Концепция поэтического слова в творчестве В. Иванова

Размещено на http://www.allbest.ru/

Концепция поэтического слова в творчестве В. Иванова

Богач Е. С.

Магнитогорский государственный университет

Понимание природы поэтического слова - один из основных вопросов, вокруг которых велись интеллектуальные баталии начала XX века. Объясняется это многими причинами, главной из которых, на наш взгляд, является специфика поэтической ситуации 1910-х гг. Что имеется в виду?

Пятнадцать предшествующих лет прошло в литературе «под эгидой» символизма. Это течение оказало настолько мощное влияние на развитие русской литературы, что теперь его уже признают «самым влиятельным течением в русской литературе серебряного века» [Колобаева 2002: 180]. Так, Н. Гумилев, будущий основатель акмеизма (течения, впоследствии претендовавшего на роль преемника символизма), в 1910 г., тем не менее, писал буквально следующее: «Теперь же мы не можем не быть символистами. Это не призыв, не пожелание, это только удостоверяемый мною факт» [Гумилев 1990: 54]. В качестве еще одного довода можно привести слова В. Ходасевича, по мнению которого «символизм оказался таким мощным и «всеохватным» течением», что в условиях русской поэзии ХХ в. его уже никак «нельзя было отвергнуть, <…> отбросив все его правды вместе с неправдами» [Ходасевич 1991: 550].

Особенно влияние символизма обозначилось на уровне стихового слова. Влияние это было столь велико, что для постсимволических поэтических систем язык символизма становится своего рода «языком-основой» (термин Р.Якобсона) и присутствует «в поэтической практике 10-20-х годов как «генная память» художественных завоеваний» [Дзуцева 1999: 7].

И совершенно особую роль в этом сыграли представители «младшего» поколения символистов, в частности Вяч. Иванов, который был и наиболее последовательным символистом-теоретиком. Его доклад «Заветы символизма», прочитанный в 1910 г. и тогда же опубликованный в журнале «Аполлон», можно считать основной вехой в развитии символистской теории. поэтический символизм иванов

Одним из главных моментов, определивших отношение символистов к поэтическому слову, является их понимание «происхождения» поэзии в целом. В этом понимании можно выделить два основополагающих компонента:

*истоками всей поэзии вообще символисты полагали древнее обрядовое искусство; *символизм казался им в какой-то мере «воскрешением» того древнего искусства.

Так, Вяч. Иванов, пишет: «Символизм в новой поэзии кажется первым и смутным воспоминанием о священном языке жрецов и волхвов, усвоивших некогда словам всенародного языка особенное, таинственное значение, им одним открытое, в силу ведомых им одним соответствий между миром сокровенного и пределами общедоступного опыта» [Иванов 1994: 183].

Констатация наличия таинственных значений у слов общенационального языка вызвала к жизни идею особого языка, названного Вяч. Ивановым «языком богов», главной отличительной чертой которого является то, что жрецы, волхвы и подобные им «пастыри народов» «знали другие имена богов и демонов, людей и вещей, чем те, какими называл их народ, и в знании истинных именполагали основу своей власти над природой» [Иванов 1994: 183].

Символизм же, вернее, «новое осознание поэзии самими поэтами как символизма», по мнению Вяч. Иванова, «было воспоминанием о стародавнем «языке богов» [Иванов 1994: 183]. Что представлял собой этот язык?

Этим языком владели далеко не все - только группа «избранных»; но «избранными» были жрецы, волхвы, «пастыри», т.е. служители культа, «связующие звенья», посредники между «небесной» истиной и теми, кто ищет ее в земных пределах. Главная же особенность и сила этого языка заключается в том, что обычные слова общеупотребительного языка имеют здесь совсем другое значение, не совпадающее с общепринятой семантикой. Истинный же смысл слов кроется как раз в том тайном значении, знание которого было доступно лишь немногим… Главной задачей «заклинательной магии ритмической речи» было посредничество «между миром божественных сущностей и человеком» [Иванов 1994: 185].

Впоследствии в поэзии (которая в свое время возникла на религиозной основе, а позже от религии отделилась) этот древний жреческий символизм послужил причиной возникновения двух уровней - внешнего, феноменального, и внутреннего, глубинного, ноуменального. Символизм же, в свою очередь, осознал это представление о поэзии «как об отражении двойной тайны - мира явлений и мира сущностей» [Иванов 1994: 182]. По мнению Вяч. Иванова, поэзия должна говорить о мире, «отражая его «двойною бездной» - внешнего, феноменального, и внутреннего, ноуменального постижения» [Иванов 1994: 182]. При этом он отмечает, что для того чтобы «изъяснить это последнее», т.е. ноуменальное, поэту нужен некий другой, особый язык…Такого языка нет - «есть только намеки, да еще очарование гармонии, могущей внушить слушающему переживание, подобное тому, для выражения которого нет слов» [Иванов 1994: 182].

Тут мы вплотную подходим к проблеме «несказуемого». Вспомним, еще романтики полагали, что искусство выражает нечто, чего нельзя высказать никаким иным способом [Тодоров 1999: 222]. Но символисты идут еще дальше…Вслед за Тютчевым они признают, что «мысль изреченная есть ложь», и «этим парадоксом-признанием Тютчев … обнажает самый корень нового символизма: болезненно пережитое современной душой противоречие - потребности и невозможности «высказать себя»» [Иванов 1994: 180]. По мнению Вяч. Иванова, эта невозможность происходит оттого, что «слово перестало быть тождественным содержанию внутреннего опыта» и поэтому «попытка «изречь» его - его умерщвляет и слушающий приемлет в душу не жизнь, но омертвелые покровы отлетевшей жизни» [Иванов 1994: 180]. Он говорит об «энергии чисто символической» как о «ныне единственно могущей восстановить правду «изреченной мысли» [Иванов 1994: 180].

Надежды найти «энергийное» слово, способное эту правду восстановить, возлагаются, естественно, на слово-символ. Словесный символ, как один их видов символа - родового понятия, представляет собой нечто внешнее, не давая при этом точного знания о своем истинном содержании. И уж тем более это внешнее не равно своему внутреннему содержанию. По мысли Вяч. Иванова, для «чисто символического художества» характерным является такое слово, которое «непосредственно ощущается поэтом как тайнопись неизреченного … и служит … вместе пределом и выходом в запредельное, буквами (общепонятным начертанием) внешнего и иероглифами (иератической записью) внутреннего опыта» [Иванов 1994: 186]. Именно такое слово несет в мир «ощущение истины как религиозной и нравственной нормы» [Иванов 1994: 182] и является с точки зрения теоретика символизма словом истинным.

Список использованной литературы

1. Гумилев Н.С. Жизнь стиха. / Гумилев Н.С. // Письма о русской поэзии. - М., 1990. 383 с.

2. Дзуцева Н.В. Время заветов: проблемы поэтики и эстетики постсимволизма. Монография. / Дзуцева Н.В. - Иваново, 1999. 117 с.

3. Иванов Вяч. Заветы символизма. / Вяч. Иванов. // Родное и вселенское. - М., 1994. 428 с.

4. Колобаева Л. Андрей Белый о символе. / Колобаева Л. // Литературная учеба, 2002. №1. С. 180-185.

5. Тодоров Цветан. Теории символа. / Тодоров Ц. - М., 1999. 568 c.

6. Ходасевич В.Ф. О поэзии Бунина. / Ходасевич В. // Колеблемый треножник. - М., 1991. 653 с.

Размещено на Allbest.ru