Особенности массовой литературы в России рубежа XIX-XX веков

Размещено на http://www.allbest.ru/

60

Размещено на http://www.allbest.ru/

Казанский государственный университет

Особенности массовой литературы в России рубежа XIX-XX веков

Гараев А. И.

Изменения в России рубежа XIX-XX веков затронули все сферы - от философии и искусства до общественной морали. Разумеется, подобная, часто достаточно радикальная, смена парадигм не могла не найти отражения в литературе, в том числе - и в литературе массовой.

Но так как само понятие «массовая литература» не имеет четкой дефиниции в современном литературоведении, прежде чем рассмотреть особенности массовой литературы данного периода, рассмотрим характерные свойства массовой литературы вообще.

Проблема выбора критериев, на основании которых происходит разграничение литературных рядов и определение литературного статуса произведения, до сих пор активно обсуждается и является вопросом спорным. Действительно, массовая литература - это вовсе не обязательно примитивное и безвкусное развлекательное чтиво, характеризующееся низким уровнем текста, как совершенно справедливо отмечает Л. Гудков: «Массовая литература свободно оперирует со сложными приемами и литературными конструкциями, но использует их лишь для своих собственных целей и задач, крайне редко имеющих значение для музифицирующей филологии, видящей только «памятники»»[Гудков 1996: 93]. На наш взгляд, именно цели и задачи, которые ставит перед собой автор произведения, и являются основным критерием для определения принадлежности текста к массовой литературе, отграничения его от низкого уровня беллетристики и литературы графоманской. Главенствующей целью для писателя в этом случае является создание коммерчески успешного литературного произведения (следует отметить, что на успех у публики, в том числе и коммерческий, в той или иной мере рассчитывает практически каждый автор, но лишь для автора массовой литературы эта цель является главенствующей, первоочередной).

Именно эта цель определяет особенности массовой литературы, и в первую очередь - четкое следование вкусам аудитории, стремление заинтересовать ее. Стремясь обратить на свое произведение внимание публики, автор широко применяет опознавательные «метки», расставленные как в самом тексте произведения, так и в его названии и определении жанра. Читатель-покупатель должен четко представлять, что именно ему предлагает автор. массовый литература фольклор интеллигенция

Но человеку свойственно воспринимать новое и неизвестное через сравнение с уже понятным и известным (это отмечают, в частности, Э. Райс и Дж. Траут в своей знаменитой книге «Позиционирование: борьба за узнаваемость»: «Защищаясь от колоссального объема сообщений, человеческое сознание отсеивает основной объем предлагаемой ему информации и принимает только то, что соответствует уже имеющимся знаниям и опыту. <…> По такому принципу живет большинство людей» [Райс, Траут 2004: 16]), так что не удивительно, что в рамках массовой литературы оформляется четкая система клише, которыми авторы осознанно пользуются. «Стереотипность техники здесь заранее принятое условие игры»[Гудков 1996: 94]. Таким образом, «неуникальность, неоригинальность замысла и исполнения, тиражируемость приемов и конструкций»[Черняк 2002: 335] являются не столько результатом плагиата или тиражирования удачных находок предшественников, сколько своего рода «кодифицированным рукопожатием», приобретая характер скорее ритуальный.

Новизна же для произведения массовой литературы часто может оказаться опасной - потенциальный читатель рискует не опознать его как «свое» и пройти мимо, предпочтя более стандартное, но более понятное произведение. Как отмечает Т. Морозова в статье «После долгого воздержания», «если разрушение традиций литературных может способствовать (при условии, что нарушитель талантлив) и созданию новых или нарушению старых, то нарушение законов жанра неотвратимо ведет к неудаче» [Морозова 1997: 178]. Таким образом, все новые находки в произведениях массовой литературы так же остаются в рамках установленных и принятых шаблонов. «Таковы вообще природа и участь беллетристического новаторства, рождающего нечто общедоступное и чреватое повторениями»[Маркович 1991: 56] - эти слова вполне могут быть отнесены и к литературе массовой. Разумеется, подобная установка на общедоступность и понятность накладывает серьезные ограничения на формальную составляющую произведений массовой литературы. Массовая литература - это литература форм устоявшихся, стабильных и зафиксированных, характеризующихся четко выраженными и, что крайне важно, легко узнаваемыми канонами. Как отмечает Яковлева А. М. в своем исследовании «Кич и художественная культура»: «Неудачное абстракционистское полотно - не кич, равно как и неудачная симфония. Кич включает в себя обязательную потенциальную возможность отождествления человека и образа, своей биографии и жизни мечтаемой. Поэтому только предметное искусство обладает способностью превращаться в кич»[Яковлева 1990: 54]. Действительно, скандальная известность некоторых модернистских произведений на рубеже XIX-ХХ веков - не есть опознание их как «своих» массовым сознанием (оперирующим стандартными, устоявшимися категориями и воспринимающим новое с определенным недоверием), по-настоящему популярными становились только произведения реалистические или хотя бы формально имитирующие классический реализм (например, роман Федора Сологуба «Мелкий бес»).

Подобная установка на стандартность и узнаваемость пронизывает не только формальный, но и содержательный уровень произведений массовой литературы. Герои книг подобного рода с легкостью идентифицируются даже самым неискушенным читателям как представители той или иной группы, герои каждой группы наделены характерными чертами, определяющими их к ней принадлежность. Легко узнаваемые герои попадают в легко узнаваемые ситуации, в которых ведут себя совершенно предсказуемо, так, как это прописано в непоколебимой характеристике персонажа той или иной группы. Читатель, начиная знакомство с текстом, как правило, с большой долей вероятности может спрогнозировать дальнейшее развитие событий. При этом читатель сталкивается не только с формулами, знакомыми ему по другим произведениям массовой литературы, но и с типическими ситуациями и персонажами из его каждодневной жизни. Как отмечает М. А. Черняк: «В массовой литературе, как правило, можно обнаружить очерки общественных нравов, картину жизни города. Это современный аналог фольклора, городского эпоса и мифа. Эта словесность обращена к современности, содержит самые броские, хроникальные приметы нынешнего дня. Герои действуют в узнаваемых социальных ситуациях и типовой обстановке, сталкиваясь с проблемами, близкими массовому читателю. Не случайно критики говорят о том, что массовая литература пополняет общий фонд художественного человековедения»[Черняк 2002: 335].

Сопоставление массовой литературы и фольклора представляется нам крайне важным. Действительно, придя на смену фольклорным жанрам (что отмечают многие исследователи массовой литературы, в частности - Н. М. Зоркая, развивая мысль Д. С. Лихачева), неизбежно вобрала в себя их характерные черты, что выразилось и в четкой формульности повествования, и в системе образов, стереотипных до архетипичности, и во включении характерных черт времени. Как фольклор являлся своего рода хранилищем коллективного народного опыта, так и массовая литература является таким же хранилищем коллективных воззрений, предрассудков и идеологии той или иной эпохи. Она оперирует исключительно оформившимися и стабильными, не подвергаемыми сомнению «вечными истинами» и однозначна в своих оценках. «Для массовой литературы конечные ценности безусловны - в этом мире никто не задается вопросом, что такое добро, свобода и т.п.» - констатирует Л. Д. Гудков [Гудков 1996: 95]. Подобная статичность и непоколебимость ценностных установок массовой литературы при нарочитой шаблонности формы и содержания неизбежно приводят к закрытости текста художественного произведения. Даже при помещении произведения в совершенно иной контекст, оно продолжает восприниматься однотипно, не активизируя в себе новые смыслы (ведь произведение массовой литературы в большинстве случаев является не творческим переосмыслением контекста, но проекцией этого контекста). Так, выдержавший множество переизданий классический образчик массовой литературы «Повесть о приключении аглинского милорда Георга и о бранденбургской маркграфине Фридерике Луизе» Матвея Комарова понимался читателями разных поколений и социальных групп одинаково в силу своей шаблонности - действительно, если отбросить наносную экзотику, то можно легко увидеть типичность персонажей и ситуаций, перекочевавших сюда из фольклора и легко узнаваемых читателем.

Итак, характерными чертами массовой литературы являются: установка на широкий читательский спрос и следующее из этого стремление угодить вкусам аудитории; сознательная вторичность, служащая своего рода опознавательным сигналом для потенциального читателя; строгое следование канонам, прочная связь с не подлежащей сомнению традицией, как на формальном, так и на содержательно-аксиологическом уровне; простота и общедоступность в восприятии; закрытость текста художественного произведения, замкнутость его на себе, неспособность его порождать новые смыслы.

Но изменения, происходящие в общественном сознании на рубеже XIX-XX веков, не могли не затронуть и массовую литературу. В первую очередь изменения в массовой литературе начала ХХ века были вызваны не столько даже изменением ценностных ориентиров в обществе, сколько изменением состава потенциальной читательской аудитории. Традиционными потребителями массовой литературы в России были люди крайне невзыскательные, в основном - грамотные крестьяне, прельщенные интригующими сюжетами и возможностью перенестись из обыденного серого мира в мир красочных грез и гармонии. Просвещенной же интеллигенцией, исполненной высоких идеалов и мечтающей о спасении человечества, бульварная литература с высокомерным презрением категорически отвергалась.

Когда же стала очевидна несостоятельность и исчерпанность прежних высокопарных идеалов (в особенности - после краха революции 1905 года, когда надежды на стремительные перемены к лучшему окончательно рухнули), русская интеллигенция ощутила острую необходимость вновь обрести твердую почву под ногами, отгородиться чем-нибудь от беспощадной реальности. Ни традиционная религия, ни былые идеалы более не внушали доверия, и в своем стремлении уйти от реальности, представители интеллигенции то обращались к мистицизму, то вступали в различные философские и религиозные кружки. По-новому взглянули они и на литературу, на сей раз - не как на кладезь мудрости и учебник жизни, а как на шанс отвлечься от насущных проблем. И именно они явились основными потребителями и невольными заказчиками зарождающейся новой русской массовой литературы (потребителям прежней бульварной литературы было вполне достаточно того же «Милорда Георга» и лубочных непристойных книжек).

Таким образом, русская массовая литература рубежа XIX-XX веков - это качественно новое, уникальное явление в русской литературе, массовая литература для просвещенной и мыслящей интеллигенции, качественно отличающаяся от своей предшественницы, рассчитанной на малообразованного и невзыскательного потребителя.

Авторы новой массовой литературы заимствовали из прежней массовой литературы ряд характерных ее черт и приемов, а именно - потворство читательскому эскапизму, стремлению уйти от сложной и дисгармоничной жизни в иллюзорный мир гармонии, достигаемой за счет предложенных в художественном произведении простых ответов на сложные вопросы; четкое следование традициям, вплоть до использования литературных клише, введение типических, легко узнаваемых персонажей и их комбинаций; включение в произведение элементов злободневности, характерных черт современной действительности, способствующих погружению читателя в текст.

С другой стороны, они во многом следовали традициям, заложенным русской классикой, и в первую очередь - традиции учительства, стремлению указать на недуг и излечить его. По этому поводу возмущался Корней Чуковский: «в этом особенность нашей русской порнографии. Она не просто порнография, а порнография с идеей»[Чуковский 2003: 371]. (В прежней бульварной литературе необходимости в учительстве не было, так как все декларируемые авторами ценности имели характер общеизвестных прописных истин; в период же, когда общественные ценности ежеминутно подвергались сомнениям, писатели стремились показать свою точку зрения). При этом авторы часто вступали в спор с идеями русской классики, стремясь закрепиться в статусе новых «властителей дум». Наиболее сильно стремление проповедовать было выражено в произведениях М. Арцыбашева и А. Каменского.

Новая массовая литература, ориентированная на образованную и начитанную публику, вбирала в себя и перерабатывала огромный культурный пласт, оставаясь в этом в рамках общей тенденции развития русской литературы рубежа XIX-XX веков вообще, ведь, как замечает В. А. Келдыш, ««серебряный век» русской литературы - один из самых новаторских и вместе с тем <…> один из самых традиционных. Ибо поистине огромен диапазон художественного опыта, который становится в это время объектом рецепции, - от античности до непосредственных предшественников»[Келдыш 1992: 3]. Новейшие научные открытия, исторические события и философские концепции - все это находило свое отражение на страницах литературных произведений, причем, в отличие от традиционной массовой литературы, в которой также могут упоминаться исторические личности, философские и научные гипотезы и достижения, но - лишь в качестве антуража, с легкостью взаимозаменяемого без ущерба для смысла, упоминаемые факты и явления становились объектом анализа и осмысления, пусть порою и весьма поверхностного. Говоря об осмыслении авторами новой массовой литературы философских и религиозных доктрин, можно провести параллели с явлением, которое В. М. Маркович именует «беллетризацией классики» - то есть сведением «ее <классики - А. Г.> смыслов и форм к уровню общеупотребительного и удобопонятного. Речь идет, в частности, о читательской способности «приладить» классическое произведение к «среднетипическим» вкусам и требованиям, о возможности вычитать из классического текста именно и только то, что этим вкусам и требованиям отвечает»[Маркович 1991: 66]. Только в качестве читателя, «прилаживающего» классику к среднетипическим вкусам, выступает автор художественного произведения, подающий своим читателям уже упрощенный вариант. К примеру, Э. Клюс в монографии «Ницше в России. Революция морального сознания» говорит о популяризаторах и вульгаризаторах идей философа в русской литературе начала ХХ века.

Следует так же отметить, что новая массовая литература более не отражала исключительно традиционные этические и эстетические ценности. В этом смысле утверждение Л. Гудкова о том, что «никакая пакостная литература (даже самая примитивная и разухабистая) не может стать массовой» [Гудков 1996: 94], верное для массовой литературы периода стабильных идеалов, оказывается неверным для литературы эпохи кризиса - толпа желает хлеба и зрелищ, и в угоду ей писатели выплескивают на свои страницы насилие, жестокость, порнографию и сексуальные перверсии, с радостью обращаясь к запретным ранее темам.

Первым произведением новой массовой литературы стал роман М. П. Арцыбашева «Санин» (1907), в котором поверхностно рассматриваются проблемы русского мистического ницшеанства, возникшего как синтез богоборческих идей Ницше с традиционным для русской классики богоискательством. Упрощенный подход к решению сложных и актуальных вопросов (вплоть до смысла человеческой жизни) обеспечил роману невероятную популярность у читателей и способствовал как множеству литературных подражаний, самым известным из которых стал роман А. Вербицкой «Ключи счастья», возникло целое направление, названное критикой «арцыбашевщиной», так и воплощений идей романа в жизнь (кружки так называемых «санинцев»). Однако спустя несколько лет роман уже не вызывал никакого интереса у публики. Совершенно не востребован он и современными потребителями массовой литературы, что легко объяснимо - изменился контекст, ситуации и персонажи перестали быть легко узнаваемыми, следовательно - стали неинтересны для массового читателя.

Список использованной литературы

1. Гудков Л. Д. Массовая литература как проблема. Для кого? / Л. Д. Гудков // Новое литературное обозрение. - 1996. - № 22. - С. 78-100.

2. Зоркая Н. М. На рубеже столетий. У истоков массового искусства в России 1900-1910 годов / Н. М. Зоркая. - М.: Наука, 1976. - 304 с.

3. Келдыш В. А. Вступительные замечания / В. А. Келдыш // Связь времен. Проблемы преемственности в русской литературе конца XIX-начала XX в. - М.: Наследие, 1992. - С. 3-6.

4. Клюс Э. Ницше в России. Революция морального сознания / Э. Клюс. - Санкт-Петербург: Академический проспект, 1999. - 240 с.

5. Маркович В. М. К вопросу о разграничении понятий «классика» и «беллетристика» / В. М. Маркович // Классика и современность / Под ред. П. А. Николаева, В. Е. Хализева. - М.: Издательство МГУ, 1991. - С. 53-66.

6. Морозова Т. После долгого воздержания / Т. Морозова // Дружба народов. - 1997. - № 9. - С. 177-184.

7. Райс Э., Траут Дж. Позиционирование: битва за узнаваемость / Э. Райс, Дж. Траут. - СПб.: Питер, 2004. - 256 с.

8. Черняк М. А. Массовая литература конца ХХ века / М. А. Черняк // Русская литература ХХ века: Школы, направления, методы творческой работы: Учебник для студентов высших учебных заведений / В. И. Альфонсов, В. Е. Васильев, А. А. Кобринский и др.; под. ред. С. Н. Тиминой. - СПб.: Изд-во «Logos»; М.: «Высшая школа», 2002. - С. 326-351.

9. Чуковский К. И. Идейная порнография / К. И. Чуковский / Чуковский К. И. Собрание сочинений в 15 тт. - М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2003. - Т. 7. - С. 368-376.

10. Яковлева А. М. Кич и художественная культура / А. М. Яковлева. - М.: Знание, 1990. - 64 с.

Размещено на Allbest.ru