Семантика пространственной доминанты художественного мира (на материале повести А.С. Пушкина "Метель")

Размещено на http://www.allbest.ru/

1

Семантика пространственной доминанты художественного мира (на материале повести А.С. Пушкина «Метель»)

Изображенный писателем, лексически репрезентированный художественный мир одним из своих основных проявлений имеет категорию пространства. Понятие художественного пространства относится к числу трудно определимых. П. А. Флоренский в своих трудах создал целую семиотическую науку об организации пространства в произведениях искусства. Согласно представлениям философа, художественное пространство - это «своеобразная реальность, насквозь организованная, нигде не безразличная, имеющая внутреннюю упорядоченность и строение. Предметы как «сгустки бытия», подлежащие своим законам и имеющие каждый свою форму, довлеют над пространством, в котором они размещены» [18, с 81]. Применительно к литературному произведению как объекту исследования филологической герменевтики в данной статье мы вслед за Н. А. Николиной считаем, что художественное пространство текста - это «пространственная организация его событий… и система пространственных образов текста» [11, с.145].

Проведенный рядом ученых (М. М. Бахтин, Ю. М. Лотман, В. Н. Топоров и др.) анализ художественного пространства показал, что оно в литературном тексте структурировано, причем пространственные координаты осмысливаются с позиций эстетического идеала, задают ценностные ориентиры.

Пространство является одной из универсальных категорий человеческого мировосприятия. В соответствии с архаической моделью мира динамика идеи пространства сводится к его «обживанию», осваиванию человеком, воспринимающим окружающую среду. Антропоцентричность художественного пространства понимается именно как присвоение мыслящим субъектом пространства [2, с.170], отношение к нему как к своему. Формируется одна из основополагающих ценностных дихотомий свое - чужое. Первая пространственная реалия, осознаваемая человеком как нечто принадлежащее ему, - это дом. В европейских языках слова с корнем *dom- унаследовали греческую основу domus и обозначают «свое, освоенное» [6, с.88]. В русской мифопоэтической картине мира дом является исходной точкой освоения пространства, своеобразным центром окружающего мира. Дом - это ключевой символ культуры, один из важнейших концептов в мировидении народа, философия жизнеустроения.

Общепризнанным для исследователей творчества А. С. Пушкина является то, что дом в художественном мире писателя - важнейшая бытийная ценность. Символика дома самая широкая по диапазону и самая разветвленная по семантике. Дом - жилище, убежище, область покоя и воли, независимость и неприкосновенность. Дом - очаг, семья, женщина, любовь, продолжение рода, постоянство и ритм упорядоченной жизни, «медленные труды». Дом - традиция, преемственность, отечество, нация, народ, история. Дом, «родное пепелище», - основа «самостоянья» человека, «залог величия его», осмысленности и неодиночества существования [8, с.464].

Лексические экспликаторы, то есть языковые средства, с помощью которых выражаются пространственные отношения в литературном тексте, функционально-семантически сближаются и образуют лексико-семантические группы слов с пространственным значением. В рассматриваемом художественном произведении - повести «Метель» - из 1565 полнозначных слов 248 языковых единиц репрезентируют категорию пространства, из них 126 лексем связано с маркированием жилья, места жительства. Показатель частоты употребленных автором понятий, ассоциируемых в широком смысле с домом, свидетельствует об их семантической нагруженности, важности для понимания художественного мира.

Языковые экспоненты «обжитого» пространства (дома) организованы в следующие лексико-семантические группы:

• «населенные пункты» (37) (Жадрино 10, жадринский 2, Ненарадово 4, ненарадовские 1, деревня 4, поместье 3, станция 3, село 1, деревушка 1, город 1, имение 1, губерния 1, столица 1, уезд 1, Бородино 1, Вильна 1, Москва 1);

• «сооружения, постройки, помещения» (18) (церковь 8, дом 6, избушка 1, замок 1, часовня 1, храм 1 (в эпиграфе));

• «части построек, помещений» (26) (комната 5, ставень 4, гостиная 3, крыльцо 2, постель 2, кресло 1, околица 1, окно 1, ворота 1, дверь 1, ограда 1, паперть 1, лавочка 1, угол 1, налой 1);

• «используемые, культивируемые участки» (9) (сад 5, двор 4).

Особой является группа лексических единиц «пространственное расположение» (36), указывающая на нахождение предметов в пространстве по отношению к центру, в котором пребывает человек. Данная группа в соответствии со спецификой восприятия пространства субъектом представлена дихотомией лексико-семантических подгрупп: «близкое» (22) (роща 6, соседи 4, соседство 2, округа 1, недалече 1, недалеко 1, невдалеке 1, соседний 1, окружена 1, окрестность 1, близко 1, приближаясь 1, знакомый 1,) - «далекое» (14) (поле 4, далеко 3, сторона 3 (в стороне 2, не в ту сторону 1), лес 2, незнакомый 1, равнина 1). Эквивалентом оппозиции близкое - далекое является имеющая отношение к дому пространственная оппозиция свое - чужое.

Доминантной, то есть высокочастотной и семантически значимой, оказывается лексема дом, репрезентированная в повести 6 раз, а также сближаемая с ней своей глубинной семантикой лексема церковь, заявленная в тексте 7 раз. Актуальность обозначенных понятий подкрепляется соотносимыми с ними топонимическими экспонентами, поскольку «топонимика художественного текста согласуется с антропонимикой» [2, с. 186]. Для главной героини произведения (Марьи Гавриловны) домом является поместье Ненарадово («…жил в своем поместье Ненарадове добрый Гаврила Гаврилович… соседи поминутно ездили к нему… чтоб поглядеть на дочку их, Марью Гавриловну»). Частотность данной лексической единицы вместе с дериватом - 5. Сюжетообразующим событием оказывается венчание Маши и Бурмина в жадринской церкви («…они должны были … ехать за пять верст от Ненарадова в село Жадрино, прямо в церковь»). Показатель частоты топонима Жадрино вместе с дериватами - 12. Культуру России XIX века Д. С. Лихачев называл усадебной: помещичья усадьба «определяла в ней все основное и новое, весь культурный и духовный характер русской жизни» [9, с. 238]. Дом (поместье) в повести, как и вообще у Пушкина, символизирует патриархальные традиции, идиллический быт, порядок, он является местом, где человек чувствует себя естественно, гармонично, комфортно. При этом, для русской культуры характерно то, что патриархальные и христианские ценности тесно переплетаются, неразрывно входят в человеческое сознание.

Этимология слова дом такова, что в нем сходятся три древнейших корня, первоначально самостоятельных, но по звучанию очень похожих: *domв «владычествовать» (то есть руководство поступками всех домашних, ведение хозяйства, жизненный уклад); * dеmф «строить, сооружать» (то есть постройка, здание); *dеm «общественная организация» (то есть семья, домочадцы) [7, с. 205]. Следует отметить родство слов семья и дом. Лексема семья образована от древ. и.-е. корня *kei- «лежать»: собирательное имя от этого корня означает «то, что находится в общем стане» (в одном «жилище»). В разных родственных языках суффиксальные образования с этим корнем обозначают «селение», «домашний очаг», «родина», но в древнеславянском языке, а затем и в древнерусском сьмия - «семья вообще» (включающая в себя всех членов рода, а также челядь, домочадцев, холопов) [7, с.40].

В «Метели» слово дом чаще всего реализует значение «здание, строение»: «Скоро в доме все утихло и заснуло», «Он объявлял, что нога его не будет никогда в их доме». В случае: «Никто в доме не знал о предположенном побеге» - помимо указанного присутствует значение «семья, домочадцы». В синтаксической конструкции: «Через полчаса Маша должна была навсегда оставить родительский дом, свою комнату, тихую девическую жизнь» - синтезированы три изначальных значения («строение», «семья», «хозяйство»). Таким образом, понятие дом в пушкинской повести сохраняет многообразие исконных значений.

Первоначально в религиозных представлениях, сохранившихся в архаических текстах, дом, являющийся средоточием не только социального, но и духовного содержания, отождествляется с церковью. Домом одинаково называется и гражданское строение, и церковь [10, с.177]. Русское слово церковь, так же, как и славянские цръквь, цркы, немецкое Kirche, английское church, шведское, финское, эстонское и др. Kirka, происходит от греческого слова to kiriakon, что означает «дом Господень». Этим словом греки называли церковь как здание, где собираются верующие, храм. Другие же европейские языки называют церковь производными от греческого ekklesia, которое у классических греческих писателей означает «правильно созванное (в противоположность самовольному и беспорядочному скопищу людей) собрание или общество лиц с определенными правами» [5].

Дом как семья начинается с обряда венчания, происходящего в церкви: «Я молча выпрыгнул из саней и вошел в церковь… Нас обвенчали».

Сюжет повести строится именно на побеге из дома. Поместье Ненарадово является воплощением семейной идиллии, которую нарушает Марья Гавриловна, отправляясь в зимнюю метельную ночь в жадринскую церковь, где венчается по ошибке с Бурминым, а не с Владимиром Николаевичем, как было задумано. Решающие события начинают происходить с героями, когда они покидают дом (станцию) и следуют навстречу свой судьбе. В каждом репрезентирующем данную ситуацию эпизоде присутствуют лексические экспликаторы, относящиеся к пространственной доминанте: «Скоро в доме все утихло и заснуло. Маша… вышла на заднее крыльцо», «…один без кучера отправился в Жадрино… Но едва Владимир выехал за околицу в поле», «Приехав однажды на станцию поздно вечером,… я (Бурмин) не вытерпел, приказал опять закладывать и поехал в самую бурю».

Показательно, что судьбоносные события, произошедшие во время метели, изображены в тексте три раза через призму восприятия трех основных персонажей: Марьи Гавриловны, Владимира Николаевича, Бурмина. Посвященные этим событиям фрагменты особенно насыщены пространственной лексикой, традиционно для художественного мира актуализирующей отдельные семы архетипического значения.

Исконное для мировосприятия представление о доме связывается с женщиной, для которой одной из сущностных функций является быть хранительницей домашнего очага [1, с.9], что подтверждает этимологический материал: др.-инд. d as «дом», авест. dam- м. «дом, жилье», греч. д?мпт, дпм? «строение»; другая ступень чередования: греч. д?мб, род. п. д?мбфпт ср. р. «дом», д?мбс, род. п. д?мбсфпт «хозяйка, супруга» [17]. Неслучайно центральный персонаж повести женский - Марья Гавриловна. Частотность экспликаций понятия дом во фрагменте текста, показывающем метельную ночь с точки зрения Маши, - 5 (всего в повести -6): «Маша должна была навсегда оставить родительский дом», «Скоро в доме все утихло и заснуло», «Никто в доме не знал о предположенном побеге», «Владимира давно не видно было в доме Гаврилы Гавриловича», «нога его не будет никогда в их доме».

При описании побега из дома (ненарадовского поместья) лексически маркируются относящиеся к нему пространственные реалии: заднее крыльцо, двор, сад, ставни. Глубинная семантика каждой лексемы с пространственным значением играет особую роль в смыслообразовании художественного мира, образная символика предстает не только как носитель информации, но и как компонент культуры и духовной жизни народа.

Показателен тот факт, что героиня покидает родительский дом, выходя через заднее крыльцо: «Маша… вышла на заднее крыльцо». Домашний очаг у древних славян в какой-то степени сакрализован, о чем говорит то обстоятельство, что вход делается с южной, то есть положительной стороны: «…двери никогда не делались на север. Эта сторона считалась несчастной…, этой несчастностью расположения дверей наша избушка («избушка на курьих ножках») выдает себя за вход в иное царство. Жилище смерти имеет вход со стороны смерти» [13, с 54]. Марья Гавриловна, выходя через северную несчастную сторону, пересекает границу своего пространства (дома) и чужого, которое откликается метелью и препятствует действиям героини: «…ветер дул навстречу, как будто силясь остановить молодую преступницу». За нарушение запрета вступать в брак («родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать») Марья Гавриловна несет наказание в виде венчания не с женихом (Владимиром Николаевичем), а с незнакомцем (Бурминым).

Элементом, соединяющим свое пространство (дом), где порядок, гармония, и чужое пространство, где хаос, метель, выступает окно. Это важный мифопоэтический символ, формирующий вместе с образом двери противопоставление открытости - укрытости и соответственно опасности (риска) - безопасности (надежности). Двойственная символика окна проявляется в следующем: закрытое окно - разграничение своего мира и чужого, открытое - соединение. Окнам в народной поэзии уделяется большое внимание, сквозь них могут проникнуть вездесущие обитатели загробного мира, несущие людям «на злых ветрах» болезни и несчастья [12, с.7]. В связи с этим возникают такие важные элементы заклинательного декора, как ставни, функция которых - оберегать жителей дома от нечисти [14, с 485]. Актуализация данного образа в рассматриваемом фрагменте произведения имеет двойственное значение. С одной стороны, указание на наличие ставней символизирует имеющуюся у Маши защиту от злых сил, а с другой - их стук предупреждает о тревожных последствиях: «…ставни тряслись и стучали; все казалось ей угрозой и печальным предзнаменованием».

Образы окна со ставнями и двери с точки зрения глубинной мифологической семантики оказываются сходными с образом двора («На дворе была метель»), что имеет этимологическое подтверждение: лтш. dvars, др.-инд. d ra «ворота»; связано чередованием с дверь [17]. В системе славянской символики двор осмысляется как часть освоенного пространства и вместе с тем, примыкая к чужому миру, двор может быть опасным для домочадцев, особенно после захода солнца, ночью («Подали ужинать… . Скоро все в доме утихло и заснуло») и в некоторые календарные праздники (события в повести приурочены к святочному времени: «В начале 1812 года…») [4, с.259].

К образам дома, двора, примыкает образ сада («Они сошли в сад»), который по народным представлениям, а также в мировой литературе, начиная с античных времен, наделяется исключительно положительной семантикой, это одна из самых поэтических мифологем. Сад символизирует идеальный мир, космический порядок, торжество красоты, гармонии, свободы, любви. Пространству сада - об этом свидетельствуют представления о рае, содержащиеся в Ветхом завете, и об Эдеме, имеющиеся у Вергилия - присуща изначальная, но окультуренная естественность (праслав. sadъ «посадка» от сади ть, то есть то, что садится [17]), центральным смыслообразом сада является непринужденная семейная жизнь и близость человека природе [15, с. 16].

В психологии сад - символ сознания, в противоположность пустыне бессознательного [16, с.320]. Выходя за пределы сада («Они насилу дошли до конца сада»), Марья Гавриловна совершает безрассудный поступок («…извиняла свой проступок неодолимою силою страсти») и оказывается в бессознательном, хаотичном, стихийном пространстве, где бушует метель: «…ветер дул навстречу, как будто силясь остановить молодую преступницу».

При описании вечера накануне «решительных» событий, когда героиня «…последний раз провожает день посреди своего семейства» и готовится ехать венчаться, неслучайно подробно перечислены детали одежды Маши и вещи, которые она берет из дома в дорогу: «она укладывалась, увязывала белье и платье»; «Маша окуталась шалью, надела теплый капот, взяла в руки шкатулку свою»; «служанка несла за нею два узла». Одежда, согласно мифопоэтическому мировосприятию, символизирует божественную природу и служит оберегом от злых сил. Она имеет магическое значение, указывая на общение с нечистой силой, является источником и добра и зла, означает связь жизни и смерти: например, анг. cloak «пальто» соотносится с cloth «колдовать» [10, с. 48]. Показателен тот факт, что на рискованное, опасное и запретное предприятие вступления в брак Марья Гавриловна получает одобрение в виде христианского традиционного благословения не знающих о ее намерениях родителей: «Они ее поцеловали и по обыкновению благословили». В итоге «преступление», совершенное Машей, оборачивается для нее благом: удачным замужеством.

Соотносимые с пространственной доминантой дома лексические экспликаторы художественного пространства, имеющие положительную семантику (сад, одежда, комната), локализованы в финальной сцене повести, изображающей счастливое узнавание мужа и жены - Бурмина и Маши.

Решившись на открытие «ужасной тайны», Бурмин заходит в комнату к Прасковье Петровне и осведомляется о Марье Гавриловне: «Старушка сидела однажды одна в гостиной, раскладывая гранпасьянс, как Бурмин вошел в комнату». Гостиная, - по утверждению М. М. Бахтина, - это особая локальность, место пересечения пространственных и временных рядов, где «с точки зрения сюжетной и композиционной происходят встречи (уже не имеющие прежнего специфически случайного характера встречи на «дороге» или «в чужом мире»)… совершаются часто и развязки, здесь, наконец, что особенно важно, происходят диалоги, приобретающие исключительное значение в романе, раскрываются характеры, «идеи» и «страсти» героев» [3, с.395]. Появление Бурмина (интересно, что его поместье находится рядом с деревней Марьи Гавриловны: «Он приехал в отпуск в свои поместья, находившиеся по соседству деревни Марьи Гавриловны», - куда она вынуждена переехать после смерти Гаврилы Гавриловича), его признание проясняют невероятное недоразумение, возвращают героям чувство гармонии, порядка, дома.

Раскрытию архетипической семантики «романтического объяснения» между героями содействуют лексические экспликаторы художественного пространства, реализующие соответствующие образы сада, одежды: «Она в саду, - отвечала старушка, - подите к ней», «Бурмин нашел Марью Гавриловну у пруда, под ивою, с книгою в руках и в белом платье, настоящей героинею романа».

Следует обратить внимание на актуализируемую в данном фрагменте семантику водной стихии (пруда), имеющую мифологические корни. Вода, согласно представлениям язычников, может быть источником смерти. Понятие «потусторонний мир» первоначально имело значение «относящийся к воде»: и.-е. *uel- / uer- «вода», но хет. uellu «загробный мир». Типологически можно также сравнить лат. aqua «вода», но хет. ak «умирать», тох. A tarp «пруд», но нем. sterben «умирать» [10, с.76-77]. Языческое сознание тесно связывает похоронный и свадебный обряды. И тот и другой содержат идею трансформации человека в иной мир, в другое состояние. Нахождение Марьи Гавриловны «у пруда» символически репрезентирует статус героини: она замужем.

Перекличка мифопоэтических образов обозначается при обращении к рассказу Бурмина, который припоминает: «Ямщику вздумалось ехать рекою, что должно было сократить нам путь тремя верстами. Берега были занесены». Река символически осмысляется как рубеж, граница между миром живых и мертвых. Воссоздается одна из важных древнейших оппозиций: суша (свое, знакомое, безопасное пространство) - река (чужое, опасное, потустороннее пространство). Символически брак представляется как переправа через воду [16, с.305]. Упоминание о пересечении реки метафорически повествует о том, что герою предстоит вступление в брак.

Финальный эпизод текста, содержащий изображение событий с точки зрения Бурмина, имеет высокий показатель частотности понятийного экспонента дома лексемы церковь - 6 экспликаций из 8 текстовых употреблений: «в деревянной церкви был огонь», «Церковь была отворена», «вошел в церковь», «в темном углу церкви», «вышел из церкви безо всякого препятствия», «отъехав от церкви, заснул». Речь идет о жадринской церкви, где осуществляется важный для христианского сознания героев ритуал венчания, ставший переломным моментом для их дальнейшей жизни.

Во время свадебного обряда ритуально отмечаются все пространственные границы. В сцене венчания Пушкин следует заданной схеме, лексически номинируя христианскую атрибутику. Отмечена станция, с которой отправляется Бурмин («Приехав однажды на станцию…»), граница деревни («мы приехали в деревню»), церковная ограда («за оградой стояло несколько саней»), порог церкви («по паперти ходили люди», «Я выпрыгнул из саней и вошел в церковь»), аналой («я встал подле нее перед налоем;.. нас обвенчали»).

Расшифровка пространственных смыслообразов, репрезентирующих художественную доминанту дом через призму восприятия Марьи Гавриловны, осуществляется главным образом в мифопоэтическом ключе. Семантика экспонента пространственной доминанты (дома) лексемы церковь, связанной с восприятием Бурмина, ориентирована в большей степени на христианскую традицию.

Третьему персонажу повести - Владимиру Николаевичу - не удается создать семью, обрести дом. Отрывок текста, передающий определяющие события через восприятие Владимира, содержит один лексический экспликатор художественной доминанты: «Церковь была заперта». Заблудившись из-за метели, Владимир не попадает в церковь, а оказывается в поле («Владимир очутился в поле и напрасно хотел снова попасть на дорогу»). Этимология поля как противоположного дому ценностного полюса - «полый, открытый, незащищенный» [17] - создает представление о чужом, опасном, враждебном пространстве. Поле традиционно осмысляется как место, где герой умирает, защищая родину. Владимиру как раз суждено погибнуть на поле боя: быть в числе «тяжело раненных под Бородином».

Таким образом, высокочастотные, доминантные лексемы дом и церковь выступают понятиями, задающими ценностные ориентиры художественного мира, репрезентирующими духовную формацию как особый тип отношения человека к окружающему миру и к самому себе. Повесть, очевидно, ориентирована (и в том числе в поэтике пространства) на древнерусскую (мифологическую) и религиозную (христианскую) традиции в их единстве.

Литература

лексический повесть семантический художественный

1. Адонина Л. В. Концепт «женщина» в русском языковом сознании: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Воронеж, 2007. 23 с.

2. Бабенко Л. Г. Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа. М.; Екатеринбург, 2004. 464 с.

3. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // М. М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 234-407.

4. Берегова О. Символы славян. СПб. 2011. 428 с.

5. Дудченко А. О Церкви Божией. Существо и существенные свойства [Электронный ресурс]. URL: http://kiev-orthodox.org/site/theology/380/ (дата обращения: 25.07.2015).

6. Испано-русский и русско-испанский словарь. Сост. Н. Л. Черкасова. Ростов н \ Д., 2000. 608 с.

7. Колесов В. В. Древняя Русь. Наследие в слове. Мир человека. Спб. 2000. 326 с.

8. Комаров В. Символика, выявленная циклом «Повести Белкина» А. С.

Пушкина [Электронный ресурс]. URL: http://www.bdtf.hu/btk/szli/STUIA20%SAVARIENSIA/2002/StudiaSlavicaSavariensia %202002.pdf (дата обращения: 20.06.2012). С. 463-476.

9. Лихачев Д. С. Русская культура. М. 2000. 438 с.

10. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира миры образов. М. 1996. 415 с.

11. Николина Н. А. Филологический анализ текста: учеб. пособ. для студ. высш. пед. учеб. заведений. М. 2003. 256 с.

12. Панова Е. П. Фольклорные традиции в прозе А. С. Пушкина: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Волгоград, 2000. 26 с.

13. Попович М. В. Мировоззрение древних славян. Киев, 1985. 168 с.

14. Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М. 1988. 783 с.

15. Семыкина Р. Н. Поэтика хронотопа в романе Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели». Культура и текст. Выпуск I. Литературоведение. Часть II. Материалы международной научной конференции. СПб. Барнаул, 1997. С. 14-18.

16. Тресиддер Д. Словарь символов. М. 1999. 448 с.

17. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М. 1986. Т. I-IV.

18. Флоренский П.А. У водоразделов мысли. М., 1990. Т. 2. 448 с.

19. Adonina L. V. Concept «woman» in the Russian language consciousness : abstract dis. … cand. philolog. Sciences. Voronezh, 2007. 23 p.

Размещено на Allbest.ru