Одним из доминирующих источников творческого вдохновения для олонецкого поэта Н.А. Клюева была, как общеизвестно, культура Древней Руси. Глубокая творческая преемственность древнерусской традиции во многом и обусловила оригинальность его поэтического мира. Среди огромного количества "следов" древнерусского влияния на творчество новокрестьянского поэта, о которых неоднократно писали исследователи Базанов В.Г., Киселева Л.А., Мекш Э.Б., Неженец Н.И. и др., особое место принадлежит агиографической традиции, уяснение значения которой в этико-эстетической системе воззрений Н.А. Клюева на сегодняшний день ещё существует много "белых пятен".

Обратимся к произведениям Клюева, объединённым общей темой Соловецкого острова, и на их примере рассмотрим отдельные, наиболее характерные особенности многопланового творческого восприятия агиографической традиции новокрестьянским поэтом.

В литературоведении до сих пор остается дискуссионным вопрос о действительности факта пребывания Н.А. Клюева на Соловках. Так, Субботин С.И. и Костин И.А., ссылаясь на воспоминания Ионы Брихничева, которому поэт сам рассказывал о своем пребывании в монастыре, в своих работах не подвергают сомнению достоверность этого факта [1, с.7]. Эту точку зрения разделяет сегодня большинство исследователей творчества поэта-олончанина (Косенкова И.Н., Неженец Н.И. и др.). В то же время литературовед К.Н. Азадовский в книге "Жизнь Николая Клюева" считает, что пребывание в ранней юности Клюева послушником в Соловецком монастыре является вымыслом самого Клюева, продиктованным полетом его творческой фантазии, так как конкретных документов, подтверждающих его нахождение там, не найдено [2]. Был ли в действительности Клюев на Соловках или нет - вопрос, когда речь идет о Клюеве, непраздный в силу того, что Соловецкий монастырь в поэтическом мире олончанина стал олицетворением знакового ценностного ориентира не только этических воззрений поэта, но и одним из ключевых понятий в его оригинальной религиозно-философской концепции.

Клюев часто упоминает Соловки в своих произведениях и, в частности, посвящает этому святому месту поэму с одноименным названием, составившую, как справедливо отметил один из исследователей творчества олонецкого поэта, "истинный эпос своей эпохи" [3, с.4]. Известно, что над поэмой Клюев работал в период 1926-1928 годов, однако автографа произведения не сохранилось, но "сомнений в подлинности клюевского текста, сохранённого памятью Н.Б. Кирьянова, <…> практически нет. Другое дело, что после прочтения "Соловков" не проходит ощущение незавершенности этой поэмы - кажется, что перед нами фрагмент какого-то более пространного сочинения, монументального и многопланового" [4, с.230].

Не отрицая вероятной биографической основы клюевской поэмы, остановимся на рассмотрении одного из возможных древнерусских литературных источников "Житиям Зосимы и Савватия Соловецких" в аспекте преемственности "русским Лафонтеном" поэтики агиографии.

Созданные на рубеже XV-XVI веков двумя выдающимися книжниками, игуменом Досифеем и митрополитом Киевским Спиридоном, "Жития Зосимы и Савватия Соловецких" подробно повествуют о приходе основателей Соловецкого монастыря к богоугодной жизни. Жития преподобных Зосимы и Савватия "связаны между собой единством замысла и повествования (включая и их общие "чудеса") и представляют собой единое произведение" [5]. В основу житий положен сюжет об основании Соловецкой обители праведными старцами в первой половине XV века. Следуя классификации святых, представленной в работах Т.Р. Руди, агиографические образы преподобных Зосимы и Савватия по типу святости соотносятся с топикой imitatio apostoli (канон преподобнических житий) [6, с.73-78]. Данный агиотип в полной мере проявляется в "Житиях Зосимы и Савватия Соловецких" [7].

В отличие от произведений древнерусских авторов, в клюевской поэме "Соловки" отсутствует описание биографий праведных старцев. Образам преподобных Зосимы и Савватия посвящены лишь следующие две строки в произведении:

Преподобные Изосим и Савватий

С кацеями бродят по волнам… [8, с.669].

Клюев не стремился к жизнеописанию святых соловецких старцев. Для него имело значение их символическое присутствие в идейно-художественной ткани произведения: в образах Зосимы и Савватия воплощены морально-этические идеалы той далекой эпохи, - эпохи Древней Руси, - певцом которой позиционировал себя поэт. Образы и характерные элементы поэтики агиографического жанра, органично вплетенные в художественную канву клюевского произведения, мотивированы стремлением к воссозданию в первой части поэмы художественной картины гармонично устроенного божественного мира - присутствия Царства Божия на земле Соловков. В поэтическом мировидении Клюева Соловецкий остров - это своеобразный прообраз, первоисточник совершенного Божественного мироустройства, микрокосм Царства Божия на земле, тоской по которому проникнута лирика и лироэпика новокрестьянского поэта [9, с.3-10]. Так, грядущее воплощение наступления Царства Божия на земле выливается в ранней лирике поэта в закономерное появление восходящего к древнерусским книжным и фольклорным сказаниям об "индийском царстве" образа Белой Индии - обетованной земли будущего, где царит праведная, райская жизнь, изобильной и счастливой страны "высочайшего <…> духовного могущества и духовной культуры" [10, с.147]. Вплоть до середины 20-х годов Великое Преображение мира в творчестве олонецкого поэта непосредственно соотнесено с революционными событиями в России начала XX века, подлинные истоки которых, по мнению Клюева, коренятся в богатой историей святой Соловецкой земле. Для населения Севера России, выходцем из которого был олонецкий поэт, Соловецкий монастырь издавна был главной православной святыней, бережно хранящей Божье присутствие на островах и неистовую веру их жителей в грядущее Великое Преображение - наступление Царства Божия. Оберегаемые небесными защитниками святые места - центры мировой духовной культуры народов Запада и Востока - залог светлого будущего человечества, нашедшее оригинальное поэтико-философское воплощение в творчестве Клюева в образе Белой Индии:

На дне всех миров, океанов и гор

Цветёт, как душа, адамантовый бор, -

Дорога к нему с Соловков на Тибет,

Чрез сердце избы, где кончается свет… [8, с.309].

("Белая Индия", между 1916 и 1918)

С Соловков берет начало Великое Преображение России и в другом пост-революционном стихотворении новокрестьянского поэта "Нила Сорского глас: “Земнородные братья…”":

С Соловков до жгучего Каира

Протянулась тропка - Божьи четки,

Проторил ее Спаситель Мира,

Старцев, дев и отроков подметки.

Русь течет к Великой Пирамиде,

В Вавилон, в сады Семирамиды [8, с.408].

("Нила Сорского глас: “Земнородные братья…”", 1918 или начало 1919)

Тоской о Царстве Божием на земле проникнуто и клюевское стихотворение "Из избы вытекают межи…", в котором Соловки также выступают в качестве первоисточника Великого Преображения мира:

Убежать в половецкие вежи

От валдайской ямщицкой тоски!

Журавиная русская тяга -

С Соловков - на узорный Багдад… [8, с.446-447].

("Из избы вытекают межи…", 1919)

Уже в начальных строках поэмы о Соловецком острове Клюев подчеркивает его неземную красоту ("Распрекрасен Соловецкий остров, / Лебединая тишина…" [8, с.667]), абсолютным воплощением которой, как общеизвестно, в Православии является Царство Божие. Образом небесной красоты Соловков открывается и вторая часть поэмы: "Распрекрасный остров Соловецкий, / Лебединая Секир-гора…" [8, с.668].

Клюевские герои поэмы - бродящие "с кацеями" по волнам Зосима и Савватий, - отсылают память читателя к древнерусскому житийному источнику, в котором святые старцы неоднократно совершают путешествия по морю. Например, Зосима с иноком Германом переплывают море, оберегаемые Божественным промыслом: "…отправляются они в путь по морю. И так, Божиим устроением, при попутном ветре, на второй день достигают острова Соловецкого". Или: "И в скором времени отправились они (Савватий и Герман. - И.К., Н. П.) в путь по морю, сев в малую лодку, называемую карбас, и, по Божию смотрению, было их плавание благополучным, ибо сохранял Бог рабов своих" [7]. В "Соловках" Клюева образы Зосимы и Савватия, с кадилами бродящих по волнам и приносящих жертву Богу, олицетворяют небесных хранителей этого островка Царства Небесного на земле от утопающего в грехе материкового мира.

клюев поэма новокрестьянский поэт

Предметный образ "кацеи" (вид кадильницы с ручкой, существовавшей на Руси до появления кадил с цепочкой в XVII веке) устроителей Соловецкой обители Зосимы и Савватия - символ горнего мира. Известно, что еще с XV века кадило "приобретает формы храма: интерпретируется как прообраз небесного Иерусалима" [11, с.213]. Этот же символический атрибут присутствует и в житии старцев в эпизоде, повествующем о том, как некто Иоанн пришёл к Савватию за благословением на дальнее путешествие, но не получил ответа, поскольку святой к этому моменту принял праведную смерть и обрел Царство Божие: "Блаженный же сидел в мантии и куколе, и рядом с ним стояла кадильница. Келия же была наполнена несказанным благоуханием" [7].

Заметим a propos, что образ иконы "Одигитрии" ("Одигитрия" покрыла платом") в поэме "Соловки" коренится на реальном историческом факте. Икону Смоленской Божией Матери Одигитрии обрёл игумен Филипп в 1543 г., в честь которой уже в 1860 г. по проекту архангельского архитектора Шахларева в Савватиевой пустыни был построен храм в честь иконы Смоленской Божией Матери Одигитрии. Богоматерь Одигитрия - путеводительница. В поясном изображении Божия Матерь держит младенца на левой руке. Христос сидит прямо, держа в левой руке свиток, а правой благословляет, что соответствует иконографическому типу Христа Пантократора (Спаса Вседержителя). Выскажем предположение, что появление образа Одигитрии в поэме обусловлено личным воспоминанием Клюева о пребывании в молодости на Соловках, где он мог видеть икону Смоленской Божьей Матери и молиться ей.

В агиографическом источнике описываются чудеса, которые после кончины Зосимы были явлены миру: "И многим они являются на море и на суше, скорые помощники в бедах. И потому все поморяне и люди из многих других сторон имеют к ним великую веру" [7]. Так, одно из чудес в житии рассказано монахом Митрофаном. Когда он отправился по торговым делам, то его лодка попала в сильный шторм, и он обратился за помощью к старцу Зосиме: "И в ту же минуту оказался вдруг в нашей ладье старец, сидящий на корме. И приходили морские волны и хотели накрыть нашу ладью. Старец же тот простирал воскрылия мантии обеими руками по обе стороны судна - и волны проходили мимо нашей ладьи мирно и тихо" [7]. В рецепции Клюева преподобных старцев усматривается влияние агиографического источника: как и в древнерусских житийных текстах Зосима и Савватий предстают святыми хранители обетованной земли соловецкой.

Начальные строки поэмы "Распрекрасен Соловецкий остров, / Лебединая тишина…" [8, с.667] декларируют исключительность и сакральность этого места. Его необыкновенная красота, непосредственно соотнесенная поэтом с царящей там "лебединой тишиной", - отсвет абсолютной красоты сошедшего на землю Царства Божия - является сокровенной мечтой Клюева, которой проникнуто всё поэтическое творчество "певца Русского Севера", возможно, берущей начало в биографическом факте пребывания молодого поэта на Соловках. В написанной ранее поэме "Четвертый Рим" Клюев указывает на Соловки, святые места Соловецкой обители, как на один из источников своего "песнотворческого" таланта:

Я вскормлен гумном, соловецким звоном,

Что вьет, как напевы, гнезда в ушах [8, с.638].

("Четвертый Рим", 1921)

Сродни чуду рисуется Клюевым исключительная красота Соловецкого острова и в одном из ранних пейзажных стихотворений, датированном 1914 годом:

Примерещилися мне

Беломорские просторы.

Гомон чаек, плеск весла,

Вольный промысел ловецкий:

На потух заря пошла,

Чуден остров Соловецкий [8, с.214].

("Просинь - море, туча - кит…")

Мифологема "лебедь", являющаяся в первых двух строках поэмы, помогает организовать сложный сюжетный план повествования, по мере развития которого этот мифологический образ-символ соотносится поэтом с вполне конкретным географическим объектом - Секир-горой:

Распрекрасный остров Соловецкий,

Лебединая Секир-гора,

Где церквушка, рубленная клецки, -

Облачному ангелу сестра [8, с.668].

Исследователь Е.И. Маркова в статье "Творчество Николая Клюева в контексте северно-русского словесного искусства", анализируя образы-символы поэзии Н. Клюева, пишет о том, что "образ лебеди / лебедя чрезвычайно характерен для его творчества. Он выступает в качестве самостоятельного персонажа и в качестве материала для сравнений и метафор" [12]. Секир-гора - это реальный географический объект, местность, с которой ведёт своё устроение Соловецкая обитель. Метафорический эпитет "лебединая тишина" применительно к "Секир-горе" приобретает символическое толкование и означает нерушимый покой нерукотворной вечной красоты Соловков, с которой ассоциируется достижение духовных идеалов и обретение спасенья верного пути в Царство Божие. Данное значение клюевских образов подкрепляется фактом того, что высокая Секирная гора издавна служила "и маяком для судов, идущих по Белому морю, для чего на верху колокольни устроен фонарь" [13, с.93].

С рожденными творческим воображением поэта образами в поэме Клюева соседствуют исторические персонажи, к которым относится, например, преподобный Елиазар Анзерский, основавший, как общеизвестно, в 1616 году Свято-Троицкий Анзерский скит:

В охровой крещатой ризе

Анзерский Елиазар

Кличет ласточек и утиц сизых

Боронить пустынюшку от кар [8, с.669].

Упоминание об Елиазаре Анзерском мы находим и в житии преподобных Зосимы и Савватия: "Некий человек, новгородец, из рода боярского, по имени Василий <…> решил принять иноческий образ <…>. И принесло его на Анзер - на один из Соловецких островов, находящийся в пятнадцати верстах от монастыря" [7]. Соловецкий остров Анзер - реальный топос, упомянутый в поэме Клюева, который также может служить опосредованным доказательством реальности биографического факта пребывания олонецкого поэта в соловецким монастыре.

Особое сакральное отношение Клюева к Соловкам выразилось в поэме в символико-метафорическом наименовании острова "жемчужиной Поморья", символизирующей избранничество и красоту [11, с.159]. В христианстве, как общеизвестно, жемчужина символизирует спасение, Христа-Спасителя, Слово Божие, крещение, скрытую силу гнозиса, необходимую для избавления от греховности и обретения духовной благодати. Для Клюева Соловки - это не столько географический объект, сколько квинтэссенция Божественной благодати: спасения и единения человека с Богом. В отличие от поэмы в дореволюционном стихотворении "В дни по вознесении Христа…" географическим месторасположением Соловков Клюев обозначает северную окраину Российской империи, противопоставляя ее горам Памира, расположенным в центрально-азиатской части страны:

Обойти все горницы России

С Соловков на дремлющий Памир

И познать, что оспенный трактир

Для Христов усладнее Софии… [8, с.346].

("В дни по вознесении Христа…", 1916 или 1917)

Наряду с Соловками в поэме упоминаются Звенигород и "великий Ростов" - древние города Московского княжества, которые были центрами древнерусской православной культуры. Достаточно обширный круг топонимов в поэме "Соловки" создает историко-культурный фон лиро-эпического повествования: за каждым из географических названий кроется определённый спектр древнерусских ценностных традиций, преемственность которым позиционировалась Клюевым на протяжении всего творческого пути.

Сюжет клюевской поэмы представляет собой последовательное движение эпизодов, связанных общей канвой - Соловецким островом и устроителями Соловецкой обители - Зосимой и Савватием. Отчетливо прослеживаемый окрашенный дидактизмом персонологический сюжет произведения новокрестьянского поэта коренится в преемственности поэтом агиографической традиции, что также родственно сближает "Соловки" Клюева с древнерусским текстом жития Зосимы и Савватия.

Художественное время и пространство в поэме образуют сложный хронотоп (переплетение времени исторического и вневременного - вечного, наслоение топонимов, раскрывающих картину реального бытия и вечного пространства - святой Соловецкой обители), организовывая особый художественный мир "Соловков", строящийся на характерной для древнерусских текстов "иллюзии достоверности" [14, с.26]. В поэме путешествие старцев Зосимы и Савватия "по волнам" поэтически рисуется Клюевым как неоспоримое достоверное явление повседневной реальной жизни на Соловках. В житийном тексте иллюзию достоверности, например, сопровождает описание чудес Зосимы и Савватия: "Старец же тот (Зосима. - И.К., Н. П.) все так же сидел на корме, защищая нас от волн и направляя до самого берега. И потом стал невидим" [7] - Зосима после совершённых им чудес в восприятии окружающих людей становится невидимым: из реального пространства и конкретного временного пласта праведники переходят в другой мир, вневременной, вечный.

В поэме Н. Клюева особая поэтическая рецепция праведников: образы святых подвижников приобретают зримые очертания, вызывая почти тактильные ощущения, наравне с земными реалиями бытия. Они органично располагаются в рисуемых поэтом картинах земной жизни, зачастую повседневной, придавая им вневременный характер в авторской оценке, что можно наблюдать и в житиях святых. Как справедливо заметил Творогов О.В., "самые фантастические эпизоды - вмешательство ангелов или бесов, творимые святым чудеса - описывались порой с детальными подробностями, которые помогали читателю увидеть, представить себе происходящее. Иногда в житиях сообщались точные географические или топографические приметы, назывались имена реальных исторических деятелей - все это тоже создавало иллюзию достоверности, призвано было убедить читателя в правдивости рассказа и тем самым придать житиям авторитет "исторического" повествования" [14, с.26].

Характер преемственности поэтом агиографической традиции, проявляющейся в пространственно-временной организации текста, его "иллюзии достоверности", следовании агиографическому канону в изображении праведников - устроителей обители Зосимы и Савватия Соловецких, ярко выраженном дидактизме олонецкого песнопевца, свойственным древнерусской литературе, дает основание утверждать, что этико-эстетические принципы древнерусской словесности стали органичной частью поэтической концепции олонецкого поэта, а соловецкие старцы Зосима и Савватий - идеалом стойкости духа и праведности: "Это - столпы духовные, подвизавшиеся во временной сей жизни в молитвах и трудах, бдениях и постах, а ныне как светила сияют, предстоя вместе с ангелами Святой Троице" [7].

После пожара 1538 года, когда от молнии Соловецкий монастырь почти полностью сгорел, игумен Филипп (Федор Колычев) задумал и воплотил замысел создать среди холодных вод небывалый, величественный монастырский град, земной образ Града Небесного. Спустя почти четыре столетия новокрестьянский поэт Николай Клюев создает произведение, в котором боговдохновенная идея игумена Филиппа, отстроившего соловецкий монастырь как земной образ Царства Божия, воплотилась в прекрасном шедевре русской поэзии Серебряного века - поэме "Соловки".

Библиографический список