Историзм лирики А. Ахматовой

Размещено на http://www.allbest.ru/

Башкирский государственный университет, г. Уфа, Россия

Кафедра русской литературы и издательского дела

Историзм лирики А. Ахматовой

Ю. В. Шевчук, канд. филол. наук, доцент,

Аннотация

лирика ахматова пафос мифологизация

В статье освещаются основные этапы эволюции лирики А. Ахматовой в связи с проблемой историзма как художественного способа отражения реальных событий в России ХХ века. Подробно рассмотрен период 1920-х годов как переходный от «любовного дневника» к произведениям, посвященным эпическим событиям. У Ахматовой преобладает лирическое переживание истории и трагический пафос, выраженные посредством системы мотивов и приема мифологизации биографического Я поэта

Ключевые слова: историзм, лирика А. Ахматовой, трагическое начало, система образов и мотивов

В ахматоведении за понятием «историзм» закрепилась достаточно широкая сфера употребления. Даже не будучи сосредоточенными на описании эпического события, погружая читателя в стихию личностного переживания, акмеисты, в круг которых входила в 1910-е годы молодая Ахматова, были внимательны к деталям земного мира настолько, что зачастую из их совокупности складывалось в поэзии описание той или иной эпохи. В историзме акмеистов достоверное знание факта присутствовало наряду с фантастическим его восприятием, заключающимся в моменте естественного припоминания лирическим героем события далекого прошлого, запредельного по отношению к конкретике существования мыслящего субъекта (художественный прием мифологизации). Культурное сознание современника «преодолевшие символизм» наделяли способностью сохранять в генетической памяти события минувших лет и оживлять их идейно-эмоциональный ореол в связи с переживанием момента настоящего. Таким образом, акмеистская поэтика максимально сблизила историзм и исповедальное начало лирического Я, породила особый синтез переживаний личностной и гражданской направленности. Авторитетный исследователь литературы Серебряного века Р. Тименчик пишет: «Черты историзма проявились с максимальной выразительностью в ее позднейшем творчестве <…> Но существенно подчеркнуть, что историзм как метод мироотражения возник из самых недр ахматовской поэтики <…> Это «документированность» лирического стихотворения, предельная привязка ко времени всего свода стихотворений, последовательное «обратное движение» в лирическом сюжете одного стихотворения и целого сборника <…>»¹. В данной статье особое внимание нам хотелось бы уделить лирике Ахматовой «переходного» периода 1920-х годов, когда поэт постепенно оставляет жанр «любовного дневника», в котором, по ее же собственным словам, не знала соперников. Теперь главная тема поэта - размышления о времени, трагическое переживание истории («моего века», «моего поколения», «моей эпохи»). В произведениях Ахматовой преобладает лирическое переживание эпических событий, усиливаются мотивы страха, памяти, нравственной вины.

По словам О. Калугина, дело оперативной разработки на Ахматову заводят в 1939-м, однако она обратила на себя внимание чекистов еще в 1920-е годы². Возможно, предчувствием или пониманием неизбежности преследования со стороны новой власти можно объяснить появление в ее поэзии мотива страха. Это чувство переживается как болезнь; его производное - состояние полной беспомощности. В 1960-е годы Л. Чуковская записала слова Ахматовой: «Страх. В крови остается страх. Чаадаев испугался повторения. Осип после первой ссылки воспел Сталина… Сохранились допросы Жанны д'Арк. На третьем ей показали в окно приготовленный заранее костер. И она отреклась. На четвертом снова стала утверждать свое. Ее спросили: почему же вы вчера были согласны? “Я испугалась огня”». Молчание. Мы обе поглядели в окно»³.

Мотив страха, полубезумия играет важную роль в стихотворении «В том доме было очень страшно жить…» (1921; 1940). Произведение войдет в цикл «Северные элегии». По первоначальному замыслу цикла, родившегося после окончания Великой Отечественной войны, стихотворение должно было называться «Первая Ленинградская» и занимать 2-е место после элегии «Россия Достоевского. Луна…», построенной на лирическом обобщении образа России, ушедшей в прошлое. В современном положении, в восприятии Ахматовой, ужас начинает менять порядок вещей, порождая пространство наоборот- «зазеркалье»: в нем безумие станет нормой, чудовище - отражением, двойником каждого. Л. Чуковская сравнивает ахматовский сюжет с рассказом Мопассана «Орля» (1886) - о человеке, который сходит с ума. Ему является чудовище Орля, поселившееся в доме, и для проверки, существует ли оно на самом деле или является плодом его расстроенного сознания, герой оставляет с вечера на столе хлеб, графины с водой, молоком, вином, а утром обнаруживает, что вода и молоко выпиты⁴. «…И оставляла капельку вина / И крошки хлеба для того, кто ночью / Собакою царапался у двери / Иль в низкое заглядывал окошко / В то время как мы за полночь старались / Не видеть, что творится в зазеркалье…»⁵.

Еще раз обратившись к стихотворению в 1940 году, Ахматова привносит в него исторически узнаваемую ситуацию испуга героев от звука «тяжеленных» шагов по темной лестнице. В строках «И говорил ты, странно улыбаясь: / «Кого они по лестнице несут?» «они» воспринимается не просто как слово-предчувствие («никто», «некто», «кто-то»), но как слово-знание («те, которые приходят ночью арестовать, шаги которых тяжелы, кого молят о пощаде и кто уводит по лестнице любимых»). Элегия «В том доме было очень страшно жить…» за счет двойной датировки обрела дополнительную тему - исполнения дурных предчувствий («Теперь ты там, где знают все - скажи: / Что в этом доме жило кроме нас?»).

Основой, скрепляющей мироздание, в поэзии Ахматовой 1920-х годов становится память, она тесно связана с проблемой личного и исторического времени. После первой мировой войны и революций 1917 года Ахматова уже осознавала, что познала гибель мира. После смерти А. Блока и расстрела Н. Гумилева ясным становится и то, что прошла одна жизнь, а теперь идет вторая, и суждена она не всем. Поэт должен помнить все - в этом и заключается его казнь.

Памяти казненного Н. Гумилева посвящено стихотворение «Заплаканная осень, как вдова…» (1921). Первая реакция героини на случившееся - желание все забыть, отказаться от прошлой жизни, потому что ясно: память будет причинять ей боль до смерти, она безжалостна и неотступна. «Забвенье боли и забвенье нег - / За это жизнь отдать не мало»⁶. В 1921 году в Бежецке Тверской губернии жил сын Лев со своей бабушкой. Ахматова навестила их после расстрела мужа, под Рождество. 26 декабря (по старому стилю) было написано стихотворение «Бежецк», в котором умиротворенной атмосфере древнего города накануне Божьего Праздника («Там вьюги сухие взлетают с заречных полей, / И люди, как ангелы, Божьему Празднику рады, / Прибрали светлицу, зажгли у киота лампады, / И Книга Благая лежит на дубовом столе») Ахматова резко противопоставила душевное состояние лирической героини. В ней нет того христианского смирения, с которым верующий принимает испытание. «Веселый рождественский звон», возвещающий о наступлении новой жизни, не находит отзыва в душе героини. Она, приговоренная, не готова еще принять свою судьбу. «Там строгая память, такая скупая теперь, / Свои терема мне открыла с глубоким поклоном; / Но я не вошла, я захлопнула страшную дверь; / И город был полон веселым рождественским звоном»⁷.

В лирике Ахматовой 1920-1930-х годов одним из главных становится мотив нравственной вины героини. Одним из поводов для занесения имени поэта в «черный список» литераторов, не угодных властям, явилось написанное в 1922 году и опубликованное в журнале «Русский современник» (1924, № 1) стихотворение «Новогодняя баллада». Ахматова вспоминала: «<…> Очень дружески ко мне расположенный Замятин с неожиданным раздражением сказал мне: ”Вы - нам весь номер испортили”»⁸. Балладу, которая обычно строится на событии значительном, роковом, таинственном, поэт наполняет «политическим» содержанием. В стихотворении звучало обращение к мертвым друзьям, в «хозяине» не могли не узнать расстрелянного Н. Гумилева. Друг - Н. Недоброво, третий - В. Князев, муж - В. Шилейко. Шестой прибор для того, кто еще жив. «Но третий, не знавший ничего, / Когда он покинул свет, / Мыслям моим в ответ / Промолвил: «Мы выпить должны за того, / Кого еще с нами нет»⁹. Сюжет баллады напоминает о чувстве ответственности живых перед мертвыми и вечной памяти о прошлом. «Пространство» поэтического текста расширяют цитаты из Шекспира в ахматовских строках «Отчего мои пальцы словно в крови / И вино, как отрава, жжет?». Проступающий сквозь «Новогоднюю балладу» образ из «Макбета» заставляет звучать мотив нравственной вины у Ахматовой особенно «кроваво». Пир с мертвыми гостями, использованный поэтом в стихотворениях 1922 года «Новогодняя баллада» и «Заболеть бы как следует, в жгучем бреду…», предвещал приход через много лет в жизнь и художественный мир Ахматовой «Поэмы без героя».

После событий сталинского террора 1930-х годов переломным Ахматова считала 1940 год. На начало советско-финской войны (30 ноября 1939) поэт откликается стихотворением «С Новым Годом! С новым горем…» (1940). Те, кого пощадил застенок, умрут в поле. Встреча Нового года - это ожидание новой беды; слова «с новым горем» звучат так же привычно, как пожелание «с новым счастьем». С предчувствием очередной беды приходит и осознание того, что умирает ее эпоха. В лирике важным становится мотив похорон своего поколения. Ахматова много вспоминает о прошлом, о современниках (цикл «Венок мертвым», поэма «Путем всея земли», «Поэма без героя» и т. д.). Героиня ее стихотворений осталась бездомной, затерялась, не успела со всеми умереть, ее страдания прежде всего связаны с поиском своего места во времени («Подвал памяти», 1940).

Следующий период развития лирической системы Ахматовой (конец 1950-х-1960-е гг.) будет отмечен смещением эстетических акцентов: на первый план поэт выдвигает принцип подведения итога истории века и собственной жизни. Ахматова поднимается на новую духовную высоту, становится над историей и сознает, что прежние темы звучали с какой-то однолинейной страстью, даже тема тоталитаризма. Новое мировосприятие поэта порождает ироническое настроение героини от ощущения конечности жизни и исчерпанности сил героя трагедии, с другой стороны - чувство благодарности высшим силам за «дивную» судьбу. Теперь Ахматову интересуют события не исключительные, но не менее душевно пронзительные, чем распятие Героя. Она пишет о земле, с которой смешивается прах усопших и потому родной для каждого («Родная земля», 1961); о жизни, которая оказалась такой короткой на фоне вечной природы («Приморский сонет», 1958); о коварной памяти, то разрушающей прошлое, то делающей его гораздо ближе и дороже настоящего («Опять подошли “незабвенные даты…”», 1944-45, 1959); о личном счастье, отданном в жертву искусству («Меня, как реку…», 1945), и, наконец, об искусстве, объяснить источник которого она - великий русский поэт - так и не смогла («Летний сад», 1959). Главным теперь является переживание необратимо утекающего времени. Оказалось, что коротка человеческая жизнь, а историческая эпоха - и того короче (автор пережил их несколько на своем веку). «Что войны, что чума? - конец им виден скорый, / Им приговор почти произнесен. / Но кто нас защитит от ужаса, который / Был бегом времени когда-то наречен?» («Бег времени», 1961)¹⁰.

Таким образом, историзм в лирике Ахматовой зарождается в недрах любовной поэзии, с максимальной яркостью проявляет свои черты уже в 1920-е годы, а во многих итоговых стихотворениях последнего десятилетия «обескровливается» символистскими образами и философичностью темы. Поэт завершает свою земную жизнь и творческий путь мотивом победы над судьбой и вознесением над «незабвенными датами» истории: «И я не имею претензий / Ни к веку, ни к тем, кто вокруг» («И я не имею претензий…», 1963 <?>)¹¹; «Для суда и для стражи незрима, / В эту залу сегодня войду / Мимо, мимо, до ужаса мимо…» («Для суда и для стражи незрима…», 1965)¹².

Литература

1. Ахматова А. А. Десятые годы / Сост. и примеч. Р. Д. Тименчика. - М.: Изд-во МПИ, 1989. - С. 190.

2. Калугин О. Дело КГБ на Анну Ахматову // Госбезопасность и литература на опыте России и Германии (СССР и ГДР). - М.: Рудомино, 1994. - С. 74.

3. Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой: В 2 т. Т. 2. - М.: Согласие, 1997. - С. 515.

4. Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой: В 2 т. Т. 1. - М.: Согласие, 1997. - С. 293.

5. Ахматова А. А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1: Стихотворения 1904-1941. - М.: Эллис Лак, 1998. - С. 381.

6. Там же. - С. 367.

7. Там же. - С. 377.

8. Ахматова А. А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3: Поэмы. Pro domo mea. Театр. - М.: Эллис Лак, 1998. - С. 417.

9. Ахматова А. А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1: Стихотворения 1904-1941. - М.: Эллис Лак, 1998. - С. 396.

10. Ахматова А. А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 2. В 2 кн. Кн. 2: Стихотворения. 1959-1966. - М.: Эллис Лак, 1999. - С. 108.

11. Там же. - С. 198.

12. Там же. - С. 229.

Размещено на Allbest.ru