12

Размещено на http://www.allbest.ru/

Астраханский государственный университет

Структурообразующая функция "пушкинского текста" в цикле А. Ахматовой "В царском селе"

Боровская Анна Александровна,

кандидат филологических наук,

доцент кафедры русской литературы ХХ века

Обращение А. Ахматовой к творчеству А. Пушкина стало для нее утверждением неразрывности национальной культурной традиции, формой самоопределения поэтессы, оказало воздействие на ее творчество. Пушкинские мотивы становятся для А. Ахматовой воплощением эстетических и этических принципов творчества.

В этой связи с некоторой долей условности можно использовать понятие "пушкинский текст", которое мы используем по аналогии с определением В. Топорова ("петербургский текст"), введенном им в работе "Петербург и "Петербургский текст русской литературы"" Топоров В.Н. Петербург и "Петербургский текст русской литературы" // Сб. статей. - М., 2004. - С. 147. . В. Топоров рассматривает "петербургский текст" как "не просто усиливающее эффект зеркало города, но устройство, с помощью которого и совершается переход <…> материальной реальности в духовные ценности, отчетливо сохраняет в себе следы своего внетекстового субстрата и в свою очередь требует от своего потребителя умения восстанавливать связи с внеположенным тексту, внетекстовым для каждого узла Петербургского текста. Текст, следовательно, обучает читателя правилам выхода за свои собственные пределы, и этой связью с внетекстовым живет и сам Петербургский текст, и те, кому он открылся как реальность, не исчерпываемая вещно-объектным уровнем" Там же. . Под "пушкинским текстом" в творчестве А. Ахматовой мы понимаем некое семантическое единство, обуславливающее функционирование в границах творческой системы А. Ахматовой различных образов, мотивов, реминисценций, аллюзий, восходящих к пушкинским произведениям, с одной стороны, и формирование целостного восприятия образа А. Пушкина и его творчества А. Ахматовой, с другой.

Цикл "В Царском Селе" - один из центральных в сборнике "Вечер" (1912). Им открывается в ахматовском творчестве тема А. Пушкина, одна из сквозных тем ее поэзии. Стихотворение "Смуглый отрок бродил по аллеям…" заключает цикл "В Царском Селе". Ему предшествуют два стихотворения: "По аллее проводят лошадок…" и "…А там мой мраморный двойник". Все части триптиха неразрывно связаны между собой тем, что являются эмоциональным откликом на воспоминания детства, прошедшего в Царском Селе.

Заглавие лирического цикла А. Ахматовой "В Царском Селе" как единица текстового уровня обозначает место действия лирического сюжета и представляет собой своеобразную координату художественного мира. Однако семиотика его более многослойна. Топонимическая характеристика (Царское Село) совмещает в себе два временных пласта, на пересечении которых раскрывается символическое содержание заглавия. Царское Село - это не просто место, где протекала юность лирической героини, разыгралась трагедия ее первой любви, но и лицейские годы А. Пушкина, это пушкинская эпоха в целом. Таким образом, Царское Село вводится в ценностную систему двух поэтов как символ прошлого и одновременно (для А. Ахматовой) вневременной вечности. В названии имплицитно содержится главная тема цикла - тема памяти в ее культурном и личностном аспектах. Заглавие "В Царском Селе" сразу же подключает данный текст к некоей культурной среде, вхождение в которую - путь к А. Пушкину. Можно говорить о феномене "царскосельского текста". Каждая из реалий обыденной жизни воспринимается как значимая в литературном плане, и эта ее значимость оказывается первичной по сравнению с реальным значением.

Таким образом, на уровне заглавия (а, следовательно, и цикла в целом) А. Ахматова обращается к диалогической структуре как к средству коммуникации. Позиция лирической героини по отношению к образу А. Пушкина предстает в двух ипостасях: он одновременно находится в прошлом и в настоящем. Отсюда и позиция лирической героини также двойственна: для нее А. Пушкин - это нечто безусловно близкое ("смуглый отрок") и в то же время бесконечно далекое ("И столетия мы лелеем…"). Таким образом достигается определенная степень отстраненности, характеризующая отношение А. Ахматовой к А. Пушкину на протяжении всей творческой жизни.

Лирический сюжет является одним из основных показателей единства, фиксирующего самоидентификацию лирического цикла. Его функционирование в цикле А. Ахматовой "В Царском Селе" определяется экзистенциальным вопросом "Что есть Пушкин?" Образ А. Пушкина у А. Ахматовой предстает, с одной стороны, как идеальная поэтическая и культурная перспектива, с другой - как личность в ее бытовой ипостаси. Лирический сюжет в цикле А. Ахматовой более приближен к прозаическому (повествовательному), составные его элементы обладают относительной самостоятельностью, но не следуют друг за другом, а взаимодействуют, образуя единую сложную конструкцию. Начальные строки первого стихотворения:

По аллее проводят лошадок,

Длинны волны расчесанных грив.

О пленительный город загадок… Ахматова А.А. Лирика. - Ростов-на-Дону, 1996. - С. 169. Далее цитаты из стихотворений приводятся по этому изданию с указанием страницы в тексте дипломной работы.

представляют собой экспозицию сюжета, оформленную в виде пролога. Исследователи творчества А. Ахматовой неоднократно отмечали наличие в ее лирике драматического начала (диалогическая структура текстов, острота изображаемых коллизий, полифонизм и т.д.). Пролог в данном случае отражает драматическую сущность лирического цикла. В семантическом плане в указанных строках формируется основной мотив цикла, организующий его лирический сюжет - мотив Царского Села ("город загадок"). Метафорическое словосочетание разрывает замкнутый круг интимных впечатлений, заданный двумя предыдущими фразами. Идиллическая картина детства лирической героини (подчеркнутое употребление слова "лошадок" с уменьшительно-ласкательным суффиксом) превращается в загадочное, отчасти "заколдованное место", характерное для литературы XIX века. Таким образом заявлен еще один сквозной мотив всего цикла - мотив перевоплощения. В сознании лирической героини смещаются границы пространства, раздвигаются временные и возрастные рамки. В ракурс изображения включается культурно-исторический контекст, представленный, прежде всего, романтическим мировосприятием. Вместе с тем Царское Село отражается одновременно в ценностных системах различных субъектов: мечтательной девочки-подростка и уже взрослой лирической героини.

Следующая строчка: "Я печален, тебя полюбив…" [С.169] является завязкой лирического сюжета. Ее антитетическое строение обозначает внутреннюю оппозицию "печаль-любовь", которая легла в основу центрального конфликта лирического цикла: конфликт между прошлым и настоящим, характеризующегося мозаичной формой, поскольку он складывается из периферийных коллизий (конфликт в сознании лирической героини между желанием уйти, перечеркнуть прошлое и невозможностью сделать это, конфликт между вечным и сиюминутным). В связи с этим можно выделить личностный и культурно-исторический конфликт и его разрешение. Отсюда в цикле функционируют две сюжетные линии: любовный микросюжет и микросюжет о А. Пушкине. Любовная коллизия одновременно "погружается" в прошлое ("Странно вспомнить…") и вместе с тем настоящее подчинено ее законам ("А теперь я игрушечной стала…"). За завязкой в любовном сюжете сразу следует кульминация:

… душа тосковала,

Задыхалась в предсмертном бреду…, [С.169]

демонстрирующее высшее напряжение любовного чувства лирической героини. Соотнесение этих строк с предшествующим словосочетанием "Странно вспомнить…", обозначающее погружение в иной временной пласт, формирует контраст, который служит показателем эволюции лирической героини (от рефлексии к полной отрешенности), индикатором ее отстраненной позиции по отношению к окружающей действительности в настоящем ("странно"). Строки: "А теперь я игрушечной стала, // Как мой розовый друг какаду" [С.169] являются развязкой любовного сюжета, которые констатируют факт произошедшего изменения в сознании лирической героини. Сравнение лирической героини с какаду косвенно перекликается с начальными строками стихотворения: "По аллее проводят лошадок…" Таким образом перед нами процесс эволюции героини в форме замкнутой спирали. Однако разрешение конфликтной ситуации мнимое, поэтому развязку можно назвать ложной: так, прошлое для лирической героини не утратило своей значимости, возникает тема памяти в традиционном для А. Ахматовой трагедийном восприятии. Скрытая антитеза в третьей строфе первого стихотворения:

Грудь предчувствием боли не сжата…

Не люблю только час пред закатом,

Ветер с моря и слово "уйди". [С.170]

обостряют противоречия в сознании лирической героини, несмотря на его формальную завершенность. Итог этого стихотворения - рождение слова. И в буквальном смысле ("слово "уйди"), и в смысле поэтическом. Ведь последние две строки - четкая характеристика прошлого, отобранные внешние реалии. Освобождение от любовных переживаний в этом стихотворении происходит в слове и для слова, а также для обретения поэтической памяти, постижения течения времени.

Второе стихотворение является своеобразной скрепой двух сюжетных линий цикла. Вместе с тем оно продолжает развитие действия в микросюжете о А. Пушкине: "…А там мой мраморный двойник…". Наличие "там" соотносится, с одной стороны, с заглавием цикла, с другой - напрямую связано с метафорой "город загадок". Метаморфоза, произошедшая в первом стихотворении с лирической героиней, предопределяет появление образа мраморного двойника (и темы двойничества в целом), значение которого в цикле неоднозначно. Эпитет "мраморный" подчеркивает бездушную холодность статуи, тем самым символизирует произошедшие изменения в самой героине. Однако образ статуи у А. Ахматовой олицетворяется: "Внимает шорохам зеленым…". Таким образом возникает портрет-двойник лирической героини, который наделен амбивалентными характеристиками. Отсюда: "И моют светлые дожди // Его запекшуюся рану…" [С.171]. На основании этого можно сделать вывод о зеркальном соотношении лирического сюжета первого и второго стихотворения. "Мраморный двойник" ассоциируется с памятником А. Пушкину и является воплощением темы памяти. Разрушение статуи осмысливается в контексте гибели А. Пушкина: это и физическая смерть поэта, и невосполнимая утрата для всей русской культуры:

Холодный, белый, подожди,

Я тоже мраморною стану… [С.171]

могут быть прокомментированы следующим образом. Во-первых, это текстовая перекличка со строкой из первого стихотворения: "А теперь я игрушечной стала…". Несоответствие временных форм (прошлое в первом случае, будущее - во втором) обусловлено формальной градацией: "игрушечная - мраморная" без изменения содержательной стороны (холодная, неживая). Во-вторых, предсказывая свою гибель, лирическая героиня своеобразно постигает "бег времени" - главное звено в концепции цикла. Течение времени вносит изменения не только в окружающий мир, но и в сознание лирической героини. В-третьих, своеобразное пророчество актуализирует мотив "живого памятника", символизирующее вечное признание поэта народом. Но это признание не вечно ("Статуя упала и разбилась"). Возникает аллюзия на известное стихотворение А. Пушкина "Я памятник себе воздвиг нерукотворный". Истинная любовь народа в вечной памяти. Развитие эта тема получает в третьем стихотворении. Сближение лирической героини и статуи предопределяет появление в цикле образа А. Пушкина - поэта, чья гибель обернулась возрождением на все времена - кульминация лирического сюжета ("Смуглый отрок бродил по аллеям"). Пушкин олицетворяет живое и вечное прошлое, тем самым прошлое в сознании лирической героини реабилитируется, лишается трагической окраски. Мотив грусти, печали соединяет первое и третье стихотворение: "У озерных грустил берегов". Характерно, что слово поэта появляется в цикле раньше, чем сам поэт, ведь второе стихотворение явно аллюзивно по отношению к пушкинскому "Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.". Дело не только в общности темы, важна ее трактовка: у обоих статуя одновременно и мертвая, и живая ("Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит").

"Озерным водам отдал лик, / Внимает шорохам зеленым"). Но у А. Пушкина остановлено мгновение, речь идет о живой деве, и восклицание "чудо!" в следующей строке вызвано именно тем, что схвачен момент, когда живое стало неживым и погрузилось в вечность. У А. Ахматовой же этот переход - уже не чудо и миг, а способ существования (". А там мой мраморный двойник. "). Кроме того, здесь разная временная ситуация. У А. Пушкина показан миг перехода живого в неживое, в вечность, и чудо этого перехода. У А. Ахматовой, наоборот, вечность существует изначально, двойник уже мраморный, и канувшее в вечность мгновение извлекается из нее и восстанавливается. По сути, это стихотворение - ответ на вопрос, что стало с пушкинской статуей в беге времени: статуя воскрешается в поэтическом слове.

Взаимопроникновение двух временных планов в тексте А. Ахматовой отсылает к стихотворению "Рыбак".А. Жолковский впервые заметил заимствование А. Ахматовой символики А. Пушкина, который написал свое стихотворение в 1830 году. В нем он изображает М. Ломоносова мальчиком, сыном рыбака 1730-го года.А. Ахматова пишет цикл в "В Царском Селе" в 1911 году, рассказывая о Пушкине-лицеисте 1811 года: "И столетие мы лелеем". Более того, вычитая из 1811 года еще одно столетие получается год рождения М. Ломоносова. Такая своеобразная игра со временем носит символический характер. Столетие как временной цикл, с одной стороны, указывает на цикличность и спиральность культурного развития. С другой, осознается как вневременная категория вечности. Наконец, А. Ахматова провозглашает на основе переклички с пушкинским предтекстом принцип мистической, сакральной связи времен и преемственности литературных поколений. Игра со временем осуществляется не только на семантическом, но и на грамматическом уровнях: построчное чередование прошлого и настоящего сменяется будущим временем в тексте А. Пушкина и замыкается с помощью кольцевой композиции прошлым в цикле А. Ахматовой:

Смуглый отрок бродил по аллеям…

Здесь лежала его треуголка… [С.171]

Это обусловлено, прежде всего, поиском идеала в минувшем. Прошлое в эстетической концепции А. Ахматовой проявляется в настоящем не всей чередой перечисленных событий, а как бы случайно воскресает в мелких деталях (отсюда образ треуголки). Вместе с этим, история - тоже своего рода память, следовательно, цель творчества - воскрешение прошлого, его культурных традиций в настоящем во имя будущего.

Зеркальное соотношение эпох рождает символическое осмысление топонима Царское Село, которое вводится в ценностную систему Пушкина и Ахматовой как символ детства, юности и прошлого в целом. Царское Село находится на границе пересечения двух миров - "золотого" века русской культуры и современного А. Ахматовой "серебряного" века. Потому так трагично звучит голос - обращение лирической героини Ахматовой в позднем цикле "Городу Пушкина" (1957 г.): "О горе мне! Они тебя сожгли!. "

Своеобразным связующим звеном двух исторических эпох выступает единый литературный контекст: "И растрепанный том Парни". Французский поэт одновременно является ценностным ориентиром как для А. Пушкина, так и для А. Ахматовой. В стихотворении "Смуглый отрок бродил по аллеям…" можно говорить о биографической цитации, то есть включения в текст элементов автобиографии. Но главное: воссоздание облика поэта и его живого слова переплетается с биографией другого поэта и с его словом. Процесс этот воплощен уже в первом слове третьего стихотворения - "смуглый". Эпитет ассоциируется и с портретом А. Пушкина, и с восточным происхождением самой А. Ахматовой, и одновременно с цветом кожи ее Музы. Последняя ассоциация вводит в мировой культурный контекст: "И щеки, опаленные пожаром, / Уже людей пугают смуглотой", - скажет о себе А. Ахматова в позднем стихотворении. То же самое было с Данте, чью смуглость современники связывали с адским пламенем. В этой точке сходства (Данте - Пушкин - Ахматова) уже начало судьбы, приводящей к "Реквиему", местом действия которого становится Ад, и запрограммировавшей выход из этого Ада. В этой связи не случаен "растрепанный том Парни" в конце.

Таким образом, пространство первого четверостишия - это пространство прошлого. Однако реалии пространства во втором четверостишии - не только приметы Царского Села. Все эти реалии пережили ряд культурных эпох, и потому они вневременны и универсальны. Так создается некий пространственный контекст, общий и А. Пушкину, и поэту, и статуе.

На этом фоне можно более полно осмыслить концовку цикла "Здесь лежала его треуголка / И растрепанный том Парни" [С.171]. Слово "здесь" включает в себя очень многое это место, где развертываются любовные переживания героини, где она пророчит о будущем и где живо глубокое прошлое - А. Пушкин. По тем аллеям, по которым сейчас "проводят лошадок", - "смуглый отрок бродил", и в тех местах, где "душа тосковала, / Задыхалась в предсмертном бреду", - "лежала его треуголка / И растрепанный том Парни". Все существует одновременно здесь, в Царском Селе (оттого и такое название). Поэтому, встав на это место, можно почувствовать себя во всех трех временах.

Лирический сюжет в цикле А. Ахматовой можно отнести к "хроникальному" типу (Г. Поспелов). Его функционирование основано на взаимоотношении прошлого и настоящего в жизни лирической героини, прошлого как исторической памяти. Движение сюжета подчинено антитетическим законам двойничества: лирическое "я" в прошлом и "я" в настоящем, "я" и "мраморный двойник", "я" и "смуглый отрок". Лирический сюжет, наделенный повествовательной интонацией, намечен пунктиром - выделяются только значимые для лирического сознания события, эпизоды.

Анализ ритмического сюжета, развертывающегося в чередовании дольника и анапеста, показывает, что и на этом уровне существует взаимопроникновение прошлого и современной метрической точки зрения.

Соотношение исторических эпох отражается, как в зеркале, в творческих взаимоотношениях двух авторов: их можно осмыслить как пророчество и отклик на него. Именно потому А. Пушкин для А. Ахматовой - некая идеальная перспектива, пушкинский мир для нее - идеал ненарушимого гармонического равновесия.

Характерно, что общий смысл цикла не задан изначально, а постепенно возникает по мере его развертывания, и не из простого соположения стихотворений, а из их сопоставления. В композиции цикла заложена необходимость возвращения к началу, здесь должно быть как прямое, так и обратное чтение. Только в этом двунаправленном движении обретается полнота смысла. При прямом чтении выстраивается следующая триада:

1) человеческое "я", любящее, страдающее и освобождающееся от любви и страдания;

2) двойник как некий архетип из мирового культурного контекста;

3) постижение этого контекста через живую индивидуальность.

Но если в интерпретации цикла здесь остановиться, то окажется лишним и ненужным лирическое "я", оно представится лишь балластом, от которого поэт освобождается в процессе творчества, и движение поэтического сознания будет упрощено ("я" - "двойник" - "Пушкин"), окажется, что главное - понять А. Пушкина. При обратном движении проясняется очень важный смысловой нюанс: А. Пушкин в цикле представлен не только в поэтической, но и в бытовой ипостаси, и таким же здесь является и "я" лирической героини. То есть обнаруживается соразмерность и взаимосоответствие двух поэтических индивидуальностей, постигается не только значение А. Пушкина для становления новой поэтической личности, но и значение этой поэтической личности как оживляющего вместилища и культуры, и литературы, и А. Пушкина

Цикл содержит в свернутом виде закономерность организации всего творчества А. Ахматовой как единой книги, в которой смысл целого - в вечном возвращении уже написанных стихов, в оживлении их в новом литературном и культурном контексте.

ахматова пушкин пушкинский текст

Литература