Размышления о наслаждении, апатии и смерти в произведениях Мураками Рю

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

1. Размышления о наслаждении

2. Размышления об апатии

3. Размышления о смерти

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Данная курсовая работа имеет целью рассмотреть некоторые аспекты творчества японского писателя-постмодерниста Мураками Рю на основе его произведений «Экстаз», «Меланхолия» и «Танатос», входящих в трилогию, которая в переводе на русский язык получила название «Монологи о наслаждении, апатии и смерти». Писатель, чьей откровенностью и жестокостью прозы восхищаются и ужасаются любители японской литературы по всему миру, но, конечно же, больше всего в самой Японии, в очередной раз раскрывает перед нами тёмные стороны нашей реальности и низменные желания человеческой души и тела, заставляя окунуться в водоворот порой до головокружения ужасающих событий и оказаться лицом к лицу с вопросами, к которым ещё предстоит найти ответы.

Мураками Рю - один из ярких представителей постмодернистской литературы, сложившейся в эпоху научно-технической революции, информационного «взрыва» и характеризующейся сложностью и хаотичностью описываемого мира и персонажей, в чьих сердцах нет надежды на будущее. И в романе «Экстаз» писатель раскрывает темы наркомании и садомазохизма, переплетающиеся для героев произведения в один источник наслаждения, который способен для одних оказаться высшим благом и смыслом жизни, а для других - прямой дорогой к смерти.

Мураками Рю ранее уже писал о наркомании в своём дебютном произведении, переведённом на русский язык как «Все оттенки голубого» (1974). Оно повествует «об отсутствии движения в пространстве и времени, о том, что жизнь стала однообразно прекрасно-голубой» [9]. За этот роман писатель был удостоен престижной литературной премии Акутагава и стал живой легендой ещё студентом. Несомненно, можно провести параллели между этими двумя произведениями и найти много общего - начиная от общих черт, заключающихся в бессмысленности жизненного пути наркомана, которой пытается заполнить эту пустоту всё более новыми видами изощрённого секса, приправляя действо всё большим количеством наркотиков, до более детальных и глубоких схожих черт. Различия, возможно, присутствуют лишь в сюжете, возрасте и статусе персонажей, времени и пространстве. Возможно, различия есть и в настроении и атмосфере данных произведений. Однако, несложно понять для себя, что раз автор продолжает писать на тему наркомании, значит по-прежнему существует серьёзные проблемы в японском обществе - прежде всего, в отношении наркотиков, - проблемы морали, даже несмотря на то, что, согласно официальной статистике, в Японии по сравнению со странами остального мира довольно низкий показатель потребления наркотиков. И Мураками Рю, как писатель и общественный деятель, выносит эти проблемы на обозрение читательской публики, заставляя испытывать неосознанный страх и отвращение к тому, в чём они выражаются.

«Меланхолия» - произведение, которое в два раза «сильнее», чем «Экстаз», - на его страницах автор передаёт читателю всю грусть и тоску и, казалось бы, невыразимое словами чувство одиночества, которое только может испытывать человек. В очередной раз перед нами предстают уже знакомые нам персонажи, и вновь начинается погружение в бесконечную по своей сути историю, выворачивающую саму себя наизнанку. Как и в первом романе трилогии, «Меланхолия» полна описаниями секса, насилия и наркотического дурмана. Однако, им уделяется гораздо меньше внимания - на первый план выходит внутренний мир человека, поедаемый изнутри слабостью и бессилием, скорбью и усталостью, невыносимыми страданиями словно паразитом, для которого ты стал хозяином или носителем. И в зависимости от того, кто человек - его хозяин или носитель, ему предлагается жизнь или смерть.

Переходя от более динамичных и жестоких по своему содержанию произведений «Экстаз» и «Меланхолия», мы переходим к роману «Танатос», который, судя по названию, должен быть наполнен описаниями смертей и множества убийств. Однако, в нём этого всего встречается меньше, чем в предыдущих романах трилогии. Смерть в нём представлена Мураками Рю, что неожиданно для него как автора таких произведений, подобных «Мисо-суп» и «Паразиты», как полное разрушение человеческой личности, к чему подходит писатель в течение событий всех трёх произведений.

1. Размышления о наслаждении

«Всегда наслаждаться - значит

вовсе не наслаждаться» [6]

(Вольтер)

«А ты знаешь, почему Ван Гог отрезал себе ухо?» - такая загадка встаёт перед героем по имени Миясита с первой же страницы повествования и неосознанно для него самого вовлекает в очередной квест, предлагаемый Мураками Рю и самому читателю тоже. Квест, или поиск - это основное действо практически всех персонажей писателя из романа в роман. И что бы они ни искали - смысл жизни, способ избавления от преследующего страха, счастье или очередную жертву своей болезненной страсти и безумия - всё это неизменно захватывает полностью, не позволяя пойти на попятную или каким-то чудом избежать сопутствующих катастроф. Также и Миясита, обычный сотрудник продюсерской кинокомпании, оказался во власти странного вопроса, заданного незнакомцем.

Миясита, который работает ассистентом по ракурсам для серии фотографий нового поп-идола молодёжи, встречает на съёмках клипа в Нью-Йорке бомжа, который оказывается японцем и задаёт ему этот вопрос. Растерявшись и удивившись тому, как мог японец стать бомжем, Миясита не нашёлся, что ответить, но уже с этого момента он оказывается в психологической ловушке, чего он ещё не осознаёт, и поэтому для него уже нет пути назад. Помимо этого вопроса, он задаётся и иным - почему именно его выбрал этот загадочный человек и потребовал ответа? Миясита - на первый взгляд, ничем не примечательный человек, и лишь одно обстоятельство заставляет задуматься о нём с уважением и даже симпатией - он много лет проработал в офисе исследовательского института, напичкивая себя информационными сообщениями, но не побоялся уволиться ради мечты во что бы то ни стало работать за границей, изменив этим самым свою жизнь, оказавшись в совершенно новой среде.

Ещё одно обстоятельство - симпатия со стороны певца, для которого снимали клип и которого между собой члены съёмочной команды называли «мартышкой». Мартышка повсюду брал с собой в клубы лишь продюсера и Миясита, и когда тот спросил кумира молодёжи, почему он выбрал его составлять ему компанию, Мартышка ответил, что «ты вот…за словом в карман не полезешь, сразу чувствуется, что твои слова лезут не из головы, а из кишок, со всей желчью, какая там накопилась» [1, с. 17].

На этом описание личности героя заканчивается, но, несмотря на скудность этого описания, ясно, что Миясита - человек непосредственный и способный не только к анализу информационных данных, которым он посвятил семь лет своей жизни, но и к глубокому обдумыванию ситуаций и людей. У Миясита есть своё «я», и оно не ограничивается простым существованием ради существования, но стремится познавать и извлекать из жизни то, что ему необходимо, и убирать ненужное. В случае с Мартышкой - герой недолюбливает его, но найдя в нём «что-то неопределённое и давящее, какое-то трагическое бессилие» [1, с.18], Миясита начинает испытывать к нему некую симпатию, поборов свои же неприязнь и раздражение. Таким образом, мы находим в главном герое мягкость и даже какую-то податливость - его сердце легко тронуть, наполнив его переживаниями. Это его свойство характера в некоторой степени объясняет причины многих последующих роковых событий в данной истории.

Первым и самым невинным событием для него становится именно разговор с Мартышкой, который приходит к нему ночью в номер отеля и объясняет, почему выбрал Миясита себе в компанию - разговор, разбавленный первым для главного героя опытом употребления наркотика - кокаина. «Когда обе полоски оказались у меня в носу, мне показалось, что в ноздрях загорелись и защёлкали холодные бенгальские огни. Ощущение ледяного ожога, как от искусственного снега, ощущение, похожее на искру, вызывающую зажигание мотора. Затем по слизистой носоглотки распространилось успокаивающее чувство анестезии, которое через некоторое время расползлось по всему телу» [1, с. 20].

Необходимо сказать, что описания даже самых отвратительных действий Мураками Рю доводит до абсолютнейшего натурализма, чётко рисуя каждую малейшую их деталь и особенность, выражая при этом настроение персонажа, совершающего какое-либо действие, исходя непосредственно из его позиции. И в зависимости от того, нравится герою или нет то, что он делает, склоняет читателя к появлению чувства симпатии и любопытства или отвращения. Так и в данном отрывке, описываемый первый опыт человека, связанный с употреблением кокаина, которому это понравилось, вызывает больше интерес, чем отторжение.

Параллельно принятию наркотика происходит важная беседа - казалось бы, ничего особенного: бывший помощник дрессировщика обезьян, а ныне певец и кумир молодёжи, рассказывает о своём первом месте работы. Однако, именно Мартышка озвучивает темы, которые служат основой всего произведения. «Знаешь, не следует думать, что простой разносчик - ничто! Я хочу сказать, что у него тоже есть индивидуальность, но он вынужден держать её под униформой, и ты не поверишь, но это очень даже приятное чувство. Думаю, это похоже на временную необходимость быть чьим-нибудь рабом, понимаешь? [...] Если требуется, чтобы ты спрятал свою индивидуальность, это не значит, что ты превратился в робота. Но мне кажется - как бы это сказать? - что человек, пытающийся задушить свою индивидуальность, наделён странным эротизмом, конечно, это связано с состоянием подчинения или с чем-то в этом роде» [1, с. 19]. Рабское подчинение и как его следствие - потеря индивидуальности, своего «я» - это то, что входит в основу наркотической зависимости. Любые наркотики разрушают не только организм, но также и человеческую личность, лишая воли, заключая его душу в тиски низменных желаний.

Пока что Миясита совсем не подозревает об угрозе, способной перевернуть его жизнь - он даже выбрасывает остатки кокаина в унитаз и не лишён ровным счётом ничего, кроме покоя - ведь его мысли по-прежнему заняты японцем-бомжем и вопросом, заданным им. Перед тем как вернуться в Японию, Миясита снова встречается с этим загадочным человеком, но не найдя ответа на его вопрос, они расходятся. Однако, бомж не отпускает его окончательно - он даёт ему бумажку с номером телефона: «…Позвони по этому номеру, скажи, что от меня, и тебе дадут денег» [1, с. 25].

Этот листок с номером телефона полностью овладевает Миясита - он долго не решается поднять трубку, но, даже не стараясь запомнить, номер отпечатывается у него в памяти. И когда же он всё-таки набирает его, то ему отвечает автоответчик, записанный женщиной. Её голос - ещё один поворот ключа в замке темницы, в которой оказывается данный персонаж. Он приводит Миясита в состояние странного беспокойства, и словно ещё одна загадка, заданная ему, этот голос не даёт ему покоя. Ища, что же было в нём такого особенного и неуловимого, Миясита ещё не осознаёт, что ищет то, с чем ему скоро придётся столкнуться. «Сила», «джунгли», «шквал», «предупреждение», «грусть и одиночество», «упадок» и наконец - «отчаяние», которое содержит в себе все эти слова, все оттенки. И этим отчаянием пропитан голос женщины. «Это не было отчаяние, явившееся результатом экономического краха или социальной неудачи. Этот голос оставил во мне то же смутное впечатление, что и встреча с бомжем, который подошёл ко мне и заговорил об ухе Ван Гога» [1, с. 27]. И эти мысли Миясита действительно появились неслучайно - поговорив с этой женщиной, стало ясно, что она и этот бомж когда-то были очень близки друг другу. «Вы согласитесь выслушать нашу историю?» - спрашивает женщина, и Миясита соглашается, однако, уже в этот момент его второе «я» кричало ему остановиться и не вмешиваться в эту историю - то же самое «я», которое заставило его выбросить в унитаз остатки никотина, оставленные ему Мартышкой.

Кажется, с одной стороны, что если бы Миясита в этот момент сказал «нет», то он стал бы свободен и вернулся бы к своей прежней жизни как ни в чём ни бывало - никакие мысли и раздумья не тревожили бы его так сильно и мучительно, но, с другой стороны, именно отказ мучил бы его ещё сильнее, оставив навсегда рабом. Возможно, это ещё одна психологическая ловушка, и не попасться в неё для Миясита было практически невозможно, ведь, как уже было описано выше, он податливый человек и «вошёл в игру» ещё с тех самых пор, как бомж спросил его: «А ты знаешь, почему Ван Гог отрезал себе ухо?»

Женщина попросила Миясита выслушать её историю, но при этом поставила одно условие, которое ему объяснит человек со странным именем Поросёнок, с которым он должен встретиться и сделать всё, что он скажет. При встрече с ним Миясита с удивлением обнаруживает, что этот человек невероятно богат, и странно то, что он просит называть его Поросёнком: «Делайте, как она вам сказала…» [1, с. 32]. Богач приоткрывает завесу тайны о женщине, с которой в скором времени суждено встретиться Миясита, назвав её «Queen», «Повелительница», рассказав о том, кем она является для него и других - «всякого рода разных и необычных людей» [1, с. 33]. Так выясняется, что женщина эта - Королева садомазохистов, и что условием для встречи с ней является принятие наркотика экстази - «некоторого рода препарат, вызывающий эйфорию и используемый, в частности, для преодоления аутизма, запрещённый три года назад в Штатах и в прошлом году в Японии» [1, с. 33].

Почему именно экстази предложили герою произведения? Ответ на этот вопрос довольно прост и ещё будет объясняться по ходу сюжета романа. И сейчас достаточно привести лишь одно утверждение, которое Мураками Рю облачает в наипростейшее определение: «экстази - это вещество, стимулирующее сексуальное желание, доводящее его до предела» [1, с. 34], и оно, соответственно, более других наркотиков подходит для удовлетворения сексуальных потребностей садомазохистов, любителей извращённого секса.

Садомазохизм - это сексуальное отклонение, связанное с желанием причинять боль, унижение, указывать на подчинённое положение человека или самому быть их объектом. Садомазохизм может являться и элементом нормальных сексуальных отношений, и заболеванием считается лишь тогда, когда становится основой сексуальной жизни, и когда без этого невозможно достижение сексуальной разрядки.

Как и любым другим людям с сексуальными отклонениями, садомазохистам присуще быстрое пресыщение одними и теми же методами удовлетворения и похожими один на другой ритуалами. Поэтому нет ничего удивительного в том, что наркотики, особенно экстази, становятся для них в некотором роде спасительным средством, позволяющим разнообразить сексуальную жизнь и толкать к новым наслаждениям. Однако, всё это представляется замкнутым кругом, из которого уже не выбраться, и пустота, которую пытаются заполнить этими самыми наркотиками, никогда не исчезнет. Так же и в случае с героями романов Мураками Рю «Экстаз» и «Все оттенки голубого» - все они заложники, рабы собственных неудовлетворённых желаний, отчаяния, порождающих всё большую бессмысленность в их жизни, всё большее стремление подняться ввысь, которая оказывается лишь перевёрнутым дном ада.

И Миясита скоро станет одним из них. «Примите таблетки с вашей подружкой, которой вы доверяете» [1, с.35], - говорит напоследок Поросёнок, и Миясита следует его указанию. Недолго размышляя, он звонит своей бывшей любовнице Акэми, выбрав её только потому, что она была последней, с кем он встречался, и приглашает эту женщину на свидание. Пока он ждёт её в знакомом баре, Миясита размышляет о себе и об истории, в которую попал - он ещё способен анализировать сложившуюся ситуацию и своё место в ней, стараясь понять, что же творится. «Я был совершенно нормальным, обыкновенным человеком. И в то же время я понимал, что слова эти - обыкновенные, нормальные - утрачивают свой смысл, когда ты находишься в определённом состоянии сознания. […] Я не мог понять ни бомжа, ни женщину, с которой говорил по телефону, ни Поросёнка. […] Но отчего же я должен был чувствовать, что меня касается всё это, чего я не понимаю? […] Эта история странным образом напоминает сценарий одной видеоигры, каких сейчас расплодилось сотни тысяч по всей стране, игры смены ролей, по типу знаменитого «Dragon Quest».[…] Напрасно я повторял себе, что ничего не понимаю: стоило мне сделать малейшее умственное усилие, и я тут же осознавал, что то, чего я не понимал, было, собственно, формой возбуждения, которое охватывало меня и, не считаясь с моими желаниями, несло вперёд, к тому, чего я не понимал» [1, с. 38-39].

Миясита - отнюдь не главный герой произведения, хотя он и остаётся основным действующим лицом в данном пространстве на протяжении всего повествования. Несмотря на это, без него невозможно было бы познакомиться с действительно главными фигурами всей трилогии. Миясита - это всего лишь проводник, через которого читатель погружается в мир монологов и невольно смотрит на ситуацию именно с его точки зрения. Сущность, индивидуальность Миясита практически полностью заканчивается на плоскости постели, в которой он испытывает, и в эмоциональном плане, лучший в своей жизни секс, перед ним впервые приняв наркотик экстази, подготавливая себя таким образом к встрече с загадочной женщиной, чей голос захватил его разум.

Ею оказывается молодая и без сомнения красивая девушка по имени Кэйко Катаока. Не только её голос, но и её лицо, манера одеваться и двигаться, взгляд, под которым Миясита готов был провалиться под землю, - всё это кажется олицетворением аристократической утончённости, присущего ей раздражения и даже властности. Переживая вместе с Миясита чувство беспокойства и стыда, находящимся с ней в богато обставленных апартаментах, кажется, что Кэйко - это действительно Королева и любой другой человек - всего лишь пёс у её ног. Миясита оказывается на краю пропасти и назад уже пути нет, хотя она даже ещё не начинала рассказывать свою историю. И с каждым новым словом, каждой деталью в её повествовании, в поведении и ноткой в голосе он становится её рабом, и, конечно же, всё это сопровождается долей «странного эротизма», о чём и говорил ему Мартышка. «До настоящего момента мне было доступно лишь смутное представление об истинном возбуждении и удовольствии. […] Мне хотелось раздеться донага перед этой женщиной, встать перед ней на колени, лизать кончики её туфель. В тот момент, когда эта мысль пронзила мой мозг, я ощутил лёгкое головокружение и почувствовал, что у меня встаёт. Её взгляд остановился на моей ширинке, и я понял, что она знала, что со мной творится» [1, с. 71].

Кэйко Катаока рассказывает о своей жизни, о том, как с раннего детства была нимфоманкой - «я прекрасно понимала механизмы появления желания, способы сосредотачиваться на нём и им управлять, понимала, что девочка устроена гораздо сложнее, чем мальчик, что желание мальчика находит своё логическое завершение в эякуляции и что между мужчиной и женщиной столь же большая разница, как между земляным червём и бесконечным космическим пространством» [1, с.68]. Вследствие этого она стала работать в клубах садомазо, стараясь удовлетворить своё повышенное сексуальное влечение. Уже тогда принимая наркотики, Кэйко испробовала все виды секса и даже проявляла интерес к грязной порнографии. Однако, в один момент она почувствовала какую-то пустоту, однообразие садомазохистских сеансов привело к тому, что она ограничила свою деятельность, стала брать уроки и начала путешествовать в мечте когда-нибудь встретить садиста, которого жаждала её душа. И она повстречала его в лице человека, который и задал Миясита вопрос об ухе Ван Гога, - немолодого, гордого и полного жизни режиссёра-постановщика музыкальных комедий. По её словам, между ними возникло что-то вроде «преступного заговора», связи, которую можно назвать любовью - такой, когда говорят: «Я люблю тебя». Однако, всё удовольствие, которое они могли получить вместе, достигло своих пределов, и у них появилась уверенность, что необходимо ввести в их союз третью участницу.

Как уже было описано выше, садомазохисты быстро пресыщаются какими бы то ни было видами секса, развлечениями. И в случае Кэйко и её мужчины даже наркотики и алкоголь, употребляемые на полную катушку, вскоре перестали удовлетворять их потребности всё в новых и новых наслаждениях, которые признаны были заполнить пустоту в их душах и жизни, которая не приносит никакого морального удовлетворения, избавить от скуки и однообразия. Часто говорят, что именно то, что людям «нечем заняться» становится причиной девиантных отклонений, прожигания жизни в алкоголе и наркотиках, беспорядочных половых связей, самоубийств и так далее. Скука - это лишь простое тому объяснение, но гораздо более приемлемой причиной было бы назвать проблемы воспитания в семье и в обществе, которое также далеко от каких-либо идеалов. Эти суждения проскальзывают и в самом повествовании - в словах той же самой Кэйко: «…больше всего не хватает этой стране - людей, которые умеют слушать. Именно из-за этого в стране сейчас упадок. Проблема существует именно на этом уровне. Это всегда напоминает мне мышей. […] Эти мыши постоянно бегают по клетке. Вам не кажется, что люди вокруг нас подобны этим мышам? Как будто больше ничего уже в этой жизни их не ждёт и не касается» [1, с. 73]. Рассуждение об обществе и проблемах в семье встречаются и в последующих произведениях трилогии от лиц двух других персонажей, о которых ещё предстоит рассказать. Всё это, без сомнений, - мысли и самого Мураками Рю, пытающегося рассмотреть социальные проблемы и причину становлений девиантных личностей с разных точек зрения, увлекая нас невероятными и в то же время реалистичными историями, показывая себя замечательнейшим психологом и талантливым писателем.

Из романа в роман автор представляет на наше обозрение персонажей крайне антисоциальных, не вызывающих в нас какой-либо симпатии, но сам он часто испытывает к таким людям уважение и интерес через других персонажей. «Мы погрязли во лжи и заменяем веру риторикой. Возможно, тот, кто сознательно отрекается от мира, в действительности стремится избавиться от этой лжи» - пишет Мураками Рю в своём произведении «Паразиты». Что-то подобное такому отношению мы встречаем и в романе «Экстаз» и во всех последующих романах данной трилогии. Возвращаясь к нашим героям, несомненно, можно сказать, что Миясита испытывает подобострастное восхищение к Кэйко, и это чувство отчасти передаётся и читателю. Однако, вместе с ним, Миясита начинает испытывать и отвращение к себе, доводя его до готовности отказаться от всего, чем он был до этого, чем всегда была его жизнь. Почувствовав опасность, он выбегает из комнаты, чтобы отдышаться и прийти в себя, но уже осознаёт, что не знает, кто он. «Слово «личность» всплыло в моём сознании. Именно личность, а не характер, другими словами, то, что являлось основой меня, представляло собой некую эссэнцию, сущность меня как человека» [1, с. 81]. Кэйко Катаока разлагала Миясита, и он, прекрасно осознавая всё, что происходит с ним, превратился в мазохиста, её раба. «Я ощущал опасность, но не находил в себе сил противостоять ей. У меня больше не было моего «я», и это напомнило мне тот день, когда я чуть не утонул» [1, с. 91]. И Миясита послушно вернулся в номер.

История Кэйко продолжилась. Она рассказала мужчине о тех девушках, которых они находили с бомжем для своих сексуальных игр, как превращали ради своего удовольствия обыкновенных женщин разных профессий и возрастов в мазохисток, которые исполняли все их желания. Бомж был садистом, а садист - «это человек, который может существовать лишь в математически выстроенном мире. Другими словами, он задавался вопросом, как помочь своей партнёрше проявить свои мазохистские наклонности, не теряя при этом собственного возбуждения» [1, с. 78]. Поначалу они вводили в свою компанию женщин, которые были профессионалками в сфере садомазо, но «поскольку садист находит истинное удовольствие не в том, чтобы унижать, а в том, что партнёрша в конце концов унизится сама […], те, кого бомж и Кэйко вовлекали в свои игры и порой унижали самым жестоким образом, были не в состоянии удовлетворить их, поскольку подобно собакам, застигнутым во время случки, эти девицы не испытывали стыда, их дырки не краснели, и сами они превращались в моральных уродов. В итоге оставалась одна лишь досада» [1, с. 85]. Таким образом, они пришли к выводу о том, что им необходимы самые обыкновенные и ничем особо не выдающийся девушки, способные испытывать стыд. Бомж и Кэйко сделали своими рабынями много таких простушек, но одна из них, Ми, покончила жизнь самоубийством. Никто так и не понял, почему, но с тех пор бомж стал всё реже и реже приходить к Кэйко, и при нём всегда была Рэйко - актриса и танцовщица в его музыкальной комедии, которая тоже стала участницей их садомазохистских игр. мураками меланхолия наслаждение смерть

История Кэйко Катаока на этом закончилась. Она вручила Миясита конверт с деньгами и авиабилетами, попросив его снова встретиться с бомжем в Нью-Йорке и с Рэйко в Париже и пообещав небольшое вознаграждение. Кэйко считала, что её возлюбленный стал бомжем по вине Рэйко, и должна была выяснить подробности. Миясита, который превратился в её послушного пса, последовал её указаниям.

Отправившись в Нью-Йорк, герой находит того самого бомжа и передаёт ему всё, что просила Кэйко. Однако, весь разговор с ним, разбавляемый всё новыми дозами кокаина, можно выразить лишь несколькими фразами: Кэйко и Рэйко - абсолютно разные женщины, но бомж любил и уважал их обеих. Ему пришлось выбрать одну только потому, что он не мог ублажать их двоих одновременно. И он стал бомжем не из-за Рэйко. Словно не желая говорить о них, этот человек снова и снова предлагает Миясита кокаин и под конец их беседы снова задаёт ему знакомый вопрос об ухе Ван Гога. Миясита отвечает: «Я думаю, что у Ван Гога раз и навсегда запечатлелся образ собственного гения на том уровне, которого он достиг своими первыми работами. И он был не в силах вынести того, что ему уже не достичь этого уровня. Поэтому-то и стремился без конца наказывать себя» [1, с.158].

Мазохист. Человек, прежде всего, судит о других по самому себе, и нет больше уже других сомнений в том, что Миясита стал мазохистом, и вновь услышав в телефонной трубке голос Кэйко Катаока, его единственным желанием, было упасть на колени перед ней и лизать ей пальцы ног. Рабство стало казаться ему наивысшим состоянием человеческого тела и духа, казалось, врата рая распахнулись перед ним в ожидании встречи с Рэйко - женщины, которая входила в этот странный любовный треугольник, который постоянно выбирал себе новых жертв. Миясита почти не сомневался в том, что он их новая жертва, и отступать было уже некуда. И если он уже виделся лично с бомжем и Кэйко и мог сказать, что это за люди, то о Рэйко он не знал практически ничего. Однако, одни лишь слова о том, что Рэйко - это «чёрная дыра», возбуждали его настолько, что он готов был погрязнуть без остатка во всей этой истории, отдать всего себя игре, в которую его вовлекли, лишь бы узнать, кто она такая, и встретиться с ней. Миясита ещё раз виделся с бомжем, чьё имя он уже знал - Ядзаки, но и он не смог дать определение Рэйко, дав ему некий свёрток и попросив передать его Рэйко в Париже.

И он увиделся с ней. Рэйко была действительно «чёрной дырой» - она обладала невероятным магнетизмом, из-за которого словно от дуновения ветра все посетители бара поворачивали к ней головы, если она производила даже какое-то малейшее телодвижение. Её голос походил на голос ведущей детской телепередачи. Её тело походило на тело юного мальчика, но она произносила свои слова, как от неё тут же веяло какой-то непристойностью - «словно всё её тело представляло собой исключительно слизистую оболочку» [1, с.212]. Миясита не мог отвести от неё взгляда, весь он был словно парализован, очарованный её красотой, голосом, манерой поведения. Однако, он всё же сумел спросить актрису, почему Ядзаки стал бомжем. И Рэйко ответила ему, что, возможно, это был ответ Ядзаки на что-либо, и Миясита понял, что это была реакция именно на Рэйко. «Речь не шла о том, чтобы завладеть чьей-то жизненной энергией, это была просто реакция, подобно тому, как безумный убийца, случайно пырнув ножом прохожего на улице, не собирается отнять у него жизнь, смерть неизвестного оказывается простой реакцией, а убийца - катализатором» [1, с.224].

Закончив разговор с Рэйко, Миясита тут же позвонил Кэйко, и та приказала ему положить наркотики, который дал ему Ядзаки, в презервативы, проглотить и вернуться в Японию. И начиная с этого дня он превратился в настоящего раба, челнока, перевозившего в себе наркотики рейсами Нью-Йорк - Париж - Токио. Ядзаки по-прежнему ходил в обносках бомжа, Рэйко он больше никогда не видел - вместо неё приходил пожилой японец, который однажды заговорил с ним о Ми и сказал, что они пытаются сделать с ним то же, что и с ней. Кэйко никогда не позволяла Миясита прикасаться к ней - только лизать её туфли и оставаться посмотреть на дрессировку других девушек. Но ему было всё равно. «Единственное, что имело значение, - это удовольствие исторгать перед Кэйко Катаока гондоны, которые я заглатывал» [1, с.227].

Но однажды презервативы с наркотиками, которые Миясита перевозил в своём желудке уже двенадцатый раз, находясь на борту самолёта, порвались, и Миясита принял мучительную смерть. Единственное, что он расслышал в полной тьме - это был голос Кэйко Катаока:

Ты уснёшь крепко-крепко.

Тебе неведом будет страх, ни в отелях, ни в самолётах, тебе останется лишь спать и спать.

И если ты услышишь мой голос - значит, ты открыл глаза, пусть даже один-единственный раз…

Отдыхай. [1, c.230]

2. Размышления об апатии

«Меланхолия -- не что иное,

как безотчетное воспоминание»

[8]

«Одиночество нельзя заполнить воспоминаниями,

они только усугубляют его»

[8]

(Гюстав Флобер)

Как Кэйко Катаока олицетворяла собой экстаз и наслаждение, так знакомый уже нам Ядзаки представляет собой то, что мы можем назвать меланхолией, или апатией - бесконечной грустью и тоской, снедающей душу человека, когда он одинок или на сердце осталась ещё незажившая и постоянно дающая о себе знать рана. «Да. И зажили очень скоро. […] С того времени, как я понял, что способен с кем-либо разговаривать» [1, с.248], - говорит Ядзаки о своих душевных ранах, но он лукавит даже перед самим собой, ибо именно для того, чтобы они зажили, необходимо выговориться кому-то ещё. Однако, он не ищет собеседника - сторона, способная выслушать его, находит его сама.

Перед Ядзаки сидит молодая журналистка по имени Митико, которая пришла брать у него интервью для книги о людях, представляющих сегодняшнее американское общество, а Ядзаки пробыл бомжем в Нью-Йорке в течение двух лет и, без сомнений, являлся интересным объектом для интервью. Не успевает она и представиться и рассказать о плане интервью, как мужчина рассказывает ей сюжет фильма о японке-террористке, захватившей самолёт, и, как и в случае, знакомом нам по произведению «Экстаз», героиня данного романа, ощущает себя загнанной в тупик своим странным собеседником. Однако, Митико кажется более сильной натурой, чем Миясита, и человек перед ней вызывает в ней не восхищение, а скорее неприязнь, и с её слов читатель действительно узнаёт нечто большее, чем за всю первую часть трилогии. «В его голосе не чувствовалось никакой грубости, скорее что-то большее. Возможно, Ядзаки обладал слабо выраженным «я». Он не принадлежал себе и ни от кого не зависел. У него не было ничего. Он не был достоянием корпорации или членом семьи, и для него не существовало ни религии, ни принципов. Если Ядзаки в действительности был тем, чем казался, он испытывал невыносимое одиночество, возбуждавшее в нём жажду. Это я и называю вульгарностью» [1, с.245].

Митико хотела узнать, почему Ядзаки стал бомжевать и узнать что-нибудь интересное и интригующее из этого периода его жизни. Однако, Ядзаки предложил ей рассказать о своих ранах. «Это всё из-за ошибки с этой Рэйко» [1, с.248], - говорит он ей, и читателю тут же становится ясно, о чём собирается поведать ей мужчина. Кажется, вот-вот и снова разум потонет в порнографическом омуте, на поверхности которого будут всплывать самые невероятные и грязные эпизоды садомазохистских сеансов, проведённых в наркотическом дурмане, издевательств над телами и душами людей, вовлечённых в их игры. Это всё действительно присутствует в романе, ведь взаимоотношения Ядзаки и его двух женщин - Кэйко и Рэйко - проходят красной линией в повествованиях всех трёх романов трилогии. Однако, Мураками Рю ставит главным героем «Меланхолии» именно Ядзаки, а это задаёт тон всему произведению и его содержимому - на место жестокости и развращённости, присущих Кэйко, приходят некая расчётливость и обольстительность слов, пылкость сердца, энергия и решимость Ядзаки. Поток его речей - это не монолог, заставляющий вас покраснеть или испытать отвращение, это психологически особо устроенная цепочка воспоминаний, которая, однако, не лишена импульсивности и чувственности - «речь его казалась бессвязной, но в ней была своеобразная логика» [1, с.254]. Ядзаки - тонкий искуситель, и Митико как женщина постепенно поддаётся его влиянию. «Я, конечно, не испытывала желания быть ему подвластной, но что-то заставляло меня довериться этому мужчине и тому, чем он обладал. Мысль эта имела и сексуальный аспект. От улыбки Ядзаки я готова была расплакаться. Эмоции начинали бурлить, да я и не пыталась восстановить утраченное хладнокровие. Я почти потеряла контроль над собой» [1, с.251].

Ядзаки начинает рассказывать журналистке о Кэйко и Рэйко, описывая их путешествия, их совместные оргии, рассказывал о наркотиках, своей молодости, шоу-бизнесе, но больше о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной…с точки зрения человека, у которого любимых женщин было две. Он объясняет ей причины, почему однажды предпочёл Кэйко Рэйко - та была для него «удобнее», и эти слова звучат довольно прозаично и странно для искусителя, но Ядзаки знает, о чём говорит. «Я не хотел бы причинять боль тем, кого любил, или тем, кто любил меня. Этим обычно всё и заканчивалось, но всё-таки я не могу…Я знаю, что причинит им боль, и не буду делать этого» [1, с.266-267], - Ядзаки говорит о любви, как самый настоящий романтик, что не может не помочь расположить к себе свою собеседницу. Однако, Митико принимает всё это за очередной расчёт. «Всё, что рассказал этот человек, странным образом проникло в меня и теперь постепенно разрушало. […] Не будучи лиходеем, Ядзаки источал аромат зла…Зло…Ложь и обман, предательство и отчаяние, нигилизм и самовлюблённость, эгоизм и высокомерие - эти слова вихрем пронеслись в моём сознании. Его лицо, тело, манера общения воплощали в себе всё самое отталкивающее в мужчине» [1, с.258].

Почему же тогда Митико соглашается идти в его квартиру, оставив шумный американский бар, со спокойствием наблюдает, как тот принимает кокаин, хотя и признаёт в самой себе, что Ядзаки под кайфом может оказаться гораздо опаснее любого убийцы и насильника, ведь он не способен избежать того, кого носил в самом себе? Даже сам Ядзаки признаёт, что ненавидит то ничтожное существо, что он есть. Всё дело в самой Митико, её непонятной страсти к Ядзаки и любопытству узнать ещё больше о Кэйко и Рэйко. Невольно она начинает ревновать Ядзаки к ним обеим, словно уже позиционируя себя как часть его жизни и не понимая, в какую ловушку попадает, очарованная им.

«В сущности, это история соблазнения, диалог палача и жертвы, и всякие там отвлечения насчет, к примеру, балета, Мориса Бежара, Ганнибала Лектера из «Молчания ягнят», сущности творческих людей, роли продюсеров и т. п. не должны сбивать с толку. Все это - «па» из того самого танца, который призван завлечь неопытное существо в коварно расставленные сети, и, простите за высокопарность, его погубить» [12]. Классический балет Ядзаки называет высшей формой мазохизма, Ганнибала Лектера - героем Америки, говорит, что «садистские отношения возможны, только если ваш партнёр желает вас и испытывает к вам глубокое уважение» [1, с.316], словно оправдывая гнусность этого явления. Он рассказывает Митико историю о молодости, в которой знал одну некрасивую девушку, которая покончила жизнь самоубийством, и рассуждает о печальных и одиноких девушках, подобных ей. «На самом деле они не хотят умирать, но они мертвы задолго до этого. […] Неправда, что все эти девицы глупы или что у них нет сил и возможности найти себе приятеля, с которым можно хорошо поразвлечься…Нет, просто у них не хватает сил полюбить себя. […] Многие живут, не зная, чего они хотят. А поскольку мы не знаем, чего желают другие, то нет такой уж необходимости спрашивать себя, почему та женщина ушла от тебя по причине, которую сама не могла понять» [1, с.328-329].

Всё, что ни рассказывает Ядзаки, отдаёт ядом и хитростью, опасностью, но именно всё это настолько сладко, насколько могут быть сладки речи мужчины, обольстительного как сам Дъявол, который, тем не менее, преподносит себя как человека, способного любить. Отвращение быстро заменяются симпатией, когда Ядзаки рассказывает о своих чувствах к Рэйко. И сама Рэйко предстаёт перед читателем в новом свете, если так можно выразиться, говоря о «чёрной дыре». «В ней проявлялось некое чувство бессилия. […] Это бессилие было так велико, что она никогда не предпринимала попыток хоть как-то повлиять на ход вещей. Именно этим и была обусловлена её отчуждённость. […] Всё нормальное сразу её настораживало. […] В действительности я никогда не мог постичь до конца её суть. Я не понимал её. Поэтому она и была опасна. […] Рана, которую она нанесла мне, - это я сам. И всё настоящее во мне - это тоже я» [1, с.302-303]. Не похоже, чтобы это были слова по-настоящему любящего человека, и всё, что бы ни сказал Ядзаки, кажется странным и непонятным. Рэйко ушла от него, найдя себе нового возлюбленного, но, то мужчина говорит, что она не понимает, почему ушла от него, то признаётся, что причина кроется в нём самом. Действительно ли Ядзаки испытывает или испытывал к Рэйко чувство, которое можно назвать «любовью»? Ведь он с немалой долей презрения говорил о женщинах и даже сравнивал их с вещами, назвав одну «удобнее» другой.

На самом деле, Ядзаки испытывает ревность и непреодолимую тоску, вызванную внезапным одиночеством, и, на мой взгляд, это чувства подогреты лишь его самолюбием, и он выставляет их напоказ перед Митико ради собственного же удовлетворения, своего желания. И рассказывая о других, он старается рассказать, прежде всего, о самом себе. И Митико это прекрасно понимала, ощущала в нём эту меланхолию и скорбь.«Его лицо выражало такую невыносимую грусть, будто всё, что он рассказывал мне до настоящего момента, служило единственной цели - привести рассказчика в такое состояние. […] Ядзаки делал это, чтобы стало заметным то, что я видела перед собой - сочетание его злопамятности и глубокой тоски, от чего он не отделался бы никогда. Вот что хотел сообщить мне этот человек» [1, с.332].

Ядзаки поведал Митико о Джонсоне - его приятеле-бомже, который болел СПИД'ом, но который, несмотря на людские предрассудки, был на удивление умён и начитан. Тот помог ему избавиться от ревности, но прежде - Джонсон рассказал о ритуалах ацтеков, которые пытали своих пленников прежде, чем съесть. Он уверял, что их страдания с тлеющей головнёй, которую должны были вставить им в зад, - это самая настоящая боль, которая несопоставима с болью ревности. Четыре дня спустя после этого разговора Джонсон умирает, и Ядзаки решает покончить с бродяжничеством, в которое его затянула ревность и тоска по Рэйко. Слушая этот рассказ, Митико пришло видение о том, как она летит вместе с Ядзаки в Мексику, чтобы отыскать те самые ацтекские храмы, в которых приносили в жертву людей. Она попалась в его ловушку, и её разум уже рисовал ей картины её плена, заманчиво прикрытого атмосферой романтизма и загадочности. Её сексуальное желание также достигло предела, и женщина невероятно напоминает читателю Миясита, который так же едва сдерживал себя, чтобы скрыть всё то постыдное, что с ним происходило при разговоре с Кэйко.

Митико покидает квартиру Ядзаки, и с того самого момента всё, что окружало её, казалось ей пронизанным тоской - даже люди и она сама. «Белое вино, салат из артишоков, белый сыр, хлеб, варенье и фрукты, бег трусцой, спортивная ходьба, роллер-скейт, бассейн, бильярд, фрисби, мастерские художников, клубы, студии, американские единицы измерения, породы собак, пирсинг и татуировка, марихуана, секс, кино и мода, диджеи, парки, овощные соки, автоматические прачечные, пентхаусы - я вижу в них только искусство потребления и искусство растраты, я тоже соглашаюсь стареть, надеясь прожить подольше, но все они пусты, тоска оплетает их, но ничто не заставило бы их расплакаться. Это кокон, в который они закуклились и ничего не делают, чтобы его разорвать. И я тоже часть этого» [1, с.350]. Тоской и упадком, словно паразитом, заразилась от Ядзаки Митико, носителем некоего зла, который она сама же в нём увидела и…приняла. Отчасти, она также стала мазохисткой перед идеальным садистом, которого полюбила даже сама Кэйко Катаока, ведь только мазохисты готовы принять столько боли от другого человека. Но с другой стороны, Митико нашла в Ядзаки гораздо большее, и, возможно, это было то, чего ей не хватало и что так стремилась найти - «Ядзаки не был…холодным» [1, с.361]. «Я влюбилась именно в эту усталость, что показал мне Ядзаки» [1, с.363].

В этом мировоззрении Митико мы находим много знакомого - то же отсутствие определённых стимулов в жизни, как и у Миясита, однообразие будних дней, в которые она приходит на работу математически точно в одно и то же время. Её ничем не выдающиеся отношения с мужчинами, с которыми она расставалась без единой эмоции и продолжала общаться с ними так же, как до того, как они начали встречаться, наводят мысли о холодности самой Митико. И эта холодность и равнодушие не позволяли ей бороться с тоской и пустотой в своём сердце и жизни. В очередной раз Мураками Рю указывает нам на то, к чему может привести бесцельность и бессмысленность существования человека, которое тут же становится элементом общей системы, чья закостенелость уже не позволяет стать свободным. Митико решила заполнить свою пустоту сладким ядом Ядзаки, и потому сама себе подписала смертный приговор.

Что до Ядзаки, смыслом его существования не были ни Кэйко, ни Рэйко и даже не наркотики - всё, чем полна была его душа, так это желанием и стремлением удовлетворить свои садистские наклонности, которые проявлялись не только в сексе. Его садизм заключался больше в необходимости завладевать душой, разумом, телом женщины без остатка - так, чтобы в ней не осталось даже намёка на собственное «я», так чтобы она сама отдалась ему в полное распоряжение. И Митико стала его рабыней.

Вместе они улетели в Мексику, чтобы посетить древние ацтекские храмы. Они остановились в одном номере отеля и занялись сексом. Со стороны кажется, что оба влюблены в друг друга. И вот уже Митико занимается с Ядзаки извращённым сексом, вот принимает кокаин, вот странный на вид мужчина везёт их к руинам мест человеческих жертвоприношений…вот уже женщина видит очередное видение. «Какое-то мгновение я отчётливо видела, как меня увозят в пустыню, к сараю с гофрированной крышей, где многочисленные люди […] насиловали меня, а потом убили. Глубоко в зад мне вставляли тлеющую головню, их члены один за другим входили в меня. Неподвижно сидящий на стуле Ядзаки снимал эту сцену на видеокамеру. Кассета была потом продана за большие деньги каким-то извращенцам на Западном побережье США, а моя печень, много раз перепроданная на чёрном рынке, в конце концов была помещена в банк человеческих органов. А действительно ли этот грузовик направлялся к ацтекским руинам?» [1, с.394].

3. Размышления о смерти

«Для каждого из нас мир исчезает

с его собственной смертью»

[7]

(Зигмунд Фрейд)

«Я прилетела на Кубу, чтобы разобраться в собственном безумии» [1, с.397], - без конца повторяла Рэйко, прилетевшая прямым рейсом из Барселоны для того, чтобы отыскать Учителя, как она называла Ядзаки. Её задержали кубинские власти в аэропорту, которые вызвали единственного японца, говорившего по-испански и который мог перевести им, что она говорит. Этот человек поручился за Рэйко и отвёз в её отель.

Рэйко, знакомая читателю по первым двум произведениям трилогии, предстаёт обезумевшей и сломленной разлукой с Ядзаки. Её слушателем становится молодой японец-фотограф, проживающий на Кубе, - такой же ничем не примечательный и обыкновенный человек как Миясита и Митико, по имени Кадзама. Ещё одна жертва? Но на этот раз уже раб Рэйко, третьей участницы порочного союза Ядзаки и Кэйко Катаока? С одной стороны, может показаться, что она не может овладеть чужим разумом, если уже безвозвратно потеряла свой, но звучат знакомые слова, как если бы мы перевернули сотню страниц назад и оказались снова погружёнными в повествование «Меланхолии» или «Экстази». «Мне следовало оставить в покое эту женщину и немедленно ехать домой. И мне ни за что не следовало впутываться в эту историю» [1, с.399], - ясно осознавал Кадзама. Однако, он уже ничего не мог поделать с собой, очарованный красотой Рэйко и её изысканными, притягивающими взгляд манерами актрисы. «Я прилетела сюда, чтобы разобраться в собственном безумии», - Рэйко Сакураи начала рассказывать свою историю.

Казалось бы, зачем Мураками Рю повторять в трёх своих произведениях, пусть и входящих в единую трилогию, практически один и тот же сюжет, одно и то же положение, роль героев «рассказчик - слушатель»? На мой взгляд, несмотря на то, что наслаждение, апатия и смерть - абсолютно разные понятия, писатель выстраивает единую модель для их представления читателю, чтобы он ощутил и понял всё то общее, что всё же между ними имеется. А именно - ускоренный процесс разложения личности человека, который начинается отсутствием воли и вскоре полнейшим подчинением - сначала тела, а потом и разума - тому, что послужит в дальнейшем катализатором распада и приведёт его к смерти. Эти истории являют нам бессилие людей, у которых нет мечты, нет надежды, а значит - нет и смысла жизни. Каждый герой всех трёх романов лишь олицетворение огромного самообмана в невозможности оправдать своё бессилие ничем кроме как наркотиками, извращениями, унижениями над людьми или желанием унижаться перед другими, скукой и пустотой. Но пуст не мир вокруг Ядзаки, Кэйко, Рэйко и их жертв - пусты они сами, потому - бессильны бороться с самими собой.

«Ты ведь ещё способен на это, не так ли?» [1, с.163] - звучит, не переставая, голос Кэйко Катаока в разуме Миясита, когда тот высыпает очередную дорожку кокаина, уже став и признав себя мазохистом.

«Ты бессилен» [1, с.390], - слышал Ядзаки отовсюду, где бы он ни находился и чем бы ни занимался, и, объясняя своё бессилие, видел спасение лишь в страсти и желании, сексе, наркотиках и деньгах. «А те, кто осознал свои желания и избавился от чувства бессилия, в какой-то момент начинают понимать, кем они являются на самом деле - садистами» [1, с.391], - плёл он свои козни перед Митико.

«Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да?» [1, с.428] - слышала Рэйко, наверное, десятки тысяч раз с момента её рождения, каждый раз, когда она ругала саму себя и называла «ничтожеством», когда дети не хотели с ней играть, и эти слова ранили её ещё с большей силой, когда она услышала их от Кэйко и Ядзаки, впервые приняв экстази и оказавшись жертвой в их садомазохистских оргиях.

Мураками Рю не раз писал об отсутствии надежды в людях, веры в будущее, в себя, о пустоте и лжи, заполнившей всё вокруг - как, например, в произведении «Паразиты». Однако, в «Монологах о наслаждении, апатии и смерти» писатель не представляет героям надежды, как это было с хикикомори Уихара, и медленно, но верно ведёт каждого из них к физической или духовной смерти.

Воля и бессилие из романа в роман трилогии неизменно олицетворяются садизмом и мазохизмом. Ядзаки преподносит их ещё и на уровень философии, словно бы каждый на их месте непременно стал бы садомазохистом, а их отношения с Кэйко и Рэйко называет словом «моногатари». «Это самое прекрасное определение, самое прекрасное слово в нашем языке…моногатари…нет более романтичного слова, чем это, его можно произносить только шёпотом, и сразу чувствуешь, как начинает вибрировать твоё тело. […] «Вещи» (моно) «разговаривают» (катару), ты понимаешь, какое это необыкновенное слово, говорят, что оно было изобретено специально для мазохистов, «гатари», это сходство двух слогов и создаёт впечатление, благодаря которому можно прочувствовать все тончайшие оттенки и смыслы; иначе говоря, чтобы что-нибудь сказать, нужно самому стать вещью, мысль глубокая, ведь вещи - это те, кто подвластны, кто говорит, и эти говорящие вещи - рабы, евнухи, проигравшие сражение генералы, угнетённые, те, кто в меньшинстве, примитивные […] Только боль, и ничто другое, может породить слова, если бы не существовало страха за свою жизнь, то эволюция просто не началась бы, и не было бы никакого прогресса, и никто бы и не подумал заговорить […] Язык пришёл к нам от мазохистов» [1, с.421-422], - рассказывает Рэйко молодому фотографу, передавая слова самого Учителя, и слова эти в ней живут, словно обладая сердцем, ибо они единственное, что осталось у неё от исчезнувшего из её жизни Ядзаки. Она сравнивает их с паразитом эхинококком, размножающимся в ней до бесконечности, от которого не может избавиться и для которого является всего лишь переносчиком, а это, как было упомянуто выше, должно привести её к гибели.

Кажется несомненным то, что Рэйко, по замыслу писателя, должна стать в данном романе олицетворением смерти, как Кэйко - наслаждения, а Ядзаки - меланхолии. Однако, чем глубже мы уходим в чтение «Танатоса», тем больше путаемся в слоях кокона, не имея возможности сразу добраться до сути, что скрыта внутри, и всё больше и больше описаний предстаёт перед нами этой «чёрной дыры» по имени Рэйко. Кто эта девушка? Первое, что приходит на ум, исходя из их отношений с Ядзаки, - то, что она мазохистка. Она безумна и говорит словами своего Учителя: «У всех мазохистов крайне низкая степень самоуважения, и не только в области собственно садомазохизма…это их отношение к жизни, ибо отсутствие уважения к себе свидетельствует о ненависти к себе, о том, что человек не в состоянии полюбить себя, что бы он ни делал; такие люди не могут понять, что их может кто-то полюбить…» [1, с.469]. Так ли всё то, что говорит Ядзаки о Рэйко? Действительно ли она ненавидит себя? И что является для неё любовью? Учитель оказывается прав насчёт ненависти Рэйко - «моя ненависть остаётся статичной, чётко разделённой на два направления: не против моих отношений с людьми, а против места и против меня самой, она больше не развивается, она остаётся такой же, поэтому-то я смирилась и стала терпеть, а для этого мне постоянно что-то требуется, и это что-то я называю красотой, я нуждаюсь в чём-то прекрасном, способном заморозить мою ненависть» [1, с.432-433].