Иносказательные компоненты солженицынских произведений

Размещено на http://www.allbest.ru/

ИНОСКАЗАТЕЛЬНЫЕ КОМПОНЕНТЫ СОЛЖЕНИЦЫНСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Перманентные метаморфозы, происходящие на всем протяжении человеческой истории, требуют формирования специфического склада личности, способной, одновременно, впитывать новые тенденции развития социума и сохранять те моральные устои, которые являются стержневыми для самостояния каждого человека и общества в целом. С подобной задачей, с нашей точки зрения, наиболее эффективно способна справиться именно литература, имеющая в своем арсенале огромное количество выразительных средств. Одним из таких средств, широко применяемых писателями в своих произведениях, является иносказание.

Цель данной статьи состоит в выявлении иносказательных компонентов и определении их роли в солженицынских произведениях.

Иносказание, согласно Большому энциклопедическому словарю [4], - это литературный прием, заключающий в себе скрытый смысл. В узком смысле под иносказанием понимают аллегорию и аналогичные приемы, посредством которых одно явление характеризуется через другое. В широком же смысле, иносказание понимается как фундаментальная особенность искусства, о чем свидетельствует А.А. Потебня, утверждающий, что «поэтический образ каждый раз, когда воспринимается и оживляется понимающим, говорит ему нечто иное и большее, чем то, что в нем непосредственно заключено» [10, с. 341]. Рассматривая проблему иносказания Н.П. Антипьев утверждает, что в «художественном произведении - мир полностью пересозданный. Потому, что мы встречаемся не со словом, которое нам известно, но с образом, который нам неизвестен» [1, с. 123124]. Чувства и понятия, не имеющие видимой формы, становятся осязаемыми именно благодаря иносказаниям, а воплощенные в образе, они помогают наиболее точно выразить отвлеченное понятие.

Иносказание - это комплексное понятие, включающее иронию (комическое использование слов в противоположном значении, например, у И.А. Крылова - «умная голова» по отношению к Ослу), эзопов язык (так называемая, тайнопись, когда автор заменяет реальные образы животными, наделяя их соответствующими характеристиками, широко использовавшаяся М.Е. Салтыковым- Щедриным), аллегорию (художественное обособление понятий через конкретные образы, например использование образов античных богов в торжественных одах 18 в. - Марс как аллегория войны, Венера - аллегория любви), символ (образ, передающий одновременно и конкретное, и абстрактное содержание, - пёс как символ старого мира в поэме А.А. Блока «Двенадцать»), олицетворение (представление явлений природы или неодушевленных предметов в роли действующих лиц, наделяя их свойствами живого существа, как например, «лыком горе подпоясалось»).

Иносказание употребляется с различными целями: ирония создаёт комический эффект; эзопов язык необходим в связи с политическими условиями, невозможностью прямо сказать то, что нужно; аллегория отсылает к общекультурному контексту; символ показывает многогранную связь между предметами и так далее [8].

Различные виды иносказаний помогают формировать нравственные представления о нормах социальных отношений, моделях поведения и способствуют усвоению духовно-нравственных категорий.

Чтение литературного произведения - это особый вид коммуникации, эстетического общения, воздействующего на душу читателя, и имеющее большое воспитательное значение. А.И. Солженицын осознавал силу писательского слова и прибегал к различным стилистическим средствам для углубления, уточнения и усиления воздействия своих текстов.

Так, следует отметить, что при создании портрета персонажа Солженицын часто прибегает к сравнению его с животным. Такое сравнение - достаточно древний поэтический прием, восходящий к мифологии. Известно, что каждый народ имел свой тотем, чаще всего в качестве тотема выступало какое-либо животное. В русской литературе сравнение с животным часто использовал Н.В. Гоголь. Г.А. Гуковский отмечал, что многие персонажи «Мертвых душ» похожи «... на зверей, то есть, конечно, не на настоящих, живых зверей, а на зверей фольклора, басни, древнего народного мифа» [6, с. 529]. Этот прием также встречается в прямой или скрытой форме у Достоевского, Толстого, Салтыкова-Щедрина, Чехова. Если говорить о непосредственных предшественниках Солженицына, то, в первую очередь, следует назвать имя Е. Замятина. Об этом свидетельствует сам автор: «Замятин во многих отношениях поражает. Невероятная яркость и сила портретов у него. Иногда одним-двумя словами он дает целое лицо. Он сделал гораздо больше, чем Чехов в этом отношении. У Чехова уже была попытка не описывать какие глаза, какой рот, какой нос, а описывать каким-то сравнением. Сравнением передать лицо. Замятин идет еще гораздо дальше, он иногда одним словом схватывает портрет, до такой степени выразительно, как живописец. Я считаю, что высоты лаконического портрета никто такой не достиг, как Замятин, - это действительно поразительно» [13, с. 446].

Солженицын избегал длинных описаний, стремясь охарактеризовать персонаж каким-либо метким сравнением. Ж. Нива назвал этот прием «шутливой животной метафорой» [9, с. 140]. «Человечество - это басенный животный мир. В нем просвечивает юмор русских народных сказок и былин» [9, с. 140]. Противопоставление двух миров: тюремщиков и заключенных, усилено тем, что дано также и на природно-биологическом уровне. В «Одном дне Ивана Денисовича» охранники постоянно сравниваются с волками и собаками: лейтенант Волковой «иначе, как волк <.>, не смотрит» [12, с. 22], надзиратели «зарьялись, кинулись, как звери» [12, с. 22], «только и высматривай, чтоб на горло тебе не кинулись» [12, с. 22]. Заключенные же - беззащитное стадо. Их пересчитывают по головам. Эта оппозиция волков и овец, удавов и кроликов легко накладывается в нашем сознании на привычное басенно-аллегорическое противопоставление силы и беззащитности, расчетливой хитрости и простодушия, но здесь важнее другой, более древний и более общий смысловой пласт - связанная с образом овцы символика жертвы.

В контексте описываемой Солженицыным эпохи амбивалетность символа жертвы, соединяющего в себе противоположные смыслы смерти и жизни, гибели и спасения, оказывается необычайно емкой. Содержательная ценность оппозиции заключена в ее связанности с проблемой нравственного выбора: принять или нет столь жестокий закон выживания. Заключенные должны были молча подчиняться и не имели права бороться, поэтому разоблачение осведомителей воспринималось как чрезвычайное происшествие и, естественно, могло пагубно сказаться не только на судьбе Доронина (персонаж романа «В круге первом»), но и на судьбе Шикина. «Девять грамм ему, гаду! - с сипением вырвались его первые слова» [11, с. 632]. Сипение-шипение является характерным признаком змеи. Известно, что при встрече со змеей человек испытывает леденящий ужас и цепенеет от страха. Змеи всегда воспринимались как нечто враждебное человеку. Сравнение со змеей является деталью, объединяющей оперуполномоченного и главного осведомителя - Сиромаху.

Приверженность к дому, живучесть выражена и в описании внешности Спиридона: «В своем малахае со смешно спадающими набок ушами, как у дворняжки, Спиридон пошел в сторону вахты, куда зэков кроме него не пускали» [11, с. 185].

В данном случае сравнение персонажа с животным основано на внешнем сходстве, что, однако, не умаляет символической значимости этого образа.

Подобную же функцию выполняет сравнение с лошадью при описании внешности Потапова. «Несмотря на хромоту, он шел быстро, шею держал напряженно выгнутой сперва вперед, а потом назад, глаза щурил и смотрел не под ноги, а куда-то вдаль, как бы спеша головой и взглядом опередить свои немолодые ноги» [11, с. 744]. Символическая насыщенность образа не вызывает сомнения - лошадь в нашем сознании четко ассоциируется со способностью трудиться без отдыха, с преданностью и надежностью.

Интересным видом иносказания, используемым Солженицыным в своих произведениях, является ироническая опосредованная характеристика персонажа путем вкрапления не собственно прямой речи в акториальное повествование, что позволяет сделать текст более психологически насыщенным. Так, характеристика, данная Сталиным Тито в романе «В круге первом»: «Скольким миллионам людей она откроет глаза на этого тщеславного, самолюбивого, жестокого, трусливого, гадкого, лицемерного, подлого тирана! гнусного предателя! безнадежного тупицу!» [11, с. 137], является опосредованной характеристикой самого персонажа.

«(Глупцы! И глупо их возмущение - как будто он сам, а не свежая инструкция придумала этот порядок!)» [11, с. 254]. Олицетворение позволяет Солженицыну показать не только призрачность власти подполковника Климентьева и других руководителей, но и обезличенность советского общества, главенствующая роль во всех сферах жизни которого отводится инструкциям. Подобный антропоморфизм определяется писательским мироощущением и восприятием жизни советского общества. Однако именно засилье инструкций дает возможность Климентьеву делать заключенным поблажки. Он понимал, что праздничные вечера самые тяжелые и стремился добиться для заключенных разрешения на установку елки. «В инструкциях написано было, что запрещаются музыкальные инструменты, но о елках нигде ничего не нашли, и потому согласия не дали, но и прямого запрета не наложили» [11, с. 206]. Подобное положение вещей дало подполковнику возможность разрешить установку елки в марфинской спецтюрьме.

Символическая насыщенность описания Смолосидова, который постоянно находился в комнате, «...за весь день не уйдя из комнаты ни на минуту, сидел у магнитофонной ленты, сторожа ее как хмурый черный пес, и смотрел им в затылки, и этот его неотступный тяжелый взгляд давил им на череп и на мозг» [11, с. 652], свидетельствует об особой роли персонажа. Пес ассоциируется в нашем сознании с охранником, не пропускающим чужих на вверенную ему территорию, находящимся на границе двух миров. Введя подобную символическую деталь, писатель свел в одной комнате два мира, продемонстрировав, тем не менее, их чуждость и враждебность друг другу.

Следует, с нашей точки зрения, обратить внимание на символику цвета в романе А.И. Солженицына «В круге первом». Примечательно, что на вечеринке Динэра одета в черное платье, Дотнара - в вишневое, что иносказательно соотносит героинь с королевством дантовского Сатаны, символизирующимся тремя сатанинскими лицами: красным, желтым и черным. Одев Клару в зеленое платье, писатель обособляет героиню от представителей царства тьмы. Перед звонком в американское посольство, Володин замечает следующие цвета: «Красное «М» над метро чуть затягивало сизоватым туманцем. Черная южная женщина продавала желтые цветы» [11, с. 14]. Подобная цветовая гамма символизирует погружение героя во мрак преисподней и катастрофичность поступка персонажа, отделившего от мира «живых», то есть вольных и перемещение его в мир «мертвых», то есть заключенных.

Примечательно поведение Осколупова при докладе Ройтмана о результатах работы. Заявление Рубина о возможной невиновности одного из подозреваемых Фома Гурьянович не принимал во внимание. Он даже не предполагал, что это важно. «Совсем уж ни в чем и не виновен?.. Органы найдут, разберутся» [11, с. 656]. Цитата представляет собой аллегорическую отсылку к понятию первородного греха. Сатирический эффект создается за счет сопоставления христианской антропологии (понятие «первородный грех») и атеистического мышления большевиков, не осознававших невозможность вменения всеобщей виновности с человеческих позиций.

Примечательно, на наш взгляд, еще одно высказывание, использованное А.И. Солженицыным, когда Ройтман говорил на совещании о планах: «Однако сеял он - на камне» [11, с. 566]. В связи с этим, вспоминается притча Христа о зернах, брошенных сеятелем: «Иное упало на места каменистые, где не много было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло» [3, с. 15]. В широком использовании библеизмов проявляется одна из важнейших особенностей художественного видения Солженицына - временное в его связях с вечным.

Представленный в данной статье материал, позволяет сделать вывод, что А.И. Солженицын широко использовал разные виды иносказания, а именно: иронию, сравнения с животными, аллегорию, олицетворение, символы в качестве иносказательных элементов в своих произведениях для усиления воздействия на читателя, придания глубины своим произведениям, демонстрации их онтологической связи с морально-нравственными устоями и культурными ценностями народа. Актуальность изучения данного аспекта состоит в том, что он заставляет читателя искать скрытый смысл иносказания, доискиваться до его истоков и глубинного содержания, тем самым погружаясь не только в культурную историю страны, но и извлекая из нее уроки, делая выводы и находя им применение в настоящем. Иносказания делают произведения богаче, раскрывая его глубинный смысл, связывая прошлое, настоящее и будущее.

иносказание солженицын ирония аллегория

Литература

1. Антипьев Н.П. Художественная коммуникация: иносказание. Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. 2012. № 1 (17). С. 119-128.

2. Белопольская Е. В. Роман А.И. Солженицына «В круге первом»: Проблематика и поэтика: дис.... канд. филол. наук: 10.01.02. Ростов на Дону, 1996. 180 с.

3. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Канонические. [Перепечатано с Синоидального издания]. Chicago, USA, 1990. 1226 с.

4. Большой энциклопедический словарь:[А-Я]. Москва, Санкт-Петербург: Большая рос. энцикл.: Норинт, 1997. 1434 с.

5. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Баку: Азернешр, 1988. 320 с.

6. Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. Москва-Ленинград: Гослитиздат, 1959. 531 с.

7. Данте Алигьери. Божественная комедия. Пермь: Пермская книга, 1994. 479 с.

8. Литература и язык. Современная иллюстрированная энциклопедия. Москва: Росмэн, 2006. 584 с.

9. Нива Ж. Солженицын. Москва: Художественная литература, 1992. 189 с.

10. Потебня А. А. Эстетика и поэтика. Москва: Искусство, 1976. 614 с.

11. Солженицын А.И. В круге первом. Москва: Художественная литература, 1990. 766 с.

12. Солженицын А.И. Малое собрание сочинений: в 7 т. Москва: ИНКОМ НВ, 1991. Т 3. 1991. 288 с.

13. Солженицын А.И. Публицистика: в 3 т. Ярославль: Верх.- Волж. кн. изд-во, 1996. Т. 2. 1996. 624 с.

Размещено на Allbest.ru