Творчество Варлама Шаламова как художественная система

Шаламов полагал, что художнику одному дано увидеть то, что необходимо всем, и он отправляется к своей цели наикратчайшим путём, напрямик - поэтому всегда идёт по первопутку, всегда рискует. Однако на каждого, кто идёт путем художника, оказывается давление каких-то стереотипов, канонов, готовых схем. Шаламов точно выразил своё убеждение в необходимости опираться прежде всего на собственные способности воспринимать действительность: «Смотря на себя как на инструмент познания мира, как совершенный из совершенных приборов, я прожил свою жизнь, целиком доверяя личному ощущению, лишь бы это ощущение захватило тебя целиком. Что бы ты в этот момент ни сказал - тут не будет ошибки».

Одна из поэтических истин, найденная Шаламовым - это наблюдение, что в мире нет таких явлений физической, духовной, общественной, нравственной областей, которые не могли бы быть отражены в стихах: «Стихи - всеобщий язык, единственный знаменатель, на который делятся без остатка все явления мира. Любое явление природы может быть включено в борьбу людей».

За лучшими стихами всегда стоит аллегория, иносказание, подтекст, многозначность смысла. Ощущение, настроение, намёк, полуфраза, интонация - всё это область стиха, где разыгрываются сражения за души людей.

Из записных книжек Шаламова известно, что Варлам Тихонович стремился постичь природу лирики до конца и искал людей, которые могли бы понять его поэтические произведения: «Стихи чувствует и понимает далеко не всякий человек, и Мандельштам говорил без преувеличения, что вряд ли на свете было десять человек, которые полностью понимали стихи Пушкина, то есть в той или иной мере, как он сам». Вероятно, это убеждение тоже было преградой для широкого распространения автором собственных произведений:

Я не люблю читать стихи,

Но не поэтому,

Что слишком много чепухи

Дано поэтами.

Я просто время берегу

Для их писания,

Когда бегу на берегу

Самопознания .

Процесс самопознания сопряжен у Шаламова с постижением тайн искусства - одной из самых важных задач поэта. Желание стать поэтом, понимать поэзию, создать свой поэтический особый мир, воплотить в поэзии свою самобытность подталкивало Шаламова к поиску «поэтических истин» на протяжении всей жизни.

Отдавая явное предпочтение поэзии, Шаламов тем не менее весьма реалистично оценивал себя как поэта. Колыма научила его понимать, что такое стихи для человека. Своими стихами он стремился притормозить время, не давая ускориться ему, постоянно возвращая свое сознание назад, в прошлое, заново осознавая пережитое.

Суждения Шаламова о поэзии зачастую представляют собой первоначально сжатый, лаконичный тезис. Через определенное время этот тезис разворачивается, а затем Шаламов находит факты и пояснения высказанному тезису в жизни, в искусстве, и только потом он воплощается в его творчестве.

Эстетические воззрения, касающиеся прозы, изложены Шаламовым в двух небольших трактатах «О прозе» (1965 г.) и «О моей прозе» (1971 г.), а также - фрагментарно - в некоторых публицистических работах. Оба трактата представляют собой своеобразный теоретический и философский экскурс в сознание писателя - создателя «новой прозы».

Вырабатывая принципы «новой прозы», Шаламов не только стремился воплотить нравственные «формулы», как он любил говорить, но и испытывал тот первоначальный толчок, который исходит от словесной формы, от звукового потока. Высоко ценя серьезность темы в искусстве «смерть, гибель, убийство, Голгофа», Шаламов полагал, что над принципами художественного письма, над способами выражения писатель думает всю свою жизнь, над темой же - в момент написания. Вопрос «Как писать?» стал мучительным после перехода к «колымской» прозе (1953-1954) и стоял перед требовательным писателем в течение двадцати лет ее создания. Совет Пастернака о том, что «…надо написать повесть о жизни, заключающую какую-то новость о ней, действительную, как открытие и завоевание…» способствовал размышлениям Шаламова над тем, какие принципы положить в основу «новой» художественной прозы. По его мнению, это должна быть, прежде всего, достоверность, которая подсказана культурой: не случаен огромный интерес к мемуарной литературе, создающей эффект присутствия, подобный документальному телеэкрану. Принцип достоверности отрицает специальное изучение материала. Между двумя типами писательской активности - «Орфей, спустившийся в ад» и «Плутон, поднявшийся из ада» - Шаламов выбирает второй. Надо бесстрашно все рассказать, не приспосабливаясь к нравственным критериям читателя, пойти на пересмотр привычных представлений, привитых не только господствующей идеологией, но и культурой, художественной литературой, принятыми авторитетами. Не только поднять и продолжить то, что было сказано, например, Достоевским и Чеховым, но и вступить с ними в творческую полемику. У Шаламова был не просто материал занимательный сам по себе, им поднимались выстраданные, выношенные нравственные проблемы, которые могли быть решены лишь на подобном материале.

Особое внимание Шаламов уделял вопросам жанра, который должен соответствовать требованиям «новой прозы». Роман как литературная форма прошлого, по убеждению писателя, не в состоянии выразить новое содержание литературы.

Процесс создания «новой прозы» - это психологический эксперимент над собой, попытка «выговаривания» того, что хранится в подсознании.

Шаламову практически удалось достичь такого состояния прозы, когда она ничего не значит помимо того, на что указывает, что сообщает. Нет метафор, аллегорий, глубинного смысла, вообще двусмысленностей. Все, что дано, дано непосредственно. Шаламов вполне четко осознавал и формулировал свои задачи как прозаика. В письме Юлию Шрейдеру от 24.03.68 г. он писал: «Отражать жизнь? Я ничего отражать не хочу, не имею права говорить за кого-то (кроме мертвецов колымских, может быть). Я хочу высказаться о некоторых закономерностях человеческого поведения в некоторых обстоятельствах не затем, чтобы чему-то кого-то научить. Отнюдь». В трактате «О прозе» утверждается, что в новой прозе после Хиросимы, после самообслуживания в Освенциме и Серпантинной на Колыме, после войн и революции - всё дидактическое отвергается. Искусство лишено права на проповедь: «Никто никого учить не может, не имеет права учить». Простые, лишенные всяческих литературных красот рассказы Шаламова, спокойно повествующие о запредельных человеческих отношениях в аду лагерей, не учат и не воспитывают: учить и воспитывать можно на примерах из жизни, а перед читателем - подобие жизни. Шаламов неоднократно подчеркивал, что лагерный опыт никому не нужен, он ничего не дает ни приобретшим его, ни читающим о нем.

Шаламов резко неприязненно относился к толстовской традиции в русской литературе. Он считал, что Толстой увел русскую прозу с пути Пушкина и Гоголя. Отсюда и шаламовская нетерпимость к проповеди, к указующему персту, к иллюзиям, что искусство может облагородить или научить человека добру и счастью. Здесь кроется и одна из разгадок решительного отрицания Шаламовым любого рода дидактизма. ХХ-й век изменил человека, его представления о добре и зле, правде и лжи. Писатель должен уступить место документу и сам быть документальным: «Таково веление века. Проза будущего - это проза бывалых людей».

Между тем, художественная практика Шаламова свидетельствует о том, что в своей глубине убеждения Шаламова не были столь прямолинейными. Его проза только на первый взгляд кажется простым, безыскусным изложением фактов и событий, хотя некоторые критики так именно и воспринимали её - не как литературу, а как документальную запись.

Высказывания Шаламова о борьбе с литературностью, литературщиной, апология документа как того материала, который с наибольшей силой выражает катастрофичность ХХ века, ироническое отношение к беллетристичности, его собственная судьба - все это породило мнение, будто Шаламов не был озабочен созданием литературного текста, а думал лишь о «фактичности». На самом же деле он во главу угла ставил «почерк», «стиль», «документ авторской души» и профессионализм, будь то в прозе или в поэзии.

Шаламов - это не только историческое свидетельство о преступлениях, которые забыть - преступно. Шаламов - это стиль, уникальная ритмика прозы, новаторская новеллистичность, всепроникающая парадоксальность, амбивалентная символика, блестящее владение словом в его смысловом, звуковом облике и даже в начертательной конфигурации, композиционная выверенность в сочетании с вариативностью, тонкая стратегия мастера и спонтанность ловящего «стремительную тень воображенья» поэта. Все это дает возможность говорить о своеобразной эстетике Шаламова.

Устремленная и цельная личность, Шаламов создал художественный мир, сотканный из антиномий, необычных сопоставлений, парадоксом обращенный и к своим собственным текстам. Его высказывания в форме эссе, дневниковых записей, писем часто взаимоисключают друг друга.

Художественное мышление В.Шаламова не может быть охарактеризовано в жестких границах какого-либо направления - ни как реализм, ни как романтизм, ни как модернизм, ни как постмодернизм, хотя в нем есть сплав тех тенденций, которые характерны для этих направлений в искусстве.

Знакомство с эстетическими суждениями и оценками Шаламова не может не вызвать ощущения пестроты и противоречивости. Но такое представление было бы ошибочным, если бы мы трактовали его как конечный результат творческих исканий писателя, обобщающий вывод из всех многочисленных и разнообразных его формулировок частного характера. На самом деле движение Шаламова к эстетической истине представляет собой трудный, отнюдь не прямолинейно последовательный, но потенциально целеустремленный путь художника, мучительно продиравшегося через идеологические деформации эпохи к правде народной жизни. В этом смысле великий опыт русской классики был для Шаламова безусловен. Самые веские подтверждения тому мы находим в его художественном творчестве, представляющем собой высшую степень искренности, на которую способен писатель.

В «Заключении» суммируются основные результаты исследования.

Художественный мир писателя, его мировоззренческие и эстетические принципы своеобразно реализовались в его эпосе (отношение к действительности как факту, этические нормы поведения, сохранение человеческого облика в любых обстоятельствах), в лирике (творчество как спасение, сходство мира природы и мира человека, соотнесение логики и судьбы явлений природы с логикой и судьбой человека), в статьях, письмах, дневниковых записях (нравственная ответственность художника, искусство как бессмертие жизни, антидидактизм как основное требование времени к искусству). Взаимосвязь этих составляющих художественного мира Шаламова дает возможность говорить о его творчестве как своеобразной системе.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях автора:

1. Ганущак Н.В. А.С.Пушкин в эстетических воззрениях Шаламова // А.С.Пушкин и славянский мир. Сургут, 1999. С.81-83.

2. Ганущак Н.В. Проблемы изучения современной «лагерной прозы» в школе // Состояние и пути совершенствования преподавания литературы в вузе и школе. Сургут, 2001. С.57-65.

3. Ганущак Н.В. Варлам Шаламов на пути к истине: между верой и безверием // Модернизация образовательной системы СурГПИ: поиски и решения. Сургут, 2003. С. 237-241.

Размещено на Allbest.ru