Генезис и парадигмы бытования литературной провокации

Размещено на http://www.allbest.ru/

Генезис и парадигмы бытования литературной провокации

Икитян Людмила Нодариевна,

Институт педагогического образования и менеджмента (филиал)

Аннотация

Статья посвящена рассмотрению литературной провокации как творческой стратегии и представляет собой попытку анализа форм бытования этого феномена в художественном тексте. Исследованы парадигмы авторской провокации на уровне коммуникации «автор-читатель» и на уровне сюжета и системы образов. Путём изучения художественного мира авторов разных периодов доказано глубокое укоренение провокации в литературно-художественном творчестве. Выявлено влияния критической позиции автора на провокативный принцип организации текстового материала, образной системы и подачи информации о персонажах читателю.

Ключевые слова: литературная провокация, мыслительный эксперимент, творческая стратегия, апробативно-провокативный инструментарий, формы бытования художественного текста

Abstract

Genesis and paradigms of existence literary provocation.

Іkіtyan Lyudmila Nodariyevna, Institute of Pedagogical Education and Management (branch) «Crimean Federal University by V.I. Vernadsky»

The article considers literary provocation as a creative strategy and represents an attempt to analyze the forms of existence of this phenomenon in a literary text. Paradigm investigated the author's provocation in the communication level «author-reader» at the level of plot and imagery. By studying the art world of the authors of different periods shown deep rooting of provocation in the literary and artistic creation. The influence of the author's critical position on the principle of organizing provocative text material, imagery and presenting information about the characters the reader.

Keywords: literary provocation, thought experiment, creative strategy approbation and provocative tools, forms of existence of a literary text

Всё более весомым в определении форм бытования художественного текста сегодня становится понятие «художественная провокация». Подстрекательная линия в практике экспериментального творчества связана с переосмыслением самой сущности искусства, которое стало восприниматься как пространство для опытного исследования и провокативного апробирования всевозможных идей и подходов к художественному воссозданию реальности. Некоторое обнажение апробативно-провокативного инструментария наблюдается в мировой словесности на рубеже ХХ-ХХI столетий, однако отождествлять художественную провокацию лишь с творческими процессами в литературе новейшего времени ошибочно.

Коротко, в основных стадиях развития этого феномена рассмотрим историю становления его базовых характеристик и парадигм бытования в художественной картине мира. Следует отметить, что две мировоззренческие системы современного искусства - античная и средневековая - традиционно трактуются как диаметрально противоположные по способу поиска истины и творческого приобщения к ней: античная утверждает как базовый принцип разнородность и открытость картины мира, средневековая - однозначность смыслов и неизменность догм, принимаемых на веру от авторитетов. В последующие эпохи для определения истины во главу угла будут поставлены принципы гносеологии, с одной стороны, примиряющие «спор» двух древних систем, с другой, являющие новые средства объективного знания о мире. В XVII-XVIII веках - время стремительного становления рационального знания - будет господствовать представление о точном научно-практическом постижении сути вещей, основанном на наблюдении и личном опыте. В область творчества так же, как и в сферу науки и техники, всё настойчивее внедряются чисто научные (математические, естественнонаучные, психологические) методы познания. Поэтому не удивительно, что в конце ХІХ века большую популярность получит теория «экспериментального романа» Э. Золя. Главный её тезис - это возможность практического использования в литературе эксперимента, подобного опытам в естественных науках, когда художник-экспериментатор «заставляет действующих лиц действовать, чтобы показать, что их поступки будут таковы, какими они должны быть по закону изучаемых явлений» [2, с. 244]. В понимании Золя, произведения, синтезирующие факты наблюдения и экспериментаторства своего создателя, должны стать дневником или «протоколом» фиксируемого жизненного материала, в которых авторы «исследуют причины и объясняют их, собирают „человеческие документы“, чтобы иметь возможность властвовать над средой и человеком» [2, с. 254].

В ХХ веке провокация в литературе получает полновесное теоретическое и методологическое обоснование в эпатажном искусстве авангарда. Однако, по нашему убеждению, природа провокативных стратегий обусловлена возможностями искусства как такового, а именно вероятностью воссоздавать в глобальной пространственно-временной перспективе и философско-бытийном обобщении немыслимые в обыденной жизни феномены. Следовательно, в практике художественного отражения мира накоплен весьма «масштабный» потенциал, чтобы не быть локализованным в индивидуально-авторском дискурсе либо в одном литературном направлении. Устойчивым является представление о творчестве как второй реальности, где полноправной выявляется стратегия художественной реконструкции иного, отличного от привычного порядка вещей, иной линии поведения автора или творимого его фантазией героя. Показателен в этом отношении факт из биографии Фёдора Достоевского, «примерявшего» на себя необычное воображаемое амплуа: «У меня есть прожект: Сделаться сумасшедшим. - Пусть люди бесятся, пусть лечат, пусть делают умным» [цит. по: 1, c. 44]. Стратегия «мнимого сумасшедшего» позволяла классику «испытать человеческую душу, проникнуть под её «жестокую оболочку» и познать, что творится в глубине души человеческой» [1, с. 44]. Подобна «достоевской» и «тактика» Леонида Андреева, автора начала ХХ века, от которого создание его «ядовитой» пьесы «Савва» (1906) также потребовало некоторого помешательства: «Конечно, нужно быть немного сумасшедшим. Много - нехорошо, посадят, а немного - придаёт жизни особый, острый вкус, отвлекает от лживо-реального, делает неисчерпаемо богатой. И нужно быть слегка сумасшедшим, чтобы написать «Савву», <…> а здоровые люди придут в огорчение и недоумение» [5, с. 276].

Этот способ литературно-художественного моделирования в основе своей наследует принцип такой теоретическо-эмпирической философской проекции, как мыслительный эксперимент. В гипотетическом «столкновении» сущего и воображаемого художник подвергает объект своего внимания мысленному «препарированию», а обретённые панорамные знания о нём пробирует, не выходя за пределы творческой фантазии, в рамках работы со сложными, нередко «растворёнными» в пространстве и во времени формами.

Свои идеи-планы автор произведения нередко «перепоручает» своим героям, «прожектёрское» поведение и поступки которых исходят из особенного «опытного» взгляда на мир и свою роль в этом мире. Так, один из персонажей романа Николая Гоголя «Игроки» (1842) рассуждает о своих планах на жизнь, заявляя: «Этак прожить, как дурак, проживёт всякий, это не штука; но прожить с тонкостью, с искусством, обмануть всех и не быть обманутым самому - вот настоящая задача и цель!». «Прожить с искусством» мыслится героем как некая, далеко отстоящая от «живой жизни» бытийная проекция с основой на «экспериментальные сценариумы неклассической ментальности» [3, c. 318], на игру человеком и Богом [1, c. 44[.

Провокативность сокрыта в природе многих культурно-литературных коллизий. Ещё в библейской истории об Аврааме и требовании от него суровой жертвы (сына Исаава) являет себя не что иное, как Высшая провокация. Стоит заметить, что в Священном Писании, а затем и религиозной литературе «эксперименты» и провокации - удел Создателя, всякий же «экзамен» Силы Господней - от лукавого (например, спор за душу Иова; искушение Христа в пустыне). Объектом Божественной проверки является человек, чья сопричастность онтологической воле являлась гипотетической.

Состоятельность провокации как психологически тонкого эксперимента над сознанием и реакциями читателя (реципиента текста) будет продемонстрирована авторами «Дон Кихота» и «Гамлета». «Лабораторная» ситуация тяжбы в определении человеческих добродетелей станет структурообразующей в поэме «Фауст», в которой гений И. В. Гёте представит ситуацию этического испытания в «онаучненном» ракурсе.

Опыт практических перепроверок в ходе духовных исканий человека формирует художественную логику целых литературных жанров таких, например, как утопия и антиутопия. Как известно, основой повествования в произведениях «прогностической» направленности являются гипотетические, но моделируемые как реальные социальные и нравственные обстоятельства. Апробативная «пружина», вскрывающая чаяния и опасения авторов утопий, даёт ключ к пониманию выдвигаемых ими прогнозов, возникающих в результате провокативного воздействия на природу человека. «Я хотел, - писал Сергей Шарапов в предисловии к своему утопическому роману «Через полвека» (1901), - изобразить нашу политическую программу как бы осуществлённой. Это служило бы для неё своего рода проверкой. <…> Если в программе есть принципиальные дефекты, - поясняет автор свою художественную провокацию, - они неминуемо обнаружатся» [6, с. 29]. Этим критерием «достоверности» вызваны к жизни все литературные вариации о будущем человечества. Разница лишь в том, что утопия реализует «программу» счастья, а антиутопия проверяет её составляющие на жизнеспособность и этическую состоятельность.

Провокативную возможность «осуществить что-то вроде мысленного эксперимента, необходимого для проверки смущавшей автора идеи» [4, c. 16], даёт и изображение событий либо в виде снов, галлюцинаций, бредовых видений, либо причуд безумцев или персонажей с антиповеденческим комплексом. Сновидение, например, позволяет герою рассказа Ф. М. Достоевского «Сон смешного человека» (1877) отыскать во Вселенной братьев по разуму, воплотивших мечту о гармонии, стремительно «прожить» все этапы человеческой истории и выявить причины духовного краха цивилизации. А В.Ф. Одоевский в повести «Город без имени» (1839) методом «логической фантастики» (П.Н. Сакулин), то есть, последовательного наращивания фантастического вымысла и уменьшения жизнеподобия обстоятельств, проверяет «философию «утилитаризма» Иеремии Бентама «на излом» [4, с. 16].

В романтической прозе ХІХ века в целом развился особый «провокативный» тип фантастического конфликта, а именно столкновение мечты с реальностью, где «чудесное рано или поздно оказывалось мнимым» [4, с. 25]. Апробация читательских ожиданий такого рода, с одной стороны, служила проверкой разумной активности человека, а с другой, «„разоблачённый“ и всё-таки успевший развернуться фантастический сюжет позволял автору, не покидая почвы заурядных бытовых ситуаций, проникнуть в „последние“ глубины человеческой души» [4, с. 26-27]. Русские романтики (А. А. Бестужев-Марлинский, Е. А. Баратынский, А. Ф. Вельтман и др.) таким образом испытывали художественно-эстетические культы своего времени: «Говоря иначе, эксперимент, осуществляемый при помощи мнимых «чудес», поставил под сомнение нравственный пафос романтического индивидуализма», обнажил «опасные последствия метафизического бунта романтиков, направленного против непреложных законов бытия и норм человеческого общежития» [4, c. 28]. Новый ракурс в конфликте кажущегося и действительного открыли писатели-реалисты, переподчинив изображаемое уяснению социальных истоков проблемы. В творчестве авторов последней трети ХIХ-ХХ веков устойчивыми становятся провокативные в основе своей мотивы: прозрения в духе «нормального безумства» - «Красный цветок», «Сказание о гордом Аггее» В. Гаршина; «Чёрный монах», «Палата № 6» А. Чехова; «Ошибка» М. Горького, «Кассандра» Леси Украинки; и «мнимого» безумия-эксперимента в духе Гамлета - «Из глубины веков», «Мысль», «Сын человеческий» Л. Андреева, «Физики» Ф. Дюрренматта и др.

Как видим, провокативный дискурс имеет весьма глубокое укоренение в литературно-художественном творчестве. Выявление смысла и значения этого феномена, принципов и средств текстовой реализации категории «художественная провокация», а также определение её роли в формировании художественной картины мира позволяет прояснить природу дарования некоторых знаковых фигур мирового литературного процесса, чьи творческие посылы не укладываются в систему сугубо миметического искусства. Анализ научной литературы показывает, что эстетика таких мастеров (например, М. Сервантеса, Л. Стерна, Ф. Достоевского, А. Чехова, Л. Андреева, М. Булгакова, И. Эренбурга, Ф. Дюрренматта, Р. Штраля, А. Синявского и др.) довольно часто рассматривается в контексте «экспериментального» искусства ХХ века, даже если хронологически авторы ему не принадлежат. Однако дефиниция «провокация», как правило, прилагается к произведениям, которые вызывают шок, будоражат читательскую аудиторию тем, что содержат неординарные идеи и героев, «выламывающихся» из норм привычного поведения. Так в своё время литературной провокацией сочли роман Дэна Брауна «Код да Винчи» (2003) с его апокрифическим «выпадом» в сторону христианских догматов; той же шокирующей природы «история одного убийцы» - роман Патрика Зюскинда о злом гении («Парфюмер», 1985). Провокации такого рода исходят из понятий «взвинчивание», «ажитация» и направлены на бурное оживление эмоциональных реакций читателя. Последним обстоятельством сужается понимание художественной провокации, а поле её функционирования «размывается», будучи применимо лишь к нашумевшим текстам. Истинное апробативно-провокативное искусство зиждется на иных проявлениях писательской оригинальности, и тех, прежде всего, что сказываются в новом логико-художественном инструментарии, напрямую обусловленном провокацией как видом интеллектуально-творческой деятельности. Аутентичность провокации - как совокупности манипуляций с определённой целью - обеспечивают такие понятия, как «подзадоривание», «подстрекание», «побуждение», наконец, «инспирация», в семантический комплекс которых входит имплицитное указание на объект воздействия и определение сути провокативных актов. И именно такого рода авторское провоцирование формирует особый тип чтения, определяя ещё одну особенность бытования текста. Специфического прочтения, как известно, требует роман Лоуренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» (1759-1767), для понимания которого следует распознать манеру автора, словно водящего своего читателя за нос. Провокативный модус организует смысло-содержательное поле романа Ильи Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито» (1922). Он же высвечивает в подлинном свете фигуру главной героини драмы Фридриха Дюрренматта «Визит старой дамы» (1956), где провокация Клэр Цаханассьян сталкивает Высшую справедливость с обывательским меркантилизмом. Эксперимент и провокация обеспечивает целостность всего творческого дискурса Леонида Андреева, где знаковыми стали персонажи-апробаторы - доктор Керженцев, Навуходоноссор, Иуда Искариот, безымянный герой «Моих записок», Колесников, Карл Тиле, Фома Магнус. А эстафету его апробаторов из инфернального мира (Анатэмы-Нуллюса из драмы «Анатэма», чёрта Носача из рассказа «Правила добра», Вандергуда-сатаны из романа «Дневник Сатаны») подхватит булгаковский Воланд со своей свитой («Мастер и Маргарита», 1929-1940). Высокотехнологичные изобретения людского разума становятся средством «подначивания» человечества у Руди Штраля («Испытание фактом», 1985) и Фридриха Дюрренматта («Физики», 1961), где в первом случае герой мыслимо творит, а в другом, - сдерживает провокацию в конфигурациях мини-апокалипсиса.

Итак, парадигмы бытования литературной провокации и формы её проявления в художественной картине мира вырабатывались в контексте представлений об искусстве как форме познания действительности, не менее способной на это, чем философия и наука, и не менее продуктивной, чем они. На каждом этапе становления провокативного «канона» ярко проявляет себя критическая позиция мастеров слова по отношению к устоявшимся, но со временем, к сожалению, утратившим витальную динамику постулатам. Провокативный принцип экспериментально-апробативного обоснования истины вырабатывается в дискурсном пространстве субъективных, индивидуально-неповторимых воззрений художника и констант общественной морали, современных автору форм сознания. Провокация и апробирование как способы художественного отражения реалий вызваны к жизни недоверием авторов к формально-логическому обоснованию истины, сомнением в достоверности «стандартизированного» её понимания, неприятием готовых формул и умозрительных, не подтверждённых «на практике» идей. Критические «технологии» весьма продуктивны в литературе и закономерно их активное культивирование в процессе провокативного воссоздания бытия, в ходе которого преобразуются все уровни художественного текста. Значительно расширяется аналитический горизонт писательской мысли, по-особому организуется повествование, специфично интерпретируются поступки и поведение героев. Наконец, диалогизируются отношения с читателем, контакт с которым не просто гипотетически полагается автором, а входит в структуру его художественного замысла. Всё это даёт ключ к пониманию творческой индивидуальности писателя, его смелого прорыва в новую художественную эстетику, корректирует представления о формах бытования литературного текста и в целом художественного творчества.

литературный провокация текст читатель

Библиографический список

1. Гус М. С. Идеи и образы Ф. М. Достоевского. - Изд. 2-е, доп. - М.: Художественная литература, 1971. - 591 с.

2. Золя Э. Экспериментальный роман // Золя Э. Собрание сочинений: в 26 т. - Т. 24: Портреты, критическая проза / Под общ. ред. И. Анисимова, Д. Обломиевского. - М.: Художественная литература, 1966. - С. 239-280.

3. Исупов К. Г. Возрождение Достоевского в русском религиозно-философском ренессансе // Христианство и русская литература: Сб. 2 / Отв. ред. В. А. Котельников. - СПб: Наука-СПб, 1996. - С. 310-333.

4. Маркович В. М. Дыхание фантазии: вступ. ст. // Русская фантастическая проза эпохи романтизма (1820-1840 гг.). - Л.: Изд-во ЛГУ, 1990. - С. 5-47.

5. Неопубликованное письмо Леонида Андреева / Публикация И. Андреевой-Рыжковой и А. Богданова // Вопросы литературы. - 1990. - № 4. - С. 275-278.

6. Шестаков В. П. Эволюция русской литературной утопии // Русская литературная утопия. - М.: Изд-во Московского ун-та, 1986. - С. 5-32.

Размещено на Allbest.ru