Организация художественного мира в рассказах П. Романова

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Организация художественного мира в рассказах П. Романова

Валентина Спивачук

П. Романов -- писатель необычной творческой судьбы. Большой вклад в литературу он сделал благодаря огромному художественному багажу. В рассказах 1920-х годов он сумел красочно осветить характернейшие черты до- и послереволюционной эпохи. Творческая судьба П. Романова знала этапы широкой известности, любви и почитания читателей, а также почти полного забвения. Показателями значимости творчества П. Романова в истории русской литературы стали прижизненные многотомные собрания сочинений писателя, миллионные тиражи его книг, обильная литературная (и не только) критика. Такой головокружительный успех связан с богатейшим историко-культурным, нравственно-эстетическим и философским пластом, который автор талантливо соединил в своих рассказах.

Этот этап со второй половины 1920-х годов сменяется “непониманием” критики, всё большими и большими притеснениями, организованной травлей (с небольшими и редкими передышками), глумлением, изъятием из библиотек произведений П. Романова, табу на его имя. Писатель проводит тревожные 1930-е годы в состоянии страха и постоянного ожидания ареста. Наступает своеобразная медленная и изуверски мучительная казнь, отчаяние, предельная усталость от жизни и смерть.

Во времена П. Романова, писателя ругали за “безоглядочный анекдотизм” (Г. Горбачев, Конст. Федин, Г. Хризич), равнодушную насмешку “над обречённым юродством социальным и бытовым” [7, с. 87], ориентацию на “мещанина” (С. Ингулов, И. Машбиц-Веров, Н. Эрлих). П. Романов, пытаясь оправдаться, писал: “мещанство в литературе больше всего, по-моему, характеризуется отсутствием глубоких и широких обобщений, когда писатель схватывает самую последнюю новость и спешит её преподнести первым. И эта новость уже на другой день становится старой” [8, с. 29]. А. Цейтлин упрекает П. Романова в “эпигонстве”, призывая при этом “открыть меткий и частый огонь” [12, с. 84] по писателю.

Ощущая “горький вкус отрицательных, а подчас разгромных критических статей-рецензий на свои произведения” [9, с. 82], П. Романов писал в дневнике 5 сентября 1926 года: “Когда я пишу, у меня всегда есть соображение о том, что может не пройти по цензурным условиям или ханжи-критики (а теперь их особенно много) обвинят в порнографии. И это уменьшает мои возможности и правду того, что пишешь, на 50%. Вообще всё время чувствуешь над собой потолок, дальше которого нельзя расти. Правоверный марксизм, начетчики марксизма тоже связывают по рукам и ногам” [6, с. 21]. Но, несмотря на всё это, “известности писателя способствовал дар выразительного чтения” [9, с. 81], так как выступления П. Романова с чтением своих рассказов в концертных залах пользовались неизменным успехом у публики, а рассказы писателя занимали прочное место в репертуаре многих известных артистов. Поэтому закономерным является замечание И. Оксенова в книге Н.В. Корниенко “Нэповская оттепель”: Становление института советской литературной критики” о том, что популярность к П. Романову пришла “непосредственно от читателя, через головы критиков” [2, с. 424]. Читателя в рассказах П. Романова подкупали “убедительность изображения, остроумие, простота языка и построения” [3, с. 120]. Именно эти черты “сделали Романова одним из наиболее читаемых авторов” [3, с. 120].

В 1940-е годы, когда идеологически были узаконены духовные параметры соцкультуры, имя П. Романова было изъято из живого литературного процесса. Наступает пора забвения: конец 1930-х - начало 1950-х годов. В этот период о П. Романове ничего не публикуется. С наступлением “оттепели” начинается “возвращение” П. Романова к читателю и в литературу.

В начале 1970-х годов то в одной газете, то в другой, а затем и в антологиях стали появляться рассказы П. Романова. Но самым знаменательным событием было появление в США монографии В. Петроченкова “Творческая судьба Пантелеймона Романова” (1988).

В статье 1989 г. М. Злобиной подчеркивается принципиальная значимость для понимания авторского замысла художественных принципов писателя: “Перед нами торжество искусства, прикидывавшегося безыскусным, как сама жизнь” [1, c. 254].

В статье И. Сушилиной (1991) интересно сопоставление современного восприятия с возможным прочтением в момент создания вещи: “То, что в рассказах писателя современникам казалось всего лишь гримасами быта, нам открывается как роковые ошибки строящейся новой жизни, пророчески увиденные писателем” [11, c. 8]. Подчеркнута связь будничного, мелочного с сущностным, вневременным.

В разнообразии высказанных исследователями суждений можно обнаружить несколько главных векторов литературоведческого осмысления деятельности П. Романова. Наиболее продуктивными являются попытки анализа сюжетно-композиционной организации и жанровой природы рассказов писателя. Исследователи отмечают мастерство П. Романова в организации диалога (Л. Березин, В. Вешнев, О. Гитель, Д. Горбов, А. Лежнёв, Е. Никитина, Н. Фатов), в выделении и подчёркивании народной, национальной психологии героев и их характера (А. Прозоров).

Анализ своеобразия произведений Романова стоит начать с обращения к тому, как писатель формулировал творческие задачи, как понимал цели и пути художника.

В ходе рассмотрения рассказов можно заметить, что для П. Романова важно было показать, как шаг за шагом общество учится жить по-новому; отразить эпоху хронологически в том виде, в котором она на самом деле существовала и то, как она пагубно влияла на человека. Человек забывал о Боге, о душе (“Хорошая наука. Этюд.”, 1918; “Светлые сны”, 1919; “Куча разбойников”, 1918) и превращался в зверя, бездуховное биологическое существо (“Звери”, 1918) -- вот основной эволюционный путь, начертанный П. Романовым.

П. Романов “свою задачу как писателя видел в отражении жизни, в привлечении внимания к проблемам, которые необходимо решать” [5, с.386]. Критики отмечают, что “писательское кредо Романова писать об обыденном, обычном, знакомом всем, избегать сугубо личных мотивов, исключительных событий и характеров” [5, с.5].

И на самом деле, герои его рассказов -- самые обычные, простые люди: крестьяне, служащие, военные, торговцы, мешочники, мастеровые и т. д. Все они живут своей, чем-то особенной жизнью, решают собственные проблемы, которые все же соотносимы с вечными. Например, в рассказах “Дым” (1918) -- проблема пьянства, “Пределы власти” (1918) -- проблема быта, “ Без черемухи” (1926) -- проблема любви.

Соотношение между концепцией человека и его изображением в рассказах П. Романова состоит в том, что человек предстает в них со всеми своими потребностями, стремлениями и неумением цивилизованно и культурно решать порой сложные бытовые проблемы, которые возникают в повседневной жизни. Главные средства художественного изображения -- ирония, граничащая с сатирой.

П. Романов виртуозно владеет средствами воплощения в сатирических миниатюрах таких вечных тем, как стяжательство, корыстолюбие, разгильдяйство (“Тринадцать бревен”, 1918; “Три кита”, 1918), сквернословие (“Родная речь”, 1918; “Технические слова”, 1925), пьянство (“Дым”, 1911; “Заколдованные деревни”, 1925; “Порядок”, 1926). Для П. Романова важно, как то или иное событие происходило, в какой последовательности, что этому предшествовало. В тоже время не обратиться к причинам возникновения проблемы, не развить ее во временной последовательности означало для П. Романова пройти мимо квинтэссенции конкретного события. Ведь время П. Романова -- это время, которое коверкало людей и ломало судьбы. П. Романов писал “о новом -- страшном -- времени” [14, с. 3]. Он “был летописцем формирования времени Великой лжи” [14, с. 3] и ему было важно показать это в рассказах.

При этом отчетливо оформляется мысль о том, что “новые времена”, “времена Великой лжи” творят все те же “старые люди”. Мерилом их жизненной сущности для П. Романова становятся совершаемые действия и поступки. Это составляет стилевую доминанту всего творчества П. Романова. У него действительно нет, по словам А. Солженицына, “никаких сложных изобретательных сюжетов” [10, с. 203]. Скорее всего, П. Романов сознательно от них отказывается. В “изобретательных сюжетах” читателя привлекало бы внешнесобытийное. П. Романов ощущает трагичность общечеловеческого (и в первую очередь -- русского) бытия в простом и повседневном. Внешне упрощенная сюжетика рассказов писателя побуждает к поискам истоков и смысла “общего и частного существования” (Шубин).

Герои рассказов П. Романова живут своей, чем-то особенной жизнью, решают свои проблемы, во многом предвещая появление персонажей В. Шукшина. Например, рассказ “Блаженные” (1917) обращен к проблеме воровства; “Три кита” (1918) -- разгильдяйства; “Хороший характер” (1918) -- сущности человека; “Козявки” (1923) -- врачевания; “Художники” (1926) -- бюрократизма; “Путаница” (1926) -- измены и любви; “Печаль” (1927) -- одиночества и любви.

П. Романов стремился правдиво отразить эпоху и “служить новому строю своим пером, помогать преодолевать роковую российскую косность, отсталость, бестолковщину” [4, с. 12], “будучи последовательным реалистом, наследником традиций великой русской литературы XIX века, Романов стремился отражать реальность таковой, какова она есть” [4, с. 13]. Писатель показывал обыкновенного, среднего человека в обстоятельствах, обусловленных новым строем; и эти новые непривычные ситуации, а часто и новое социальное положение, выявляли глубинные, сущностные черты народного характера, обнажали “человеческую душу” [5, с. 12]. И персонажи П. Романова предстают перед нами со всеми своими недостатками, бедами и жизненными трудностями. рассказ романов сатирический

П. Романова рассказам присуща острая злободневность и скандальная популярность. Для П. Романова был характерен живой и быстрый отклик на злободневные события современности, на ключевые проблемы, особенно на изменение морально-этического кода культуры в первое десятилетие после революции.

Рассказы П. Романова, безусловно, обнаруживают в некоторых аспектах яркое сходство с анекдотом как “коротким устным смешным рассказом о вымышленном событии с неожиданной остроумной концовкой, в котором действуют постоянные персонажи, известные всем носителям русского языка” [13, с. 20]. Несмотря на то, что у персонажей рассказов П. Романова почти всегда отсутствует имя, а различаем мы их лишь по одежде или какой-либо вещи, при всем этом мы их отличаем от других по собственному голосу.

П. Романов стремится раскрыть сущность и постичь суть всех поступков русского человека и найти факторы, которые влияют на формирование национального характера. Использованные П. Романовым приемы сюжетостроения призваны усилить внимание читателя к основному смыслу происходящего. Объединенные в хронологической последовательности произведения П. Романова создают своеобразную идейно-смысловую мозаику действий, поступков и событий, тем самым позволяя приблизиться к самой сути.

Благодаря сохранению фабульной хронологии некоторых рассказов П. Романова устанавливаются типологические связи между различными ситуациями, перед читателем раскрываются тайны творческого замысла писателя в проекции ситуации на будущее за счет прошлого.

Источники и литература

1. Злобина М. Ключи Пантелеймона Романова / М. Злобина // Новый мир. - 1989. - № 9. - С. 253-258.

2. Корниенко Н. В. “Нэповская оттепель” : Становление института советской литературной критики / Н. В. Корниенко. -- М. : ИМЛИ РАН, 2010. -- 504 с.

3. Лежнёв А. Литературные заметки / А. Лежнёв // Печать и революция. -- 1925. -- № 8. -- С. 119--120.

4. Никоненко С. С. Мудрость простоты / Ст. Никоненко // Библиотека Сатиры и Юмора. Пантелеймон Романов. -- М. : Правда, 1991. -- С. 5--22.

5. Никоненко С. С. Наука зрения П. Романова / Ст. Никоненко // Романов П. С. Повести и рассказы. -- М. : Худож. лит., 1990. -- С. 3--18.

6. Никоненко С. С. Я не описываю смешных положений / Ст. Никоненко // Антология сатиры и юмора России ХХ века. Т. 34. Пантелеймон Романов. -- М. : Эксмо, 2004. -- С. 9--23.

7. Пакентрейгер С. Талант равнодушия. (Пант. Романов) / C. Пакентрейгер // Печать и революция. -- 1926. -- № 8. -- С. 86--94.

8. Писатели о мещанстве. Пантелеймон Романов // На литературном посту. -- 1929. -- № 6. -- С. 28-29.

9. Пузырева О. Г. Мир и человек в прозе П. Романова / О. Г. Пузырева // Русский язык за рубежом. -- М., 1997. -- № 3--4. -- С. 81--82.

10. Солженицын А. Дневник писателя : Пантелеймон Романов. Рассказы советских лет / А. Солженицын // Новый мир. -- 1999. -- № 7. -- С. 197--204.

11. Сушилина И. К. Дорогой своей подлинной жизни / И. Сушилина // Романов П. С. Яблоневый цвет : Повесть и рассказы. - М. : Сов. Россия, 1991. - С. 3-10.

12. Цейтлин А. Поместный стиль в советской литературе (Русь Пант. Романова) / Алек. Цейтлин // Буржуазные тенденции в современной литературе. Доклады в коммунистической Академии. -- М. : Изд-во коммунистической Академии, 1930. -- С. 61--84.

13. Шмелева Е. Я. Русский анекдот. Текст и речевой жанр / Е. Я. Шмелева, А. Д. Шмелев. -- М. : Языки славянской культуры, 2002. -- 144 с.

14. Шухмин В. Кредо конформиста. О писателе, сказавшем эпохе то, что она и так знала / Владимир Шухмин // Первое сентября. -- 1997. -- 20 мая. -- С. 3.

Размещено на Allbest.ru