Национальное самосознание русской эмиграции первой волны как литературоведческая проблема

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Национальное самосознание - объединяющая основа, «стержень» культуры русского зарубежья [7]. Лучше всего в этом аспекте на сегодняшний день изучено философское наследие русского зарубежья, включая самые разные общественно-политические направления (националистов, евразийцев, новоградцев, религиозных философов круга журнала «Путь»).

Литературоведческих работ, рассматривающих проблему русской национальной специфики и соотношения национального и универсального в эмигрантском сознании, значительно меньше. Между тем, как показала докторская диссертация О.Т. Паламарчука, изучение русской литературы сквозь «призму диалектики национального и общечеловеческого начал» позволяет выделить в ней разные этапы оформления «нравственно-эстетического идеала» и показать его «влияние на формирование национальной ментальности», а также увидеть процесс «культурно-исторического «сближения - отталкивания» разнородных в философско-этическом и нравственно-эстетическом отношении творческих систем» [14, с. 4]. Особенно продуктивным такой подход исследователи считают для русской литературы ХХ века, существовавшей в трех потоках: литературы эмиграции, метрополии и «потаенной» литературы. По мнению М.М. Голубкова, главным синтезирующим фактором русской национальной культуры, позволяющим «преодолевать многочисленные “расколы” и “разрывы” национальной истории», является русская ментальность, русский характер, русская идея [2, с. 3-28].

Современное литературоведение только накапливает материал по разным аспектам проблемы национального самосознания в литературе русской эмиграции первой волны. Поэтика русского характера в эмигрантской и советской литературе первой половины XX века (И. Шмелев, М. Шолохов, Е. Замятин, А. Куприн, М. Пришвин, Б. Зайцев, В. Набоков, И. Бунин) рассматривается в докторской диссертации Н.Ю. Желтовой (2004). Проблемы русской этнотипологии в литературе эмиграции касается докторская диссертация О.Ю. Юрьевой (2003). Исследовательница приходит к выводу, что в понимании русского характера писатели первой половины ХХ века основывались на типологии персонажей Ф.М. Достоевского. «Отрицательный полюс национальной ментальности», представленный в образе «подпольного героя», был воплощен в героях А. Белого, М. Алданова, А. Ремизова. Идеал «русской личности» («соборная личность»), отмеченный такими чертами, как «простодушие, чистота, кротость, широкость ума и незлобие», получил образное воплощение в героях Б.К. Зайцева, И.С. Шмелева [23, с. 495]. О. Юрьева подчеркивает, что «соборная» или «сильно развитая личность» представляет единство индивидуального и всечеловеческого. По ее словам, это «человеческий универсум, включающий в свое индивидуальное бытие - бытие вселенское, не мыслящий своего существования вне гармонии и духовной общности с другими людьми и воспринимающий мир как одухотворенное всеединство, требующее его живого участия, сочувствования и сострадания» [23, с. 499]

Исследованию специфики образа России в литературе эмиграции посвящены диссертации И.И. Пули «Образ-миф России в русских романах В.В. Набокова» (1996); С.В. Полторацкой «Мотив “потерянной” России в эмигрантском творчестве И.А. Бунина и И.С. Шмелева» (2006); Л.А. Макаровой «Воцерковленная Россия в художественном изображении И.С. Шмелева: Малые жанры прозы» (2007); статьи Е. Пономарева «Россия, растворенная в вечности. Жанр житийной биографии в литературе русской эмиграции»; Ф. Сузи «“Одинокий империалист”, или Осмысление изгнания как субъективизация России в романе Набокова “Дар”»; М.А. Новиковой «Родина души: Владимир Набоков и Митрополит Антоний Сурожский»; М. Д. Филина «В поисках подлинной России (о творчестве И. Лукаша)».

Исследователи сходятся во мнении, что образ России в эмигрантской литературе имеет нереалистическую природу, однако по-разному определяют ее. Для С.В. Полторацкой и Л.А. Макаровой за идеализацией России у И. Шмелева стоит прозрение ее духовно-нравственной субстанции - Святой Руси. Е. Пономарев видит в мифологизации России создание культа: и древняя, и предреволюционная Россия превращалась эмигрантами в «великую мертвую цивилизацию», подобную Древнему Риму или Древнему Египту [17]. Этот исследователь указал на тесную связь в эмигрантском сознании понятий «Россия», «вечность» и «смерть». Е. Пономарев доказывает, что созданные в эмиграции биографии русских писателей и деятелей русской культуры носят ярко выраженные черты житийного канона. Он проводит параллель между «иконостасом» эмиграции и пантеоном вождей и героев в СССР. В отличие от старшего поколения, создававшего соборный миф о Святой Руси, молодые эмигранты (Набоков) творили «индивидуальный миф» о России, включавший в себя «импрессионизацию» [13, с. 331] и «субъективизацию» [21] ее образа.

Концепт «русскости», «русская тема», рефлексия «русской идеи» в литературно-философской критике и публицистике русской эмиграции исследуется в докторских диссертациях А.В. Млечко «Мифосимволическая структура художественного дискурса журнала “Современные записки” (1920-1940)» (2009); М.В. Финько «Религиозно-философская концепция русской культуры: На материале работ И.А. Ильина» (2004); кандидатских диссертациях С.В. Полторацкой «Мотив “потерянной” России в эмигрантском творчестве И.А. Бунина и И.С. Шмелева» (2006); К. Е. Ситниченко «Русское Зарубежье “первой волны”: феномен культурной диаспоры в аспекте самоидентификации» (2008); монографии Л. Ливака «Как это делалось в Париже. Литература русской эмиграции и французский модернизм» (2003); статьях А.Н. Мосейко «Роль духовного наследия российского зарубежья в формировании образа России в западной культуре» (2008) и А.С. Карпова «Проблема национального самосознания в литературе русского зарубежья» (2005).

Как показывают эти исследования, взгляд эмигрантов, размышлявших о русской идее, был устремлен не только в прошлое, но и в будущее. Эмиграция связывала свою миссию не только с сохранением русской дореволюционной культуры, но и с «оздоровлением духовной и общественной жизни России» [22, с. 1]. А.В. Млечко в докторской диссертации, посвященной эмигрантскому журналу «Современные записки», выдвигает концепцию «русского текста» эмиграции как некоего проблемно-тематического и образного единства, «эмигрантского мифа», в основе которого лежат представления о дореволюционной России как Космосе, революционной России - как Хаосе, а эмигрантском бытии - как Возвращении Космоса [10]. Таким образом, А.В. Млечко различает за эмигрантским мифом о России архетип, универсальный сюжет. С.В. Полторацкая выделяет в образе России в публицистике И.А. Бунина и И.С. Шмелева четыре «градации»: образы советской России, зарубежной России, «потерянной» России и будущей России [16]. М.В. Финько рассматривает литературную критику И.А. Ильина в контексте его концепции русской культуры и новой русской идеи, определяющей пути выхода из духовного кризиса [20].

Демифологизирующий подход к понятию «русскость» демонстрируется в исследовании Л. Ливака. В его монографии раскрывается условность и двусмысленность критерия «русскости» в литературной критике эмиграции. Концепт «русская душа», по мнению Л. Ливака, был в эмиграции важным орудием литературной политики. С его помощью можно было обвинить автора в денационализации или, наоборот, похвалить его за культурную универсальность [25, с. 18]. Как замечает Л. Ливак, критерии «русскости», предъявляемые старшими эмигрантами по отношению к молодым в 1920-е годы, позже, в 1930-е, стали для тех поводом, чтобы обвинять в «нерусскости» самих «отцов». В установке старшего поколения на общественное служение и идейность молодые увидели аналог политической ангажированности искусства в Советской России. У младшего поколения эмигрантов «русскость» ассоциировалась с «беспокойством души», заинтересованностью «последними» вопросами - о смысле жизни и смерти, приматом индивидуального над общественным [25, с. 12].

Размышления о России и русском в эмиграции были неразрывно связаны с русской художественной литературой. Основным материалом для постижения «русского духа» для эмигрантов были русские писатели и их персонажи. Впервые мысль о крайнем литературоцентризме русского зарубежья прозвучала в одном из фундаментальных исследований эмигрантской литературы - работе М. Раева «Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции». Как пишет Ж. Нива, «Раев демонстрирует, до какой степени историки, юристы и критики преувеличивали значение русской литературы - подлинного воплощения “русского духа”. Русскость для них была своего рода духовным подвижничеством, которому предавались великие писатели от Ломоносова и Державина до романистов XIX столетия» [12, с. 270]. Ж. Нива разделяет мысль М. Раева и делает вывод, что «литература была квинтэссенцией эмигрантской России и “русскости”, унесенной на подошвах сандалий» [12, с. 271].

Схожие мысли находим в работах последних лет. М.В. Финько подчеркивает, что русская литературы была для И.А. Ильина способом постижения духа народа и русской идеи. З.В. Пасевич отмечает, что русская классическая литература стала «основой для размышления о религиозном (православном) миросозерцании русского народа, о необычном характере русской истории», о «русской духовности» [15, с. 18]. Личность и биография отдельных русских писателей (Пушкина) осмыслялись «сквозь призму созданного эмигрантами мифа и вовлекались в сферу мировоззренческого, исторического, политического противостояния эмиграции и метрополии» [15, с. 17].

Г.Ю. Стернин увидел специфику восприятия знаковых для русской литературы имен (Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого) эмигрантами в том, что для них они были «плодом ее (эпохи второй половины XIX века) трансцендентного духа, а не ее упорядоченно-культурных намерений» [18, с. 282]. По словам К.Д. Каменевой, персонажи и личности русских писателей стали для эмигрантов «маркерами личностной культурной идентичности» [5].

Критика зарубежья стремилась сформулировать каноническое представление о русской литературной традиции, которым и руководствовалась в оценке «русскости» или, наоборот, «денационализации» того или иного писателя. Воплощением «русскости» в жизни и творчестве для эмигрантских писателей старшего поколения были Пушкин и Достоевский. По словам Т. Красавченко, «отношение к Пушкину было “лакмусовой бумажкой” - проверкой отношения к России, мерой верности ей и русской культуре: Пушкин, охвативший в своей поэзии все российское пространство и наиболее полно выразивший русский менталитет, “парадигматически” русский поэт, олицетворял собою Россию, был ее символом <…> отход от него, шаг “в сторону” <…> приравнивался к измене, нравственному падению, отпаду от русской литературы» [8]. Ф. Достоевский был опорой тех эмигрантов, кто считал, что русская словесность отличается от западной содержательностью (психологическая глубина, искренность, гуманизм, духовность) и некоторым пренебрежением к форме произведения [25, с. 15]. Младшее поколение эмигрантов в представлениях о русской литературе больше ориентировалось на Лермонтова и Блока. Как отмечает Т. Красавченко, в Лермонтове они видели одиночку и маргинала, с раздвоенной и истерзанной душой, «в страстях земли тоскующего о небе» [8, с. 27-49].

В то же время восприятие и Достоевского, и Толстого, и Лермонтова, и Блока в эмиграции было весьма неоднозначным. Одним из первых на это обратил внимание Г.Ю. Стернин на первом международном форуме, посвященном русскому зарубежью, - «Культурное наследие российской эмиграции. 1917-1940» - в 1993 году. По мнению исследователя, особенно сложным было отношение эмиграции к идеологии русской интеллигенции второй половины XIX века: с одной стороны, они сознавали себя ее детищем, с другой, как И. Ильин, видели в интеллигентском наследии те «ложные основы», которые и породили революцию, большевизм, и пытались их преодолеть [18, с. 280-281].

Мысль Г.Ю. Стернина получила развитие в сборнике «Достоевский и русское зарубежье», где ряд авторов объясняет противоречивое отношение эмигрантов к Ф.М. Достоевскому тем, что для них он был одновременно открывателем и носителем «темного полюса» русского национального характера, «который навлек беду на русский народ»; «диагностиком и частью диагностированной болезни» [3, с. 7].

Работа международного семинара «Модернизм в русской эмигрантской литературе первой волны» показала, что «диалог большинства эмигрантских писателей с модернизмом носил сложный, неоднозначный характер, и очень часто преемственность сочеталась с сознательной полемикой, избирательной литературной неприязнью, отторжением того или иного модернистского автора (направления)», что, однако, «вовсе не означало “забвения” литературы начала века» [11].

Проблема содержания и соотношения понятий «национальное» и «общечеловеческое» в литературе эмиграции затрагивается в исследованиях О.Ю. Юрьевой и А.С. Карпова. О.Ю. Юрьева исследует трансформацию русской идеи Ф. Достоевского в художественном сознании серебряного века. Она приходит к выводу, что на этом этапе русская идея преобразуется «из принципа мировидения» в «принцип миромоделирования», в ней актуализируются «потенции формирования мирового и национального пространства» [23, с. 39]. О.Ю. Юрьева разграничивает в «русской идее» «национальный» и «всечеловеческий» аспекты. «Национальный» аспект в ХХ веке, по ее словам, реализуется как «историософское и культурологическое позицирование идеи существования двух типов национального сознания: народного и интеллигентского, как исследование конфликта народа с “образованным классом”». «Всечеловеческий» аспект для художников начала XX века стал «задачей осмысления влияния на национальную ментальность культурных и мировоззренческих систем Востока и Запада, Европы и Азии, а также задачей претворения в жизнь исторической миссии “всесветного единения”» [23, с. 500].

Внимание к отражению проблемы национального в литературе эмиграции отличает также работу А.С. Карпова. Исследователь подчеркивает важность для эмигрантского сознания триединства «индивидуальное - национальное - универсальное», проявляющегося, в частности, в творчестве И. Шмелева, Б. Зайцева, И. Бунина. Сравнивая отношение к национальному в эмиграции и в Советской России, ученый приходит к выводу, что именно эмигрантам удалось выработать жизнеутверждающую концепцию национального [6, с. 3-12].

На наш взгляд, «русская идея» не сводима к мифотворчеству и метафизике и является отражением процесса самопознания и самоопределения русской нации между Востоком и Западом, почвой и культурой. В таком понимании «русской идеи» мы опираемся на мнение М.М. Голубкова. По словам этого ученого, русское сознание определяется двумя противоположными «генотипами», «в равной степени укорененными в национальной исторической традиции», - азиатско-деспотическим и европейским, «почвой» и «цивилизацией» [2, с. 17]. Единственное, что роднит всех, писавших о «русской идее», - это ее «внутренняя оппозиционность» (выделено автором. - О. К.) [2, с. 15].

Как и в XIX веке, взгляд эмигрантов на русскую традицию зависел от их позиции в споре славянофилов и западников. Современные исследователи не сомневаются в том, что главный спор русской философии получил продолжение в эмиграции. Однако и фразеология, и концептология спорящих сторон изменились настолько, что исследователи предпочитают применительно к русской эмиграции первой волны говорить о консерваторах и либералах; евразийцах и русских европейцах. Так, З.Д. Яковлева рассматривает русский европеизм в эмиграции как продолжение русского западничества и антитезу русскому евразийству как наследнику славянофильства и почвенничества [24]. Исследовательница раскрывает различия в концепциях русских европейцев и русских евразийцев эмиграции первой волны через их взгляды на соотношение культуры и цивилизации. Если европеистов в целом отличали европоцентристские идеалы человечества и мирового прогресса, признание благотворности подчинения локальной культуры европейскому влиянию, то евразийцы противопоставляли культуры Европы и России, отвергали идею евроцентризма и призывали к созиданию евразийской культуры как синтеза русского и азиатских компонентов. В то же время исследовательница отмечает, что и русские европейцы (Н. Бердяев, Г. Федотов, Ф. Степун) вовсе не идеализировали Запад, вслед за О. Шпенглером видели «закат Европы», проявляющийся в распространении мещанства и деперсонализации. И для России, и для Европы Н.А. Бердяев видел выход из кризиса в новой духовности, отказе от светского гуманизма, порождающего бескрылый прагматизм, бездуховность и богоборчество. Г. Федотов, считая, что европейское влияние было и является благотворным для культуры России, а восточное - пагубным, неоднозначно относился к европеизму Петра Первого и русскому западничеству. По мнению мыслителя, русская интеллигенция искажала европейские идеи и нередко пыталась внедрить их в родную культуру насильно. Европеизм у русских европейцев ассоциировался с принципом свободы и личности; а азиатство - с косностью, восточным деспотизмом и безличностью. Тема «русского европеизма» в эмиграции в историческом и философском аспекте рассматривается также В. Кантором («Русский европеец» как задача России; Степун в Германии) и В. Щукиным («Между полюсами: об органичности и судьбоносности русского западничества»).

В литературоведческих исследованиях указания на существование западнического и славянофильского лагеря в литературе эмиграции встречается нечасто. С.И. Кормилов отмечает, что «свои аналоги западничества и славянофильства (подчас несопоставимые по качеству и характеру) были и остаются и в литературе метрополии, и в эмигрантской, где “европеец” Д. Мережковский изначально выглядел альтернативой Б. Зайцеву и слывшему “русопетом” И. Шмелеву» [4]. С.Р. Федякин переводит эту проблему в область языка: он отмечает в эмиграции борьбу «двух литературных языков», восходящую к проблеме противостояния в дореволюционной русской культуре Петербурга и Москвы, нации и народа, начал государственно-культурного и этнического, «России» и «Руси» [19, с. 12-13]. Один литературный язык, по его словам, в эмиграции предпочитали Ремизов, Шмелев и Цветаева, другой - И. Бунин.

Отголоски противостояния славянофилов и западников сохраняются в разделении эмигрантских писателей на традиционалистов и персоналистов. В учебных пособиях по литературе эмиграции [9, 1] принято говорить о двух типах мировидения, отличавших старшее и младшее поколение эмиграции: традиционном / реалистическом (ориентированном на поиски духовной опоры в ценностях традиционной веры, в опоре на сверхличное) и экзистенциальном (ориентированном на внутренние духовные ресурсы личности, на индивидуально-субъектное). Творчеству писателей первой группы Алданов, Осоргин, Шмелев, Ремизов, Зайцев) свойственно следующее: герои, воплощающие характерные черты «русского характера, души и духа»; видение мира «в цвете, звуке, запахе, дорогих, памятных мелочах»; преобладание метафизического и субстанционального над социальным и историческим в концепции человека; противопоставление злу этических и религиозных ценностей. Для авторов второй группы (Набоков, Ходасевич, Г. Иванов) национальная принадлежность героев менее существенна; художественный мир этих писателей «нередко иллюзорен, подобен декорации, сновидению»; творчество для их героев - «единственный способ жить, не теряя личного достоинства, артистизм составляет суть жизненной позиции, а культура, искусство - единственный настоящий дом, прибежище для одинокой души» [1, с. 3].

В литературоведческих работах понятие «западничество» обычно связывается с ориентацией на европейскую духовную культуру и персонализмом, а «славянофильство» - с традиционализмом и верой в русскую самобытность. Именно такое значение вкладывает в эти понятия О. Коростелев, говоря об эволюции Г. Адамовича, одного из ведущих литературных критиков русской эмиграции, от франкофильства к славянофильству. Рост русского самосознания, стремление остаться русским были характерны для эмиграции первой волны, поэтому приведенная характеристика Г. Адамовича может быть отнесена к большинству из них.

Т.Н. Красавченко в этой связи даже опровергает тезис об антитрадиционализме молодых эмигрантов, заявив: «Сама жизнь сделала их - и “старших”, и “младших” - традиционалистами, ибо, возможно, единственное, что они действительно “унесли из России' - это усвоенная “с молоком матери” культура, традиция русской классической литературы» [8]. Феномен русского европеизма в эмиграции, в отличие от западничества, подразумевал не что иное, как соединение европейского и русского самобытного начал.

Таким образом, несмотря на то, что систематического изучения проблема «родного и вселенского» в литературе русской эмиграции до сих пор не получила, в работах современных литературоведов содержится целый ряд ценных наблюдений:

- доминантой эмигрантской литературы является «русская тема», «русская идея», концепты «России» и «русскости»;

- в своих представлениях о «русскости» эмиграция прежде всего опиралась на опыт отечественной литературы, образы русских писателей, приспособленные к нуждам нового времени. При этом у старшего поколения эмиграция русская литературная традиция ассоциировалась с А. Пушкиным и Ф. Достоевским, а у младшего - с М. Лермонтовым и А. Блоком.

- восприятие русской дореволюционной традиции в эмиграции было неоднозначным: не только в модернизме, но и в классике второй половины XIX века они находили, наряду со здоровыми, ложные, «болезненные» основы, приведшие в конце концов, по их убеждению, к трагедии революции.

Список литературы

литературный эмигрантский национальный самосознание

1. Барковская Н.В. Литература русской эмиграции «первой волны»: учеб. пособие. - Екатеринбург: [б. и.], 2001. - 228 с.

2. Голубков М.М. Русская литература ХХ в.: После раскола: уч. пособие для вузов. - М.: Аспект Пресс, 2001. - 267 с.

3. Жаккар Ж.Ф. Достоевский и русская зарубежная культура: К постановке вопроса // Достоевский и русское зарубежье ХХ века / под ред. Ж.Ф. Жаккара и У. Шмида. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. - С. 7-26.

4. История русской литературы XX века (20-90-е годы). Основные имена / под ред. С.И. Кормилова. - М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1998. - 480 с.

5. Каменева К.Д. “Своё” и “чужое” в культуре русской эмиграции “поколения полутора”: на примере творчества Г. Газданова: автореф. дис. … канд. филос. наук. - М., 2008. - 23 с.

6. Карпов А.С. Проблема национального самосознания в литературе русского зарубежья // Шмелевские чтения: сб. науч. тр. - Симферополь, 2007. - С. 3-12.

7. Косорукова М.И. Национальная идея и ее роль в развитии русской культуры за рубежами России (20 - 30-е г. г. XX века): дис. ... канд. ист. наук. - М., 2004. - 216 c.

8. Красавченко Т.Н. Лермонтов, Газданов и своеобразие экзистенциализма русских младоэмигрантов // Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур: сб. науч. тр. / отв. ред. Т.Н. Красавченко; сост.: Т.Н. Красавченко, М.А. Васильева, Ф.Х. Хадонова. - М.: ИНИОН РАН, Б-ка-фонд «Русское зарубежье», 2005. - С. 27-49.

9. Леденев А.В. Литература первой волны русской эмиграции. Основные тенденции литературного процесса // История русской литературы ХХ века (20-50-е годы): Литературный процесс: учеб. пособие / под. ред. Л.В. Кутукова. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. - С. 576-585.

10. Млечко А.В. Мифосимволическая структура художественного дискурса журнала «Современные записки» (1920-1940): автореф. дис … д-ра филол. наук. - M, 2009. - 40 с.

11. Немзер А., Пильд Л. Модернизм в русской эмигрантской литературе «первой волны».

12. Нива Ж. Возвращение в Европу: статьи о русской литературе / пер. с фр. Е. Э. Ляминой ; предисл. А. Н. Архангельского. - М.: Высш. шк., 1999. - 304 с.

13. Новикова М. Міфи та місія. - К.: Дух і Літера, 2005. - 432 с.

14. Паламарчук О.Т. Проблемы национального и общечеловеческого в контексте движущейся художественно-исторической мысли (актуальная ретроспекция): дис. ... д-ра филол. наук. - Краснодар, 2003. - 524 с.

15. Пасевич З.В. Русские классики в литературной критике дальневосточной эмиграции: дис. … канд. филол. наук: спец. 10.01.01 «Русская литература». - Хабаровск, 2008. - 289 с.

16. Полторацкая С.В. Мотив “потерянной” России в эмигрантском творчестве И.А. Бунина и И.С. Шмелева: автореф. дис. … канд. филол. наук. - Белгород: Изд-во БГУ, 2006. - 22 с.

17. Пономарев Е. Россия, растворенная в вечности: Жанр житийной биографии в литературе русской эмиграции] // Вопросы литературы. - 2004. - № 1. - С. 84-111.

18. Стернин Г.Ю. Взгляд русской эмиграции (первой волны) на культурную традицию России как опыт самопознания // Культурное наследие российской эмиграции: 1917-1940. В 2 кн. Кн. 2. - М., 1994. - С. 278-287.

19. Федякин С.Р. Кризис художественного сознания и его отражение в критике русского зарубежья // Классика и современность в литературной критике русского зарубежья 1920-1930-х гг. В 2 ч. Ч. 1. / ИНИОН РАН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. Отдел литературоведения ; редкол.: Т. Г. Петрова (отв. ред.) и др. - М., 2005. - С. 8-33.

20. Финько М.В. Религиозно-философская концепция русской культуры: на материале работ И.А. Ильина: дис. ... д-ра филос. наук. - Б. м., 2004. - 303 c.

21. Франк С. «Одинокий империалист», или Осмысление изгнания как субъективизация России в романе Набокова “Дар” // Логос. - 2001. - № 3. - С. 83-95.

22. Хінкіладзе К.В. Розвиток ліричних жанрів у поезії російського зарубіжжя 1920-х - 1930-х років: автореф. дис. … канд. філол. наук: спец. 10.01.02 «Російська література». - Сімферополь, 2007. - 20 с.

23. Юрьева О.Ю. Художественная эманация идей и образов Ф. М. Достоевского в русской литературе начала XX века: дис. ... д-ра филол. наук. - М., 2003. - 528 c.

24. Яковлева З.Д. Проблема взаимосвязи культуры и цивилизации в философии русского зарубежья 1920-1940-х годов: дис. ... канд. филос. наук. - Тверь, 2006. - 202 с.

25. Livak L. How It Was Done In Paris. Russian Йmigrй Literature and French Modernism / Leonid Livak. - Madison: The University of Wisconsin Press, 2003. - 292 p.

Размещено на Allbest.ru