Особенности хронотопа романа А. Кастильо "Письма Миксквагуалы"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Особенности хронотопа романа А. Кастильо «Письма Миксквагуалы»

Елена Анатольевна Принеслик, Забайкальский институт предпринимательства Сибирского университета потребительской кооперации

Понятие «хронотоп», обозначающее «существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений» [1], введенное в литературоведческий обиход М.М. Бахтиным в трудах по исторической поэтике, остается актуальным и в анализе произведений современных авторов «с идентичностью через дефис». «Определение специфики транскультурной литературы неизбежно ведет к проблеме хронотопа», утверждает М.В. Тлостанова, отмечая вместе с тем, что «явления детерриторизации и де-историзации <…> опрокидывают привычные представления о хронотопе, выводя на первый план парадоксальные метаморфозы времени и пространства и, соответственно, представлений о них, проблему дисконтинуальности настоящего, прошлого, будущего» [4, c. 232-233].

К числу авторов, мировоззрение и творческое мышление которых формировались под влиянием различных расовых, национальных культур, языков, гендерных моделей, принадлежит и мексикано-американка (чикано) Ана Кастильо. Это имя в современной женской этнической литературе США находится в одном ряду с именами Тони Моррисон, Максин Хонг Кингстон, Эми Тан, Сандры Сиснейрос, Луизы Эрдрих.

Публикация в 1986 году романа «Письма Миксквагуалы» стала знаковым событием в ее творческой карьере. Первый опыт создания прозаической литературы (до этого А. Кастильо была известна как поэт) оказался весьма успешным, поскольку уже в 1987 году «Письма» были отмечены престижной наградой - Американской литературной премией фонда доколумбовой Америки. Роман, выпущенный первоначально небольшим издательством «Байлингвэл Пресс», привлек широкое внимание как критики, так и читающей публики, и уже в начале 1990-х права на издание книги были куплены солидным «мэйнстримовским» издательским домом «Даблдэй». Сегодня в США роман включен во многие университетские программы по литературе.

На протяжении четверти века после выхода в свет «Письма Миксквагуалы» продолжают оставаться предметом серьезного научного интереса для исследователей современной мексикано-американской (чикано) литературы, о чем свидетельствует значительное количество критических работ, появившихся как сразу после выхода романа в свет, так и в последующие годы. Несмотря на то, что тема «поиска своей идентичности» представителями мексикано-американской общности, поднимаемая писательницей, не только не нова, но стала к середине 1980-х гг. традиционной, «центральной темой» творчества чиканос [2, с. 103], исследователи практически единодушны, называя Кастильо новатором, «самым смелым и экспериментирующим романистом латинос», а «Письма Миксквагуалы» - «стилистическим и жанровым экспериментом» [9, р. 148]. Как представляется, отдельного внимания заслуживает и организация пространства и времени в романе, поскольку и в этом аспекте автор отходит от традиционных форм повествования.

Необходимо отметить, что в романе А. Кастильо, принадлежащем эпистолярному жанру, отсутствуют привычные обозначения дат в конце каждого письма. Лишь по содержанию романа в целом мы можем заключить, что речь идет о 1970-х - «водоворот наших двадцати», как пишет главная героиня и автор всех писем Тереза - периоде, ознаменовавшемся в США подъемом национального самосознания этнических меньшинств, активизацией движения чиканос за свои социально-экономические права и второй волной феминизма [5, р. 23]. Время действия романа «Письма» охватывает примерно десятилетие из жизни подруг - чикагской писательницы Терезы и Алисии, художницы из Нью-Йорка. Следует отметить ретроспективность повествования. Во всех письмах (за исключением первого) Тереза обращается к прошлому опыту, описывая совместно пережитые с Алисией события, обстоятельство, вызвавшее недовольство определенной части читателей, недоумевающих по поводу необходимости возвращаться к прошлому и говорить о том, что давно известно и автору письма, и адресату. Ответ на этот вопрос может быть найден в письме 21, где Тереза, утверждает: «Un cuento sin ritmo / Time is Fluid» [Ibidem, p. 70] - «время изменчиво». «Испанскую» часть фразы можно перевести - «история без времени» или «история без ритма». Отношение автора к времени объясняет и использование строчного «i», вместо традиционного «I» - прием, к которому Кастильо прибегала еще в своих ранних стихах, и который, по мнению критиков, символизирует коллективную идентичность.

Представляется, что это «i» символизирует и изменчивость, текучесть времени (как утверждал Гераклит: «нельзя дважды войти в одну и ту же реку») и изменчивость личной идентичности вместе с ним: вчерашняя Тереза не тождественна Терезе сегодняшней, так же, как и двадцатилетняя Тереза не тождественна себе тридцатилетней. В строчном «i» Кастильо находит отражение и концепция децентрированного субъекта Ж. Лакана, воплотившаяся в «одну из наиболее влиятельных моделей представления о человеке не как об “индивиде”, т. е. о целостном, неразделимом субъекте, а как о “дивиде” - фрагментированном, разорванном, смятенном, лишенном целостности человеке Новейшего времени» [3, с. 78]. И в этом случае «я» Терезы - это множество «я». Строчное «i» обнажает множественную идентичность мультикультурной личности, попытку в поиске себя расставить все точки над i, попытку собрать воедино «части женщины, которой я была». Поэтому Тереза и пишет подруге о том, что было, стараясь по прошествии времени, по-новому, более трезво и рационально, без лишних эмоций, взглянуть на события: «я должна создать дистанцию» [5, p. 70].

Повествование не линейно. Так, в первом письме Тереза, которой исполнилось тридцать, делится с подругой впечатлениями о наступившей зрелости: «чувствую, будто я начинаю новую фазу жизни» [Ibidem, p. 21]. А в третьем письме мы встречаемся с совсем еще юной героиней, берущейся «за самую немыслимую работу», чтобы собрать средства на свою первую поездку в Мексику. Во многом под влиянием революционных настроений 1960-1970-х годов, когда чиканос провозгласили Ацтлан мифической прародиной мексикано-американцев и заговорили о необходимости обращения к своим индейским корням, формируется мировоззрение Терезы. Она отправляется на родину своих предков, к истокам, «корням», наивно полагая, что «ее индейская внешность, беглый испанский» [Ibidem, p. 25] и имя легко помогут ей интегрироваться в мексиканское общество. Однако первая поездка становится «шоком, который пробил трехдюймовую брешь в моем национальном самосознании». Планируя провести лето в мексиканском колледже «среди братьев и сестер», Тереза обнаруживает себя в школе с «труднопроизносимым ацтекским названием, лишь прикрывающим ее мошеннический статус», где преподают белые учителя, не говорящие по-испански, и куда приезжают белые американцы, чтобы провести «лето, полное экзотических впечатлений» [Ibidem]. Впрочем, еще более неприятное открытие ожидает Терезу впоследствии, по мере знакомства и общения с простыми мексиканцами. Испытывая определенную дискриминацию в США, как «другой», представитель этнического меньшинства и, надеясь обрести «чувство принадлежности» по другую сторону границы, Тереза с горечью вынуждена признать, что и в Мексике она остается все тем же чужаком, а в ее идентичности гораздо больше американского, нежели это могло ей казаться ранее.

Отправляясь в Мексику, героиня предпринимает «Женский Поиск Свободы и Самоопределения» [Ibidem, p. 37]. Она не только стремится обрести родину, испытать «чувство принадлежности», но фактически сбегает от супруга, чтобы избавиться от его «указующей руки <…>, семейных праздников, благословляемых противоречивым Богом, от общества, дорожных и уличных знаков, и, прежде всего, от нищеты. Ее однообразия» [Ibidem, p. 29]. Ей неуютно в США, где самые близкие родственники, включая мать, полагают, что «плохие жены - плохие люди» [Ibidem, p. 35], она пытается вырваться из «оков» своего несчастливого союза без любви, брака, который сравнивается со «ссылкой в Сибирь». Упоминания о «нищете» символизируют разочарование и сомнения молодой чиканы в достижимости Американской мечты.

Но и Мексика - идеализируемое Терезой пространство обманывает ее ожидания. Здесь она сталкивается с еще большим неприятием и непониманием, чем в США. Понятие «свободная» (liberal) женщина синонимично для мексиканцев определению «падшая женщина», и уже по поводу Мексики Тереза восклицает: «С меня довольно страны, где отношения никогда не бывают ясными и откровенными, но сплетены в клубок противоречий и лицемерия» [Ibidem, p. 60].

Следует отметить, что в «Письмах Миксквиагуалы» автор постоянно сопоставляет два топоса - США и Мексика. Однако, определение «свое/чужое» применительно к пространству затруднено (если вообще возможно) в случае Терезы. Ее постоянные перемещения - Мехико, Акапулько, ацтекская деревушка Миксквагуала, Чикаго, Сан-Франциско, Нью-Йорк и снова какой-нибудь мексиканский город, отсутствие привязки к определенному месту оставляют ощущение неприкаянности, неукорененности героини ни в одной из культур. Возникающий при этом в романе «хронотоп промежуточности» [4, c. 236], снимает изначально предполагаемый антагонизм двух пространств - США и Мексики, поскольку ни одна из этих стран не может быть определена Терезой как «своя», равно как и ни одна из них не может категорично быть отвергнута как «чужая».

Хронотоп дороги - один из основных в романе. «Невозможно предсказать с уверенностью, где и когда мы встретим Терезу и Алисию в следующем письме», - пишет критик Ш. Джирон-Кинг. Она отмечает и то внимание, которое писательница уделяет судьбе «путешественниц по миру, в котором мужчины не способны понять неприкаянную женщину «без корней». Отношение к Терезе и Алисии, странствующим в одиночестве, без мужского сопровождения, всегда отрицательное.

Так, в письме 1, планируя новую поездку в Мексику, Тереза пишет подруге, что ее дядя Чино отказывается везти их туда в своем автомобиле, так как не желает быть «соучастником» блужданий незамужних женщин: «Тетушка говорит, что мой дядя признался ей однажды, что уверен - кроме его святой матери, конечно, - все женщины охвачены дьяволом. “Даже я?”, - спросила тетя... “Особенно ты”, - ответил он. <...> поездка в Мексику с дядей Чино отменяется. Он только что сказал по телефону тете Филомене, что не поедет в Мексику с тремя ведьмами в автомобиле» [5, p. 8].

Неизменным спутником всех путешествий Алисии и Терезы по Мексике - будь то столица, курортный город либо доконкистадорская деревушка, «не ведающая о прогрессе» - оказывается негативное отношение к женщинам, путешествующим без спутников: «Насколько отвратительны мы были, открыты для насмешек, злоупотреблений, непочтительности... Что являлось нашим самым серьезным проступком? Мы путешествовали одни. (Предполагается, что ни одна из нас не могла быть легитимной спутницей другой)» [Ibidem, p. 9]. Впрочем, позднее, уже понимая, что причина недовольства мексиканцев, в том, что Тереза нарушает нормы и правила их патриархальной культуры, требования, предъявляемые к поведению женщины в обществе, она продолжает намеренно игнорировать их. Тереза «… испытывает презрение к мексиканским обычаям отношения к женщине, но и она явно отвергается мексиканцами обоего пола за ее неспособность уважать их традиции», констатирует исследователь М. А. Оливер-Роджер [9, p. 169]. Отсюда и горькое признание героини: «…причина - настолько болезненно очевидная - была в том, что мы неожиданно появились в Мексике, как две спустившиеся петли в ее узоре. Обществу не оставалось ничего больше, как просто срезать нас» [5, p. 65]. Тереза сравнивает социокультурную среду Мексики с «орнаментом» (pattern) (последний, как известно, представляет собой «узор, основанный на повторе и чередовании составляющих его элементов»), констатируя, что их с Алисией появление нарушает этот веками патриархального уклада слагавшийся «образец», нарушает баланс мексиканского гендерного кода «мужчина-женщина».

Отсутствует в романе и однозначный финал. А. Кастильо предваряет «Письма Миксквагуалы» словами: «Дорогой читатель! В обязанности автора входит предупредить вас, что эта книга не предназначена для чтения в обычной последовательности. Все письма пронумерованы, чтобы облегчить следование за любым из предложенных автором вариантов». Далее писатель приводит три схемы для чтения: первую «для конформиста», вторую «для циника» и третью, «донкихотскую». Варианты отличаются тем, что каждый начинается и заканчивается разными письмами, и в каждом пропущены некоторые из них. «Читателем, предпочитающим только малые литературные формы, все письма, могут быть прочитаны как отдельные рассказы», добавляет автор. Не возбраняется и традиционное последовательное чтение писем.

Таким образом, для читателя-«конформиста» роман заканчивается письмом 34, из которого мы узнаем, что Алисия стала признанным скульптором и с успехом проводит персональные выставки, а Тереза вышла замуж, родила сына, преподает. Каждая из подруг выбирает в итоге достаточно типичные для большинства женщин модели поведения - карьера или семья. Для читателя, следующего по «маршруту идеалиста дон Кихота», заключительным становится письмо 1, в котором подруги планируют новое путешествие в Мексику, и в котором мы находим размышления о вступлении Терезы в «новую фазу жизни - тридцатилетие», которую она определяет как «взросление» [Ibidem, p. 21].

Для «циника» историю завершает письмо 8, в котором Тереза пеняет подруге за флирт со своим бывшим возлюбленным Висенте; финал, говорящий о том, что между двумя женщинами всегда стоит мужчина. Если читать роман в обычной последовательности, то последнее, 40-е письмо (включенное автором только в схему для «конформиста») заканчивается самоубийством Абделя, любовника Алисии. Таким образом, читая главы-письма в разной последовательности, мы всякий раз оставляем героев в новом времени и пространстве.

Подводя итог, необходимо отметить, что выделенные особенности хронотопа романа «Письма Миксквагуалы», позволяют глубже понять основную идею произведения - болезненность поиска идентичности, поиска собственного «я» человеком, принадлежащим одновременно нескольким культурам.

хронотоп мировоззрение культура роман

Список литературы

1. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе: oчерки по исторической поэтике // Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975.

2. Воронченко Т.В. Мексикано-американский феномен в литературе США. М.: МПУ, 1992. 225 с.

3. Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М.: Интрада, 1998. 255 с.

4. Тлостанова М.В. Постсоветская литература и эстетика транскультурации. М.: Едиториал УРСС, 2004. 416 с.

5. Castillo A. The Mixquiahuala letters. Anchor Books, Doubleday, 1992. 138 p.

6. Jiron-King Sh. The second Tower of Babel: Ana Castillo's Borgesian precursors in the Mixuiahuala letters // Philological Quarterly. Fall, 2003.

7. Literature and ethnicity in the cultural borderlands / ed. J. Benito and A.M. Manzanas. Amsterdam - New York, NY: Rodopi, 2002. 203 p.

8. Oliver-Rotger M.A. Battlegrounds and crossroads: social and imaginary space in writings by Chicanas. Rodopi, 2003. 408 p.

9. Torres H.A. Conversations with contemporary Chicana and Chicano writers. UNM Press, 2007. 359 p.

Размещено на Allbest.ru