Хронотоп железной дороги в рассказах Пантелеймона Романова

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Хронотоп железной дороги в рассказах Пантелеймона Романова

В.А. Спивачук

Аннотация

Художественное время и пространство в рассказах Романова, как правило, имеет вполне конкретную атрибутику реального историко-географического опознания. Это обеспечивает реалистичность повествования и сближает художественное произведение с реальностью. Рассказам Романова присуща повышенная насыщенность художественного пространства, которая сочетается с пониженной интенсивностью времени. Такой тип организации изображённого мира в рассказах позволяет говорить о том, что для автора было важно изобразить сферу быта, устойчивый жизненный уклад таким, каким он был в послереволюционные годы.

Ключевые слова: художественное время и пространство, атрибутика, историко-географического опознание, реалистичность повествования, реальность, насыщенность художественного пространства.

Анотація

У роботі розглядається питання про художній час і простір в оповіданнях Романова. Я показала, що художній час і простір залізної дороги став переважаючим в оповіданнях Романова. Художній час і простір як правило, має цілком конкретну атрибутику реального історико-географічного упізнання. Це забезпечує реалістичність оповідання і зближає художній твір з реальністю. Оповіданням Романова характерна підвищена насиченість художнього простору, що сполучається зі зниженою інтенсивністю часу. Такий тип організації зображеного світу в оповіданнях дозволяє говорити про те, що для автора було важливо зобразити сферу побуту, стійкий життєвий уклад таким, яким він був у післяреволюційні роки.

Ключові слова: художній час і простір, реалістичність оповідання, атрибутика, історико-географічного упізнання, реальність, насиченість художнього простору.

Annotation

The article deals with artistic organization of time and space of P. Romanov's short stories. I show that the artistic organization of time and space of railway is received in Romanov's stories very often. The artistic organization of time and space of Romanov's stories, as rule, have quite concrete symbol of real historically geographical identification. It provides realist of the story and draws together work of art with reality, doing stories more understandable and accessible. Romanov orients to reader definite level of development and perception.

Key words: artistic organization of time and space, reality of the story, historically geographical identification, satiation of the artistic space.

Пантелеймон Сергеевич Романов (1885 - 1938) - один из ярких и оригинальных русских писателей 1920-х годов. Сатирические, юмористические, психологические рассказы - это вершина его творчества, в которых он сумел ярко осветить характернейшие черты до- и послереволюционной эпохи. Романов был в числе наиболее ругаемых критикой писателей. Но даже они признавали присущую ему остроту зрения, умение подмечать и характерное в жизни, и чуть заметные нюансы, чёрточки, детали. романов рассказ художественный постреволюционный

1910-1930 годы - это период становления Романова, как писателя работающего в жанре рассказа. Что, в свою очередь, дает возможность проследить эволюцию стиля Романова. Показательность стилевого развития писателя представляет научный интерес сквозь призму следующего факта: Романов писал в эпоху изменения социально-исторической формации.

В процессе изучения и освоения литературно-художественного опыта Романова можно выделить три периода.

Первый период отмечен преимущественным вниманием литературной критики 1920-30-х годов к рассказам Романова и вниманием к ним за рубежом. Произведения писателя переводили, включали в антологии советских рассказов. Творчество Романова становилось предметом интереса западных читателей. С горечью записывал Романов в дневнике летом 1934 года, после того, как ожесточились критические нападки со стороны отечественных критиков: “Приезжавшие ко мне члены английского парламента, уходя, сказали: “Расскажем в парламенте, что видели Романова”.

Приезжавшая норвежка называла меня великим писателем.

Приезжала датчанка, говорила о моей популярности в Дании.

В Норвегии был поднят шум о том, что такой большой художник живет в СССР чуть ли не в подполье. Этого нет, но меня почти не покидает чувство какого-то позора. Мало денег, так как меня не переиздают. Я принужден выступать часто в такой компании неизвестных мелких актеров, певцов и гармонистов, что кровь приливает к щекам от стыда за это унижение. Но кормят меня только эти выступления, так как я за пять лет имею тираж 15 тысяч.

Мое утешение в том, что читатели жадно ловят мои книги, разыскивая их остатки повсюду. Мои выступления в Москве проходят с безумным успехом. Конферансье, выпуская меня, говорит: наш известный, наш любимый” [1, 5-6].

Затем наступает пора забвения - конец 1930-х - начало 1950-х годов. В этот период о Романове ничего не публикуется. С наступлением “оттепели” интерес к творчеству Романова возобновляется. Публикуются такие статьи и материалы: Тимофеева “Тысяча и одна сноска” [2, 141], Короленко В. [Письмо Романову от 22 июня 1909г.] [3, 156-158], Скворцова-Степанова И. [Письмо В.Полонскому от 17 марта 1927г.] [4, 215], Короленко В. [Письмо Романову от 26 сентября 1916 г.] [5, 96]. Нужно отметить, что в книгах Иванова В. “Формирование идейного единства советской литературы 1917-1932” (1960) [6, 97-99] и “Из истории борьбы за высокую идейность советской литературы 1917-1932” (1953) [7, 183-184] критикуется рассказ Романова “Без черемухи” и сравнивается с другими рассказами, которые также были оценены Ивановым негативно, отрицательно. С начала 1970-х годов то в одной газете, то в другой, а затем и в антологиях стали появляться его рассказы.

C начала 1980-х годов намечается, а в течение последующего десятилетия становится постоянным интерес к личности Романова, его творчеству, начинают переиздаваться сборники его рассказов.

В критических статьях 1920-30-х годов внимание обращалось на содержательность рассказов, на правдивость или неправдивость описанной ситуации в рассказе, на ее соотносимость с действительностью, на аморальность или моральность облика персонажей в рассказе, а также на идейную сущность, смысл рассказа. На форму рассказа не обращали почти внимания. Например, отзывы в печати на рассказ “Человеческая душа” (1926) хотя и были, однако никакого анализа в них не содержалось. А. Цинговатов в “Учительской газете” (1927, 8 января) просто скороговоркой отметил: “Человеческая душа” Романова - полукомический эпизод из жизни современных интеллигентов-мещан, на тему о мелкости и дрянности мещанской души” [8]. Или, например, критик М. Б. Вульфсон к сборнику рассказов “Право на жизнь, или Проблема беспартийности” (1927) писал: “Автор смог показать - это составляет сильную сторону рассказа, - что все страхи Останкина не имели абсолютно никакой почвы в окружающей его советской действительности.

Автор смог ясно показать, что причины этого бессмысленного страха, этой социальной и психологической никчемности, этой тусклой безличности лежат в самом Останкине или скорее в этой среде, психопатическим выражением которой является, доведенная до абсурдного завершения психология Останкиных” [9, 384].

Среди немногих положительных откликов на рассказы Романова, можно выделить работу Г. Лелевича. Он писал: “Блестяще сделаны небольшие рассказы Пантелеймона Романова, но автор, видимо, не выработал в себе законченного мировоззрения, он не умеет вдвигать отдельные факты и картинки в нужную перспективу. Получается мастерское фотографирование, а не синтетическое искусство” [9, 395].

В откликах на рассказы П. Романова А. Солженицына, В. Шухмина, Г. П. Логвина, И. К. Сушилиной, С. С. Никоненко, С. А. Голубкова [10, 11, 12, 13, 14, 15] уделяется фрагментарное внимание сюжетике рассказов Романова. А системного, целостного анализа сюжетостроения и композиции рассказов Романова нет.

“Свою главную задачу Пантелеймон Романов видел в исследовании и воспроизведении в своем творчестве русского национального характера. Он стремился найти в характере русского человека именно те черты, которые не случайно проявляются в тех или иных ситуациях, а прошли через века и сохранились по сей день, а значит стали его сущностью, определяющей все его поступки” [14, 126].

Романова как писателя отличало умение увидеть сущностные, судьбоносные черты в быстроменяющейся действительности, определить и запечатлеть их в литературно-художественных произведениях. Интенсивные эксперименты и приобретённый творческий опыт обусловили то, что писатель сосредоточил преимущественное внимание на рассказе. Рассказ П. Романова представляется как результат своеобразного симбиоза конкретных фактов объективной действительности и творческого воображения. Однако вопреки возможным ожиданиям изобразительное, описательное начала в рассказах Романова уступают место конфликтности сюжета. Таким образом, рассказы Романова можно отнести к новеллистическому типу. В соответствии с традиционной поэтикой рассказа новеллистического типа в основе произведений Романова обычно находится случай, который раскрывает динамику характера персонажа, детально обрисовывает ситуацию, определяя тем самым место и время действия.

Типы организации художественного времени и художественного пространства весьма ощутимы, характерны в литературных произведениях. Для обозначения типологических пространственно-временных моделей современное литературоведение широко использует термин “хронотоп”. Он был введен в научный обиход М. М. Бахтиным: ”хронотоп определяет художественное единство литературного произведения в его отношении к реальной действительности… Временно-пространственные определения в искусстве и литературе… всегда эмоционально-целостно окрашены” [16 ,234-408]. Бахтин акцентировал внимание на хронотопических ценностях, сюжетообразующей роли хронотопа и определял его категорией формально-содержательной. К сказанному Бахтиным правомерно добавить, что хронотопическое начало литературных произведений способно придавать им философский характер, “выводить" словесную ткань на образ бытия как целого, на картину мира даже если герои и повествователи не склонны к философствованию” [17, 214].

Под художественным временем и художественным пространством понимаются “важнейшие характеристики художественного образа, организующие композицию произведения и обеспечивающие его восприятие как целостной и самобытной художественной действительности" [18, 772].

Особенностью хронотопа в литературном произведении является то, что художественные категории времени и пространства сливаются в какую-то общую условную модель, поэтому хронотоп в литературном произведении это художественный образ времени и пространства. Разделение хронотопа на две части: художественное время и художественное пространство несколько условно, так как пространственный облик соответствует определенной эмоциональной окрашенности времени. Существуют устойчивые хронотопы: хронотоп дороги или путешествия, хронотоп замкнутого пространства, хронотоп вокзала, хронотоп окна, хронотоп железной дороги, хронотоп кратковременности и другие.

Анализ художественного времени и пространства стал очень популярен в последние десятилетия. Хронотоп подвергся исследованию во всех жанрах художественной литературы [см. 19, 20, 21, 22, 23]. Однако его роль в рассказах Романова специально не иследовалась. Поэтому цель данной статьи - определить особенности хронотопа в рассказах Романова, его связь с особенностями сюжетостроения, типами сюжета, жанровыми особенностями произведения.

Значимость для художественного мышления Романова развивающегося события подтверждает характерность, особенность организации времени и пространства в его рассказах. Преобладающим в произведениях Романова малого эпического жанра стал хронотоп железной дороги, вокзала, поезда, вагона. Возможно, этот факт мотивирован конкретными обстоятельствами жизни писателя: “для заработка он был вынужден около полутора лет прослужить конторщиком в банке, правда, деятельность эта была связана с командировками и позволила писателю изъездить всю Русь с востока на запад и с севера на юг” [14, 126]. А также тем, что Романов был летописцем эпохи беспрерывных изменений неустоявшегося быта.

В рассказе “Наследство” (1917) происходит совмещение двух типов хронотопа: хронотопа поезда и хронотопа окна. Развитие действия в рассказе начинается именно тогда, когда рабочий, “сидевший у окна вагона” [1 ,52], увидел, что “посредине зелёной лужайки с бывшими когда-то цветниками возвышалась груда битых камней, кирпичей и мусора. А по сторонам стояли с раскрытыми крышами амбары и сараи, с сорванными с петель дверями и воротами” [1, 52] и произнёс: “Вот они, умные головы, что тут наработали. Заместо того, чтобы народное добро сберечь, они его по ветру пустили” [1, 52]. В рассказе хронотоп поезда “полузамкнутый”, так как во время остановок поезда на станциях в него входят новые пассажиры, которые вступают в разговор о наследстве, доставшемся им после разгрома помещичьей усадьбы. Именно диалог персонажей получает дальнейшую сюжетную реализацию. В рассказе можно отметить две кульминации: первую, когда рабочий, на которого все нападали, спросил у мужичка: “ К какой партии принадлежите?.." [1, 53]. В этот момент все замерли и повернулись к мужичку, ожидая, что он скажет. Вторая кульминация рассказа наступает, когда парень с тросточкой вынул из чужого мешка самую толстую книгу, подержал ее на руке, как бы пробуя вес, покачал с усмешкой на лице и развернул: “Пойди-ка вот из этого пользу сделай” [1, 56]. После действий с книгой, все пассажиры притихли и смотрели то на книгу, то на парня, ожидая разрешения проблемы. Немаловажным является и тот факт, что пассажиры дважды притихают и ждут, что будет дальше, чем обернется для них та или иная фраза. Это обстоятельство позволяет говорить о том, что каждым из пассажиров поезда боится за себя. "Шкурный страх за себя, тупой индивидуальный эгоизм - вот та психологическая черта, со стороны которой" [24, 45] Романов описывает своих героев. Подтверждением этой мысли могут быть слова Романова, которые он записал в своем дневнике летом 1934 года: “Наша эпоха несет на себе печать отсутствия в людях собственной мысли, собственного мнения. Люди все время ждут приказа, ждут, какая будет взята линия в данном вопросе и боятся выразить свое мнение, даже в самых невинных вещах. Скоро слово “мыслить” у нас просто будет непонятно” [1, 20].

Романов в разные годы писал рассказы, в которых события происходили на железной дороге: на платформах и вокзалах, в поездах и вагонах. Обращение к этой теме характерно для Романова, потому что писатель, повидав "практически все слои до- и послереволюционной России" [11, 3], писал о том, что происходило в эти годы, когда "толпы ошалелых, ко всему притерпевшихся людей" [25, 254], осаждали билетные кассы, брали приступом поезда, набивались до отказа в вагоны, лезли на крыши, на буфера, висели на подножках, метались по городам и сёлам с одной целью найти хлеб насущный.

В экспозиции рассказа “Черные лепешки” (1927) говорится о том, что главная героиня, Катерина, "не могла спокойно сидеть в вагоне" [9, 148], когда до Москвы оставалось тридцать вёрст. Но именно в этом эпизоде, раскрывается цель поездки Катерины в город. Она не может выбрать тот единственный, правильный путь, по которому должна пройти, не знает, как поступить c мужем, который изменил ей. Ведь они до недавнего жили по-хорошему. Атмосфера замкнутого пространства дает ощущение безвыходности положения героини, которая в данную минуту была способна на все. Но стоило ей попасть в открытое пространство и очутиться в густой толпе, как она сразу “почувствовала себя потонувшей, затерявшейся среди большого города” [9, 148].

В рассказе “Огоньки” (1925) повествуется о том, что артист Волохов покупал билет в кассе вокзала, так как ехал на концерт в один из отдалённых уездов. Ему пришлось ехать третьим классом в полутемном, душном вагоне. Волохов, сидя в вагоне, понимает, что жизнь прошла мимо него, “он остановился, внутренне умер” [9, 165], так как “он, очевидно, выпал из цепи общего и вечного движения. Очевидно, эта цепь включает в себя только тех, кто сам вечно движется” [9, 168]. Все дальнейшее развитие действия подчинено внутренним переживаниям героя. В развязке рассказа сообщается о том, что к Волохову пришла жестокая ироническая мысль: “Жизнь народа, живущего относительной правдой, продолжает свое движение, а человек, живущий абсолютной правдой, остановился и умер при жизни” [9, 180].

Волохов, находясь в замкнутом пространстве, приходит к заключению о временности человеческого существования и ему остаётся или смериться с тем положением, в котором он находится, или начинать бороться. Персонажи Романова зачастую именно в поездах принимают жизненно важные решения, делают выводы, планируют дальнейшие свои действия. Они живут коллективной жизнью. Персонажи рассказов Романова решают и обсуждают одинаковые проблемы: делёж помещичьего имущества, измены мужей, смысл человеческого существования, неписаные законы общественной морали, воровство в поездах и буфетах и т.д.

Художественное время и пространство в рассказах Романова, как правило, имеет вполне конкретную атрибутику реального историко-географического опознания. Это обеспечивает реалистичность повествования и сближает мир художественного произведения с объективной реальностью. Рассказам Романова присуща повышенная насыщенность художественного пространства, которая сочетается с пониженной интенсивностью времени. Такой тип организации изображённого мира в рассказах позволяет говорить о том, что для автора было важно изобразить сферу быта, устойчивый жизненный уклад таким, каким он был в послереволюционные годы.

Но подробному анализу подверглись не все типы хронотопа в произведениях Пантелеймона Романова. Дальнейшие специальные исследования могут быть посвящены изучению хронотопа государственных зданий, учреждений, хронотопа деревни, что позволит глубже проанализировать психологическое состояние персонажей, которое движет ими при совершении тех или иных поступков, действий, и понять: закономерность это или всё же особенности русского национального характера.

Литература

1. Романов П. С. Рассказы. /Сост. и вступ. статья Никоненко С. С. - М.: Правда, 1991. - 400с.

2. Тимофеев Л. Тысяча и одна сноска // Коммунист. - 1955. - №11.

3. Короленко В. [Письмо П. Романову от 22 июня 1909 г.] // Вопросы литературы. - 1962. - №4. - С.156-158.

4. Скворцова-Степанова И. [Письмо В.Полонскому от 17 марта 1927г.] // Новый мир. - 1964. - №5.

5. Короленко В. [Письмо Романову от 26 сентября 1916 г.] // Книга. Исследования и материалы. Сб. 14. - М.: Книга, 1967.

6. Иванова В. Формирование идейного единства советской литературы. 1917-1932. - М.: Гослитиздат, 1960. - С. 97-99.

7. Иванова В. Из истории борьбы за высокую идейность советской литературы. 1917-1932. - М.: Гослитиздат, 1953. - С. 183-184.

8. Цинговатов А. По журналам // Учительская газета. - 1927. - 8 января.

9. Романов П. С. Избранные произведения. / Сост., вступ. статья, коммент. Никоненко С. - М.: Худож. лит., 1988. - 400с.

10. Солженицын А. Дневник писателя: Пантелеймон Романов. Рассказы советских лет // wysiwyg: // 24/ file:/ A| / solgen. Htm

11. Шухмин В. Кредо конформиста. О писателе, сказавшем эпохе то, что она и так знала // Первое сентября. - 1997. - 20 мая. - С. 3.

12. Логвин Г. П. Пантелеймон Романов (1885-1938) // Відродження. - 1994. - №8. - С. 59-62.

13. Романов П. С. Яблоневый цвет: Повести и рассказы / Сост. и предисл. И. К. Сушилиной. - М.: Сов. Россия, 1991. - 368с.

14. Никоненко Ст. Пантелеймон Романов, его время, книги и мысли о литературе // Литературная учёба. - 1996. - №1. - С. 122-127.

15. Голубков С. А. Версия происходящего как элемент сюжета в рассказе П. Романова “Хулиганство" // Ihttp: // www. uic. ssu. samara. ru / ~ nauka/ LITER/ STAT/ GOLUBKOV/ sect 1. html

16. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. - М.: Художественная литература, 1975. - 809с.

17. Хализев В. Е. Теория литературы. - М.: Высшая школа, 1995. - 398с.

18. Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - М.: Сов. энциклопедия, 1962-1978.

19. Зинберман Б. Пространство в пьесах Чехова // Взаимосвязь искусств в художественном развитии России второй половины XIX века. - М.: Наука, 1982. - 352с.

20. Кораблёв А. А. Художественное время и пространство в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита" // Вопросы русской литературы: Республиканский межведомственный научный сборник. - Львов, 1987. - С. 8-14.

21. Насрулаева С. Ф. Хронотоп в ранней лирике Анны Ахматовой: (Книги стихов "Вечер" и "Чётки"): Автореферат дис. …канд. наук; Филологические науки: 10.01.01. / Моск. пед. гос. ун-т. - М., 1997. - 33с.

22. Семанова М. Л. Время в повести Чехова "Три года" и в рассказах "Ионыч", "Невеста" // Изучение художественного произведения (русская литература второй половины XIX века). - М.: Просвещение, 1977. - С. 114-143.

23. Раскина Е. Ю. Пространство России в поэтической географии Н. С. Гумелёва // Русская литература. - СПб., 2001. - №2. - С. 34-41.

24. Каган Л. Комическая новелла Пантелеймона Романова // Литература и марксизм. - 1928. - Кн.6. - С. 43-83.

25. Злобина М. Ключи Пантелеймона Романова // Новый мир. - 1989. - №9. - С. 253-258.

Размещено на Allbest.ru