Четверостишие, осознаваемое не как строфа, а как отдельное произведение, будь то философская миниатюра или лирический фрагмент, - не столь уж редкое явление в поэзии ХХ века, как и стихотворения меньшего объёма, вплоть до одностиший. И всё же явное тяготение к малым формам, предельной лаконичности, эпиграмматичности, афористичности, несомненно, связано с особенностями художественного мышления и творческого дарования поэта.

В творчестве А. Ахматовой и Л. Костенко (естественно, в разное время) намечаются и реализуются две разнонаправленные тенденции: с одной стороны, к эпичности, освоению крупных форм, с другой - ко всё большей лаконичности лирики.

Принципы и приёмы ахматовского лаконизма на материале ранней лирики глубоко и детально проанализировал Б. Эйхенбаум, обосновав вывод о том, что "лаконизм и энергия выражения - основные особенности поэзии Ахматовой", которая "утвердила малую форму, сообщив ей интенсивность выражения" [13, 89].

Опираясь на опыт предшественника, В.Г. Адмони, проанализировав весь свод лирических произведений Ахматовой, проследил, как менялось её отношение к малым формам: от полного "недоверия" и нежелания публиковать до существенного увеличения в сборниках количества четверостиший и появления двустиший [1].

Спорным остаётся вопрос о жанровой природе малых форм ахматовской лирики. В силу неканонизированности таких жанров, как миниатюра и фрагмент, отсутствия четких определений и критериев разграничения, в ахматоведении обосновываются подчас противоположные тезисы: от утверждения полного неприятия Ахматовой жанровой формы фрагмента и сознательной установки на исчерпанность темы, смысловую завершенность, свойственную миниатюре, до идеи сплошной фрагментарности малых форм в поэзии Ахматовой. Вспомним при этом, что ещё В.М. Жирмунский указывал на преимущественно внешнюю фрагментарность,"иллюзию незамкнутости " [4,105] ахматовских стихотворений, называя их "лирическими миниатюрами" [4, 102], и при этом отмечал особое жанрово-стилевое единство объединённых в циклы четверостиший и "песенок" [4, 118].

Лаконичность как одна из существенных черт лирики Л. Костенко неоднократно отмечалась исследователями, однако анализ принципов, приёмов, особенностей - дело будущего. А вот обращение к анализу малых поэтических форм в творчестве поэтессы заставляет литературоведов, а подчас и лингвистов искать новые характеристики и определения именно в жанровом аспекте.

Г. Клочек, анализируя лирические произведения Л. Костенко, посвященные теме творчества, приходит к выводу: "То швидше всього ліричні мініатюри з високою енергетикою слова, породженого конденсацією думки і почуття, дивовижною експресією одного-двох провідних зорових образів, із вражаючими афористичними пуантами. Ці мініатюри - класика української поезії ХХ століття"^, 219]. Добавим, что, независимо от тематики, большинство стихотворений маленького объёма (от двух до восьми или двенадцати строк), не входящих в состав циклов, представляют собой лирические миниатюры. А произведения, собранные поэтессой в циклы "Летючі катрени", "Інкрустації", "Коротко - як діагноз", явно не вписываются в привычные жанровые дефиниции.

Подчёркивая, что отклонения от жанровых правил встречаются часто, особенно в литературе ХХ века, Л. Краснова указывает на истоки этих отклонений в культуре украинского барокко и утверждает, что поэт сам устанавливает номинации таких необычных форм, как, например, "летючі катрени", "інкрустації" [10, 69]. По мнению исследовательницы, "Летючі катрени" - це цикл оригінальних строф, які Ліна Костенко визначила жанрово дещо несподівано. Жанр летючого катрена підтверджено насамперед візуально, у формі, а зміст втілюється в численні афоризми, до яких так охоча Ліна Костенко" [11, 35].

Я. Голобородько замечает: "Циклом "Летючі катрени" Ліна Костенко зробила наголос на синтезі оригінальної форми й смислової наванта - женості вірша. Достоту летюча легкість формального малюнку неначе компенсується семантичною статечністю тексту. Поетесу цікавить природна зрощеність інноваційної форми з вагомими, потужними смисловими інсталяціями" [3, 6]. Исследователь также указывает, что "Інкрустації", завершающие сборник "Вибране", подчёркивают одно из приоритетных направлений художественного развития поэтессы - лапидарность, ёмкость, афористичность, отточенность стиля. "Інкрустації" - це короткі відшліфовані форми, що тяжіють до жанру поетичної мініатюри або оприявлюють його. Це і назва циклу, і визначення спорідненості поетичних форм, представлених у циклі, й позначення кожного віршорядка, кожної поетичної думки, кожного зблиску афористичності" [3, 4].

Анализируя онимы в цикле "Коротко - як діагноз", Ю.О. Карпенко попутно замечает: "Важко назвати його жанр - коротка поема, великий вірш чи цикл поетичних афоризмів" [5, 77]. Подчеркнём, что название цикла акцентирует именно принцип лаконизма, "расшифрованный" в одном из ключевых четверостиший:

Поети, не катуйте читача!

То непрощенно - гріх багатослів'я.

Коротко - як діагноз.

І хоч трошки надії. [7]

Несмотря на явное возрастание доли четверостиший и других малых форм в поэзии Ахматовой, авторское отношение к ним неоднозначно. Так, поэтесса не включает в сборники большую часть четверостиший, а среди них и такие шедевры, как "Не странно ли, что знали мы его.", "От странной лирики, где каждый шаг - секрет.", "Не повторяй - душа твоя богата.". Состав цикла "Вереница четверостиший" в разных изданиях изменялся, но почти не увеличивался (как правило, девять - одиннадцать стихотворений). Возможно, это объясняется "настороженным отношением" к малым формам, особенно фрагментарным, поскольку "фрагментарность как таковая, когда она не была особым способом построения, вызванным своеобразием темы, явно ощущалась Ахматовой как недоработанность. и как отсутствие сконцентрированности", а значит, "подлинной завершенности" [1, 39].

В отличие от своей старшей современницы, Л. Костенко использует малые формы широко и свободно, с полным доверием к ним. Особого внимания заслуживает "Сад нетанучих скульптур", в котором впервые опубликован цикл "Летючі катрени", состоящий из двенадцати стихотворений. Вне цикла - самостоятельное четверостишие "Мені здавалось, що у Греції навіть статуї теплі." и сопоставимое по объему "Марнували літечко, марнували.". В книге "Вибране" - шесть отдельных четверостиший, ещё семь - в составе "Інкрустацій", а цикл "Летючі катрени" увеличился в три с половиной раза - до 42 стихотворений. Предел поэтического лаконизма в творчестве поэтессы - афористические одностишия в цикле "Коротко - як діагноз". Однако делать какие-либо категоричные выводы относительно её поэзии не представляется возможным, поскольку неизвестно, какие произведения и в каком количестве еще не опубликованы.

Особую весомость и выразительность стихотворным миниатюрам придает афористичность, являющаяся существенной чертой лирики и А. Ахматовой и Л. Костенко. В интересующих нас четверостишиях афористичность бывает и структурообразующей, и исчерпывающей содержание, и обеспечивающей неожиданный поворот в последнем стихе, и лежащей в основе антитезы как принципа построения миниатюры.

Объединение четверостиший в отдельный цикл для А. Ахматовой абсолютно органично, поскольку циклизация - основной принцип организации материала в зрелом творчестве поэтессы. Однако и циклы, и микроциклы преимущественно озаглавлены образно-тематически ("Тайны ремесла", "В сороковом году", "Луна в зените", "Смерть", "Новоселье", "Полночные стихи"), реже - с отсылкой к "памяти жанра" ("Северные элегии", "Венок мертвым"), а в заглавии рассматриваемого цикла подчеркнута именно строфическая форма - четверостишие.

Заметим, что для творчества Л. Костенко циклизация - не очень характерное явление. В основном поэтесса размещает стихотворения в книгах по разделам, хотя некоторые из них по своему внутреннему и формальному единству приближаются к циклам ("Силуети", "Осінні карнавали"). На этом фоне особенно заметны и интересны для исследователя три авторских цикла, состоящие только из стихотворений малых форм и в полной мере выявляющие такие качества, как лапидарность, ёмкость, афористичность, метафоричность, - "Летючі катрени", "Інкрустації", "Коротко - як діагноз".

В названиях сопоставляемых циклов ("Вереница четверостиший" и "Летючі катрени") закреплено не только их формальное единство - четверостишия/катрены, но и идея динамики, движения: у Ахматовой - упорядоченного, что подчас еще подчеркивается и сквозной нумерацией стихотворений, - "вереница", у Костенко - более свободного, полетного.

При этом графическое оформление и пунктуация ахматовских текстов традиционны, а украинская поэтесса использует лесенку со сдвигом строки и лишь три разделительных знака: акцентирующее смысловые паузы тире и эмотивные восклицательный и вопросительный. По верному наблюдению Л. Красновой, "це явище чимось подібне до поетики футуристичної доби" [11, 35].

Внутреннее единство каждого из рассматриваемых циклов определяется как многообразными связями между отдельными стихотворениями, сквозными мотивами, приемами, так и "вписанностью" их в большой контекст творчества каждой из поэтесс, перекличками с другими произведениями, представленными в разных родах и жанрах.

Созданные в разные годы и даже эпохи циклы Ахматовой и Костенко вряд ли сопоставимы по содержанию, однако определенная родственность мироощущения, художественных принципов и приемов обеих поэтесс позволяет говорить о точках соприкосновения.

Заметим, что А. Ахматова включила в "Вереницу." стихотворения 60-х, 40-х и даже 10-х годов (правда, датированы не все). В сборнике Л. Костенко "Сад нетанучих скульптур" (1987) - всего двенадцать "летючих катренів", однако это не значит, что их на тот момент не было написано больше. Так, "зёрнышками" будущего цикла можно считать опубликованные десятилетием ранее в книге "Над берегами вічної ріки" (1977) миниатюры"Нічодягне на груди свій старий медальйон" и "Гоголь", в"Неповторності" (1980) - "Переступи межу оторопіння.".

К сожалению, в изданиях Л. Костенко датировка отсутствует, а потому однозначно говорить можно только о том, что после апреля 1986 г. и до появления в книге избранного в 1989 г. были написаны все произведения, в которых прямо или косвенно (например, в образе "духовного Чернобыля") отражена чернобыльская трагедия.

Наметим два важных тематических стержня не только конкретных сопоставляемых циклов, но и всей поэзии А. Ахматовой и Л. Костенко - это Время и Творчество.

Художественным осмыслением времени, ощущением глубинного - прежде всего культурноисторического единства эпох, переживанием катастрофического, апокалиптического разрыва времен (для Ахматовой - на рубеже XIX-XX, для Костенко - XX-XI вв.) и преодолением его в памяти и слове пронизано все творчество обеих великих поэтесс.

Начальное - по сути, ключевое - ахматовское четверостишие в "Веренице." определяет масштаб восприятия:

ахматова костенко четверостишия

Что войны, что чума? - конец им виден скорый, Им приговор почти произнесен.

Но кто нас защитит от ужаса, который Был бегом времени когда - то наречен? [2, 208]

"Бег времени" - так хотела назвать заключительную книгу своего семикнижия Ахматова. Стихотворение датировано 1961 годом и по своему эмоциональному накалу близко к трагедийному осмыслению времени в "Поэме без героя", работа над которой приближается к завершению.

Второе четверостишие представляет собой своеобразный ответ на поставленный, хотя, по сути, риторический вопрос, снимает трагическую эмоцию, гармонизирует картину мира, осеняя ее высшим авторитетом:

В каждом древе распятый Господь,

В каждом колосе тело Христово,

И молитвы пречистое слово Исцеляет болящую плоть. [2, 209]

Напряженный шестистопный ямб, осложненный спондеями и пиррихиями, сменяется плавным трехстопным анапестом. Кольцевая рифма подчеркивает завершенность структуры в отличие от открытого финала предыдущего четверостишия. Изменяется и звукопись: раскаты "р" уступают место аллитерациям с преобладанием "л": колос, тело, молитва, слово, исцеляет, болящую, плоть.

Третье четверостишие перекидывает мостик от слова молитвы к слову поэтическому. Здесь уместно упомянуть, что в отдельных публикациях начальным - заглавным - стихотворением цикла было четверостишие, акцентирующее и неумолимость "бега времени", и едва ли не единственный феномен, воплощающий противостояние времени и смерти - "царственное слово" ("Ржавеет золото, истлевает сталь. ").

Тема творчества развивается в четырех стихотворениях подряд: первое - очень горестное, личное - "К стихам", второе - "Конец Демона", а затем два пушкинских - одно по теме, другое - по духу. Из этого ряда особо выделим "Конец Демона":

Словно Врубель наш вдохновенный, Лунный луч тот профиль чертил.

И поведал ветер блаженный То, что Лермонтов утаил. [2, 209]

Думается, об одном этом четверостишии можно написать отдельное исследование. Дело не только в магии текста, его синэстетичности, удивительной гармонии образов природы и искусства, но и в поистине неисчерпаемом, взрывном заряде интертекстуальности, заложенном в заглавии: кроме названных в тексте Лермонтова и Врубеля, это - Библия, европейская культурная традиция, а для Ахматовой, несомненно, и Блок - "Демон сам с улыбкой Тамары [2, 312] в "Поэме без героя". Любопытна образная параллель в стихотворении Л. Костенко "Учора в дощ зайшов до мене Блок. ": "І ніч у зламах врубелівських крил/ стояла довго в нього за плечима" [6, 249].

Ряд ахматовских четверостиший в "Веренице." по смысловой разомкнутости и внешним формальным признакам (прежде всего - это начальное "и", как бы предполагающее продолжение уже начатого разговора, размышления, а также начальные отточия) можно отнести к фрагментарным: " И было сердцу ничего не надо.",". И на этом сквозняке.". Преобладающая же часть стихотворений отличается той завершенностью, емкостью, исчерпанностью лирической эмоции и мысли, которые являются основными качествами поэтической миниатюры.

Особого внимания заслуживает четверостишие, замыкающее цикл - фрагментарное по форме и абсолютно завершенное по смыслу:

И слава лебедью плыла Сквозь золотистый дым,

А ты, любовь, всегда была Отчаяньем моим [2, 210]

В предельно сжатом стиховом пространстве и сопоставлены, и противопоставлены две столь важные ахматовские темы - творчества и любви. Образ славы - лебеди, плывущей сквозь время, сквозь жизнь, сквозь "золотистый дым", оживляет глубинные интертекстуальные мотивы - и "Царскосельского лебедя" Жуковского, и пушкинские, и тютчевские, одновременно оставаясь таинственно эфемерным. А другой источник мук и вдохновения однозначен: любовь - отчаянье. С учетом предыдущего четверостишия "Имя" и ранее упомянутого "К стихам" возникает цепочка образов: стихи - "горечь", "ложь", безутешность, имя - "беда", слава - "лебедь", любовь - "отчаянье". Трагическая эмоция, заданная первым стихотворением цикла в глобальном масштабе, конкретизируется в индивидуальной судьбе, судьбе женщины-поэта. Так образ и судьба творческой личности вписаны в картину мира, осененную образом Христа, и в неумолимый "бег времени".

Время и Творчество в "Летючих катренах" Л. Костенко тоже можно выделить как ключевые, магистральные темы, однако художественно осмысленные в иной "системе координат".

А. Ахматова, филигранно вписывая в контекст времени-вечности фигуру поэта, органично вплетает в цикл мотивы любви, надежды, обиды и даже мимолетные впечатления ("Взоры огненней огня /И усмешка Леля. / Не обманывай меня, / Первое апреля!" [2, 210]).

Л. Костенко, вероятно, сознательно не включив в состав цикла четверостишия любовного характера, импрессионистические пейзажные зарисовки, избегает и выражения интимных, "камерных" эмоций. "Летючі катрени" в обеих редакциях тяготеют к философской и социальной обобщенности, а потому и выражение личных чувств обретает возвышенность духовных и этических устремлений: "Тривожними уважними очима/ моя душа подивиться на все." [6, 262], "Людей на світі смуток не трима/ Розвію хмару над життям навислу" [6, 267].

В цикле редко встречаются личные местоименные формы выражения авторского сознания, иногда лирическое "я" выявляется в форме глагола или притяжательного местоимения ("питаю", "лечу", "розвію", "не знаю", "моя", "мої"). Поэтесса предпочитает бессубъектные, объективированные формы организации стиха либо - реже - использует форму множественного числа "мы" в обобщающих значениях - люди, человечество, общество, народ, поэты. Если добавить к этому масштабность образности ("віки", "людство", "світ", планети", "історія", "еволюція", епоха", прогрес") и особенности хронотопа (время в цикле стремится расшириться до вечности, пространство - до бесконечности), то можно говорить об отнесении значительной части произведений, если не всего цикла, к философской лирике в её разных тематических аспектах: натурфилософском, социально философском и особенно выделяющемся у Л. Костенко - нравственно-философском.

Картину мира в цикле гармонизирует вселенская, космическая пространственно-временная "рама": "Десь там планети в просторі без меж. / А може ми їм зіронька вечірня?" [6, 266].

Ніч одягне на груди

свій старий медальйон Місто спить як строфи Верхарна Скільки років землі - і мільярд і мільйон

а яка вона й досі ще гарна! [6, 266]

Историческое время не конкретизировано ("далеч віків"), разомкнуто в вечность ("віки минули і віки грядуть"). Прошлое существует в памяти и "снах" человечества прежде всего в духовном, культурном измерении: "духовний спадок", "які скарби. були і зникли",

Який був світ

античний і готичний!

Це снилось людству

чи таки було? [6, 264].

Резкое противопоставление идеализированному прошлому катастрофического настоящего - одна из структурообразующих антитез цикла. Историческое настоящее - это "найстрашніше з літочислень - війна війною до війни" [6, 262], "І смог і СНІД і чорний дим Бхопала" [6, 266], "усі держави з поглядом Горгон" [6, 262]. Это время поистине апокалиптических последствий научнотехнического прогресса ("Ми - атомні заложники прогресу. / Абетку смерті маємо - АЄС" [6, 260]), утраты и забвения этических и эстетических ориентиров: люди бездумно губят жизнь и красоту природы, в обществе "Все менше рук що вміють сіять хліб / Все більше рук що тягнуть все у пельку" [6, 260], поэты перестали быть носителями истины и красоты, свободными "орлами", превратились в прирученное "птаство", припавшее к государственной кормушке и не желаюшее осознавать, что правда "сьогодні проста і страшна" [6, 261].

Естественно, наиболее остро поэтесса переживает проблемы и трагедии национального бытия:

Душа здригнеться і в астралі

Де ж те як писанка село? [6, 264]

Удивительно органичный сплав, казалось бы, несовместимых в пределах крошечного поэтического произведения начал - философского, публицистического, иронического, трагического - представляют собой миниатюры, тематически связанные с чернобыльской катастрофой:

Кричали "біс"

пишались зробленим Прогрес любили над усе

Летить лелека над Чорнобилем нікому діток не несе [6, 264]

Заметим, что заряд публицистичности, использование специфической лексики в некоторых случаях позволяет конкретизировать время: "В епоху гласності" [6, 264], " на фініші століть " [6, 267].

Неблагополучие, безобразие современности порождает тревогу, напряженные размышления о будущем, массу вопросов, призванных будить читательскую совесть, общественное сознание: "Куди йдемо? Який лишаєм слід?" [6, 260], "Що вберегли ми що надбали щоб дітям в спадок передать?" [6, 262], "А що далі?" [6, 263], "В майбутнє підуть магістралі/ А України наче й не було?!" [6, 264].

Неутешительные наблюдения и выводы о современном состоянии общества, его духовном оскудении ("духовний Чернобыль давно вже почався" [6, 262]) ведут к тому, что время уже осмысляется не как линейное, поступательное, а как движущееся по кругу:

І знов те ж саме

знову за своє

І дух людський знемігся

одкрилатів

Христос не знаю

може де і є

Зате в очах рябіє од Пілатів [6, 266-267].

Та же модель - в восприятии сегодняшней Украины, уже не XX, а XXI века: "Знову пішла Україна по колу. / Знову і знову, ще раз у ніколи?!" [8, 273].

Подчеркнём приэтом, что поэзия Л. Костенко неизменно дарит "хоч трошки надії" [7] на то, что "не все іще пропало" [6, 266], пока "калина міряє коралі" [6, 263], "останній вільний зубр ще ходить по землі" [6, 266], душа остаётся державой, "де є свобода чиста як озон" [6, 261], а человеку "хочеться чуда і трошки вина" [8, 273].

Не случайно, при существенном расширении состава и тематики цикла, завершающим остаётся стихотворение "Чорний сон віків не збудеться". Вряд ли на этом основании можно определить общую идею "Летючих катренів" "як віру у здоровий глузд людства" [11, 36], но финальное четверостишие смягчает преобладающую трагическую (нередко саркастическую) интонацию своеобразной формулой-заклинанием, воплотившей, на наш взгляд, стремление преодолеть хаотические, катастрофические тенденции времени гармонией и силой магического поэтического слова.

Тема поэзии, творчества в "Летючих катренах" звучит в контексте современности. Поскольку этот тематический пласт достаточно последовательно и подробно проанализирован в статье Л. Красновой (11), выделим лишь отдельные аспекты, не затронутые исследовательницей.

Думается, не случайно в обеих редакциях цикл начинается со стихотворений о поэзии, задающих общий тон и вектор восприятия. В первой публикации - со стихотворения "Так захотілося простору" (в последующих - более динамично и императивно: "Простору простору простору"), утверждающего необходимость гармонии в мире и "слова хоча б єдиного що має безсмертний сенс" [9, 32]. В окончательном варианте - с произведения, в котором, можно сказать, сформулировано творческое кредо поэтессы:

Стеля і стеля

А де ж висота?

Що за поет

як піввіку лякався?

Звикли до правди мої вуста

Нащо їм чорне вино лукавства? [6, 260]

Основной критерий оценки творческой личности, её позиции, таланта - способность противостоять лжи и фальши эпохи, идеологическому давлению, соблазну сиюминутной славы ("Буває час орлів.", "Негідно бути речником юрби.", "Неправда хлопці слава не аванс"). Обращения к современникам окрашены выстраданным нравственным максимализмом ("Якщо всерйоз якщо без антраша.", " Не так страшна та річка Лета.), нередко - иронией ("Ох які ми всі генії. ").

Тема творчества проакцентирована в характерных для творчества Л. Костенко антитезах: свобода - зависимость, правда - ложь. При этом в контексте цикла идея свободы творческой личности соотносится с категорией свободы как высшей ценности, выстраданной народами в исторических испытаниях.

А грати що ж

це канва історії

Треба ж на чомусь вишити

обличчя свободи [6, 267]

Ряд символических образов, воплощающих идею творческой свободы, - простора, неба, высоты, полёта - ассоциативно связан с названием цикла: "Душа у вирій проводжає птиць." [6, 263], "Спасибі вам за побажання злетів / Лечу на перебитому крилі" [6, 264].

Завершает тему творчества предпоследняя в "Летючих катренах" миниатюра, вобравшая в себя разные грани мастерства поэтессы: умение в резкой антитетической форме вместить в рамку четверостишия характеристику духовной ограниченности общества и высокой гражданской миссии поэта, "высечь искру" на контрастном стилевом стыке, осветить всё это иронией (ведь "іронія - це блискавка ума котра освітить всі глибини сми - слу" [6, 267]) и завершить прекрасным глубоким афоризмом, утверждающим истинное достоинство поэзии:

Ви думали - поет

ні за холодну воду Сидить собі поет

пописує "стишка"

Поети - це біографи народу

а в нього біографія тяжка [6, 267]

В заключение заметим, что выделенные в "Веренице четверостиший" и "Летючих катренах" темы Времени и Творчества обнаруживают гораздо больше сопоставимых пластов за пределами рассматриваемых циклов - в большом контексте творчества поэтесс. Общие тематические предпочтения художественно реализованы в авторских циклах по-разному: у А. Ахматовой - в диапазоне от философской обобщённости до личной конкретики, у Л. Костенко - в обретении философской масштабности проблематикой национальной, социальной, этической, гражданской. Естественно, различно и образно-стилевое воплощение. Это частично, видимо, обусловлено несоизмеримостью объёма циклов (в ахматовском - 11 стихотворений, в костенковском - 42), но в большей степени тем, что поэтессы, являясь старшей и младшей современницами, отразили, каждая по-своему, духовную атмосферу разных эпох - первой и второй половины ХХ века. Различны у А. Ахматовой и Л. Костенко и принципы отбора стихотворений, и отношение к малым формам лирической поэзии.

Однако достаточно очевидны и точки соприкосновения. Это - тенденция к циклизации малых форм и выделение именно четверостиший, которые могут быть рассмотрены как с точки зрения жанрового новаторства (возможно, окказиональности), так и в плане общих характеристик, свидетельствующих о "родственности" сопоставляемых циклов (и шире - мировоззрения и художественного дарования А. Ахматовой и Л. Костенко), что выявляется в трагизме мировосприятия, философской емкости, афористичности, антите - тичности, иронической окрашенности стиха.

Каждая из великих поэтесс, русская и украинская, - в своем Времени и в своем Творчестве - нашла "царственное слово", слово, "що має безсмертний сенс", и это ощутимо даже в пределах отдельных лирических циклов, миниатюрных четверостиший.

Литература

1. Адмони В.Г. Лаконичность лирики Ахматовой /В.Г. Адмони // "Царственное слово". Ахматовские чтения. Вып.1. - М.: Наследие, 1992. - С.29-40.

2. Ахматова А. "Узнают голос мой. ": Стихотворения. Поэмы. Проза. Образ поэта/Анна Ахматова. - М.: Педагогика, 1989. - 608с.

3. Голобородько Я. Епічна географія глибини. Поетичні інкрустації Ліни Костенко/Ярослав Голобородько // УЛЗШ. - 2010. - № 6. - С.2-6.

4. Жирмунский В.М. Творчество Анны Ахматовой/ В.М. Жирмунский. - Л.: Наука, 1973. - 184с.

5. Карпенко Ю.О. Про літературну ономастику: міркування на базі твору Ліни Костенко "Коротко - як діагноз"/Ю.О. Карпенко // Ьіп^8ІЇса 81ауіса: Ювілейний збірник на пошану Ірини Михайлівни Желєзняк. - К.: Кий, 2002. - С.75-83.

6. Костенко Л.В. Вибране/ Ліна Костенко. - К.: Дніпро, 1989. - 559с.

7. Костенко Л.В. Коротко - як діагноз/ Ліна Костенко // Літ. Укр. - 1998. - 14 жовтня.

8. Костенко Л.В. Річка Геракліта/Ліна Костенко. - К.: Либідь, 2011. - 336с.

9. Костенко Л.В. Сад нетанучих скульптур/Ліна Костенко. - К.: Рад. письм., 1987. - 207с.

10. Краснова Л. До проблеми аналізу та інтерпретації художнього твору: Посібник зі спецкур - су/Людмила Краснова. - Дрогобич, 1997. - 147с.

11. Краснова Л. "Летючі катрени" Ліни Костенко/ Людмила Краснова // Дивослово. - 1997. - № 5-6. - С.35-36.

12. Ліна Костенко: Навч. пос. - хрест. / [Ідея, упорядк., інтерпрет. творів Г. Клочека]. - Кіровоград: Степова Еллада, 1999. - 320с.

13. 13. Эйхенбаум Б.М. Анна Ахматова. Опыт анализа/Б. Эйхенбаум // О поэзии. - Л.: Сов. пис., 1969. - С.75-147.

Размещено на Allbest.ru