Фольклорная основа концепции смерти поэта Р. Семенова

Размещено на http://www.allbest.ru/

1

1

УДК 821

Фольклорная основа концепции смерти поэта Р. Семенова

Куянцева Елена Александровна доктор филологических наук ekuyantseva @mail.ru

Аннотация

фольклор семенов религиозный суеверие

В статье исследуется влияние фольклора на мировидение Р.Семенова. Мифологические образы смерти, отражающие разные эпохи религиозного сознания, сохранились в языковой памяти любого народа в виде древнейших суеверий и верований. Показано, как в адыгской культурной традиции воспринимается смерть, как через этот образ происходит формирование нравственной позиции автора.

Ключевые слова: универсальная категория, мифологические образы, культурная традиция, смерть, мировидение, нравственные категории.

Annotation

The influence of a folk on a world vision by R. Semenov is considered in the present article. The mythological images of death, reflecting different epochs of religious consciousness, are preserved in the linguistic memory of any nation in the form of ancient superstitions and beliefs. The way how death is interpreted in the Circassian cultural tradition and how author's moral position is formed by the image is shown in the work.

Key words: universal category, mythological images, cultural tradition, death, world vision, moral categories.

Кабардинский поэт Руслан Семенов, появившись на поэтическом небосклоне Кабардино - Балкарии в 1962 году, издал за свою короткую жизнь четыре сборника, но оставил яркий свет в истории литературы республики. В 1970 г. вышел в свет первый его сборник стихов «Улица звезд», за ним последовали «Крона» (1974 г.), «Стихи» (1973 г.), многочисленные публикации в газетах и журналах, коллективных сборниках «Рукопожатие» (1974 г.), «Свидание» (1976 г.), «Орбита»(1977 г.), «Перепутье» (1980 г.), «Ростки» (1982 г.). Критика, не баловавшая поэта вниманием, отмечала своеобразную поэтическую манеру автора, его «удивительно тонкое мироощущение»[1]. Начиная с 1974 года и до смерти поэта в 1985 году, о нем практически не писали. Лишь после выхода в свет сборника «Уроки совести» (1990 г.) А. Мусукаев, А. Мусукаева, Ж. Аппаева, И. Терехов, Н. Шогенцукова открыли перед читателем удивительно тонкий мир поэта. Н. Шогенцукова отмечает: «В первом же сборнике «Улица звезд», как в бутоне, уже было то, что расцвело в последнем» [2,с.99]. Это образ смерти. Почему молодой автор во всех своих сборника пишет о смерти? Где истоки его отношения к смерти?

Образ «смерть» пожалуй, одно из самых таинственных, загадочных понятий. Д. Тресиддер в «Словаре символов» поясняет: «Аллегорическое изображение смерти как окончательной действительности часто пугающее. Религиозный символизм изменяет образ смерти, предлагая возможность ее восприятия как неотъемлемой стадии существования личности, во время которой происходит вознесение к бессмертию» [3,с.182]. У Х.Э. Керлота смерть «является источником жизни - и не только духовной жизни, но и источником возрождения материи» [4;с.204]. В русской культурной традиции сложились две наиболее своеобразных линии осмысления этой универсальной категории: литературно-художественная и народнофольклорная. Они «воплотили в себе оригинальность «русского мировидения, в котором отношения к смерти являются средоточием ценностей Бытия» [5,с.41].

Мифологические образы смерти, отражающие разные эпохи религиозного дохристианского сознания, сохранились в языковой памяти народа в виде древнейших суеверий и верований, воплотившихся в поговорках, присловьях, отдельных наименованиях. Стержневым в фольклорной модели является представление о раздвоенности бытия. Загробный мир, куда обычному человеку попасть можно только после смерти, во многом аналогичен миру земному: там существует «деление на добрых и злых», «своих» и «чужих» мертвецов. Жизнь и смерть в народных представлениях взаимообусловлены и существуют как разные уровни бытия. Центральной фигурой в мире мифологических существ является персонифицированный образ смерти, предстающей человеку в последние минуты жизни в облике высокой женщины в белом одеянии.

Естественнонаучные знания о мире открыли перед нами физиологию смерти, но не сумели постичь ее таинства. Результатом этого, как отмечают лингвисты, «стало возникновение обширных пластов биолого-медицинской терминологии, внедривших в словесное поле русского языка множество латинизмов» [6,с.24]. При этом, «сохраняя автономность своего функционирования, научные термины не вошли в тесный контакт с общепринятыми обозначениями и не поколебали давнюю прочную традицию ненаучного восприятия смерти, усложнив многослойность единой языковой картины мира» [6,с.27 ].

Как же представляется смерть в адыгской культурной традиции? Из адыгского фольклора известно, что нарты жили тысячу и более лет. По этой причине жизнь переставала доставлять им удовольствие, и они начинали мечтать о смерти. Такие нарты могли явиться на ежегодно устраиваемую хасу [гъэлIэн хасэ], где их умерщвляли. Бытует образ смерти и в адыгских пословицах и поговорках: «Достойно принять смерть - мужество», «Быть замужем за нелюбимым и смерть - одно и то же», «Продают душу, чтобы купить совесть», «Честь превыше жизни» и т.д.

М.А. Шенкао справедливо полагает, что для восточных людей чрезвычайно важна культура смерти, так как смерть в этой культурной традиции не небытие, а другое бытие. У адыгов традиции подавляют страх смерти. В этой культуре человек, даже если и боится смерти, то превозмогает себя. Превозмогает себя и смерть. В адыгской традиции терминологическая матрица смерти выстраивается таким образом: хьэ дэ (покойник); хьэдэ/ус (поминки); хьэдэрыхэ (потусторонний мир); жыхьэрмэ (ад); хьэрш (место, куда, по адыгским поверьям, возвращается душа после смерти [7, с.16]. Как считает М.М. Хацукова, покойник у адыгов «это не тело, которое мы оплакиваем, а душа» [7,с.22]. В адыгской традиции корень мудрости восходит к звуку, а «звуки», с одной стороны, обозначают органы, части, ткани физического тела, с другой - слова «Псалъэ» (слово) означает кладезь души. Отсюда получается, что смерть - это «остановка, уход в покой нашей души». С сутью адыгских слов стыкуется и русское «покойник» - тот, кто успокоился. С другой стороны, смерть - это остановка (застывание) нашего физического тела. [Этот же автор кабардинское слово «ажал» - смерть трактует так: а - знак мудрости; жа - застывшее; л - мясо, субстанция, субстрат. 1. Застывшая субстанция - А. 2. Застывшая субстанция мудрости. хьэ дэ (покойник); хьэдэ/ус (поминки) хьэдэрыхэ (потусторонний мир); жыхьэрмэ (ад); хьэрш (место, куда, по адыгским поверьям, возвращается душа после смерти) [7; 33].

В кабардинской лирике, например, у Али Шогенцукова в стихотворении «Вестник» смерть характеризуется как «гостья», «тихоня», «бесшумная», «злая», «безжалостная» и т.д. З. Налоев усматривает в этом «фольклорную» устремленность к общему, главному» [8, с.51].

У адыгов есть поверье, что человек, которому осталось жить не больше сорока дней, перестает видеть «глазные звезды». Так называют яркие световые точки, появляющиеся, когда нажмешь на веки закрытых глаз. Обычно люди не проверяют это поверье, не задумываются, сколько им осталось жить, что там - за последней чертой. Мысль о смерти у большинства вызывает страх, чтобы не испытывать его, ее стараются прогнать, не допускать, не думать о ней.] Только тот, кто постиг и принял идею смерти, принял закон, по которому она неизбежно придет к каждому из нас, а, следовательно, стал свободным.

Философы всех времен знали, что лишь породнившийся со смертью достиг и мудрости. Один из них сказал: «Философствовать - значит учиться умирать». Но не только философам дано восприятие смерти, но и поэтам. Пример тому - лирика Р. Семенова. Возникший в сознании Семенова - человека образ смерти активно вторгся и в его лирику.

Поэт мучительно идет к идее приятия смерти, постижения ее

глубинного философского смысла.

У поэта есть четверостишие:

Смерть - коварная старуха!

Но и ей не побороть

Человеческого духа

Человеческую плоть! [9, с.19].

Метафора «коварная старуха» традиционна в литературе, в ней - неприятие смерти, выше смерти «дух», а затем только «плоть». Значит, духовную жизнь, жизнь духа Р. Семенов ставит выше смерти, с одной стороны, с другой, - выше плоти.

Поэт мучительно для себя ищет ответы на вопросы, тем более что его поколение к 70-м годам «О жизни, смерти и бессмертье» не знает «ровно ничего».

По мере духовного развития поэта идет процесс «совершенствования вызванных образом ассоциаций» [10,с.48]. Это положение Веселовского верно, особенно когда читаешь вот это стихотворение поэта: Не смерти я боюсь, а мысли

недоступно праздной Что я так полон сил, и молод, и не трус: Как жаль оставить мир. И горечи Напрасной в мои лета уж нет:

Но горечи боюсь [9, с.113].

Центральными образами в стихотворении являются слова «смерть» - «мысль» - «мир» - «горечь». Два слова, носящих мрачную окраску, образуют своеобразное смысловое кольцо, в котором два стилистически нейтральных, обобщенных понятия: «мысль» - «мир». Ассоциации возникают самые разнообразные: боюсь не смерти, а мысли праздной; боюсь не смерти, но горечи напрасной…нет; боюсь не смерти, но горечи боюсь. Вариативность интерпретации стихотворения не снижает в восприятии читателя трагическое мировидение поэта.

Далее поэт приходит к осознанному пониманию смерти, философскому ее осмыслению, что вполне вписывается в фольклорную парадигму. Лирический герой Р.Семенова находится в неустанном поиске поведенческой линии перед лицом смерти. Смерть не больше, чем - «смерть не по мне». Жизнь - не меньше девятого вала. Дважды смерть приходила ко мне, Только дома меня не застала [9, с. 58].

Р. Семенов не торопится с выводами, философскими обобщениями. Ему важно другое: прокрутить «жизненный калейдоскоп», увидеть все грани бытия. На этом фоне Р. Семенов осмысливает смерть, с одной стороны, как процесс умирания души, и тогда концепт этот восходит к вершинам трагизма, с другой - как закон жизни. У Семенова появляется мотив приятия смерти, более того: он «проигрывает» ее сценарий:

Когда умру, Прошу не суетиться, Живых цветов

Прошу не омрачать.

Еще прошу - Вы дайте мне напиться

Из кружки алюминиевой.

Как знать,

Быть может, сам я

В смерть свою поверю… [9, с.217].

Так о смерти может говорить лишь человек, которому приоткрылась высшая тайна бытия. Это стихотворение перекликается со знаменитым лермонтовским «Выхожу один я на дорогу…». Лермонтов мечтает: «Я б хотел забыться и заснуть!.. Я б желал навеки так заснуть!» Поэтов сближает приятие смерти как некоего неизбежного процесса. Это и есть высшая мудрость. В этом стихотворении особенно четко просматривается влияние национальных традиций в отношении к смерти. М.А. Шенкао указывает, что страх прослыть трусом в адыгской традиции был сильнее страха смерти. Природное отступает под натиском социального.

Следующее стихотворение раздвигает горизонты реальности, мировидение поэта теряет свою трагичность, раздвигая пространство и время: Пусть я - умру, а вы - живите! И без меня - ко мне входите! Погаснет свет - свечу зажгите! И о грядущем говорите! [9, с.104.]

Через образы стихотворения поэт устанавливает некую логическую связь между грядущим и будущим, поэтом и современниками. Свою жизнь, свое творчество поэт связывает с грядущим. И вертикаль - свеча вполне объяснима с позиций символики. Пламя свечи, устремленное вверх, символизирует свободную мысль поэта, устремленную к грядущему. Здесь, как нам кажется, уместна параллель с пушкинским «Памятником», связь не прямая, а глубинная, и она имеет отношение «к самим свойствам творческого процесса, связь, указывающая на вневременную перекличку поэтов» [11,с.108]. Своего рода поэтическим завещанием Р. Семенова, без сомнения, можно считать стихотворение «И в тишине…». В нем поэт через повторяющийся образ свечи, возникший в предыдущем анализируемом стихотворении, преподал современникам «урок смирения перед великой тайной бытия».

И в тишине, в затихшем небосводе Звезду мою задует, как свечу.

И будет миг, неведомый природе, Постичь который нам не по плечу [9, с.92].

Р. Семенов признает: есть то, что недоступно «постичь», что за пределами понимания человека. А местоимение «нам» лишь подчеркивает, что поэт не отделяет себя от современников, от жизни. Еще один аспект проблемы смерти, на который следует обратить внимание, - это смерть и нравственные категории. Р. Семенов - человек, ощущавший себя в XX веке, не прячется от вызовов времени и судьбы. Видя физическую и социальную смерть своих современников, он не может остаться равнодушным и поневоле выдает в стихотворениях свою сущность, свои понятия чести и достоинства, свои эмоции, то есть, свою духовность, свои ценностные установки. Смерть и ее близость в его произведениях вызывает на очную ставку совесть и другие нравственные категории.

Интересно поэт работает с пространственно-временными координатами. Наиболее ярко структурно-смысловое своеобразие образа «смерть» проявилось в стихотворениях, в которых автор совмещает несколько временных планов, как правило, настоящее и будущее, настоящее и прошлое. Основная точка отсчета здесь существует не только во временном аспекте, а как «общая исходная точка развертывания материала; сочетание ряда выходов во внешний мир при смене масштабности изображения, поскольку фиксируемые впечатления отражают то ничтожно малые, моментальные восприятия, то восприятия вплоть до границ вселенной [12, с.94]. Все это напоминает смену крупного, среднего и общего плана в кинематографии.

Таким образом, Р. Семенов помогает читателю «вступить в круг творимых им образов, … исполненных переживанием» (в т.ч. постигать образ смерти). Философская мысль поэта стала мыслью поэтической. Поэт через образ «смерти» приводит читателя к осознанию главных жизненных ценностей: любви, красоты, добра, чистоты, справедливости, опираясь на фольклорные традиции и социокультурный опыт народа.

Литература

1.Терехов И. Была добра ко мне судьба…//Ночная стража. Нальчик:

Эльбрус, 2000. - С.14 - 17

2.Шогенцукова Н.А. Лабиринты текста. Нальчик: Эльбрус, 2002. - 274 с.

3. Тресиддер Д. Словарь символов. М.: Прогресс, 2001. - 280 с.

4. Керлот Х.Э.Словарь символов. М.: Наследие, 1994. - 268 с.

5. Гачев Г.Д. Национальные образы мира: курс лекций. М.: Академия, 1998. - 432 с.

6. Шенкао М.А. Смерть как эпифеномен ментальности. Черкесск: КЧТИ, 1998. - 250 с.

7. Хацукова М.М. Духовная вселенная адыгов. Нальчик:

Полиграфсервис, 2004. - 440 с.

8. Налоев З.М. Из истории культуры адыгов. Нальчик:

Эльбрус,1978. - 192 с.

9. Семенов Р.Б. Уроки совести. Нальчик: Эльбрус, 1991. - 290 с.

10.Веселовский А.А. Историческая поэтика. М.: Наука, 1989. - 260 с.

11.Бахтин М.М. Литературно- критические статьи. М.: Худож. лит., 1986. - 542 с.

12. Кедров К.Д. Поэтический космос. М.: Худож. лит., 1989. - 326 с.

Размещено на Allbest.ru