Чичибабинский интертекст в поэзии Зиновия Вальшонка

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

В творческом становлении Зиновия Михайловича Вальшонка - лирического поэта, пародиста, мемуариста, жизнь и творчество которого связаны с Харьковом, - приняли участие такие видные поэты, как Арсений Тарковский, Павел Антокольский, Давид Самойлов, Степан Щипачев и некоторые другие. Особую роль в его судьбе сыграл Борис Алексеевич Чичибабин, который был не только земляком Вальшонка, но и его духовным наставником и старшим другом (на это обращает внимание, в частности, Вадим Баранов [1, с. 490]). Не случайно именно Чичибабину Зиновий Михайлович посвятил отдельную книгу «Мой друг Борис Чичибабин. Поэты и безвременье. (Стихи, поэмы, мемуары)» [4], в состав которой вошли произведения разных жанров, включая и мемуарную повесть [4, с. 358-389].

В поэзии Вальшонка можно найти переклички с творчеством Чичибабина, влияние лирики которого ощутимо на разных уровнях его поэтической системы. (Мы уже обращались к этому вопросу в статье «Борис Чичибабин в судьбе и творчестве Зиновия Вальшонка» [5]). В то же время проблема творческого диалога двух знаменитых харьковчан, интерекстуальных перекличек в их произведениях никогда еще не становилась предметом самостоятельного литературоведческого анализа.

Цель нашей статьи состоит в исследовании чичибабинского интертекста в поэтическом творчестве Вальшонка, характеристике некоторых форм его присутствия и основных функций.

Чичибабинский интертекст широко представлен в творчестве Вальшонка. Нередко поэт прибегает к использованию прямых цитат из стихотворений Чичибабина. (Как известно, цитата является одной из основных форм интертекстуальности, т.к. она прямо указывает на взаимодействие текстов, «позволяет непосредственно наблюдать, каким образом один текст включается в другой» [6, с. 84].)

В состав книги (в качестве своеобразной первой главы) вошли три поэмы («Харьковский Дон Кихот», «Поэты и безвременье» и «Бурсацкий спуск»), объединенные в единое целое общим названием, роль которого выполняет цитата из стихотворения Чичибабина «Искусство поэзии»: «Всяк день казним Исус. И брат ему - Поэт». Всему поэтическому триптиху предпосланы три эпиграфа - строки из стихотворений Чичибабина «Покамест есть охота...», «Я груз небытия вкусил своим горбом...» и «Ночью черниговской с гор араратских...». Каждую из трех поэм, в свою очередь, предваряют эпиграфы - также чичибабинские цитаты.

Эпиграфами к первой поэме, непосредственно обращенной к личности Чичибабина, стали большого объема фрагменты из его стихотворений - три строфы (первая, третья и последняя) из стихотворения «Сбылась беда пророческих угроз...» и два начальных катрена из одиннадцатого стихотворения цикла «Сонеты Любимой».

В роли эпиграфов ко второй поэме использованы две заключительные строфы стихотворения Чичибабина «Тебе. Моя Русь, не Богу, не зверю.» и три строфы (первая, третья и последняя) из его стихотворения «Пастернаку». Эпиграфы эти также самым непосредственным образом связаны с основной темой произведения, которая заявлена уже в самом названии: «Поэты и безвременье».

Третья поэма, посвященная Бурсацкому спуску - месту, где жил в своей тесной каморке Борис Чичибабин и где собирались представители творческой интеллигенции Харькова, - предварена эпиграфами из стихотворений Чичибабина «9 января 1984 года» (начальная и заключительная строфы) и «Сколько вы меня терпели!..» (седьмая и восьмая строфы). В первом эпиграфе речь идет об «обители», которую выстроил себе поэт «из созерцанья и любви». И, конечно, эта обитель не материальна. И она далеко выходит за пределы стен чичибабинской «каморки». Так и Бурсацкий спуск у Вальшонка расширяет свои границы - от реального топонимического пространства Харькова, изображению которого он все же отдает дань в стихах, вошедших в поэму («Уличная элегия»), до обобщенного символа, который характеризует город Харьков не столько как определенную пространственную реалию, сколько как духовный объект, «гнездо ... грёз молодых» автора («Разлука с Харьковом») [4, с. 119]. Не случайно в стихотворении «Наваждение» Вальшонок ассоциирует Харьков с «вещим городом» Иерусалимом, Сумскую улицу с Виа Долорозой, а свой жизненный и поэтический путь в нем - с Крестным путем [4, с. 115].

Принимая во внимание определение эпиграфа как «цитаты <...>, предпосланной произведению и призванной прояснить авторский замысел, указать на основную идею художественного текста» [2, с. 206], отметим, что в данном случае использование Вальшонком исключительно чичибабинских цитат связано как с содержанием каждой отдельной поэмы, так и с общей концепцией поэтического триптиха, который посвящен темам Харькова, харьковского Поэта и поэтического труда.

К слову, эпиграфы из стихотворений Чичибабина (обычно несколько в каждом случае) предваряют и большинство других разделов книги - «Поиски Бога», «Ближний круг», «Россия больна», «Записки старого “чичибабника” (Быт и безбытность)», «Сказ про скомороха», «Поминальные свечи», «“Поход в глубины трепетной души”», «“Буду к лику святых сопричислен”». (В последнем случае названием главы стала чичибабинская цитата из его стихотворения «Защита поэта».) Исключение сделано для главы седьмой, получившей восходящее к известному чичибабинскому тексту название «Мать моя посадница!» и представленной пародиями на его стихи, где автор в качестве эпиграфа использовал собственные строки: «Для сочинителя пародии / прекрасней смеха нет мелодии!» [4, с. 292]. А также для главы восьмой, содержанием которой стала «поэма-признание» «Портрет жены художника», посвященная памяти жены Вальшонка Елены, которой предпослан не поэтический, а прозаический, но все же чичибабинский эпиграф.

Отдельно следует сказать и о заключительной главе книги, которая представлена статьей Чичибабина «Поэзия - это разговор с Богом! (О творчестве Зиновия Вальшонка)» и также предварена двумя эпиграфами из его стихотворений.

Характеризуя главного героя книги, Вальшонок обращается к образу сервантесовского героя, который использовал ранее и сам Чичибабин, в частности, в стихотворении «Покамест есть охота.», цитата из которого, содержащая прецедентное имя, стала первым из трех эпиграфов ко всему поэтическому триптиху: Давайте делать что-то, / и - черт нас подери - / поставим Дон Кихота / уму в поводыри!

В восприятии Вальшонка, сам Чичибабин - явленный в современности образ Дон Кихота, «вдохновенный и крамольный рыцарь поэзии» [4, с. 372]. Не случайно первая из трех поэм получила название «Харьковский Дон Кихот». Фигурирующий в названии поэмы образ Дон Кихота, неоднократно повторяющийся в тексте вошедших в нее стихотворений, конечно, восходит не только к сервантесовскому герою, но и к его чичибабинской интерпретации.

Повествуя о Чичибабине, Вальшонок активно включает в текст цитаты из его произведений, узнаваемые чичибабинские образы: Изображает глыба из гранита / надтреснутого колокола медь, / увенчанного строчкой знаменитой: / «Сними с меня усталость, матерь Смерть» («Благословение Бориса») [4, с. 49], Тогда, подвластен горнему искусу, / духовную пророча катастрофу, / поэт уподобляется Исусу, / идущему смиренно на Голгофу («Восхождение на Голгофу») [4, с. 17], ...утолял безверие сердец / одопевец красных помидоров... <...> Матерь-смерть усталый рыцарь кличет; Звал себя пророк «конторской крысой» («“Прямая речь”») [4, с. 23], читал хозяин, бывший зэк, / стихи о красных помидорах(«Баллада о тесной каморке») [4, с. 20], Чичибабин ... горстью помидоров красных угостит («Три Бориса») [4, с. 79] и др. интертекстуальность цитата вальшонок лирический

Вошедшее в состав поэмы «Бурсацкий спуск» стихотворение «Украли Родину (Письмо сыну)» [4, с. 128-130] не только тематически перекликается с чичибабинским «Плачем по утраченной родине» [7, с. 423-425], их роднят общие мотивы (мотив пропажи (исчезновения (Чичибабин), кражи (Вальшонок)) родины, мотив «двуипостасности» родины, связанный с мотивом сожаления не об «империи зла» (Чичибабин) и не о бездне, где ГУЛАГ / гноил на вшивых нарах тыщи (Вальшонок), а о духовном единении представителей разных национальностей (мотив интернационализма, единого народа: В ней были думами близки / Баку и Ереван; венцы ее племен /Бог собирал в один народ... (Чичибабин); где Пушкин с Райнисом - друзья, / и Алишер с Тарасом - Братья (Вальшонок) и т. п.). Тексты содержат прямые лексические переклички: Она глумилась надо мной, / но как вела любовь... (Чичибабин); Обитель горя и любви! (Вальшонок); Ее просторов широта / была спиртов пьяней... (Чичибабин); Я о просторе, где нельзя / без доброго рукопожатья... (Вальшонок). Даже заключительные строки стихотворений перекликаются: Мы в той отчизне родились, / которой больше нет (Чичибабин); Украли Родину мою... (Вальшонок).

Интересным объектом анализа являются созданные Вальшонком пародии на произведения Чичибабина, собранные в разделе «Мать моя посадница! (Пародии на Бориса Чичибабина)». В него вошли такие стихотворные пародии, как «Кушайте без меня...», «Ода русской каше», «Мать моя посадница!», «Не сдохли воры!». Практически в каждом случае объектом пародирования становится конкретное стихотворение Чичибабина: «Кончусь, останусь жив ли.» («Красные помидоры»), «Что-то мне с недавних пор.», «Клянусь на знамени веселом». Название пародии «Ода русской каше» однозначно отсылает к «Оде русской водке» Чичибабина, в то же время объектом пародирования становится весь поэтический строй поздней лирики поэта, о чем прямо заявлено в подзаголовке: «На позднего Бориса Чичибабина».

Пародийные тексты обильно насыщаются узнаваемыми чичибабинскими образами (красные помидоры, лошадки Бориса и Глеба, Русь скоморошья, верблюд и др.), характерной лексикой, в том числе и онимами (Борька, Лилька, Марлена, Лёшка, Коктебель и др.), характеризуются близкой к оригиналу ритмомелодической структурой (например, пародия «Кушайте без меня.» точно воспроизводит метрическую структуру стихотворения Чичибабина «Красные помидоры»).

В то же время пародии Вальшонка на стихотворения Чичибабина отличаются от традиционного понимания этого жанра тем, что не ставят своей задачей «“передразнивание” оригинала с целью приземлить его, высмеять» [2, с. 114]. Это дружеские пародии, не сатирического, а юмористического характера, ставящие задачей «имитацию словаря, стиля, позиции, тональности или идей автора», но никак не «представления их в нелепом виде» [3, с. 289], что характерно для традиционного понимания жанрового канона.

Таким образом, чичибабинский «дух» и чичибабинское слово пронизывают всю структуру книги Вальшонка, смыслообразующим центром которой стала личность его старшего друга и учителя - харьковского поэта Бориса Алексеевича Чичибабина.

Литература

1. Баранов В. Набат, таящийся в колокольчике // Вальшонок З. М. Мой Пастернак. Разговор с Пророком. (Стихи. Помы. Эссе. Венок сонетов) / Предисловие Бориса Чичибабина. Послесловие Валерия Лебединского. М.: Сам Полиграфист, 2016. С. 490-498.

2. Белокурова С.П. Словарь литературоведческих терминов. СПб.: Паритет, 2007. 320 с.

3. Борев Ю.Б. Эстетика. Теория литературы. Энциклопедический словарь терминов. М.: Астрель, 2003. 574 с.

4. Вальшонок З.М. Мой друг Борис Чичибабин. Поэты и безвременье. (Стихи, поэмы, мемуары). М.: Сам Полиграфист, 2014. 504 с.

5. Козлова А.Г. Борис Чичибабин в судьбе и творчестве Зиновия Вальшонка // Актуальные научные исследования в современном мире: сборник научных трудов. Выпуск 8 (28). Часть 2. С. 80-85.

6. Пьеге-Гро Н. Введение в теорию интертекстуальности.

7. Чичибабин Б.А Собрание стихотворений. Харьков: Фолио, 2009. 890 с.

Размещено на Allbest.ru