Этические принципы художественного метода Ф. Достоевского

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Владимирский государственный университет имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых

Этические принципы художественного метода Ф. Достоевского

Каваева Анастасия Александровна

бакалавр, студент

Эта работа имеет свой целью раскрытие смысла и особенностей художественного метода Ф. Достоевского. Кроме этого здесь рассматриваются некоторые этические принципы писателя в контексте "реализма в высшем смысле" писателя.

В литературном энциклопедическом словаре понятие художественного метода определяется как «“способ отражения действительности”, “принцип её типизации”; “принцип развития и сопоставления образов, выражающих идею произведения, принцип разрешения образных ситуаций”; “…самый принцип отбора и оценки писателем явлений действительности”. <…> Метод - это общий принцип творческого отношения художника к познаваемой действительности, <…> он не существует вне конкретно-индивидуального своего повторения» [9, с. 218]. Другими словами, понятие художественного метода двусоставно. С одной стороны, он является производной мировоззрения писателя, а с другой - определяется его творчеством. И обе эти стороны дополняют друг друга в работах Достоевского-художника, сочетая реальный и творческий миры.

Сам Фёдор Михайлович характеризовал свой творческий метод как «реализм в высшем смысле». С его помощью он стремился изобразить «все глубины души человеческой» [4, с. 65]. Но нам нужно сказать о том, что исследователями обычно выделяется несколько периодов в творчестве Достоевского, на каждом из которых он использовал особый метод работы. «Реализм в высшем смысле» как художественный метод вступает в свои права вместе с романом «Преступление и наказание» и открывает эпоху «великого пятикнижия» писателя. Но что значит «реализм в высшем смысле»?

Чтобы объяснить суть «реализма» Достоевского Дм. Мережковский проводит аналогию между писателем и естествоиспытателем, который в эксперименте окружает и переводит предмет своего исследования из естественного состояния в искусственное. В результате получается нечто новое, что невозможно было в естественных условиях, чего «“не бывает”, но оно есть» [7, с. 150]. Но кажется, что этот пример только затуманивает наше понимание «реализма в высшем смысле». Как может быть то, чего нет?

Дело в том, что Достоевский не был реалистом в классическом смысле. Он не занимался реализмом натурфилософии, но всецело ценил реализм «фантастический», реализм искусства. А потому, погружая героев своих произведений в неестественные условия, подобно талантливому экспериментатору, с которым его сравнивал Мережковский, Достоевский, говоря образно, получал ключи от подполья человека как такового, от самых страшных тайн его души до самых безбожных идей, готовых воплотиться в действии. Потому, хоть условия были созданы и искусственные, ужасы подполья оказались самыми что ни на есть настоящими. И вот перед нами то, чего «“не бывает”, но оно есть».

В своих записных книжках за 1877 г. Фёдор Михайлович пишет: «Реалисты неверны, ибо человек есть целое лишь в будущем, а вовсе не исчерпывается весь настоящим. В одном только реализме нет правды» [2, с. 628]. И это говорит не только о том, что «реализм» Достоевского не тождественен банальному здравому смыслу, но и о том, что описывая типичные черты окружающей действительности, писатель заключает в глубине своего «реализма» (в потенциальном смысле) способ преодоления всего гнетущего, безнравственного и безбожного. И всё это раскрывается в его произведениях в крайних экзистенциальных вопросах о смерти, вине и ответственности, обречённости и проч.

Таким образом, мы можем сказать, что в своём художественном методе Достоевский оказывается ближе экзистенциалистам, нежели своим предшественникам и современникам. И это не удивительно, недаром же его считают предтечей и музой экзистенциальной философии (если говорить конкретно, то следует вспомнить влияние Достоевского на философию М. Хайдеггера и А. Камю). Это сходство проявляется, прежде всего, в создании «пограничных» ситуаций для героев своих произведений, когда они осознают свою экзистенцию как непрерывную череду борьбы и страданий, когда понимают конечность жизни и неизбежность смерти, когда не могут справиться со свободой, доводя её до своеволия, и прочее. Героев «пограничных» ситуаций у Достоевского множество, все они доведены до крайней точки нравственного упадка, их сознание расшатано, они стоят на краю бездны. Но одни преодолевают своё подвешенное состояние через принятие страдания и раскаяние, а другие - окончательно уничтожают себя нравственно или физически. Таковыми являются Раскольников и Мармеладов в «Преступлении и наказании», князь Мышкин и Настасья Филипповна в «Идиоте», Николай Ставрогин и Пётр Верховенский в «Бесах», Алёша и Иван в «Братьях Карамазовых».

Фёдор Михайлович считал, что лишь в погружении в «фантастическое», в пограничное, подвешенное состояние, при «полном реализме» обнаруживается «в человеке человек» [4, с. 65], то есть раскрывается истинная природа самого человека и его времени. А целью этого поиска человека является новая нравственная основа, которая оказалась бы способной разрешить глубинные противоречия сердца и разума. Эта задача предполагает некоторые этические принципы, о которых далее и пойдёт речь.

Я хочу начать с одной из особенностей творчества Достоевского, определённой М. Бахтиным как полифонизм. Согласно размышлениям философа, герои произведений Фёдора Михайловича «идеологически авторитетны и самостоятельны» [1, с. 11]. Автор не превращает их в рупор готовых идей, а сам представляется деистическим творцом, со стороны наблюдающим за судьбами своих персонажей. Хочется согласиться с Бахтиным, отметившим то, что подобная установка в творчестве является «сплошным нарушением авторской художественной воли» [1, с. 12], однако именно это позволяет воспринять героя как Другого (в экзистенциальном смысле этого слова), по-настоящему любить и по-шопенгауэровски сострадать ему как таковому, не взирая на его плюсы и минусы. Притом это касается как самого Достоевского, так и его читателей. Сознание автора и всех его героев находятся в состоянии «подлинной полифонии» и «равноправии сознаний с их мирами» [1, с. 12], а потому можно с уверенностью говорить, что классиком изображаются не просто герои, но их взгляд на мир и на самих себя. Притом, по мысли Бахтина, образ героев Достоевского заключает в себе тайну, которая мотивирует свободное самопознание.

Теперь мы, конечно, обратимся к этическим принципам произведений Фёдора Михайловича. Нам известно, что Христос для Достоевского является по определению В. Захарова «мерой всех вещей» [6], а человек, по личному признанию писателя - главной тайной. Другими словами, Христос у Достоевского «вековечный от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек», «идеал человека во плоти» [5, с. 172], «великий и конечный идеал развития всего человечества» [5, с. 173], к которому должен стремиться человек через любовь, в ущерб своей личной натуре, своему «Я». И именно в этом лежит первое противоречие, который мы рассмотрим.

После смерти своей первой жены Фёдор Михайлович пишет: «Возлюбить человека, как самого себя, по заповеди Христовой, - невозможно. Закон личности на земле связывает. Я препятствует». Но что такое «закон личности»? Это закон негативной этики Достоевского, употребляемый в значении принципа эгоизма. Но чем плох, например, разумный эгоизм, признающий полезным делать добро для других ради своего собственного блага, который, в переводе на своременность может быть в некоторых аспектах назван конформизмом? По убеждению Сканлана Д., американского профессора, специалиста по русской философии, которым было проведено серьёзное исследование философских взглядов Достоевского, эгоизм равнозначен аморализму, притом эта равнозначность предопределена нравственным законом: «Если нам предписано любить других, как самих себя, всякое отклонение от этого закона означает, что мы любим себя больше, чем других» [8, с. 83]. А потому, разумен эгоизм, или нет, он всё же остаётся принципом удовлетворения собственных интересов и в конечном итоге в нём мало нравственности.

«Закон личности» противостоит «закону любви». Они находятся в постоянной борьбе друг с другом, и если победит «закон личности», то человек потеряет человечность, а если победит «закон любви», то наступит рай на земле. Однако у Достоевского эти два закона взаимодействуют диалектически, ни один из них не одержит безоговорочную победу, а битва добра и зла будет бесконечной. Но нужно приложить максимум усилий для того, чтобы остаться человеком, выйти за грани индивидуализма и эгоизма: «Высочайшее, последнее развитие личности именно и должно дойти до того (в самом конце развития, в самом пункте достижения цели), чтоб человек нашёл, сознал и всей силой своей природы убедился, что высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего я, - это как бы уничтожить это я, отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно. И это величайшее счастие» [5, с. 172]. В таком положении дел Достоевский усматривает «закон гуманизма», альтруизм, где «Я» и «Мы» уничтожаются «друг для друга» и одновременно продолжают индивидуальное движение к идеалу личностному и общественному. Ориентиром в этом плане для самого писателя был золотой век, изображённый в фантастическом рассказе «Сон смешного человека».

В противовес негативной этике с «законом личности» поставлена этика позитивная с «законом любви», который призван подчинить себе волю человека, не взирая на его «Я». Утверждение воли вне «закона любви» есть эгоизм, своеволие, аффективность, но вовсе не духовная свобода и рост, они скрыты в ином - «в одолении себя и воли своей» [3, с. 62]. Принцип «возлюби всё, как себя» критикуется Достоевским, поскольку он противоречит идеалу и заключает в себе черты разумного эгоизма - «это закон не идеальный, как говорят антихристы, а нашего идеала» [5, с. 174]. «Всё» для Достоевского сосредоточено не на «себе», не на эгоизме, не на «законе личности», но на «законе любви», на альтруизме, на учении Христа.

Потому понятие идеала является одним из центральных у писателя. Идеал у него представлен триединством Красоты, Добра и Истины. Вл. Соловьёв, рассуждая об этом союзе, отмечает, что в своём разъединении они теряют признак совершенства. Добро вне истины и красоты становится «неопределённым чувством, бессильным порыв» [10, с. 245], неспособным затронуть ни ума, ни сердца человека. Действительно, может ли доброе быть безобразным и ложным? Истина вне добра и красоты превращается в «пустое слово» [Там же], которое либо и вправду не имеет никакого содержания, либо остаётся никем не услышанным. И что из злого и безобразного может назваться истинным? Красота вне истины и добра «есть кумир» [Там же], застывший во внешнем, физическом, забыв про внутреннее, нравственное. И это триединство является не просто отвлечённым концептом, но и главной особенностью художественного метода Достоевского. И более того - методом совершенствования, движения к идеалу как к высшей цели.

Мировоззрение Достоевского и его творчество характеризуется крепкой верой в доброе начало в человеке, в возможность искупить ошибки, совершённые под влиянием «закона личности», самоотверженностью, духовной свободой «закона любви». И это убеждение он реализует с помощью своего художественного метода в сюжетных перипетиях героев произведений. художественный достоевский этический полифонизм

Список литературы

Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского // Бахтин М.М. Собр. соч.: В 7 тт. Т. 2. -- М.: Русские словари, 2000. -- 799 с. -- ISBN 5-93259-013-0.

Достоевский Ф. М. X. Записная тетрадь (1876-1877) // Литературное наследство. Т. 83. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького; Ред. И.С. Зильберштейн и Л.М. Розенблюм; В подгот. тома к печ. принимала участие Ф.И. Гринберг; Подбор ил. Н.Д. Эфрос при участии Г.Ф. Коган. -- М.: Наука, 1971. -- С. 517-666.

Достоевский Ф. М. Дневник писателя. 1873. Февраль. Глава 2. IV Русское решение вопроса // Ф. М. Достоевский. Собр. соч. в 30 тт. Т. 21. -- Ленинград: Наука, 1980. -- С. 61-63.

Достоевский Ф. М. Записи литературно-критического и публицистического характера из записной тетради 1880-1881 гг. // Ф. М. Достоевский. Собр. соч. в 30 тт. Т. 27. -- Ленинград: Наука, 1984. -- С. 42-87.

Достоевский Ф. М. Записная книжка 1863-1864 гг. // Ф. М. Достоевский. Собр. соч. в 30 тт. Т. 20. -- Ленинград: Наука, 1980. -- С. 170-179.

Захаров В. Н. Достоевский и Евангелие // [статья]. -- http://portal-slovo.ru/philology/37168.php (дата обращения: 23.01.17).

Мережковский Д.С. Творчество Л. Толстого и Достоевского // Литературные памятники. / Д. С. Мережкоский. Л. Толстой и Достоевский. / Изд. подгот. Е. А. Андрущенко; РАН. -- М.: Наука, 2000. -- С. 91-190. -- ISBN 5-02-011599-1.

Сканлан Д. Достоевский как мыслитель. Глава 3. Этика альтруизма // Современная западная русистика, т. 57. / Пер. с английского Д. Васильева и Н. Киреевой -- СПб.: Академический проект, 2006. -- С. 81-113. -- ISBN 5-7331-0322-1.

Сквозняков В. Д. Метод художественный (творческий метод) // Литературный энциклопедический словарь. / Под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. Редкол.: Л. Г. Андреев, Н. И. Балашов, А. Г. Бочаров и др. -- М.: Сов. Энциклопедия, 1987. -- С. 218-219.

Соловьёв В. С. Три речи в память Достоевского // Соловьёв В. С. Философия искусства и литературная критика. / Вступ. Статья Р. Гальцевой и И. Роднянской. -- М.: Искусство, 1991. -- С. 227-259. -- ISBN 5-210-02462-8.

Размещено на Allbest.ru