Сюжетно-композиционное своеобразие современной философской сказки

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Сюжетно-композиционное своеобразие современной философской сказки

В литературоведении и фольклористике не раз ставился вопрос об особом сюжетно-композиционном строении сказки как жанра, об этом говорили еще А.И. Никифоров и В.Я. Пропп. Важность данного аспекта для формирования понятия «сказка» неоднократно отмечался и современными исследователями (Леонова Т.Г., Лупанова И.П., Суховский А.В., Овчинникова Л.В.). Не случайно именно данный аспект был положен в качестве основного принципа классификации народных сказок указателя Антти Аарне. Как известно, именно функциональность сюжетно-композиционных звеньев лежит в основе «Морфологии сказки» В.Я. Проппа. Все вышесказанное доказывает необходимость рассмотрения сюжетно-композиционных особенностей как для определения специфики жанра сказки в целом, так и ее разновидностей. На наш взгляд, данное положение является актуальным и для жанровых разновидностей и модификаций литературной сказки.

Термин «философская сказка» восходит к назидательным повестям и рассказам Вольтера, однако обозначенная жанровая разновидность на современном этапе своего развития имеет мало общего со своей литературной праосновой. Современная философская сказка представляет собой своеобразный синтез фольклорной сказки о животных, русской и европейской традиций философской прозы, основ восточного мировоззрения с ярко выраженной установкой на рефлексию, традиции «детской» литературы А. де СентЭкзюпери, А. Милна, А. Линдгрен, Т. Янссон и литературы нонсенса Л. Кэрролла.

В современном литературном процессе данная жанровая разновидность широко представлена в творчестве таких авторов, как С. Козлов (Россия) и Т. Теллеген (Нидерланды).

С нашей точки зрения, рассмотрение сюжетно-композиционного своеобразия современной философской сказки будет более полным и продуктивным, если осуществить его в сопоставлении со спецификой сюжетно-композиционной организации жанра сказки в целом.

Так, идея В.Я. Проппа структурности и словесной формульности народной сказки нашла в современных философских сказках свое отражение. Правда, всевозможные словесные формулы-маркеры какого-либо структурного элемента (зачина, развития, концовки) претерпели ряд изменений.

Философская сказка, к примеру, может начинаться как с классического «жили-были» («Жил-был гусь» [Козлов 2006: 47]), так и с нехарактерного для зачина «однажды»: «Однажды из городского зоопарка убежал Слон» [Козлов 2006: 87]. Функцию своеобразного зачина в философской сказке выполняют также всевозможные описания погоды, смены годового или суточного цикла, хронологическое соотношение действий или презентация состояний героев и т.д.: «Давно уже Ежик не видел такого большого неба» [Козлов 2006: 59], «Это было рано утром. Солнце только взошло, и в лесу было туманно и сыро» [Теллеген 2002: 90]. Вообще, подобные описания характерны для философских сказок и могут встречаться даже в развитии действия или в концовке, но их присутствие в произведениях практически неизменно. Отдельные структурные элементы сказки могут и вовсе отсутствовать, чаще всего это зачин. Тогда читатель как бы вторгается в сказочный мир, чаще всего в диалог или монолог героев: «Какая я несчастливая», - подумала черепаха однажды утром [Теллеген 2002: 92].

Завершая разговор о структурных компонентах философской сказки, стоит отметить специфику их концовок. Финал разрешает заданную в произведении коллизию, но делает это неоднозначно, как бы намеком, через описание или иносказание, что создает впечатление его открытости: «Это был прекрасный полет, и слон с грохотом свалился на землю. Было чудесное летнее утро» [Теллеген 2005: 30]. В целом подобное увеличение пространственно-временного масштаба в финале, когда повествовательная перспектива как бы отталкивается от героев, постепенно увеличиваясь, переходя в панорамный план, способствует созданию эффекта универсализации обрисованной в произведении ситуации, а также усилению рефлексии.

Очевидно, что философская сказка С. Козлова и Т. Теллегена, будучи исключительно авторским образованием, отталкивается от фольклорной сказки о животных. Тем не менее, сюжетная специфика философской сказки выстраивается не столько в русле фольклорных традиций, сколько авторской литературы, несмотря даже на соблюдение такого важного принципа организации сказочного сюжета, как следование прямому, фабульному порядку действий. Вообще, сюжет рассматриваемой жанровой разновидности сказки не изучен так же полно и подробно, как, например, сюжет волшебных сказок, но все же в литературоведении есть вполне сложившееся мнение по данному аспекту. Так, В.Я. Пропп, наблюдая за русскими и европейскими сказками о животных, делает следующий вывод: «основным композиционным стержнем их является обман в самых разных видах и формах» [Пропп 2005: 355]. При этом обман может реализовываться как одурачивание («Волк у проруби»: лиса советует волку ловить рыбу, опустив хвост в прорубь), неожиданный испуг, напугивание, позволяющее победить превосходящую физическую силу («Лубяная и ледяная хаты»: лису, занявшую хату зайца, изгоняет петух, распевая угрожающую песню, так же как до этого она пугала обманом и угрозами собаку, медведя и быка) и т.д.

В философских сказках С. Козлова и Т. Теллегена ничего подобного не происходит: герои не ведут борьбы за выживание, не обманывают друг друга. Вообще, в философских сказках, в противовес сказкам о животных, основным концептом оказывается не обман, а дружба. Высшим проявлением дружбы у Т. Теллегена становится церемония совместного поедания горшочка меда, а у С. Козлова - чаепитие. Очевидно, что обозначенные мотивы являются реминисценциями из трех повестей о Малыше и Карлсоне А. Линдгрен и произведения А. Милна «Вини-Пух и все-все-все». Как итог, философская сказка, в отличие от своей фольклорной основы, впрочем, как и остро социальная le conte philosophique Вольтера, лишена в своей основе открытого и очевидного конфликта.

Также произведения С. Козлова и Т. Теллегена не содержат сюжета как насыщенного событийного ряда: философская сказка строится на ряде равнозначных между собой действий, имеющих свою, хоть и особенную мотивировку, свое начало и конец. Несмотря на это, сказки обоих авторов всегда динамичны, но это динамика изменения состояний, мыслей, чувств, а не внешних действий, их сопровождающих: - Мне пора собираться в дорогу, - сказал муравей однажды утром <…> - Пока, муравей, - сказала белка. - Счастливого пути.

Но муравей остался недоволен прощанием и не ушел.

- У тебя же комок в горле, белка, - сказал он. - Я же слышу! <…> Белка молчала.

- Так я не могу уйти, - сказал он обиженно. - Хотя я действительно должен. Правда должен!

- Я знаю, - потупилась белка.

Потом они молчали, сидя в лучах заходящего солнца на ветке перед Белкиным домом. В лесу пахло соснами, где-то вдалеке пел дрозд [Теллеген 2002: 17 - 18].

У С. Козлова в этом плане достаточно показательна сказка «В сумерках» [Козлов 2006: 35 - 37].

В результате получается, что повествование философских сказок лишено событийности, в связи с чем в произведениях С. Козлова и Т. Теллегена подчас начинают действовать законы не эпического, а лирического повествования, где развитие текста определяется не внешними обстоятельствами и событиями, а развитием доминирующего чувства или изменением состояний.

Наконец, своеобразие современной философской сказки заключается также в сюжетной функциональности языка. Часто логика того или иного высказывания определяется самим языком, то есть значением его синтаксических конструкций, значением отдельных его лексем или приращенной к ним смысловой надстройки, коннотациями и так далее: «Ты всю зиму говорил, что ты - снежинка. Я так боялся, что ты растаешь к весне…» [Козлов 2006: 69]. Данное утверждение не может быть применено к миниатюрам Т. Теллегена, так как здесь мы отталкиваемся не от оригинального текста, а от его перевода. Однако используемые переводчиками сказок механизмы, позволяют нам сделать предположение о возможности наличия сюжетообразующей функции языка и в произведениях голландского автора:

Однажды утром муравей шел по лесу. «До чего же тяжелая у меня голова», - подумал он <…>

- Может, тебе стоит забыть меня? - осторожно спросила белка <…>

Муравей кивнул и закрыл глаза. И вдруг взлетел вверх, прямо как перышко на ветру <…> Но тут… он снова упал на землю.

- Я совсем забыл тебя, белка, - сказал он, морщась от боли и потирая макушку. - Но вдруг снова подумал о тебе [Теллеген 2002: 28 - 30].

Итак, сюжетно-композиционную специфику современной философской сказки составляют, во-первых, нерегламентированность и необязательность основных структурных элементов жанра сказки, во-вторых, усиление рефлексии за счет укрупнения пространственно-временного масштаба финала, в-третьих, бесконфликтность, в-четвертых, ориентация на законы лирического повествования и, наконец, сюжетообразующая функциональность художественного языка.

Список использованной литературы

сюжетный композиционный сказка философский

1. Козлов С. Все о Ежике, Медвежонке, Львенке и Черепахе. СПб, 2006.

2. Пропп В.Я. Русская сказка. М., 2005.

3. Теллеген Т. Как выздоравливал сверчок. М., 2005.

4. Теллеген Т. Не все умеют падать. М., 2002.

Размещено на Allbest.ru