к глубокому «культурному диалогу»: эпохи Великой французской революции, наполеоновских войн, июльской революции 1830 г. во Франции. Так, например, в русской и французской мемуаристике 1-й трети XIX в. (как ни парадоксально) неоднократно возникает идея «максимального сближения ментальности русских и французов» (Е.Е. Приказчикова) в эпоху Отечественной войны 1812 г., культа военной доблести, неписаного закона чести, диктовавших противникам «чувство особого братства “детей Марса”, независимо от сиюминутных политических настроений» (Е.Е. Приказчикова).

В XVIII - XIX вв. именно Франция представляла, как никакая другая страна, обширный «репертуар» прецедентов политической, культурной, литературной, бытовой сторон жизни. В этом смысле французское пространство оказывается пространством повышенной интенсивности, а потому обладает особым потенциалом моделирующих возможностей. Вероятно, в этом и кроется причина многократных и разнообразных запросов русского сознания XVIII - XIX вв. к французскому «опыту». Эта же причина лежит в основе постоянных пушкинских параллелей (со- и противопоставлений) в оценках фактов русской и французской истории, политики, литературы, культуры, быта.

Показательно, что во введении к биографии Пушкина Ю.М. Лотман, говоря об исторически напряженном периоде, с которым связано становление личности поэта, наряду с российскими событиями, перечисляет исключительно «французские эпизоды» европейской истории: Великая французская революция, фигура Наполеона, война 1812 года, а также последствия заграничных походов русских войск 1813 - 1815 гг.

Рассматривая пушкинские тексты, с точки зрения отражения в них реалий французской жизни, необходимо признать, что какого бы то ни было специального отбора исторических, политических, социальных тем Пушкин, вероятно, не производил, что придает определенную сегментированность, разнородность «французскому материалу». Направление этого своеобразного диалога «диктовали», с одной стороны, сама Франция, насыщенная историческими и культурными событиями, с другой - аналогичные обстоятельства не менее сложной исторической и культурной жизни России, а, кроме того (что не менее важно), разнообразные факты внешней и внутренней жизни самого поэта.

Центральным для нас является вопрос об особенностях восприятия и воплощения Пушкиным панорамы французской жизни. Множественность пушкинских обращений к культурно-историческому опыту Франции, как уже отмечалось, придает сегментированный характер всему «французскому материалу». Безусловно, подобная дискретность затрудняет его описание. Вместе с тем, она подчеркивает постоянство и напряженность пушкинского внимания к реалиям французской жизни. Таким образом, пушкинская Франция (в единстве ее топики, культуры, универсалий, национальной характерологии) рассматривается нами как объект пушкинской аналитики.

История изучения вопроса. В литературоведении неоднократно ставился вопрос о влиянии западных литератур в целом, и французской словесности - в частности, на творчество Пушкина. Одной из первых работ в этой области можно назвать статью В.М. Жирмунского «Пушкин и западные литературы» (1937), где была предпринята попытка системного рассмотрения французских аллюзий в творчестве писателя.

Работа Б.В. Томашевского «Пушкин и Франция» (1960) представляет собой фундаментальное исследование, охватывающее - помимо литературной традиции - крупные пласты французской истории. Определяя свой труд как «наметку основных вопросов» в сфере взаимодействия различных тенденций русского и французского литературных процессов, Б.В. Томашевский дает представление о масштабе поставленной проблемы.

Особое место в разработке интересующей нас проблемы принадлежит трудам Л.И. Вольперт: «Пушкин и психологическая традиция во французской литературе: К проблеме русско-французских литературных связей конца XVIII -- начала XIX вв.» (1980), «Пушкин в роли Пушкина: Творческая игра по моделям французской литературы. Пушкин и Стендаль» (1998) и особенно итоговая монография - «Пушкинская Франция» (2007), которая соединяет в себе не только системный взгляд на взаимоотношения Пушкина с французской литературой, но и дает множество выходов в область так называемой «большой истории», содержит фактически весь комплекс основных проблем, связанных с жизнью и творчеством Пушкина.

Вопросам рецепции пушкинской поэзии в России и во Франции посвящена работа Е.Г. Эткинда «Божественный глагол: Пушкин, прочитанный в России и во Франции» (1999). В работе рассматривается целый ряд проблем, важных, с точки зрения темы нашего исследования: пушкинский взгляд на события французской буржуазной революции 1789 г. и его отражение в поэзии, диалектика понятий Свобода и Закон в творчестве поэта, образы «пушкинских мятежников», структурным элементом которых является «наполеоновский» компонент.

Особое значение в осмыслении русско-французских литературных, исторических и политических связей принадлежит работам В.А. Мильчиной. Рассматривая ключевые и частные аспекты французской истории 1-й пол. XIX века (Июльская монархия, сенсимонисты «глазами русского наблюдателя», «русская цензура александровской эпохи глазами французского дипломата» и т.д.), исследователь выстраивает сложную картину перекрестных связей, определяющих соотношение русской и французской культур, логику философско-исторических и политических воззрений Пушкина на события русской и французской истории.

Рассматривая Францию в творчестве Пушкина как определенный тип «геокультурного пространства», мы неминуемо обращаемся к проблемам поэтики художественного пространства. В этом вопросе мы опираемся на исследования Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, Е. Фарино, Н.Е. Меднис.

Франция в творчестве Пушкина представляет собой масштабное образование, знаки которого с разной степенью концентрации присутствуют в самых разных текстах писателя, чем в немалой степени и обусловлен сегментированный характер «французского материала». В поле пушкинской рефлексии оказывается широчайший диапазон разномасштабных проблем, событий, явлений, персоналий, формирующих диалогическое пространство двух культур - русской и французской: логика мировой и национальной истории, механизмы социальных потрясений, отношения сословий, отношения власти и народа, психология массы (толпы) в эпохи социальных переворотов, особенности национального быта, национальная характерология, пути и потенциал национальной литературы; поэт и власть, свобода творчества и духовная независимость художника и др.

Значительный объем и разнообразие «французского материала» в творчестве Пушкина потребовали определенного ограничения исследовательского пространства диссертации. Мы выделили несколько, на наш взгляд, доминирующих смысловых пластов в вопросе «Пушкин и Франция»: это пространственный, исторический, социокультурный и характерологический аспекты. При этом, даже в рамках выделенных аспектов нами рассматриваются лишь наиболее репрезентативные темы.

Хотя реконструкция авторской (пушкинской) модели Франции как «геокультурного пространства», обладающего определенной спецификой, вряд ли возможна в силу дискретности исходного материала, - цементирующей основой французского «слоя» в творчестве Пушкина является топика. Современный подход к топике как «необходимому элементу семантической упорядоченности мира» (О.А. Лавренова) делает актуальным обращение в диссертации к проблеме репрезентации французского топоса в творчестве Пушкина.

Восприятие топоса, его узнаваемость обеспечиваются, благодаря «устойчивым ассоциациям с судьбоносными историческими событиями, артефактами» (О.А. Лавренова). Более того, судьбоносные события «национальной истории, запечатленные в культурном ландшафте страны» (О.А. Лавренова), приобретают статус исторических, культурных универсалий. Французская топика XIX века, как никакая другая, оказывается способной к порождению феноменов, получивших универсальный смысл в контексте европейского сознания: это Великая французская революция 1789 - 1794 гг., феномен личности и судьбы Наполеона. Им посвящены одни из самых объемных разделов нашего исследования (2,3 главы). Обе универсалии обнаруживают в творческом сознании Пушкина огромный потенциал моделирования и постижения других проблем, связанных как с европейской, русской историей, так и с осмыслением событий собственной жизни.

Принимая во внимание многогранность исследуемого материала, в осмыслении особенностей пушкинской рецепции опыта Великой французской революции и личности Наполеона мы опирались на историографические труды Ж. де Местра «Рассуждения о Франции», Франсуа Минье «История французской революции с 1789 по 1814 гг.», произведения непосредственных участников и свидетелей революционных событий (Андре Шенье, Ж. де Сталь, Стендаль), которые были хорошо знакомы Пушкину, мемуары русских путешественников (Д.И. Фонвизина, К.М. Карамзина), публикации в журналах «Вестник Европы» и «Сын Отечества» 1812-1817 гг.

Актуальность нашего исследования определяется устойчивым интересом в современном литературоведении к различным типам «геокультурного пространства», представленного в художественном тексте («антропология места», «образ места», поэтика локальных текстов), к вопросам семиотики пространства, городских текстов, а также - к проблемам диалога культур, межкультурной коммуникации. Кроме того, исключительная насыщенность контекста пушкинского творчества отсылками к французской истории, культуре, литературе, быту; диапазон проблем, в осмысление которых вовлечен пушкинским сознанием «французский опыт»; наконец, интенсивность пушкинского диалога, направленного на разнообразные реалии исторической и современной жизни Франции, - дают представление о степени интенсивности пушкинской аналитики, обращенной к «французскому опыту», об актуальности этого опыта для пушкинского сознания. Таким образом, актуальность нашего исследования обусловлена обращением к проблеме рецепции Пушкиным различных фактов и аспектов бытования других национальных культур (в том числе - французской), к особенностям отражения этой рецепции в его художественном опыте.

Цель исследования - выявить особенности репрезентации и осмысления Пушкиным реалий французской истории и культуры путем анализа доминантных элементов французской топики, истории, культуры, характерологии, персоносферы в контексте творчества поэта.

Данная цель обусловила постановку и решение следующих задач:

1) выявить основной круг наиболее репрезентативных тем, образов, элементов, представляющих «французскую топику» как тип геокультурного пространства в творчестве А.С. Пушкина;

2) выделить основные маркеры французского топоса в произведениях Пушкина; проанализировать механизмы формирования целостного образа французского пространства, особенности его восприятия и воплощения Пушкиным;

3) проанализировать (на материале произведений, критических статей, исторических заметок и переписки) особенности французской национальной характерологии в их осмыслении Пушкиным;

4) выделить в творчестве Пушкина доминантные элементы французского дискурса, приобретающие статус универсалий как в творчестве поэта, так и в русской и европейской культурах;

5) рассмотреть исторические феномены Великой французской революции и личности Наполеона как универсалии французского дискурса в творчестве Пушкина, в динамике их осмысления на разных этапах жизни и творчества поэта.

Объектом исследования являются художественные произведения (завершенные и незавершенные), критические статьи, исторические труды и заметки, переписка Пушкина, формирующие представление о специфике французского дискурса в его творчестве.

Предметом исследования являются реалии французской истории и культуры как структурный слой, отмеченный системой устойчивых маркеров и смысловых связей в широком контексте творчества писателя.

Материалом исследования послужили художественные произведения, критические статьи, исторические труды и заметки, переписка Пушкина, а также материалы французской историографии, русские и французские мемуары и путевые записки конца XVIII - 1-й половины XIX вв.

Методологическую основу работы составляют структурно-семиотический, историко-литературный и сравнительно-исторический подходы.

Теоретической и методологической базой диссертационного исследования являются работы, посвященные проблемам поэтики «локальных текстов» (В.В. Абашев, О.А. Лавренова, В.Г. Щукина, А.М. Порошиной и др.), поэтики и семиотики пространства, а также - теории и анализу поэтики сверхтекста (городских текстов) М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, Н.Е. Меднис.

Системный анализ реалий французской истории и культуры и связей между ними в творчестве Пушкина обусловил обращение к трудам В.М. Жирмунского, Б.В. Томашевского, Л.И. Вольперт, Е.Г. Эткинда, В.А. Мильчиной, О.С. Муравьевой, являющимся базовыми для всех исследований в данной области.

Методология работы с эстетическими феноменами, являющимися носителями универсальных значений, потребовала обращения к исследованиям М.Н. Эпштейна, Ю.С. Степанова, А.А. Фаустова, Р. Мниха, А.И. Иваницкого, Н.В. Володиной.

Осмысление места и роли французского дискурса в контексте творчества Пушкина определило необходимость опоры на широкий круг пушкиноведческих исследований в области лирики, лиро-эпики, прозы поэта, позволяющих точнее оценить семантику компонентов французского дискурса на разных этапах творчества поэта, в динамике эстетических процессов, характерных для него (Д.П. Якубович, В.В. Виноградов, Ю.Н. Тынянов, М.П. Алексеев, Л.Я. Гинзбург, С.Г. Бочаров, Ю.Н. Чумаков, Л.С. Сидяков, Р.В. Иезуитова, Ю.В. Манн, Н.Н. Петрунина, В. Шмид, М.Н. Виролайнен, Б.М. Гаспаров, В.С. Листов, О.А. Проскурин, Э.И. Худошина и др.).

Научная новизна работы обусловлена тем, что в ней предпринята попытка целостного рассмотрения и интерпретации французской топики как геокультурного пространства особого типа, в его восприятии и художественном воплощении Пушкиным. Кроме того, такие исторические феномены Франции как Великая французская революция и личность Наполеона в творчестве Пушкина, фактически не становились самостоятельным объектом исследования в качестве литературных универсалий.

Теоретическая значимость исследования заключается в разработке методологии анализа и принципов реконструкции авторской модели «геокультурного пространства» в системе его доминантных элементов и устойчивых семантических связей.

Достоверность результатов исследования обеспечивается опорой на широкий круг источников и обширную эмпирическую базу. Достоверность исследования обеспечивается не только обработкой большого текстового материала, но и грамотным использованием современных литературоведческих методов исследования. Работа опирается на солидную теоретическую базу (библиографический список содержит 208 единиц).

Практическая значимость работы состоит в возможном ее использовании в научно-педагогической деятельности: в разработке курсов по истории русской и зарубежной литературы XIX в., спецкурсов и спецсеминаров, посвященных творчеству Пушкина, проблемам поэтики локальных текстов, семиотики пространства, поэтики сверхтекстов, а также русско-французским историко-литературным связям.

Апробация результатов: основные положения работы были изложены в виде докладов на Всероссийских конференциях молодых ученых в НГПУ (Новосибирск, НГПУ, 2010, 2011, 2012); на ежегодных научных сессиях НГТУ (Новосибирск, НГТУ, 2010, 2012); на Всероссийской научной конференции «Межкультурная коммуникация: лингвистические и лингводидактические аспекты»» (Новосибирск, НГТУ, апрель 2011). По теме диссертации опубликовано 8 статей, 2 из которых - в научных изданиях, рекомендованных ВАК РФ.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. В творчестве Пушкина образ Франции оказывается амбивалентным знаковым пространством, включающим в себя огромный историко-культурный опыт. Отсутствие личного опыта непосредственных впечатлений по отношению к пространству и жизни Франции, с одной стороны, неизбежно порождает эффект дистанцированности пушкинской точки зрения по отношению к ним, с другой стороны - дает выход рефлексии и способствует философски более глубокому проникновению в природу реалий французской жизни, истории, культуры.

Пушкинская Франция - это своего рода «идеальная» («знаковая», универсальная) модель, являющуюся механизмом постижения разнообразного исторического, культурного, психологического материала.

2. Французский топос в творчестве Пушкина имеет фрагментарную, сегментированную структуру. Его «узнаваемость» обеспечивается системой доминантных топографических точек, знаковыми фигурами персоносферы, лаконичными упоминаниями ключевых исторических событий. Одним из основных принципов его изображения является соотнесенность (взаимоспроецированность) с русским пространством.

Французский (парижский) топос в произведениях Пушкина («Арап Петра Великого», «Пиковая дама») отмечен устойчивостью сюжетных и жанровых маркеров: ситуация светского адюльтера и жанр фамильного «анекдота», с характерной для них атмосферой тайн, слухов, молвы.

Специфика сюжета и персоносферы парижского топоса, его сопряженность с категориями тайны, чуда, молвы формируют образ «кажущейся», «мистической реальности» (С.Г. Бочаров).

3. Тип французского национального характера в творчестве Пушкина по своей структуре оказывается дискретным и включает в себя фигуры и образы разного масштаба. Разрозненность отдельных штрихов французского национального характера в их воспроизведении Пушкиным такова, что она никогда не может быть очерчена замкнутым контуром, не может замкнуться в «портрет». На каждое “PRO” обнаруживается своё “CONTRA”.

Французская характерология Пушкина формируется в подвижном соотношении разных точек зрения и приводящей их в движение динамике воспринимающего (пушкинского) сознания.

4. В вопросе «Пушкин и Франция» особую роль играют элементы, несопоставимые с другими по своему смысловому потенциалу, формирующие напряженнейшие смысловые узлы в творческом сознании Пушкина, - это Великая французская революция и образ Наполеона. Крупнейшее событие и величайшая фигура французской и европейской истории рубежа XVIII-XIX веков приобретают статус универсалий в культурном и историко-философском сознании последующих эпох.

5. На протяжении всего творческого пути интенсивность пушкинского внимания к событиям Великой французской революции не ослабевает, но - в зависимости от современных писателю политических перипетий - дает пищу для его философских размышлений. Французская революция, с ее амбивалентным опытом, становится способом «генетического познания современности» (Б.В. Томашевский) в широком диапазоне ее проблем, о чем свидетельствуют множественные переклички в произведениях, статьях и письмах Пушкина с историческими трудами, мемуарами, произведениями как непосредственных участников революционных событий во Франции, так и их ближайших потомков (А. Шенье, Ж. де Местра, Ф. Минье, Ф. Гизо, Ж. де Сталь и др.).

6. Образ Наполеона приобретает черты амбивалентности в контексте русского и европейского сознания рубежа XVIII - XIX веков. Романтическая мифология напитывает его символическим содержанием. В динамике пушкинской жизни и творчества образ Наполеона переживает усложнение, становясь «поливалентным». Он «не закреплен» за какими-либо конкретными художественными формами, органически входя в любой контекст пушкинских рассуждений, «адаптируясь» к самым различным жанрам (ода, баллада, элегия, роман в стихах, повесть, критическая статья, историческая заметка) и стилям. К середине 1820-х гг. образ французского императора становится своеобразным смысловым стержнем, вокруг которого выстраиваются индивидуально-личностные и философско-исторические размышления поэта. Фигура Наполеона, мифологизируясь, «универсализуясь», приобретает в творчестве Пушкина черты, свойственные метатипам.

1. “Французская топика” как тип геокультурного пространства в творчестве А.С. Пушкина

В первом разделе главы «Исторический “опыт” Франции как объект пушкинской аналитики» мы обращались к пушкинским письмам, критическим и публицистическим статьям. По широте и глубине охвата явлений русской и европейской жизни этот материал не уступает художественным произведениям писателя, оставаясь при этом гораздо менее изученным в интересующем нас аспекте.

Рассматривая пушкинские тексты, с точки зрения отражения в них реалий французской жизни, необходимо признать, что какого бы то ни было специального отбора исторических, политических, социальных тем Пушкин, вероятно, не производил, что придает определенную сегментированность, разнородность «французскому материалу». Направление этого своеобразного диалога «диктовали», с одной стороны, сама Франция, насыщенная историческими и культурными событиями, с другой - аналогичные обстоятельства не менее сложной исторической и культурной жизни России, а, кроме того (что не менее важно), разнообразные факты внешней и внутренней жизни самого поэта.

Диапазон пушкинских перекличек и обращений к французским реалиям огромен, русский мыслитель затрагивает все сферы жизни: литературу и журналистику, политику и историю, нравы светской жизни и крестьянский быт. В пушкинском сознании любые из этих событий, независимо от их масштаба (французская революция, казнь А. Шенье, конскрипция, тяжбы Вольтера с де Броссом, заседания французской академии, тайна «Железной маски» и т.д.), вступают в разнообразные соотношения с событиями европейской и русской истории, культуры, быта, с обстоятельствами пушкинской жизни на всем ее протяжении. Эти многочисленные связи становятся для Пушкина способом осмысления законов человеческой истории, литературной жизни, способом самопознания. Амбивалентный опыт Франции, исторический и культурный, представляет широкий спектр событий (ситуаций), обладающих особым моделирующим потенциалом.

Учитывая географическую отдаленность Франции, показательной оказывается быстрота пушкинской реакции даже на незначительные французские события (по наблюдениям Б.В. Томашевского, трагедия «Последний день Тиберия» была впервые поставлена в Париже 2 февраля 1828 г., а отклик Пушкина на эту постановку датируется примерно 23 февраля 1828 г.).

В критических статьях поэта «французский материал» нередко оказывается проводником пушкинских идей и настроений, способом скрытой полемики с теми или иными представителями русской литературной среды. В статье «О Записках Видока» пушкинская аллюзия на фигуру Булгарина в образе Видока оказалась настолько прозрачной, что М.П. Погодин отказался публиковать статью в своем «Московском вестнике».

Симптоматична пушкинская манера «переработки» и подачи французского материала, при которой частная ситуация, разворачиваясь, может получать совершенно неожиданный ракурс осмысления, смысловой объем. Или, напротив, масштабное историческое, культурное событие оказывается выразителем глубоко личных переживаний поэта.

С точки зрения динамики пушкинской мысли, характерна структура глав черновой редакции «Путешествия из Москвы в Петербург». В пяти из семи глав своих заметок Пушкин, полемизируя с Радищевым, ссылается на французский исторический опыт. Причем характер этих обращений снова оказывается самым разнообразным: от картины крестьянского быта («Подсолнечная») до взаимоотношений аристократических слоев общества и литераторов («Черная грязь»). Тот факт, что это черновой вариант работы лишь повышает его значимость для нашего исследования, поскольку именно план, первые заметки в большей степени концентрируют в себе так называемую «голую» авторскую мысль.

В разделах 1.2. «Репрезентация французского пространства в “Арапе Петра Великого”» и 1.3. «Маркеры французской топики в “Пиковой даме” А.С. Пушкина» рассмотрены особенности топографического изображения Франции Пушкиным. В обоих произведениях французский топос представлен достаточно сжато (только столицей), что может быть связано с отсутствием собственных непосредственных впечатлений поэта от французского пространства. Эта особенность французской топографии Пушкина отмечена Л.И. Вольперт: «Пушкинская Франция -- страна удивительная. На ее карте есть только один город -- огромный, “кипящий Париж” <…>».

В свою очередь парижское пространство обозначено только несколькими доминантными точками - Пале-Рояль, Версаль, Трианон. Несмотря на относительную схематичность, топос Парижа в творчестве Пушкина оказывается достаточно рельефным. Такая «выразительность» пространства, при минимуме использованных деталей, обусловлена высокой степенью репрезентативности используемых Пушкиным знаков пространства.

Одним из важных факторов, которые обеспечивают «узнаваемость» французской топики в творчестве Пушкина, является ее персоносфера, включающая ряд знаковых фигур истории и культуры. Одним из определяющих факторов при выборе персоналий оказывается их узнаваемость. В «Пиковой даме», «Арапе Петра Великого» писатель вводит имена, принадлежащие к так называемому «первому ряду». Это, пожалуй, одни из самых известных представителей королевских фамилий - герцоги Орлеанские, а также Ришелье.

Выбор знаковых персоналий Франции определяется характером сюжета произведения, либо конкретной сюжетной ситуацией. В атмосфере тайн и магии «Пиковой дамы» - это Сен-Жермен, Месмер, в описании вольных нравов парижского двора - Ришелье, Вольтер, Шолье и др.

При этом особый колорит пространства создается при помощи множественных, как бы косвенных отсылок (кратких уточнений) к французским реалиям: светским нравам, обычаям, правилам этикета, посредствам чего создается мозаичный, но выразительный образ страны.

Во многом именно благодаря этим косвенным отсылкам, маркерам французской топики, Пушкин достигает эффекта взаимоспроецированности французского и русского пространств в «Пиковой даме». Взаимопроекция двух пространств создает основания для взаимопроекции двух эпох: французского XVIII в. и 1-й трети русского XIX в. Сюжетное самопроявление героя происходит на этой пространственно-временной грани. Интрига Германна и его финальный проигрыш, с одной стороны, подчеркивают разнокачественность двух хронотопов, с другой - способствуют их контаминации в структуре повести.

В обоих произведениях сюжетная энергетика парижского пространства маркирована ситуацией светского адюльтера и жанром анекдота, с характерной для них атмосферой тайн, светских сплетен, молвы, слухов. Указанные черты создают ореол «мнимости», «кажимости» вокруг парижского топоса.

«Характерологический аспект французской топики Пушкина», рассмотренный в четвертом разделе первой главы, по своей структуре подобен пространственному. Он имеет штриховую, мозаичную природу и не столько представляет собой целостный образ, сколько дает представление о характере пушкинской аналитики, работе пушкинского сознания в процессе постижения особенностей французского национального характера.

Персоносфера является тем компонентом, с помощью которого формируется характерологический аспект французской топики. Однако системой знаковых имен французская национальная характерология не исчерпывается. К проблеме национального характера Пушкин обращается и, рассматривая события Великой французской революции, роль народа в этих событиях, отношения власти и народа, психологию толпы в периоды революций и мятежей.

Пушкинское сознание отличается исключительным масштабом. Диапазон «инокультурных проекций» к русскому пространству у Пушкина выходит далеко за рамки его непосредственного опыта. Свидетельство тому - «Песни западных славян», «Сцены из рыцарских времен», сюжеты «Маленьких трагедий», поэма «Анджело».

Пушкинские герои-французы - это, как правило, второстепенные или эпизодические персонажи, либо знаковые исторические личности (де Сталь, Ришелье, герцог Орлеанский и многие другие), являющиеся маркерами определенной эпохи. В изображении последних Пушкин во многом следует документальным источникам.

В письмах и публицистических заметках Пушкина в различных вариациях повторяется мысль о французском простодушии, легкомыслии, тщеславии, надменности, как чертах национального характера.

В сущности, можно сказать, что пушкинская попытка создания французской характерологии носит мозаичный характер. Это скорее набор «тонов», «пятен», «штрихов» к некоему портрету, нежели сам по себе портрет. Штрихов и деталей, определяющих отдельные черты национального характера, довольно много, но они не очерчены единым контуром, не сведены «в лицо». Не заданы и пропорции соотношения отдельных черт в этом «национальном портрете»: в каком соотношении находятся, скажем, «легкомыслие», «тщеславие, надменность» и «простодушие» француза?

Разрозненность отдельных штрихов французского национального характера (как и любого другого) в их воспроизведении Пушкиным такова, что она никогда не может быть очерчена замкнутым контуром, не может (и, видимо, не должна) замкнуться в «портрет». На каждое “PRO” обнаруживается своё “CONTRA”.

В этом отношении крайне важно, что все характеристики французского национального типа, возникающие в статьях и произведениях Пушкина, многократно проверены разнообразными документальными источниками, в которых Пушкин ориентируется с трезвостью и требовательностью историка, никогда не принимая их с излишней доверчивостью.

Важно и то, что среди этих источников нет ни одного, имевшего определяющий характер для пушкинского сознания. Французская характерология Пушкина формируется в подвижном соотношении разных точек зрения и приводящей их в движение динамике воспринимающего (пушкинского) сознания.

Французская топика Пушкина - это особый тип геокультурного пространства, совмещающий в себе как сугубо пространственные маркеры, так и «судьбоносные исторические события, артефакты» (О.А. Лавренова), узнаваемость персоносферы, особые черты ментальности.

Пушкинская Франция представляет собой своего рода идеальную (не в смысле «безупречности», но в смысле «знаковости», универсальности) модель, являющуюся механизмом постижения разнообразного исторического, культурного, психологического материала.

2. Феномен Великой французской революции как универсалия французского дискурса Пушкина

Посвящена анализу множественных пушкинских обращений к опыту одного из эпохальных событий французской и европейской истории. Великая французская революция становится одной из универсалий в творчестве Пушкина. По определению М.Н. Эпштейна, «Универсальное не есть общее, присущее многим предметам, но многое, присущее одному предмету». Универсальность феномена французской революции для пушкинского сознания проявляется в естественности включения различных аспектов ее осмысления в множественные проблемно-смысловые «матрицы».

В разделе 2.1. «Динамика пушкинского сознания в освоении опыта Французской революции» рассматривается диалектика пушкинской мысли в освоении и художественном воплощении образов, тем и мотивов, так или иначе связанных с событиями французской истории конца XVIII в.

Французская революция на протяжении всей жизни Пушкина останется «большой» темой, к которой постоянно возвращалось пушкинское сознание. Рассматривая события 1790-х гг., Пушкин обращается к истокам формирования феодальных отношений, к философии эпохи Просвещения и именно в них видит предпосылки революционных событий. Формула «союз ума и фурий», данная Пушкиным в послании «К Вельможе», становится одной из ключевых в его осмыслении опыта французской революции.

Пушкинский замысел исторического труда об истории французской революции не будет реализован, останется в набросках, позволяющих судить о его масштабе: «Что были предвод<ители>. Что был народ. Короли. Телохранители». Эта парадигма вопросов будет возникать в пушкинском сознании при каждом обращении к теме народных бунтов, мятежей. Требовательный ум историка, в поиске ответов на мучительные вопросы русской и французской истории, заставляет Пушкина обращаться к многочисленным и разнообразным источникам, дающим материал для осмысления событий французской революции. В круг источников входят «Опыт всемирной истории» Вольтера, французская литература эпохи 80-90-х гг. (А. Шенье), мемуары современников революционных событий, исторические труды Гизо, Тьери и Минье, «Взгляд на французскую революцию» Ж. де Сталь и мн. др.

Произведения и исторические заметки Пушкина, при всей фрагментарности материала, позволяют реконструировать хронику основных событий французской революции. Самые частотные (и наиболее знаковые) из них - казнь Людовика XVI, революционный террор.

Внимание к истории французской революции постоянно напитывается реалиями русской жизни (восстание Пугачева, декабрьское восстание 1825 г., польское восстание, холерные бунты и бунты в военных поселениях). Судьба и смерть поэта революционной эпохи А. Шенье возникает в плотном клубке пушкинских ассоциаций с собственной судьбой. Темы: власть и народ, правитель и народ, власть и художник, личность и толпа, Свобода и Закон, просвещение и свобода, рабство и тирания, тирания толпы - формируют напряженное смысловое поле, в границах которого история французской революции становится для Пушкина способом «генетического познания современности» (Б.В. Томашевский).

В разделе 2.2. «“Гадкая фарса в огромной драме”: Пушкин о “народной тирании” в эпоху французской революции» рассматривается комплекс проблем, представляющих собой один из напряженнейших смысловых узлов в творческом сознании Пушкина: роль народных масс в эпохи социальных потрясений; взаимоотношения власти и народа (толпы), личности и толпы; психология толпы, наличие/отсутствие у нее «нравственного инстинкта», феномен «народной тирании». Значение этих проблем для поэта подтверждается множественными попытками их художественного осмысления, постоянством пушкинского внимания к ним.

Для Пушкина роль черни (толпы) в трагедии французской революции имеет двоякую природу: с одной стороны, чернь ничтожна, с другой - «бессмысленная» толпа, податливая внушениям и манипуляциям со стороны, оказывается мощной силой, способной приводить к трагическим последствиям. В «Опыте отражения некоторых нелитературных обвинений» «бешенство народа» определяется Пушкиным как жалкий и - одновременно - трагический эпизод французской революции - «гадкая фарса в огромной драме».

Не отождествляя народную стихию русского бунта (будь то мужики, казачество, рекруты военных поселений) с бунтующей толпой французских «лавошников», мещан, Пушкин сохраняет общее для них свойство - «бессмысленность и беспощадность» бунтующей толпы. Это свойство станет постоянной темой эпизодов русской истории в пушкинских произведениях, критических статьях, фрагментах историко-философских размышлений («Вольность», «Андрей Шенье», «Борис Годунов», «История Пугачева», «Капитанская дочка», черновые заметки к статьям «Литературной газете»), коррелируя с пушкинским осмыслением соответствующих эпизодов французской истории.

3. Поливалентность образа Наполеона в творческом сознании А.С. Пушкина

Рассматривались особенности художественного воплощения личности Наполеона на разных этапах жизни и творчества поэта.

На протяжении XIX столетия, одновременно с историками, творческая мысль литераторов постоянно обращалась к феномену личности французского императора, создавая в искусстве своего рода «наполеоновскую теорию» (П.А. Анненков). В рамках этой «теории» каждый из художников реализовывал собственное видение образа Наполеона - «мужа Рока», военного гения, политика, героя, человека, а, следовательно, формировал свой оригинальный вариант наполеоновской легенды (наполеоновского мифа). В русской литературе, именно в контексте пушкинского творчества, идея наполеонизма впервые приобрела оформленный характер и философский объем.

Для Пушкина образ Наполеона оказывается одним из «осевых», именно благодаря его уникальной емкости, способности преломлять в себе различные проблемы бытия, не исчерпывающиеся сугубо историческими аллюзиями.

В первом разделе главы (3.1.) «Особенности восприятия и воплощения образа Наполеона в раннем творчестве Пушкина» рассматриваются ранние лицейские стихотворения поэта, в той или иной степени связанные с наполеоновской темой («Воспоминания в Царском Селе», 1814 г.; «Наполеон на Эльбе», 1815 г.; «На возвращение государя императора из Парижа в 1815 году», 1815 г.; «Принцу Оранскому», 1816 г.).

Образ французского императора, созданный Пушкиным-лицеистом, несет на себе отпечаток общественных настроений эпохи и оформляется «под знаком общих тенденций антибонапартистской черной легенды» (Л.И. Вольперт), с использованием многочисленных типовых формул и клише (тиран, деспот, убийца, бич вселенной), характерных для поэтической фразеологии эпохи. При этом он содержит больше оригинальности, чем может показаться на первый взгляд.

Уже в раннем творчестве Пушкина Наполеон предстает не только в мифологизированном образе «чудовища», «зверя», тирана и завоевателя, жаждущего с берегов Эльбы мщения и реванша, но и романтической личностью, над которой нависла угроза гибели, но чей жребий «еще сокрыт»; героем, которому изменило счастье («злобный обольститель»), жертвой изменчивой судьбы («Наполеон на Эльбе»).

Для данного периода крайне симптоматично попадание столь грандиозной фигуры как Наполеон - в комический контекст поэмы «Бова». Складывается впечатление, что у молодого поэта еще не сформировался необходимый (личный) ракурс осмысления фигуры Наполеона. Поэт с игровой легкостью помещает образ французского полководца в совершенно разные (жанрово, сюжетно, стилистически) контексты. С другой стороны, эта контекстуальная «подвижность» образа Наполеона может рассматриваться как подступы к его «поливалентности», характерной для пушкинского творчества 20-х - 30-х гг.

Параграф 3.2. «Переходный этап в осмыслении Пушкиным образа Наполеона» посвящен особенностям развития наполеоновской темы в пушкинской поэзии конца 1810-х - начала 1820-х гг. («Вольность», 1817 г.; «Наполеон», 1821 г.; «К морю», 1824 г.).

В этот период основной особенностью пушкинского образа Наполеона становится его двойственность. Пушкин определяет Наполеона как великую историческую фигуру, именем которой можно назвать целую эпоху («В неволе мрачной закатился / Наполеона грозный век»), и как «надменного богоборца», тирана.

После серии лицейских стихотворений возвращение Пушкина к фигуре французского императора произошло лишь в 1821 г., когда было получено известие о смерти Наполеона. Смерть Наполеона от болезни, вдали от родины, добавила к уже сложившемуся исключительному образу узника Св. Елены венец мученичества, что в дальнейшем способствовало развитию образа в романтическом ключе.

Пушкин изображает Наполеона то с точки зрения поэта-романтика, то с точки зрения патриота, для которого Наполеон является завоевателем, несущим гибель и рабство миру. Именно соединение этих ипостасей порождает целый ряд оксюморонных сочетаний в отношении поверженного императора («властитель осужденный», «блистательный позор», «в величии постыдном» и т. п.), и, как следствие, формирует противоречивый образ Наполеона в целом, проявившийся в «многостильности» (Ю.В. Стенник) стихотворения.

Пушкин чувствует смысловой потенциал многомерности образа Наполеона, однако, «наполеоновской легенде» в творчестве писателя предстояло оформиться несколько позже.

В третьем разделе главы (3.3.) «На стыке альтернатив: образ Наполеона в пушкинских произведениях 20-30-х гг.» представлено формирование оригинальной «наполеоновской легенды» в творчестве Пушкина («Недвижный страж дремал на царственном пороге», 1824 г.; «Зачем ты послан был и кто тебя послал?», 1824 г.; «Герой», 1830 г. и др.).

Оказавшись предметом философской и творческой рефлексии Пушкина, тема, связанная в своей основе с европейской историей и культурой, обнаруживает поразительную способность напитываться «русским» материалом, пересекаться едва ли не со всеми ключевыми вопросами, волновавшими Пушкина в разные периоды его жизни и творчества. Это свойство выводит тему из категории частных, локальных и придает ей особый смысловой масштаб, сопоставимый с пушкинским мифом об «оживающей статуе», с мотивами «пира», «покоя и воли» и мн. др. в его творчестве.

Образ Наполеона формируется в процессе множественных столкновений и соотнесений с ключевыми темами, образами, именами, определяющими контекст пушкинского сознания на рубеже 20-30-х годов XIX века. Этим и обусловлен парадигматический ряд, в рамках которого образ французского полководца каждый раз обнаруживает новые смысловые грани: Наполеон - тиран, Наполеон - герой, Наполеон - человек, Наполеон - судьба, Наполеон - Байрон, Наполеон - Александр I, Наполеон - Петр I. Благодаря этому образ Наполеона в творчестве Пушкина «наращивает» философский объем, наполняется содержанием, отличным от общепринятого в начале XIX века, и становится одним из важнейших компонентов авторской мифологии.

В этот период фигура Наполеона, как правило, появляется у Пушкина в качестве маркера романтической модели мира, либо в контексте размышлений о французской революции, о русской и мировой истории, не являясь при этом основной темой.

В незавершенном стихотворении «Недвижный страж дремал…» точкой отсчета в размышлениях поэта является образ Александра I. Именно он представляет собой «проблемную» фигуру для Пушкина, а образ Наполеона вводится в контекст стихотворения ассоциативно: как контрастная «величина», позволяющая выразить свое отношение к русскому императору.

Симптоматично, что «призрак Наполеона» появляется в стихотворении как своеобразный ответ на вопрос Александра: «Вот кесарь - где же Брут? О грозные витии / Целуйте жезл России / И вас поправшую железную стопу». При этом, если реакция русского царя на появление Наполеона изображается Пушкиным достаточно детально («Владыку севера мгновенный хлад объял»), то о восприятии Александра Наполеоном в тексте не сказано ничего.

Такая односторонняя фиксация точки зрения лишь одного из соприсутствующих в едином пространстве героев «укрупняет» фигуру Наполеона в сравнении с Александром. Эффект укрупнения рождается хотя бы потому, что Александр явно испуган явлением «внезапного гостя». Наполеон же самодостаточен. Незафиксированность его ответной реакции в тексте воспринимается как нулевая реакция. Подобное соотношение создает эффект неравноправности фигур русского и французского императоров. Александр, «не удостоенный» ответной реакции (какой бы она ни была), в некотором роде сам превращается в «нулевую» фигуру, т.е. ценностно понижается на фоне Наполеона.

Сам факт того, что Пушкин, создав героико-романтический ореол вокруг «призрака Наполеона», не испытал потребности «вернуться» к образу Александра, которым и начинается стихотворение, говорит о своеобразном «вытеснении» последнего своим историческим и поэтическим «оппонентом» (Ю.М. Лотман).

В контексте стихотворения «Зачем ты послан был?..» каскад вопросов, поставленных в 1-й строфе, не получит окончательного ответа. Но вся последующая часть стихотворения - это попытка постигнуть историческую логику явления Наполеона. Текст начинает развертываться как строфический (первые три строфы), потом строфичность «ломается», уступая свободному нестрофическому течению текста. Авторская мысль не укладывается в условные поэтические формы, ищет для себя более органического выражения. Форма стихотворения становится знаком неразрешенной мучительной мысли.

В стихотворении «Герой» образ Наполеона становится не просто центральной темой стихотворения, но оказывается способным к генерированию новых смысловых планов, актуальных как для пушкинского творчества 1830-х годов, так и для историко-философских размышлений поэта.

Образ Наполеона в творчестве Пушкина «не закреплен» за какими-либо конкретными художественными формами, он органично входит в любой контекст пушкинских рассуждений, «адаптируясь» к самым различным жанрам (ода, баллада, элегия, роман в стихах, повесть, историческая заметка) и стилям. Причем именно «помещение» Наполеона в различные контексты помогает высветить в каждом конкретном случае важную для поэта грань образа.

В творческом сознании Пушкина образ Наполеона приобретает исключительную емкость и многомерность, свойственные универсальной модели. Подобная емкость пушкинского образа Наполеона обусловлена, на наш взгляд, и масштабом личности самого поэта, придавая автору и герою качество «соразмерности».

Заключение

пушкин литературный дискурс французский

Творческое наследие Пушкина содержит достаточно оснований, позволяющих судить о том, что не только французская история, культура находили множественные отклики в его творчестве. Но именно «французский слой» оказывается самым насыщенным и смыслоемким, в максимальной степени обнаруживая «универсализм» (Н.А. Бердяев) пушкинского сознания.

Франция в творчестве Пушкина представляет собой масштабное образование, знаки которого с разной степенью концентрации присутствуют в самых разных текстах писателя. В поле пушкинской рефлексии оказывается широчайший диапазон разномасштабных проблем, событий, явлений, персоналий, формирующих диалогическое пространство двух культур - русской и французской.

Реконструкция авторской (пушкинской) модели Франции как «геокультурного пространства», обладающего определенной спецификой, осложняется в силу дискретности исходного материала. Все разнообразие элементов французской истории, культуры, литературы, быта, знаковые фигуры персоносферы имеют один объединяющий контур - принадлежность Франции, ее «геокультурной топике».

В XVIII - XIX вв. именно Франция, как никакая другая страна, представляла обширный «репертуар» прецедентов политической, культурной, литературной, бытовой сторон жизни. Французская топика XIX века оказывается способной к порождению феноменов, получивших универсальный смысл в контексте европейского сознания: это Великая французская революция 1789-1794 г.г., феномен личности и судьбы Наполеона. Обе универсалии обнаруживают в творческом сознании Пушкина огромный потенциал моделирования других проблем, связанных как с европейской, русской историей, так и с осмыслением событий собственной жизни.

Пушкинская Франция - это своего рода «универсальная» модель, являющаяся механизмом постижения разнообразного исторического, культурного, психологического материала.

Перспективы проведенного исследования могут быть связаны с анализом и реконструкцией французского текста русской литературы 1-й пол. XIX в.

Литература

1. Федунова Е.А. Стилевая поливалентность образа Наполеона в пушкинской лирике // Сибирский филологический журнал. - Новосибирск, 2012. - № 1. - С. 34 - 38. (0,47 п.л.)

2. Федунова Е.А. «Гадкая фарса в огромной драме» Пушкин о «народной тирании» в эпоху Французской буржуазной революции // Мир науки, культуры, образования. - 2012. - № 5 (36). - С. 293 - 295. (0,23 п.л.)

3. Федунова Е.А. Французская буржуазная революция в рецепции А.С. Пушкина (не материале писем, критики и публицистики) // Молодая филология - 2009: Континуальность и дискретность в языке и тексте (по материалам исследований молодых ученых). - Новосибирск, 2009. - С. 104 - 110. (0,41 п.л.)

4. Федунова Е.А. Наполеон в раннем творчестве Пушкина // Аспирантский сборник НГПУ - 2010 (по материалам научных исследований аспирантов, соискателей, докторантов). - Новосибирск, 2010. - С. 152 - 160. (0,44 п.л.)

5. Федунова Е.А. Образ Наполеона в динамической структуре стихотворения А.С. Пушкина «Герой» // Молодая филология - 2010: лингвистика и литературоведение. Сборник научных статей. - Новосибирск, 2010. - С. 45 - 65. (1,16 п.л.)

6. Федунова Е.А. Один из этапов становления наполеоновской темы в творчестве А.С. Пушкина // Молодая филология - 2011 (по материалам исследований молодых ученых): межвузовский сборник научных трудов. - Новосибирск, 2011. - С. 24 - 34. (0,58 п.л.)