Особенности жанра антиутопии в тексте романа Евгения Замятина "Мы"

Размещено на http://www.allbest.ru

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. БИОГРАФИЯ Е. ЗАМЯТИНА. СОЗДАНИЕ РОМАНА «МЫ»

1.1 ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ Е. И. ЗАМЯТИНА

1.2 ОТРАЖЕНИЕ АНГЛИЙСКОЙ ЖИЗНИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ПИСАТЕЛЯ

1.3 ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ И СУДЬБА РОМАНА «МЫ»

ГЛАВА II. УТОПИЯ И АНТИУТОПИЯ. ИХ ОТРАЖЕНИЕ В РОМАНЕ

2.1 ПОЯВЛЕНИЕ МИРОВЫХ УТОПИЧЕСКИХ ИДЕЙ

2.2 ПУТИ СОЗДАНИЯ УТОПИЧЕСКОГО МИРА В РОМАНЕ «МЫ»

2.3 ИДЕЯ АНТИУТОПИИ

2.4 АНТИТЕЗА В РОМАНЕ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ



ВВЕДЕНИЕ

Жанр утопии появился в Европе с зарождением гуманизма. Мудрецы прошлого изображали счастливый мир будущего, где нет войны, болезней, а все сферы общества подчинены законам разума. Прошли века. И утопия сменилась антиутопией - изображением «будущего без будущего», мёртвого механизированного общества, где человеку отведена роль простой социальной единицы. замятин писатель роман утопический

На самом деле антиутопия является полной противоположностью утопии: антиутопия развивает основные принципы утопии, доводя их до абсурда. XX век стал веком воплощённых антиутопий - в жизни и литературе.

Для русской литературы жанр антиутопии не вполне свойственен. Одной из лучших антиутопий, написанных на русском языке, стал роман Евгения Замятина «Мы».

Актуальность темы: Евгений Замятин, когда писал роман «Мы», попытался заглянуть в будущее и показать нам, к чему может привести технический прогресс. И, хотя в тексте прослеживается еще и тема возможных последствий социалистической власти, нам все же ближе первая из них, к тому же в произведении обе темы рассматриваются как одно целое.

В настоящее время мы уже очень близки к будущему, изображенному Замятиным, и можем видеть, что автор был прав: техника совершенствуется, она заменяет нам человеческие отношения: компьютеры, телевизоры, игровые приставки заменяют нам друзей и близких, с каждым годом она все больше и больше поглощает человека. Люди становятся менее восприимчивы к тому, что их окружает, чувства искажаются, эмоциональность снижается, зависимость от технического прогресса действительно делает их похожими на роботов. Возможно, при подобном развитии дальнейших событий, в нашем мире душа тоже станет пережитком, который можно будет удалить с помощью специальной операции. А кто-то может использовать это в своих целях, став таким образом «Благодетелем», подчинив себе все человеческое общество, которое также будет единым механизмом. И если люди не остановятся, то антиутопия Евгения Замятина может стать реальностью.

Цель исследования: проследить особенности жанра антиутопии в тексте романа Евгения Замятина «Мы».

Задачи исследования:

- рассмотреть творческий путь писателя;

- изучить историю создания романа «Мы»;

- дать определение жанрам утопии и антиутопии, сравнить их;

- доказать, что роман Е.И. Замятина «Мы» является антиутопией;

- рассмотреть проблемы, которые поднимает автор в романе «Мы»;

- сделать выводы.

Объект исследования: антиутопия Евгения Замятина «Мы».

Предмет исследования: художественные особенности антиутопии «Мы».

Методы исследования: при поиске и сборе фактического материала был использован гипотетико-дедуктивный метод; при сравнении жанров утопии и антиутопии - метод оппозиции; а также был применен метод художественного анализа (при поиске характерных для антиутопии черт в романе).



ГЛАВА I. БИОГРАФИЯ Е. ЗАМЯТИНА. СОЗДАНИЕ РОМАНА «МЫ»

1.1 ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ Е. И. ЗАМЯТИНА

«Русскому человеку нужны были, должно быть, особенно крепкие ребра и особенно толстая кожа, чтобы не быть раздавленным тяжестью того небывалого груза, который история бросила на его плечи»

Е. И. Замятин [1]

Евгений Иванович Замятин - русский писатель, литературный критик и публицист. Писатель родился 1 февраля 1884 года в городе Лебедянь. Отец писателя был священником, а мать - пианисткой. Начальное образование Евгений получал в гимназии родного города, а затем в Воронеже. Блестяще окончив гимназию, в 1902 году он подал документы на кораблестроительный факультет Петербургского политехникума.

«В Лебедяни родился… Рос под роялем: мать - хорошая музыкантша. Гоголя в четыре - уже читал. Детство - почти без товарищей: товарищи - книги. До сих пор помню дрожь от Неточки Незвановой Достоевского, от тургеневской «Первой любви». Это были - старшие и, пожалуй, страшные; Гоголь - был другом» [2, c. 69].

Являясь инженером-кораблестроителем, так называемым технократом, Е. И. Замятин тем не менее довольно быстро становится одним из наиболее ярких представителей эмигрантской прозы 1925-- 1935 годов.

Вскоре стал участвовать в студенческой революционной жизни и записался в социал-демократы. В эти же годы он познакомился со своей будущей супругой - Людмилой Николаевной Усовой. В 1905 году он был арестован за большевистские агитации. На следующий год Е.И. Замятина освободили и разрешили продолжить образование. Получив специальность морского инженера в 1908 году, он остался работать и далее на кафедре, а также занялся литературной деятельностью. Так, в журнале «Образование» появился его первый рассказ «Один».

В 1911 году был выслан из Петербурга и стал проживать в Лахте, где написал свою первую повесть «Уездное»[21].

«Должно быть, иногда бываешь в состоянии насыщенного раствора - и тогда случайного зрительного впечатления, обрывка вагонной фразы, двухстрочной заметке в газете довольно, чтобы кристаллизировать несколько печатных листов… На какой-то маленькой станции…перед самым окном - как вставленная в рамку - медленно проплыла физиономия станционного жандарма: низко нахлобученный лоб, медвежьи глазки, страшные четырехугольные челюсти. Я успел прочитать название станции: Барыбино. Так родился Анфим Барыба и повесть «Уездное»» [3, c. 32].

Позже была написана сатирическая повесть «На куличках» (создана в Николаеве).

О Е.И. Замятине шумно заговорила критика, его имя ставили рядом с Горьким, Пришвиным, Буниным, Куприным. Повесть «На куличках» вызвала гнев цензуры, увидевшей в ней только унижение и оскорбление русского офицерства. Решением Петербургского окружного суда тираж номера журнала «Заветы» был арестован, а Е.И. Замятин выслан на Север. На самом деле в повести не чувствуется желания «оскорбить военное сословие». Кроме отрицательных персонажей есть прекрасные и сильные в страстях поручик Андрей Иванович Половец, приехавший из Тамбова в тихоокеанскую часть на край света, капитан Шмит и его жена Маруся. Отнюдь не примитивны капитан Нечеса, поручики Тихмень и Молочко. Повесть «На куличках» полна любви и сострадания автора к соотечественникам и протеста против общественных условий, унижающих человеческое достоинство.

По северным впечатлениям были написаны повесть «Север», рассказы «Африка» и «Ела». Произведения свидетельствовали о закреплении в творчестве Е.И. Замятина лирико-романтического начала, идеи сопротивления человеческого в человеке, торжества силы духа.

Новый период творчества Е.И. Замятина связан с работой в Англии в 1916-17 г.г. и революцией в России. События 1917 г. добавили в произведения писателя мрачных красок. С 1918 по 1922 год Замятин создал целую серию рассказов, сказок, повестей: «Север» (1918), «Землемер» (1918), «Ловец человеков» (1918), «Дракон» (1918), «Сподручница грешных» (1918), «Иваны» (1918), «Огненное А» (1918), «Мамай» (1920), «Детская» (1920), «Пещера» (1920) и другие. Именно в связи с рассказом «Пещера» критик-эмигрант Д. Святополк-Мирский напишет: «Это... история деградации и нищеты людей, одержимых единственной идеей - добычи пищи и топлива. Это кристаллизированный кошмар, слегка напоминающий По, с той лишь небольшой разницей, что кошмар Замятина предельно правдив»[22].

За время пребывания в Англии Е.И. Замятин написал повесть Островитяне» и рассказ «Ловец человеков».

Взгляд Замятина -- взгляд со стороны, резкий и точный. Он умел смотреть со стороны и чуть сверху. Он умел видеть вещи никем не замечаемые, видеть их заново, а это необходимое, но очень редкое качество в искусстве. В России его называли “англичанином”, но английская у него была, пожалуй, только его трубка.

После революции Замятин не мог оставаться больше в Англии. Он возвращается в блокадный голодный Петербург. Голод был всеобщим, голодала вся страна. Замятин был с нами в это тяжелое время, он сам все это пережил и описал правдиво и точно в рассказах «Дракон», «Мамай», «Пещера».

Рассказ «Пещера» построен пронзительно обнаженно в своей правдивости. В голодном Петербурге живут мужчина и женщина. У них ничего уже не осталось, кроме их любви и сбереженной, как последняя драгоценность, крошечной ложки настоящего чая. Они заваривают его и вливают в чай яд. Пьют и говорят о своей любви. Умирают они, улыбаясь.

Революция изменила Замятина, и он разрушил свою ставшую уже привычной манеру. Рассказы «Икс» и «Рассказ о самом главном», может быть, не самые лучшие в творчестве Замятина, но без них нельзя понять писателя, его позицию и его отношение к трудно и медленно рождающейся новойРдействительности.

Замятин революцию принял, но понял по-своему: как то, чего он ждал сам, как силу, способную уничтожить ту мертвую «уездную» жизнь «островитян», из которой он сам вышел и с которой боролся. Он поверил в революцию как в силу, которая начнет новый этап жизни человечества.

Название «Рассказа о самом главном» говорит само за себя. Это главная для писателя попытка осмысления революции.

Видение Замятина расширяется до космических масштабов. Он вводит в повествование то, что мы называем сейчас научной фантастикой. В этих космических масштабах попытка осмысления писателя революции и всего происходящего после нее на Земле. Будущее взято в еще незавершенном виде, оно как бы скрыто, не родилось, этот плод еще вызревает, но скоро явится. В рассказе говорится о превращении червя в кокон. Он корчится на листе, не зная, что его ожидает [21].

1.2 ОТРАЖЕНИЕ АНГЛИЙСКОЙ ЖИЗНИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ПИСАТЕЛЯ

В марте 1916 года Евгений Замятин отправляется в командировку в Англию на завод в Ньюкасле. Ещё раньше через его руки проходили чертежи первого после «Ермака» русского ледокола «Царь Михаил Фёдорович». В Ньюкасле при самом непосредственном участии Замятина строятся для России ледоколы. «Святой Александр Невский» (после революции - «Ленин»), «Святогор» (позднее «Красин»). Больше все инженерного, конструкторского труда воплотилось в первом из этих, по тогдашним меркам очень могучих, ледоколов: Е.И. Замятин делал для «Ленина» аванпроект и ни один чертёж не попадал без его проверки и подписи в мастерскую [22].

Искусный корабельный архитектор, Замятин был влюблён в ледоколы, красоту их форм. Он создавал их с думой о России и для России. Шла война, и страна остро нуждалась в мощном флоте.

Два чувства, «две жены» (по его собственным шутливым словам) владели Е.И. Замятиным: литература и кораблестроение [2, c. 72].

«Жёны» эти не только долгое время мирно уживались вместе. Они благотворно воздействовали друг на друга. Художественная фантазия помогала чертежу на ватмане; мир точных чисел и геометрических линий вторгался в «хаос», «сон» творчества, помогая сюжетостроительству. Это был в нашей литературе воистину первый писатель-интеллектуал.

Очень точно сказал о Е.И. Замятине его ученик К. А. Федин; «Гроссмейстер литературы» [12].

Из Англии Е.И. Замятин привел ледоколы и повесть «Островитяне». Она одна из лучших в его творчестве. Повесть посвящена Англии. Писатель увидел Англию новую, незнакомую. Это была Англия первой мировой войны, но портрет Е.И. Замятина -- обобщенный. Его Англия сатирическая, пародийная; англичане условны, гротескны. Лондон автора -- город со свежевыстриженными газонами, город, в котором жизнь организована по часам, в котором даже собаке дают спокойно перейти улицу -- она может оказаться породистой. Жизнь «островитян» расписана по минутам, люди похожи друг на друга так, что даже ошибаются. Это ненастоящая жизнь, фальшивая жизнь заводной куклы. Е.И. Замятин сумел это разглядеть и описать.

В городе, изображенном писателем, существует строгая пуританская мораль, и есть жизнь, которая обтекает эту мораль. Это подчеркнуто названием повести. Англия живет двойной жизнью.

Герой рассказа «Ловец человеков» (выражение «ловец человеков» взято из Евангелия и иронически переосмыслено) из того же английского цикла занимается тем, что вылавливает парочки, занимающиеся любовью в неположенных местах. Он шантажирует их и получает свои деньги. На мир наброшена паутина ложной нравственности. Герой вылавливает попавших в нее людей. Это обыкновенное дело. Торгуют страхом, торгуют стыдом.

К этому же периоду относится создание книги о Г. Уэллсе «Герберт Уэллс»(1922), в которой Замятин рассматривал научную фантастику как наилучший метод отражения действительности.

Переход от России к Англии, Лондону, Ньюкаслу был разительным. От лопухов и малинников Лебедяни - к грохочущим домам Ньюкасла, к Лондону, где, сев за руль автомобиля, в грохочущем потоке. Замятин ощутил, что у него «потеряна одна рук», нужно было и управлять рулём, и переводить скорости, и работать акселератором, и давать сигналы. В одной из своих лучших статей о любимом Уэллсе он обобщал свои впечатления: «В лесных сказках - леший, лохматый и корявый, как сосна, и с гоготом, рождённым из ауканья; в степных - волшебный белый верблюд, летучий, как взвеянный вихрем песок; в полярных - кот-шаман и белый медведь с туловищем из мамонтовой кости. Но представьте себе густые дебри только фабричных труб, стада зверей только одной породы - автомобили, и никакого весеннего благоухания, кроме бензина. Эта каменная, асфальтовая, железная, бензиновая, механическая страна называется сегодняшним, XX столетием, Лондоном» [13].

Как убедился Е.И. Замятин, сам по себе технического прогресса в отрыве от нравственного, духовного развития не только не способствует улучшению человеческой природы, но грозит вытеснить человеческое в человеке. «Железным Миргородом» назовёт через несколько лет Е. Замятин ведущую капиталистическую державу мира - США; «железная Лебедянь» открылась Е.И. Замятину за камнем, бетоном, сталью, доками, подземными дорогами, автомобилями. Та же одурь, монотонность, недопонимание.

Только у английского мещанства это механическое бытие доведено до совершенства - всё рассчитано, размечено, проинтегрировано. Тут не отыщешь души: всё одинаково, всё собрано из комплектов деталей: тросточки, цилиндры, вставленные челюсти, пенсне. И проповеди и спасении - лицемерие. Вот откуда, из буржуазной Англии, вынес Замятин замысел своей фантастической антиутопии «Мы».

1.3 ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ И СУДЬБА РОМАНА «МЫ»

Написанный в 1920 г. роман был нов не только в содержательном, но и в формальном отношении. До появления «Мы» в литературе не было романа-антиутопии. Как вспоминал в 1932 г. Замятин, на Кавказе ему рассказали басню о петухе, у которого была дурная привычка петь на час раньше других: хозяин петуха попадал из-за этого в такие неудобные положения, что в итоге отрубил петуху голову. «Роман «Мы», - заключает писатель, - оказался персидским петухом: этот вопрос и в такой форме поднимать было еще слишком рано, и поэтому после напечатания романа (в переводах на разные языки) советская критика очень даже рубила мне голову» (журнал «Знамя». 1988. № 4-5).

Роман «Мы» создавался в 1920 году в холодном полуразрушенном Петрограде. Автору удалось за семьдесят лет до падения коммунистического режима сделать правильные выводы о «великом блефе», воплощённом в идеях марксизма - ленинизма. Собственно говоря, писатель ничего не выдумал: он лишь довёл до логического завершения идею построения коммунистического общества. Е.И. Замятин не собирался писать пародию на коммунизм, он нарисовал финал развития любого общественного строя, в основании которого заложена идея насилия над человеком. Таким образом, главной в романе «Мы» является тема свободы личности. Раскрывается эта тема с помощью пародийного переосмысления идеи «всеобщего равенства». Замятин был противником этого тезиса, ценя в каждом человеке его неповторимую индивидуальность. В антиутопии просчитан до мельчайших деталей механизм нивелировки индивидуального сознания. Итак, перед нами - «идеальное общество» [18].

Унификация, уравниловка, регламентация - вот лишь немногие из признаков «Идеального общества» в романе «Мы». История создания этого общества весьма напоминает историю создания Советского Союза. Его граждане достигли счастья в результате гибели большей части населения. Жители страны счастливы: они живут в домах с прозрачными стенами, ходят на работу и с работы строем, а проблема любви решена раз и навсегда: «всякий нумер имеет право на другой нумер как на сексуальный объект». Жители, или нумера, носят одинаковую одежду, едят одинаковую пищу. Искусство является придатком государственной машины. За этой социальной идиллией наблюдают строгие Хранители. А выше всех стоит Благодетель - лидер «идеального общества». Всё продумано до мелочей.

Исполненные счастливого идеализма нумера строят некий Интеграл, который наполнит счастьем всю Вселенную. Эти картины напоминают Советский Союз. Недаром современные Замятину критики с пеной у рта доказывали, что «Мы» - вредное и антисоветское произведение. Действительно, этот роман - антисоветское произведение, причём одно из лучших.

Главный герой - нумер D-503, от лица которого ведётся повествование, - получает возможность испытать настоящие человеческие качества, изведать страсть, страх. Судьба его трагична: он не был казнён, как его возлюбленная, а подвергся операции по устранению воображения вместе с другими нумерами.

Замятин поднимает вопрос свободы вообще. Сегодняшние хаос и шатание в постсоветском обществе, стыдливо именуемы «периодом становления демократии», показывают, что мы не готовы к свободе, мы не научились понимать и ценить её. Может быть, нынешнее постсоветское пространство и является местом, где живут те, кто выжил в катаклизме антиутопии, - своеобразным «жилищем для античеловеческого» [9].

Писателя интересует не столько вероятные направления развития технического прогресса в обществе будущего, сколько направления в развитии самого общества и прежде всего - развитие перспектив взаимоотношений личности и государства. Поэтому основной темой романа становится судьба человека в тоталитарном государстве, а центральной проблемой - свобода и счастье [8].

Самое значительное своё произведение - роман «Мы» (1920) Замятин тщетно пытался опубликовать в СССР. Тревога о судьбе Родины, зазвучавшая в послереволюционных повестях и рассказах, пронизывает этот роман. Неопубликованный в советской печати, роман стал хорошо известен читательским кругам, с рукописью его были знакомы критики и литературоведы. Впервые роман был опубликован в английском переводе (1924), а затем - при посредничестве Р. Якобсона - на чешском (1927) и - по инициативе И. Г. Эренбурга - французских языках. На русском языке роман был впервые опубликован в сокращённом виде пражским журналом «Воля России» (1927), полностью - издательством им. Чехова в Нью-Йорке. Современниками роман был воспринят как злая пародия на будущее коммунистическое общество, хотя Е.И. Замятин предупреждал о грозящей опасности любое общество, воспринявшее утопические идеи коммунизма и социалистические иллюзии за реальность. В ответ на публикацию романа за рубежом, советские власти сняли пьесы Е.И. Замятина с репертуара и перестали публиковать его произведения [21]…

После очередной проработки на очередном собрании писательской общественности Е. Замятин заявил о своем выходе из Всероссийского Союза Писателей. Свидетель и участник событий К. Федин писал в связи с этим: «Я был раздавлен происходившей 22 сентября поркой писателей, никогда личность моя не была так унижена». Обсуждение «дела» Замятина было сигналом к ужесточению политики партии в области литературы: шел 1929-й год -- год Великого перелома, наступления сталинизма. Работать как литератору в России Замятину стало бессмысленно и невозможно и, с разрешения правительства, он в 1931 году, с помощью М. Горького, Е.И. Замятин уехал в Париж. В России роман «Мы» впервые был опубликован лишь в 1988 году. «Первое, что бросается в глаза при чтении «Мы», - факт, я думаю, до сих пор не замеченный, - что роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», видимо, отчасти обязан своим появлением этой книге. Оба произведения рассказывают о бунте природного человеческого духа против рационального, механизированного, бесчувственного мира, в обоих произведениях действие перенесено на шестьсот лет вперед. Атмосфера обеих книг схожа и изображается, глубоко говоря, один и тот же тип общества, хотя у Хаксли не так явно ощущается политический подтекст и заметнее влияние новейших биологических и психологических теорий» [5, c. 306].

Своеобразие композиции романа обусловлено особым типом повествования, в основе которого - записи-конспекты главного героя, строителя космического корабля. В подзаголовке каждой записи содержится микротема каждой главы, кроме того, подзаголовок помогает читателю ориентироваться в идейном содержании записей героя. Тип повествования определяет лаконизм записей, отсутствие эмоций, использование преимущественно коротких предложений, многочисленных тире и двоеточий и т. д.

Символично название романа - «Мы». «Мы» - может обозначать «я» и «другие» люди, но у Замятина «мы» - это масса, безликая, сплошная и однородная, и главный герой, известный учёный, талантливый конструктор, совершенно сознательно воспринимает себя только как одного из математиков Великого Государства: «Я лишь пытаюсь записать то, что вижу, что думаю - точнее, что мы думаем (именно так - мы, и пусть это «Мы» будет заглавием моих записей)» [12].

В романе Е.И. Замятина показано, что произойдёт с обществом, которое добровольно откажется от свободы личного самоосуществления и выберет несвободу коллективного счастья. Цивилизация, основанная на вере в силу разума, в возможности научного обустройства мира, веру в существование единой формулы счастья для всех, становится бездуховной и технократической. Жители, вернее, нумера Единого Государства, живут в идеально спланированном мире. Скрижаль регламентирует их бытие, превращая каждого в винтик единого, хорошо отлаженного механизма. Регламентируется любовь, деторождение и воспитание детей. Единый Музыкальный Завод и Единая Государственная газета обеспечивают потребности нумеров в искусстве и информации. Изобретение нефтяной пищи решило проблему питания, покорена природа, стихия осталась за Зеленой Стеной, выйти за которую - совершить преступление. Каждый год в день Единогласия избирается Благодетель, в чьих руках будут «ключи от незыблемой твердыни» всеобщего счастья. Но в этом идеально-счастливом мире все несвободны не только внешне, но и внутренне. Личная жизнь каждого на виду у всех: она наблюдает через стеклянные стены соседями и дежурными, каждое действие контролируется Хранителями, да и в сознании каждого нумера сидит собственный «хранитель», бдительный цензор, управляющий поведением, мыслями и чувствами. Человек в Едином Государстве, лишённый главного - свободы выбора, перестаёт быть человеком.

Роман «Мы» стал не только грозным предостережением Советской власти, но и зеркалом, в котором сталинский режим отразился во всей своей неприглядной сущности. Появление за границей переводов романа, сделанных без разрешения автора, послужило поводом для широко развёрнутой кампании по политической дискриминации писателя. Замятин вынужден уйти из Всероссийского союза писателей, для него закрылись двери газет и журналов [11].



ГЛАВА II. УТОПИЯ И АНТИУТОПИЯ. ИХ ОТРАЖЕНИЕ В РОМАНЕ

2.1 ПОЯВЛЕНИЕ МИРОВЫХ УТОПИЧЕСКИХ ИДЕЙ

Идея совместного счастливого человеческого общежития, всеобщего братства издавна привлекала мыслителей. К этой идее вновь и вновь возвращались на протяжении многовековой истории. В дохристианскую эпоху -- это философское сочинение древнегреческого философа Платона «Государство», в эпоху Возрождения -- «Утопия» Т. Мора и «Город солнца» Т. Кампанеллы.

«Литературная У. - жанр, в котором обязательны фигуры рассказчика, посещающего утопическое общество, и его проводника. Многовековая история прибавила к этой схеме лишь различные детали, продиктованные воображением художников [14, с. 1117-1118]».

В мировой мифологии существует сюжет о «золотом веке человечества», который приводит в своей поэме «Труды и дни» древнегреческий поэт Гесиод. В древности эпоха существования рода, уже ушедшая в прошлое, представлялась золотым веком, поскольку не существовало разделения на имущих и бедных, все были равны перед природой и все находили опору и защиту в родовой общине. Это родовое (роевое) начало при неоформленности личностных качеств помогало выжить, принять участие в общем деле продолжения жизни, осталось как золотая легенда в мифологии.

Сюжет «золотого века» можно назвать архетипическим, потому что он отшлифовался и остался в памяти -- в коллективном бессознательном человечества, проявляясь так или иначе в философии, искусстве в различные эпохи. «Одним из художественных образов, основанных на архетипе рода, и стало утопическое государство… Этот образ, в силу своей глубинной значимости и художественной универсальности, остался актуальным для художественного сознания на протяжении двух тысячелетий» [13].

Однако совершенно очевидно, что в последующие времена идеал рода должен был вступать в конфликт с личностным началом, которое стало фактом общественной жизни, философии, искусства в период христианского средневековья, а затем в эпоху Возрождения.

И если прежде история мировой литературы знала лишь «утопии» -- т.е. описание идеального совместного человеческого общежития, то в новейшее время ситуация меняется. С одной стороны, человеческая личность осознает себя равной целому миру, а с другой стороны, появляются и усиливаются мощные дегуманизирующие факторы, в первую очередь техническая цивилизация, вносящая механистичное, враждебное человеку начало, поскольку средства воздействия технической цивилизации на человека, средства манипуляции его сознанием становятся все более мощными, глобальными.

В 1923 году литератор написал: «Взрывы - малоудобная вещь. И потому взрывателей, еретиков, справедливо истребляют огнем, топором, словом. Для всякого сегодня, для всякой эволюции, для трудной, медленной, полезной, полезнейшей, созидательной, коралловой работы - еретики вредны: они нерасчетливо, глупо вскакивают в сегодня из завтра, они - романтики. Бабефу в 1797 году справедливо отрубили голову: он заскочил в 1797 год, перепрыгнув через полтораста лет. Справедливо рубят голову еретической, посягающей на догмы, литературе: эта литература - вредна. Но вредная литература полезнее полезной: потому что она - айтиэнтропийна, она - средство борьбы с обызвестлением, склерозом, корой, мхом, покоем. Она утопична, нелепа - как Бабеф в 1797 году: она права через полтораста лет» [4, c. 293].

Человек для утопистов - некое абстрактное понятие, лишённое каких-либо внутренних противоречий. Если же попытаться представить себе следующий день, принимая во внимание реальные противоречия человеческой природы, то воображение нарисует совсем иные картины [15].

Очевидно, чтобы создать общество идеальное с точки зрения утопистов, необходимо изменить саму человеческую природу. Авторы утопий чаще всего оставляют без внимания те пути, которыми достигается изображённый ими миропорядок. Даже если картины будущего включены в произведения о современности, разрыв между несовершенством сегодня и идеальным завтра огромен. В лучшем случае утописты уповают на разум, но механизм воздействия разума на человеческую природу они не исследуют. В произведениях утопистов революционного направления звучат намёки на необходимость социального переворота, однако сам переворот не изображён. Авторы антиутопий обращают особое внимание именно на пути построения "идеального общества", ибо убеждены, что мир антиутопии - результат попыток реализовать утопию [17].

2.2 ПУТИ СОЗДАНИЯ УТОПИЧЕСКОГО МИРА В РОМАНЕ «МЫ»

Материальные проблемы у Е.И. Замятина были решены в ходе Двухсотлетней войны. Победа над голодом за счёт 0,8% населения. Жизнь перестала быть высшей ценностью: десять нумеров, погибших при испытании, повествователь называет бесконечно малой третьего порядка. Но победа в Двухсотлетней войне имеет ещё одно важное значение. Город побеждает деревню, и человек полностью отчуждается от матери-земли, довольствуясь теперь нефтяной пищей.

Что касается духовных запросов, то государство пошло не по пути их удовлетворения, а по пути их подавления, ограничения, строгой регламентации. Первым шагом было введение сексуального закона, который свёл великое чувство любви к «приятно-полезной функции организма». Сведя любовь к чистой физиологии, Единое Государство лишило человека личных привязанностей, чувства родства, ибо всякие связи, кроме связи с Единым Государством, преступны. Несмотря на кажущуюся монолитность, нумера абсолютно разобщены, отчуждены друг от друга, а потому легко управляемы. Отметим, какую роль в сознании иллюзии счастья играет Зелёная Стена. Человека легче убедить, что он счастлив, оградив от всего мира, отняв возможность сравнить и анализировать. Государство подчинило себе и время каждого нумера, создав Часовую Скрижаль. (Так и напрашивается пушкинское: «присвоило себе насильственной лозой и труд, и собственность, и время»). Единое Государство отняло у своих граждан возможность интеллектуального и художественного творчества, заменив его Единой Государственной Наукой, механической музыкой и государственной поэзией. Стихия творчества насильственно приручена и поставлена на службу обществу. Обратим внимание на названия поэтических книг: «Цветы судебных приговоров», трагедия «Опоздавший на работу», «Стансы о половой гигиене». Однако, даже приспособив искусство, Единой Государство не чувствует себя в полной безопасности. А потому создана целая система подавления инакомыслия. Это и Бюро Хранителей (шпионы следят, чтобы каждый был «счастлив»), и Операционное с его чудовищным Газовым Колоколом, и Великая Операция, и доносительство, возведённое в ранг добродетели («Они пришли, чтобы совершить подвиг», - пишет герой о доносчиках).

Итак, этот «идеальный» общественный уклад достигнут насильственным упразднением свободы. Всеобщее счастье здесь не счастье каждого человека, а его подавление, нивелировка, а то и физическое уничтожение.

Но почему же насилие над личностью вызывает у людей восторг? Дело в том, что у Единого Государства есть оружие, пострашней Газового Колокола. И оружие это - слово. Именно слово может не только подчинить человека чужой воле, но и оправдать насилие и рабство, заставить поверить, что несвобода и есть счастье. Этот аспект романа особенно важен, так как проблема манипулирования сознанием актуальна и в конце XX века [19].

Чаще всего Замятин вкладывает в уста главного героя доказательства истинности счастья нумеров. Д-503 постоянно ищёт всё новые и новые подтверждения правоты Единого Государства. Он находит эстетическое оправданное несвободе: «Почему танец красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчинённости, идеальной несвободе» (запись 2-я). Инженер, он смотрит на танец с этой точки зрения, вдохновение в танце позволяет ему сделать вывод лишь о том, что «инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку».

Но чаще в основе этих доказательств лежит привычный для него язык точных наук: «Свобода и преступление так же неразрывно связаны между собой, как ну, как движение аэро и его скорость: скорость аэро = 0, и он не движется; свобода человека = 0, и он не совершает преступлений. Это ясно. Единственное средство избавить человека от преступления - это избавить его от несвободы» (запись 7-я). Уподобляя законы человеческой жизни законам физики, обосновывает героя и бесправие отдельной личности, и счастье быть как все: « допускать, что у «я» могут быть какие-то «права» по отношению к Государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, - это совершенно одно и то же. Отсюда - распределение: тонне - права, грамму - обязанности; и естественный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты - грамм, и почувствовать себя миллионной долей тонны» (запись 20-я).

Подтверждение идеям Единого Государства звучит и в словах R-13. Он находит его в религии древних, то есть в Христианстве, истолковывая его по-своему: «Тем двум в раю - был предоставлен выбор: или счастье без свободы - или свобода без счастья; третьего не дано. Они, олухи, выбрали свободу - и что же: понятно - потом века тосковали об оковах. <…> И только мы снова догадались, как вернуть счастье <…> Благодетель, Машина, Куб, Газовый Колокол, Хранители - всё это добро, всё это величественно, прекрасно, благородно, возвышенно, кристально-чисто. Потому что это охраняет нашу несвободу - то есть наше счастье» (запись 11-я).

И наконец, чудовищную логику Единого Государства демонстрирует сам Благодетель. Рисуя перед воображением трепещущего Д-503 картину распятия, он делает главным героем этой «величественной трагедии» не казнимого Мессию, а его палача, исправляющего ошибки преступной индивидуальности, распинающего человека во имя всеобщего счастья (запись 36-я).

Сила и убедительность всех названных доводов в том, что они весьма логичны. Но в этом и их слабость, потому что логика, применимая к технике и производству, механически переносится героями романа на человеческую жизнь. Человек заменяется абстрактной единицей, нумером, граммом. Такая замена позволяет подойти к личности, в которой от природы заложено рациональное и эмоциональное, всеобщее и неповторимое с холодными, рационалистическими мерками.

Постигая чудовищную логику, а точнее - идеологию Единого Государства, вслушиваемся в его официальный язык. С первых же страниц романа бросается в глаза обилие оксюморонов: «благодетельное иго разума», «дикое состояние свободы», «наш долг заставить их быть счастливыми», «самая трудная и высокая любовь - это жестокость», «я снова свободен, то есть, вернее, снова заключён в стройные, бесконечные, ассирийские ряды», «Благодетель, мудро связавший нас по рукам и ногам благодетельными тенетами счастья» и т. д. Этот прообраз оруэлловского новояза не просто особый язык. Это особый тип сознания, который, пожалуй, и является главным достижением и главным преступлением Единого Государства, ибо в этом сознании произошла подмена всех выношенных мировой культурой человеческих ценностей. Здесь несвобода - счастье, жестокость - проявление любви, а человеческая индивидуальность - преступление.

Вопрос о том, какие явления, события XX века предвидел Замятин, возникает сам собой при чтении его романа, ибо писатель не только изобразил в условно-фантастической форме победу техники над человеком (об этом заставил писателя задуматься увиденный им в Англии процесс бурного развития науки и техники), на и сумел предсказать тот социально-политический режим, который называется тоталитарным. Его важнейшие атрибуты - обожаемый Благодетель, политическая полиция (в образах Хранителей угадываются черты гестаповцев, агентов НКВД), изоляция от окружающего мира (очевидна аналогия между Зелёной Стеной и «железным занавесом»). Писатель угадал даже некоторые «технические» детали грядущего террора: Газовый Колокол - прообраз газовой камеры, а Великая Операция - предвестие фашистских экспериментов над человеческой психикой. Замятин сумел также воспроизвести модель тоталитарного сознания, сознания глубоко бесчеловечного [8].

2.3 ИДЕЯ АНТИУТОПИИ

Личность, сформированная в утопическом общественном укладе, ощущает себя ничтожеством по сравнению с силой и мощью государства. Именно так оценивает своё положение главный герой в начале романа. Но Замятин изображает духовную эволюцию героя: от сознания себя микробом в этом мире Д-503 приходит к ощущению целой вселенной внутри себя.

Заметим, что уже с самого начала герой, абсолютно подчинивший собственно «я» монолитному «мы», не лишён сомнений. Полному ощущению счастья мешают досадные изъяны этого «идеального» мира. Герою не дают покоя мысли, почему при всей одинаковости нумеров некоторые имеют разные формы, личные часы, которые каждый проводит по-своему, да ещё корень из минус единицы, раздражающий его тем, что находится вне ratio. И хотя герой стремится отогнать эти неуместные мысли, в глубине сознания он догадывается, что есть в мире что-то не поддающееся логике, рассудку. Более того, в самой внешности Д-503 есть нечто, мешающее ему чувствовать себя идеальным нумером, - волосатые руки, «капля лесной крови». Да и факты ведения записей, попытка рефлексии, не поощряемой государственной идеологией, тоже свидетельствует о необычности центрального героя. Таким образом, в Д-503 остались крошечные рудименты человеческой природы, не подвластные Единому Государству.

Однако бурные перемены начинают происходить с ним с того момента, когда в его жизни входит I-330. Первое ощущение душевной болезни происходит к герою, когда он слушает в её исполнении музыку Скрябина. Вероятно, эта музыка была для Замятина не только символом духовности (о чём свидетельствует упоминание Скрябина в рассказе «Пещера»), но и символом иррациональности человеческой натуры, воплощением гармонии, не проверяемой алгеброй, той силы, которая заставляет звучать самые тайные струны души [8].

Подобным образом воспринимал музыку Скрябина великий современник Замятина Борис Пастернак, о чём можно судить по его автобиографической прозе: «Боже, что это была за музыка! Симфония беспрерывно рушилась и обваливалась, как город под артиллерийским огнём, и вся строилась и росла из обломков и разрушений тотчас же начинают течь слёзы Мелодии, смешиваясь со слезами, текут прямо по вашему нерву к сердцу, и вы плачете не оттого, что вам печально, а оттого, что путь к вам вовнутрь угадан верно и проницательно [7].

Вокруг в течение мелодии врывается ответ или возражение ей в другом, более высоком и женском голосе и другом, более простом и разговорном тоне. Нечаянное препирательство, мгновенно улаживаемое несогласье. И нота потрясающей естественности вносится в произведение, той естественности, которой в творчестве всё решается».

Ощущение утраты равновесия ещё более усугубляется в герое романа в связи с посещением Древнего Дома. И облако на небесной глади, и непрозрачные двери, и хаос внутри дома, который герой едва переносит, - всё это приводит его в смятение, заставляет задуматься о том, что никогда не приходило ему в голову: « ведь человек устроен так же дико, как эти вот нелепые „квартиры”, - человеческие головы непрозрачны; и только крошечные окна внутри: глаза» (запись 6-я). О глубоких изменениях, произошедших с героем, свидетельствует тот факт, что он не доносит на I-330. Правда, со свойственной ему логикой, он пытается оправдать свой поступок объективными обстоятельствами (болезнью, тем, что его задержали в Медицинском Бюро), и всё же привычная ясность мыслей утрачена.

Обратим внимание, что главной деталью портрета I-330 в восприятии героя становится икс, образованный складками возле рта и бровями; икс для математика - символ неизвестного. Так на смену ясности приходит неизвестность, на смену радостной цельности - мучительная раздвоённость («Было два меня. Один я - прежний, Д-503, нумер Д-503, а другой - раньше он только высовывал свои лохматые лапы из скорлупы, а теперь вылезал весь, скорлупа трещала, вот сейчас разлетится в куски и что тогда?» (запись 10-я)). Раздваивается и восприятие героем мира «Всё было на своём месте - такое простое, обычное, закономерное: стеклянные, сияющие огнями дома, стеклянное бледное небо, зеленоватая неподвижная ночь. Но под этим тихим прохладным стеклом - неслось неслышное буйное, багровое, лохматое» (запись 10-я). Ясное безоблачное небо постепенно превращается в сознании героя в тяжёлое, чугунное.

Меняется и речь героя. Обычно логически выстроенная, она становится сбивчивой, полной повторов и недоговоренностей: « - Я не позволю! Я хочу, чтобы никто, кроме меня. Я убью всякого, кто Потому что вас - я вас - - » (запись 10-я). И дело не только в смятении, в предельном эмоциональном напряжении, переживаемом героем, но и в том, что слова любви, ревности незнакомы ему. Д-503 привык к отношениям с женщинами (точнее - с женскими нумерами), как к «приятно-полезной функции организма», как к выполнению долга перед Единым Государством. Право каждого нумера на любой нумер являлось для него доказательством равенства, одинаковости, взаимозаменяемости людей. Любовь к I-330 - это нечто совсем другое. « Не было Единого Государства, не было меня. Были только нежно-острые, стиснутые зубы, были широко распахнутые мне глаза - и через них я медленно входил внутрь всё глубже. И тишина - только в углу - за тысячи миль - капают капли в умывальнике, и я - вселенная, и от капли до капли - эры, эпохи» (запись 13-я). Происходит радикальный перелом в мироощущении героя. Не частицей вселенной ощущает он себя в этот момент, а наоборот - вселенную чувствует в себе. После этого доктор ставит диагноз: «По-видимому, у вас образовалась душа». Плоскость, зеркальная поверхность становится объёмными. Привычный двухмерный мир рушится. То, что казалось иррациональным, вдруг становится реальностью, только иной, невидимой. «Эта нелепая «душа» - так же реальна, как моя юнифа, как мои сапоги - хотя я их и не вижу сейчас (они за зеркальной дверью шкафа)? И если сапоги не болезнь - почему же «душа» болезнь?» (запись 18-я).

Так герой вступает в непримиримый конфликт не только с Единым Государством, но и с самим собой. Ощущение болезни борется с нежеланием выздоравливать, осознание долга перед обществом - с любовью к I-330, рассудок - с душой, сухая математическая логика - с непредсказуемой человеческой природой.

Мир в романе Е. Замятина дан через восприятие человека с пробуждающейся душой. И если в начале книги автор, доверяя повествование своему персонажу, всё же смотрит на него отстранённым взглядом, часто иронизирует над ним, то постепенно их позиции сближаются: нравственные ценности, которые исповедует сам автор, становятся всё более и более дороги герою.

И герой не одинок. Неслучайно доктор говорит об «эпидемии души». Есть в романе и другие её проявления. Всем своим поведением бросает вызов Единому Государству I-330. Не принимая всеобщего «сдобного» счастья, она заявляет: « я не хочу, чтобы за меня хотели другие, а хочу хотеть сама». Под её влияние попадает не только Д-503, но и верноподданный поэт R-13, и доктор, выдающий липовые справки, и даже один из Хранителей. Неподчинение воле Единого Государства проявляет и безымянный поэт, сочинивший кощунственные стихи. И даже О-90, такая слабая и беззащитная, вдруг ощутила потребность в простом человеческом счастье, в счастье материнства.

И та женщина, что бросилась через строй к одному из арестованных, и те тысячи, что попытались проголосовать «против» в День Единогласия, и те, кто пытался захватить Интергалл, и те, кто взорвал Стену, наконец, те дикие, живущие за Зелёной Стеной, чудом уцелевшие после Двухсотлетней войны, назвавшие себя Мефи.

Каждого из этих героев Е. Замятин наделяет какой-либо выразительной чертой: брызжущие губы и губы-ножницы, двоякоизогнутая спина и раздражающий икс. Целую цепочку ассоциаций вызывает эпитет «круглый», связанный с образом О-90: возникает ощущение чего-то домашнего, спокойного, умиротворённого; круг дважды повторен даже в её номере.

Итак, Единому Государству, его абсурдной логике в романе противостоит пробуждающаяся душа, то есть способность чувствовать, любить, страдать. Душа, которая и делает человека человеком, личностью. Единое Государство не смогло убить в человеке его духовного, эмоциональное начало.

2.4 АНТИТЕЗА В РОМАНЕ

Символическим выражением жизненного идеала главного героя становятся прямая линия и плоскость, зеркальная поверхность, будь то небо без единого облачка или лица, «не омрачённые безумием мысли». Прямолинейность, рационализм, механичность жизнеустройства Единого Государства объясняют, почему в качестве объекта поколения нумера выбирают фигуру Тэйлора.

У современников Е. Замятина имя этого человека было чрезвычайно популярным. Фредерик Уинслоу Тэйлор (1856-1915) - выдающийся американский инженер-изобретатель, основоположник так называемой научной организации труда - разработал систему организации и нормирования труда и управления производством, подбора, расстановки и оплаты рабочей силы, направленную на существенное повышение производительности и интенсивности труда [17].

Организация труда, по Тэйлору, основывается на сугубо рациональном подходе к человеку, на максимальном использовании его сил и способностей в интересах производства. Тэйлоризм, система глубоко научная и во многом прогрессивная, тем не менее уравнивает деятельность человека и работу механизмов.

Восхищаясь гением Тэйлора, герой романа «Мы» неоднократно с явным пренебрежением произносит имя Канта. Эммануил Кант (1724 - 1804) - выдающийся немецкий философ, один из основоположников немецкой классической философии, он исследует границы человеческого познания («Критика чистого разума»). Кант утверждает, что разум не может познать мир таковой, что человеку доступен не объективный мир, а лишь субъективный мир ощущений.

Интересы и этические воззрения Канта. Человек, по Канту, не пассивное создание природы или общества, он способен сам определять свою волю и поведение. Но, признавая за собой право на самостоятельность, человек должен признавать его за всеми окружающими. Исходя из этого, Кант формулирует нравственный закон: «поступай так, чтобы использовать человека для себя так же, как и для другого, всегда как цель и никогда лишь как средство», «другой человек должен быть для тебя святым» [17].

Антитеза Тэйлора - Кант, пронизывающая весь мир романа, есть противопоставление рационалистической системы мышления, где человек - средство, и гуманистической, где человек - цель.

Таким образом, идея всеобщего равенства, центральная идея любой утопии, оборачивается в антиутопии всеобщей одинаковостью и усредненностью (« быть оригинальным - это нарушить равенство», «быть банальным - только исполнять свой долг»). Идея гармонии личного и общего заменяется идеей абсолютной подчиненности государству всех сфер человеческой жизни. «Счастье - в несвободе», - утверждают герои романа. Малейшее проявление свободы, индивидуальности считается ошибкой, добровольным отказом от счастья, преступлением, поэтому казнь становится праздником (ошибка исправлена). Обратим внимание, как прорывается авторский сарказм в изображении приговоренного, чьи руки перевязаны пурпурной лентой. Высшее блаженство переживает герой в День Единогласия, который позволяет каждому с особой силой ощутить себя маленькой частичкой огромного «мы». Заметим, что, с восхищением рассказывая об этом дне, герой с недоумением и иронией размышляет о выборах у древних (то есть о тайном голосовании). Но его ирония оборачивается авторским сарказмом: абсурдны «выборы» без права, абсурдно общество, которое предпочло свободе волеизъявления единомыслие [18].

Рассматривая роман в контексте литературы 20-х годов, замечаем, что стремление к слиянию с массой, к растворению в ней собственного «я», к подчинению личной воли задачам общественного прогресса было характерной чертой мироощущения человека данной эпохи и литературы тех лет, особенно пролетарской поэзии.

«Я счастлив, что я этой силы частица, что общие даже слёзы из глаз», - писал Маяковский в 1924 году. В послеоктябрьском творчестве Маяковского местоимение «я» постепенно вытесняет местоимение «мы» (поэмы «Хорошо!», «Владимир Ильич Ленин»). Но и через четыре десятилетия А. Галич с горькой иронией заметит, что и для его современников «счастье не в том, что один за всех, а в том, что все, как один»[20].



ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Жанр утопии появился со времен Платона («Государство»), и развивался на протяжении всей истории человечества, изображая сказочные государства, несуществующие острова и тому подобное. Но уже из самого определения видно, что эти идеи никогда не станут реальностью, это были просто мечты. Поэтому вскоре на смену утопии приходит антиутопия, которая рисует возможное будущее, то к чему может привести определенный ход истории. Таким образом, она уберегает человечество от неверных шагов, предупреждает о возможных последствиях его деятельности. И действительно, намного проще поверить в то, что может быть, чем в то, чего никогда не существовало, и в то, что никогда не станет реальностью. Утопия - это просто идеализированная выдумка, неоправданные мечты их авторов. Да и каждое такое общество имеет массу недостатков, которые скрыты под более весомыми «положительными» особенностями.

Антиутопия же демонстрирует негативные стороны общества, порой гиперболизируя их, выставляя напоказ, чтобы показать, что именно не правильно, что стоит изменить, чего нужно избегать. Возможно, если делать все наоборот, чем как описано в каком-либо тексте антиутопии, то тогда и получится настоящая утопия. Но это нереально, поскольку идеального государства не существует как такового. Так что это - замкнутый круг, состоящий из двух противоположностей.

Но, как говорится, мечтать полезно, поэтому утопическая литература огромна и разнообразна, имеющая свои особенности в каждой стране, и для которой характерно особо интенсивное развитие в наиболее сложные, тяжелые исторические периоды.

У каждого государства свои «великие» утописты. И, конечно же, был «свой» и в СССР. Хотя о нем мало знали на территории Союза, считая его противником коммунистической власти.

Антиутопия Евгения Замятина «Мы» была одной из первых важнейших антиутопий ХХ века - она дала толчок написанию ряда произведений данного жанра. Последователями Замятина были Джордж Оруэлл («1984»), Рэй Бредбери («451° по Фаренгейту»), О. Хаксли («О дивный новый мир») и другие.

Уже здесь установились основные жанровые особенности антиутопии, такие как: изображение тоталитарного государства, острый конфликт, псевдокарнавал, рамочное устройство, квазиноминация и тому подобное.

В своем романе Евгений Замятин предупреждал о возможных последствиях технического прогресса, «машинизации» общества. Одновременно здесь прослеживается тема, возможно, не именно антикоммунистическая, но антитоталитарная, потеря личностью своего «я» и превращения в «мы».

...