Религиозные мотивы в стихотворениях Б.Л. Пастернака и М.И. Цветаевой

94 Издательство «Грамота» www.gramota.net

Размещено на http://www.allbest.ru/

[Введите текст]

Статья по теме:

Религиозные мотивы в стихотворениях Б.Л. Пастернака и М.И. Цветаевой

Парецкая Марина Эдуардовна

Содержание поэтических произведений Б.Л. Пастернака и М.И. Цветаевой интерпретируется с позиций христианства, что даёт возможность взглянуть на творчество художников слова досоветского и советского периодов под другим, нежели принято в литературоведческой традиции, углом зрения. Основное внимание автор статьи уделяет событиям христианского дискурса и религиозным символам, отражённым в поэтических текстах.

Ключевые слова и фразы: русская литература досоветского/советского периода и христианство; пастернаковский реализм первого и второго периода; многослойность символики в стихах Пастернака; христианство и богоборчество в лирике Цветаевой; поэзия Цветаевой как часть общечеловеческого культурного и религиозного опыта.

Принято считать, что литераторы, творившие в советское время, не были связаны с религиозной тематикой и проблематикой, поскольку официальной коммунистической идеологией был признан материализм, априори лишающий литературное творчество высокой духовности. Однако рядом с «глашатаями» революции в литературе советского периода находились художники слова, которые не вписывались в официальные рамки, очерчивающие образ советского литератора, поскольку в их творчестве так или иначе отражались религиозные идеи, нравственно-этические христианские принципы и канонизированные события. Мы остановимся на анализе стихотворений двух поэтов того времени - Б. Л. Пастернака и М. И. Цветаевой (творивших как в досоветскую, так и в советскую эпохи), которые в любой период своей жизни оставались литераторами религиозного толка.

С первых лет своей творческой деятельности Б. Л. Пастернак (1890-1960) был причислен к импрессионистам. Сам поэт считал себя реалистом, но этот реализм не имел ничего общего с материализмом официального литературного направления советского времени. Реализм по Пастернаку - это точное запечатление мельчайших деталей окружающего мира, какими они встают перед автором в момент творчества. Вот почему его стихи могут восприниматься как моментальные зарисовки с действительности, изобилующие подробностями, которые на самом деле не являются фотографической копией, а возникают под воздействием философских раздумий поэта о жизни, природе и мироздании.

Тем не менее, принято считать, что реализм Пастернака субъективен, т.к. автор нисколько не заботится о том, чтобы быть понятым другими. Это так называемый «реализм для себя», вот почему на фоне реалистических произведений других авторов его стихи казались читающей публике «бессмысленными» и «сумбурными» [4, с. 12, 16]. Следует отметить, что сказанное касается первого периода его творчества, второй период (30-50-е годы ХХ века) отмечен стремлением к простоте и предельной ясности, к «реализму для всех». Но реализм второго периода также трудно назвать традиционным, скорее, это «реализм для себя, но понятный и для других», в котором преобладают внешние простота и прозрачность, однако по-прежнему соединённые со смысловой глубиной.

На наш взгляд, пастернаковский реализм (особенно первого периода) - это некий код, насыщенный многослойной и в то же время взаимосвязанной символикой, которая может быть раскодирована путём интерпретирования художественного текста через религиозный контекст. Французский философ Жак Деррида отмечал, что достижением современной философии является утверждение, согласно которому любой текст может быть прочитан с помощью любого кода [11]. Если поэзию Пастернака анализировать именно с помощью разнообразных кодов-символов, входящих в объёмный корпус религиозного дискурса, то все «непонятности» и «сумятица впечатлений» в его описаниях исчезают, и перед читателем возникает стройная картина мира, духовно переосмысленная и объективно оцененная религиозным сознанием.

Есть в биографии Б. Л. Пастернака интересный факт: в 1907 году он с отличием окончил гимназию, по просьбе родителей, которые строго придерживались иудаизма, мальчик был освобожден от уроков закона Божьего. Однако Борис Пастернак рано соприкоснулся с миром православной духовности: «То, что он ходит с няней в церковь, тоже было незаконным и уязвимым. Детская память жадно впитала в себя напевы и слова, безотчетно создавая глубокое чувство причастности. Далее оно развивалось и менялось по внешним - историческим и собственным - душевным причинам. Тщательно таимое, остающееся предметом жажды, источником вдохновения, а не спокойной привычкой, - это чувство никогда его не оставляло» [5, с. 15]. Проникнувшись идеями христианства, Борис Леонидович исповедовал его до самой кончины и отражал свои религиозные мысли и чувства в творчестве, поэтому, по нашему глубокому убеждению, проводить анализ его произведений необходимо именно в религиозном контексте.

Поскольку Пастернак был высокообразованным человеком, то для декодирования его произведений следует использовать не только христианскую символику, но также символы, принадлежащие системе общего символизма и дискурсам других религий. Их различия в статье не анализируются, т.к. система символов христианства перекликается с символическими обозначениями остальных религиозных направлений.

В сборнике стихов «Сестра моя - жизнь», написанных летом 1917 года, есть следующее стихотворение без названия [4, с. 101-103]:

В этих поэтических строках за каждым словом и образом следует искать череду многомерных смыслов, поскольку перед читателем раскрывается глубоко одухотворённый пейзаж, символическим образом проявляющий микромодели двух взаимопроникающих миров - «дольнего» и «горнего».

Действие разворачивается в саду-раю (сад - этимологический синоним рая, представляющий образ идеального мира, космического порядка и гармонии [7, с. 319]), где, не покладая рук, трудится Божественный Садовник, Создатель всего сущего - Бог. Его присутствие чувствуется везде: на кончиках хвойных иголок - ведь в мифологии слёзы божеств часто превращались в янтарь (Кто иглы заслезил...); в хлынувших в дом человека лучах солнца (которые в контексте стихотворения переосмысливаются метафорически - это и духовное благословение, исходящее от Святого Духа, и образ открытых врат рая); в посланиях, написанных рябиновыми ягодами и оставленных у порога. В этом саду есть место для всего: для жизни и смерти, деревьев и цветов, мужчин и женщин, людского жилища и пристанища духа. Через такие оппозиции поэт связывает материальный план существования (панкосмическую Землю) с планом духовным (метафизическим небом) и стремится представить эти взаимопроникающие миры «со многих концов разом». Время описываемого действия - август и сентябрь, приобретающие особое значение в сакральном временном пространстве. В августе православные христиане отмечают три Спаса: 14 числа - Происхождение честных древ Животворящего Креста Господня, 19 - Преображение Господне, 29 - Холщёвый Спас.

История возникновения Первого Спаса следующая: в августе жители Константинополя часто болели, поэтому появился обычай носить Честное Древо Креста по улицам города для освящения мест и «отвращения болезней». На Руси в этот день начинали сбор мёда и его освящение, поэтому в русской народной традиции Первый Спас называется медовым. Второй Спас - таинственное преображение Иисуса Христа перед учениками во время молитвы. Суть этот двунадесятого праздника заключается в прославлении человеческого естества в лице Христа, в соединении человека с Богом через молитву. Русские называют Второй Спас яблочным, поскольку к этому времени на Руси созревали яблоки.

Третий Спас, или холщёвый, получил своё название благодаря древней христианской легенде, согласно которой Христос умылся, вытер лицо холстиной, на которой отчетливо проступили его черты, и передал своё изображение заболевшему князю из Эдессы. Князь быстро излечился, а чудотворная материя стала реликвией. Сначала она хранилась в Эдессе, потом её перевезли в Константинополь, произошло это 29 августа (по новому стилю). В России данное событие совпадает с народным праздником хлеба и орехов, поэтому Третий Спас называется хлебным или ореховым.

Среди религиозных августовских праздников присутствует ещё один очень важный двунадесятый праздник - Успение Пресвятой Богородицы, который отмечается 28 августа. Согласно церковному преданию, в этот день апостолы, проповедовавшие в разных странах, чудесным образом собрались в Иерусалиме, чтобы проститься с Девой Марией и совершить её погребение. В этот момент сам Христос с ангелами и архангелами, со святыми праотцами и пророками, со всеми праведными душами приблизился к Пречистой Своей Матери, после чего Дева Мария мирно скончалась.

Вот почему у Пастернака август «велик», и именно этот месяц становится тем временным фоном, на котором разворачивается поэтическая мистерия; главная роль в ней отводится природе и человеку. Деревья упоминаются первыми, поскольку, согласно мифологии многих народов, дерево представляет собой ось мира, по которой боги проникают в разные слои Вселенной. Рябине и клёну автор отдаёт предпочтение: у русского народа рябина всегда пользовалась большим почётом, её ветка с рдеющими ягодами манифестировала палицу языческого бога Перуна, защищающего от многих бед; лист клёна, над которым трудится Создатель, символизирует краткость жизни человека, листва является символом множества человеческих жизней [Там же, с. 198], недаром речь о ней предшествует упоминанию о Ягайлах и Ядвигах - сыновьях Адама и дочерях Евы.

Ягайло и Ядвига - исторические личности, жившие в XIV веке и вошедшие в европейскую историю не только как основатели польской королевской династии, но и как горячо любящие друг друга супруги. В посвящённых им строках говорится о Божественной любви, дающей людям высшие духовные силы и помогающей сохранить тепло душ и трепет сердец. Автор также вспоминает и о людском жилище, обустроенном и уютном: с ковриком у входной двери, с прикрытыми жалюзи окнами, с нотами на этажерке (если есть ноты, то должен быть и музыкальный инструмент, скорее всего, это рояль - инструмент, на котором любил музицировать и сам автор). С музыкой обычно связывается рождение самой жизни. С точки зрения индуизма, звук уже сам по себе является вибрацией космической энергии, отсюда проистекают мифы о происхождении Вселенной: Бог играл на флейте, от этих звуков космос пришёл в движение, и началось созидание мира, сущего и духовного [Там же, с. 230-231]. Звуки распределяются между «янь» и «инь» энергиями, поэтому музыка символизирует не только космический порядок, но считается символом единства мужской и женской ипостасей.

Переплетение символики мужского и женского начал указывает на своеобразие жизни, а жизнь, как известно, всегда связана со смертью, но не с той смертью, которая является окончательным уничтожением, а с той, что представляется другой стороной единого круга бытия и мыслится как переход в иную форму существования. Во многих культурах бытует утверждение, что жизнь порождает смерть, а смерть - жизнь, поэтому умереть - значит родиться вновь [3, с. 156]. В христианстве семантика этого символа трактуется следующим образом: «Последний же враг истребится - смерть; ...не все мы умрём, но все изменимся» [2, Первое Послание к коринфянам, 15:26, 51]. Следовательно, в августе завершается определённый период времени, недаром после Второго Спаса по русскому народному календарю заканчивается лето и начинается осень. Рассказ о ней поэт продолжает описанием ещё одного осеннего месяца - сентября, первого числа которого (по новому стилю - 14) отмечается церковное Новолетие; Новый год - новая жизнь, в конце которой однако - смерть. В тексте идея смерти прослеживается в семистишии (редко употребляемом в русском стихосложении, как и другие строфы, состоящие из нечётного числа стихов), единственном среди остальных восьми четверостиший (четверостишие - самая распространённая из всех строф в русском стихосложении).

Все числа, существующие в мире, помимо арифметического, имеют скрытое сакральное значение, поскольку являются священными символами гармонии мироздания. Семь - число Божественных таинств в природе, символизирующее космический и духовный порядок, связанное с интеллектуальным могуществом и знаменующее завершение какого-либо цикла, например, человеческой жизни [7, с. 327]. Число четыре символизирует корень всех вещей, выражает идею универсальности земного устройства (в мифологической традиции многих народов выделяются четыре элемента стихий: земля, воздух, вода, огонь) и стабилизирующую силу религии (в христианстве четыре символа - человек, лев, вол и орёл - стали эмблемами четырёх евангелистов - Матфея, Марка, Луки и Иоанна). Психология Карла Юнга продолжает эту традицию и рассматривает человеческую психику как сумму четырёх основных аспектов - мысли, эмоции, интуиции, чувства [Там же, с. 413-414].

Число семь можно представить как выражение мистической природы человека и способа его существования: 7 = 3 (дух, душа, ум) + 4 (Земля). Вероятно, именно поэтому в тексте количественно преобладают четверостишия, символически утверждающие победу жизни над смертью.

Восемь - число Божественного правосудия. Эта симметричная цифра выглядит как перевёрнутый знак бесконечности, она таит в себе раздвоенность (4 + 4), манифестируя два мира (материальный и духовный) и являясь при этом символом предначертанной судьбы [10, с. 355]. Восемь четверостиший и одно семистишие составляют в стихотворении девять куплетов. Число девять - это христианский символ порядка внутри порядка, это число символизирует тройственный союз мысли, тела и духа, а также неба, Земли и загробного мира [7, с. 74]. Через символику этих чисел автор очерчивает устройство Божественного мироздания: макрокосм, соединяющий материальное и духовное, жизнь и смерть, природу и человека, и микрокосм, в котором живут, любят и умирают люди.

В семи строках стихотворения, посвящённых смерти, наличествуют её атрибуты: ракиты, или ивы, связывающиеся с похоронами, горем и смертью, поэтому плакучая ива присутствует на картинах, изображающих распятие. Но поскольку ива цветёт, даже если срезать с неё часть веток, то она признаётся и символом Евангелия, которое распространилось по всему миру, оставаясь неизменным [10, с. 145]. Ещё один атрибут смерти - кариатиды (каменные девы, поддерживающие архитектурные сооружения), которые, в свою очередь, перекликаются с аллегорическим изображением осени в виде молодой девушки с корзиной фруктов на голове, танцующей религиозные танцы в честь древнегреческой богини Артемиды. Среди фруктов в этих корзинах, конечно, есть и виноград, плети которого в древнем погребальном искусстве являлись символами спасения [7, с. 43]. Упоминаемые автором осенние госпитали - это кладбища, а сырые плиты - каменные кладбищенские надгробья, символизирующие вечную жизнь в похоронных церемониях.

Однако, как уже отмечалось, образы в творчестве Пастернака не только многослойны, но и взаимосвязаны, что позволяет соотнести упомянутые автором каменные плиты с мифологической картиной мироздания, принятой у многих народов - китайцев, индийцев, древних славян. Согласно их верованиям, Землю поддерживает плавающая в мировом океане космических размеров морская черепаха, чьё каменное изваяние с плитой на спине магическим способом служит обеспечению стабильности космоса. Поэтому в художественном тексте каменные сырые плиты не просто обозначают связь жизни и смерти, но соединяют земное и небесное, подтверждая бесконечность жизни в безбрежном космическом континууме.

В нём находится и поэтический сад-рай, расцвеченный пёстрыми осенними красками. Янтарь мелкими каплями (едва, едва, едва), но щедро разбросанный по стволам деревьев, связывается с жёлто-оранжевым цветом, т.е. с цветом солнечной энергии, а через неё и с верховным божеством. Красный цвет, манифестированный в тексте через корни марены (в древности использовались при окрашивании тканей для царского обихода) и ягоды рябины, также является эмблематическим цветом богов солнца и власти. Лимон, имеющий благородный жёлтый цвет, в символике христианства представляется эмблемой верной любви, а зелёный - цвет кленовых листьев и еловых иголок, - символизируя обновление и надежду, признаётся цветом Святого Грааля, Святой Троицы и Откровения [Там же, с. 108]. Среди этой яркой палитры красок есть только одна, соотнесённая не с жизнью, а со смертью: седой (серый) цвет кариатид как цвет праха ассоциируется с трауром и покидающей мир душой [Там же, с. 332].

В этом космическом пространстве существуют несколько религиозных эгрегоров, проявленных на земном плане различными конфессиями: помимо христианства (причём не только православного, но и католического в лице польской королевы Ядвиги), присутствуют иудаизм и индуизм, а также язычество. Тема иудаизма возникает в связи с указанием на некие этапы работы Божественного Садовника: Он трудится с давних времён (с дней Экклезиаста) и по сегодняшний день (Не покидал поста / За теской алебастра). «Экклезиаст» - ветхозаветная книга, написанная иудейским царём Соломоном и помещённая в Библии, - раскрывает картину вечного круговорота жизни во Вселенной и повествует о том, что все чины, богатства и наслаждения, даже рождение детей и праведный труд - ничто перед силой Божественного духа и возможностями человеческой души.

Упоминание об алебастре - минерале, посланном богами людям, мягком и послушном рукам мастера, говорит о хрупкости и уязвимости человеческой жизни. Этот природный материал художественным образом скрепляет связь между Ветхим и Новым Заветом, обращая читателя к евангельскому рассказу о грешной женщине, которая, «узнавши, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром; И ставши позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром» [2, Лука, 7: 37, 38]. В этом сюжете утверждается мысль о том, что не стоит скрывать дорогие «сосуды участия» и драгоценное «миро сочувствия» к ближним, но следует изливать свою любовь и заботу, слова утешения и поддержки, не дожидаясь их смерти [12]. Эта евангельская сентенция в поэтическом изложении имплицитно проявляется в коммуникации «я - ты». Последняя реализуется общим содержанием текста, а лингвистически подкрепляется конструкцией, обозначающей приглашение к совместному действию и содержащей модально-волевую частицу давай и глагол в инфинитиве (Давай ронять слова...), а также находит отражениев сложноподчинённом предложении (Ты спросишь, кто велит?), которое рефреном проходит сквозь текст.

Центральная идея индуизма, утверждающая, что многообразие окружающих нас вещей и явлений поразному воплощает одну и ту же реальность, т.е. Единого Бога, манифестирована в стихотворении представлением Творца как всесильного Бога деталей, или подробностей, являющихся основой человеческой жизни и природы (жизнь, как тишина осенняя, - подробна) и противопоставленных подробностям смерти (загадка зги загробной).

Язычество отражено в тексте наличием уже упомянутого растения под названием «марена», которое указывает на лексическую связь с именем восточно-славянской богини Марены, имеющей непосредственное отношение к сезонным обрядам умирания и воскресения природы. Образ этого древнего божества, восходящего к праиндоевропейской мифологии, проявлен в описании жизни (Мареной и лимоном / Обрызнута листва) и увядания природы, т.е. её «смерти» (...губы астр и далий / Сентябрьские страдали...). Осенние цветы - астры и далии (или георгины) не только ассоциируются с райским состоянием жизни, но и символизируют связь земного и потустороннего миров [6, с. 477].

Следует также сказать, что похожие темы поднимаются поэтом в других его произведениях, вошедших в сборник «Сестра моя - жизнь», например, в стихотворении «Балашов». Однако в этом произведении есть одно существенное дополнение, обозначенное в следующих строках: Мой друг, ты спросишь, кто велит, / Чтоб жглась юродивого речь? В православии юродивый - это религиозный подвижник, чей подвиг состоит в отвержении мирских забот. Одно из оснований подвига юродства - проповеди Апостола Павла в Новом Завете: «Будьте подражателями мне, как я Христу» [2, Первое Послание к коринфянам, 11:1], цель юродства - мнимое безумие, обличающее внешние материальные ценности с помощью речи; по словам Пастернака, речь жжёт, что значит - не даёт забыть про совесть, которая по сути и есть Бог. Однако безумие Нового Завета - не психосоматическое, но духовное: юродивый терпит притеснения и скрывает собственные добродетели, идя по пути Христа и показывая людям, что их мудрость - ничто перед мудростью Иисуса, призывавшего стать «безумными» для «мира сего». Таким образом, в описываемый сад-рай поэт включает не только жителей мира материального - Ягайло и Ядвигу, но и рыцаря мира духовного - юродивого. Через образы этих героев любовь мирская, земная переплавляется в любовь абсолютную, идеальную - в любовь к Богу.

В собрании пастернаковской поэзии есть произведение под названием «Август» [4, с. 253-255], созданное во второй период творчества, в 1953 году, и тематически связанное со стихотворением первого периода.

Рамки статьи не позволяют сделать подробный разбор этого текста, поэтому мы остановимся только на тех моментах, которые соотносятся с содержанием первого стихотворения. «Август» входит в цикл стихов, написанный поэтом от имени героя романа «Доктор Живаго», это произведение явилось итогом долгого творческого пути Б. Л. Пастернака и осмыслением прожитой им жизни с позиций христианского мировосприятия. Юрий Живаго - alter ego Пастернака, воплотивший в романе его духовную биографию и ставший лирическим героем цикла стихов. Фамилия героя восходит к выражению «Бога Живаго», обозначающему Иисуса Христа, и имеет смысл «исцеляющий всё живое». Живаго - Пастернак создаёт поэтические произведения, опираясь на церковное исчисление годичного круга - от Рождества Христова до Его Воскресения, тем самым утверждая, что всё в жизни человека происходит в рамках, очерченных земной историей БогаСына. Можно предположить, что доктор Живаго сочинил это стихотворение после размышлений о воскресении и природе человеческой души (об этом говорится в третьей главе третьей части первой книги романа).

Текст стихотворения содержит двенадцать четверостиший. Сакральная семантика числа четыре нами уже рассматривалась; число двенадцать, лежащее в основе ритмического строения анализируемого текста, манифестирует пространство и время, а как результат умножения трёх и четырёх (символически мощных чисел) представляет союз духовной и временной сфер, в связи с чем приобретает большое сакральное значение, особенно в иудейской и христианской традициях: двенадцать колен Израилевых, двенадцать основных учеников Иисуса Христа и рыцарей Круглого Стола [7, с. 71-72].

Это произведение, как и стихотворение «Давай ронять слова...», имеет ту же главную тему - связь между жизнью и смертью. Однако здесь нет сада-рая, в котором смерть мыслится как продолжение жизни, как неотъемлемая часть круга бытия; здесь речь идёт о границе между этим и тем миром, на которой находится тело и трепещет душа, а смерть предстаёт реальным событием, персонифицированным в образе казённой, то есть бездушной землемерши. Однако, когда умирает тело, смерть не может забрать в могилу душу, поскольку она живёт вечно, недаром действие этого стихотворения также разворачивается во время Второго Спаса. Герою снятся собственные похороны; он просыпается от солнечного луча, проявленного не только в качестве природного явления, но и как метафорический образ открытых врат рая, как Фаворский свет, исходящий от Иисуса Христа в день Преображения. Этот праздник окрашен у Пастернака в цвета лазури и золота. Золотой цвет обозначает свет небес и истину [Там же, с. 123]. Символика лазурного, или голубого, может рассматриваться с позиций трёх языков: божественного, священного и мирского [8]. На языке Бога этот цвет означает мир «горний», Святой Дух и Божественную истину. На священном языке он является символом как физической смерти, так и бессмертия, духовного возрождения человека. В мирском языке голубой - цвет верности, доблести и превосходства, ассоциирующийся с благородством происхождения («голубая кровь»). В общем символизме он манифестируется как цвет общения, поэтому в стихотворении читателю более понятна та авторская логика, которая «цементирует» многообразие образов, чувств и красок, необходимых поэту для разговора с читателем, - это уже упомянутый «реализм для себя, но понятный и для других», в котором проявлена коммуникация «я - вы».

Герой встречает свою смерть в светлый православный праздник, поэтому он воспринимает её как избавление от земных страданий, как переход в другой мир, происходящий в ясные дни осени. Автор переносит читателя в церковную христианскую среду, в которой, как уже упоминалось, вопросы преображения играют ведущую роль, поскольку, преображаясь, Иисус проявляет связь Бога и человека в своём естестве. У лирического героя стихотворения тоже два начала - человеческое и божественное. Человеческое соотнесено с домом, с обстановкой и предметами, в нём находящимися: диваном, занавесками, постелью, мокрой подушкой. Жизнь мужчины связывается также и с жизнью любимой им женщины: у Юрия Живаго, прототипом которого был Пастернак, есть возлюбленная Лара, прототипом которой признаётся художница Ольга Ивинская, возлюбленная писателя. Трагическая любовь литературных героев и реальных людей переплелась в жизни и вымысле, в пространстве и времени и стала символом верности, не спасовавшей перед лицом смерти.

Любовь к женщине для лирического героя является той последней нитью, которая соединяет его земное существование с загробным. Возлюбленная отождествляется с жизнью и, следовательно, противопоставляется смерти. Она воспринимается автором как существо «верхнего» мира, вот почему поэт вспоминает о ней сразу после обращения к Божеству, ведь женские существа, творящие жизнь, обожествлялись и были предметом почитания в различных религиозных верованиях, а в антропоморфной модели Вселенной приравнивались к бездне, считающейся первоисточником всего живого [3, с. 146]. В тексте понятие бездны метафорически переосмысливается и превращается в «бездну унижений», куда любимая поэта спускается как Божество, сознательно приносящее себя в жертву. Женщина также признаётся творцом слова, поскольку она, борясь за свою любовь, «бросает вызов».

Божественное начало проявляется в голосе души лирического героя, который слышат люди, пришедшие на похороны. Его душа всегда находилась в состоянии полёта, поскольку главный герой романа не только врач, но и поэт. В моменты творчества он как провидец проникает внутренним, духовным взором в мир «горний»; у него, как у ангела, вырастают крылья, несущие на поэтический Олимп, ведь Господь совсем немного умалил человека «перед ангелами; славою и честию увенчал его» [2, Псалтирь, Псалом 8:6]. Однако природа у ангелов статическая, человек же динамичен, он «выше всех иерархических ступеней природы» и «призван к царственной и творческой роли в мире», к продолжению «дела Отца», недаром Сын Божий стал человеком, а не ангелом [1, с. 172-173]. Вершина творчества поэта - создание художественного слова, которое, сопрягаясь со словом Божиим - «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» [2, Иоанн, 1:2], - является не просто актом творения поэзии, но становится творением поэтического чуда.

В качестве интертекста к рассмотренным произведениям Б. Л. Пастернака можно привлечь стихотворение «Август», написанное Мариной Ивановной Цветаевой (1892-1941) в 1917 году [14]. Начало творческой деятельности Марины Цветаевой связано с кругом московских символистов, но её мировосприятие более прозрачно, чем у Пастернака, хотя так же подробно - её творческий метод заключается в запечатлении мельчайших деталей окружающего мира: «...Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох!.. Не презирайте “внешнего”! Цвет ваших глаз так же важен, как их выражение; обивка дивана - не менее слов, на нём сказанных. Записывайте точнее! Нет ничего не важного!.. Цвет ваших глаз и вашего абажура, разрезательный нож и узор на обоях, драгоценный камень на любимом кольце - всё это будет телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души» [9, с. 8-9].

Если христианство заполнило жизнь Пастернака и проявилось в ней как «поэтическое богословие» [13], то христианство Цветаевой - это только одна из сторон её мира, который по объёму намного шире религии. Своим жизненным и поэтическим опытом она утверждала, что христианство составляет часть истины, человеку же необходима вся палитра чувств, «вплоть до страсти, которая не знает никаких пределов». М. И. Цветаева, как поэты-декаденты, как Лермонтов и Блок, отказывалась признавать первенство господствующей этической системы европоцентричной, а значит и христианоцентричной человеческой цивилизации [15].

Стоит предположить, что эти тонкие поэты и глубокие люди не сильно заблуждались, поскольку отражали в творчестве более сложное и более противоречивое устройство бытия, нежели то, что даётся в картине христианского мира. Поэтому в своих стихах Марина Цветаева нередко говорит о противоречии, в которое вступают жизнь и религия. Однако«Бог поругаем не бывает» [2, Послание к галатам Святого Апостола Павла, 6:7]. Он велик и многообразен во всех проявлениях, а это значит, что и христианство, и богоборчество, и метафизическое представление о жизни, равноправно сосуществующие в творчестве Цветаевой, - всё это есть дар Божий поэту, «женщине, безумно любящей стихи», чтобы в них могла она выразить идеи не менее древней, чем христианство, мировой лирической поэзии, чтобы её истинно духовная, раскрепощённая и имеющая широкое восприятие личность могла воссоздать поэтический мир, сила воздействия которого продолжает возрастать с каждым десятилетием.

Август - астры, Август - звезды. Август - грозди

Винограда и рябины Ржавой - август!

Полновесным, благосклонным Яблоком своим имперским, Как дитя, играешь, август. Как ладонью, гладишь сердце Именем своим имперским:

Август! - Сердце!

Месяц поздних поцелуев, Поздних роз и молний поздних!

Ливней звездных - Август! - Месяц Ливней звездных!

В этом стихотворении, как и в проанализированных произведениях Пастернака, описано то же сакральное пространство-время, заполненное православными событиями и природными реалиями - астрами, рябиной, виноградом, яблокам, розами и влюблёнными. Пространство Земли поэт соединяет с пространством неба, соединение проходит через звёзды Земли - астры и через астры неба - звёзды (недаром в переводе с греческого «астра» означает «звезда»). Время Земли - август - сопрягается с небесным временем, в котором идут звёздные ливни. Они, в свою очередь, имеют общность со светом, тоже льющимся с небес, и со звёздами, духовно воздействующими на людей.

Однако центральным символом в цветаевском тексте является яблоко, содержащее множество взаимообусловленных смыслов и сакральных значений. Прежде всего, яблоко - символ спасения (Второй, или яблочный Спас), на иконах часто изображается в руках Иисуса Христа. Разрезанное поперёк в своей сердцевине (в своём «сердце») содержит чёткую пятиконечную форму, напоминающую звезду. Пятиконечная звезда символизирует Троицу и пять ран на теле Спасителя [10, с. 12], отсюда проистекает связь между человеком и Богом, причём в контексте стихотворения как христианским, так и языческим, что проявляется через реминисценцию о римском императоре Октавиане Августе. Символика яблока обеспечивает связь между звездой и сердцем - формула «звезда-человек, человек-звезда» известна с древнейших времён, поскольку, с точки зрения мифологизированного сознания, в звёздах запечатлеваются своеобразные копии всех живых существ, находящихся на земле [3, с. 158].

Связь людей со звёздами закрепляется не только через религию, великий врач древности Парацельс считал, что люди зависят от звёзд, т.к. человек обладает «звёздным», то есть астральным телом, через которое проникает космическая энергия. Согласно астрологическим законам, именно в августе солнце проходит через зодиакальное созвездие Льва; у каждого знака зодиака имеется своя астроанатомическая характеристика, - Лев символизирует сердце. Он также считается царём зверей, а яблоко - символом власти. Как видим, некоторая близость символики различных сфер деятельности человечества (в данном случае религии, астрологии и в некотором смысле медицины) позволяет сосуществовать параллельным аллюзиям христианского и астрологического толка в художественном пространстве. Поэтому становится уместным упоминание автора о звёздах и созвездиях, о человеческом сердце, императоре Августе (который по древнеримской традиции признавался символическим представителем Солнца - царя звёзд, а зодиакальный знак Льва, как известно, находится под покровительством Солнца), поэтому и яблоко в стихотворении «имперское», «полноценное» и по-царски «благосклонное».

Однако традиционный символ императорской мужской власти - жезл, яблоко ассоциируется с другим символом власти - державой, являющейся женским королевским атрибутом, эмблематически представляющим Луну [7, с. 162]. И хотя Луна в тексте не упоминается, женская, «иньская» энергия проявляется в нём через символику звёзд, представляющих женщину с точки зрения мифологического мышления [3, с. 158]. При этом следует отметить, что всё поэтическое изложение построено на основе автокоммуникации «я - я»: в стихотворении просматривается намёк на то, что для Марины Цветаевой август - наиболее удачный месяц, время особого вдохновения и творческой свободы.

Женское начало манифестируется также через антитезу «виноград - рябина». Символические значения этих растений уже были прослежены в стихотворении Пастернака (защита высших сил и спасение), однако для Цветаевой важен прежде всего их вкус - сладкий и горький - и те эмоции, которые вызывает их упоминание. Санскритское слово «раса» означает «вкус» и «эмоцию», т.е. вкус и эмоция несут тождественные энергии, но воздействуют на разные планы человеческого существа: вкус для тела - то же самое, что эмоция для сознания [16]. Сладкий вкус связан с удовлетворением, горький - с неудовлетворённостью, с желанием перемен. Грозди августовского винограда, конечно же, сладкие, а гроздья «ржавой» (т.е. незрелой) рябины - горькие, и будут они такими, пока не ударят морозы; так и женская судьба становится слаще только после преодоления жизненных невзгод. Через антитезу «сладкий - горький» в тексте также реализуется связь наслаждающихся теплом уходящего лета влюблённых людей, т.е. женского и мужского начал. Их единство представляется при помощи символов «сердце», «ладонь», «поцелуй», «дитя». Через сердце человек связан с Творцом, ведь сердце является храмом Бога во многих мировых религиях [7, с. 427]; по ладони читают судьбу, в ней видно отражение всего тела, а значит, и всего мира; поцелуй, кроме личного значения, является символом духовного союза (в Православной Церкви он закрепляется ритуалом целования икон).

Цветаевские влюблённые целуются под звёздными ливнями, молниями и розами. Понятие звезды соотносится не только с понятием жизни, но и смерти [3, c. 159], поэтому лексический повтор «звёздные ливни» соседствует с эпитетом «поздний». Молния считается символом Божественного могущества (в иудейской традиции она связывается с явлением Моисею Бога на горе Синай [2, Исход, 19:16-18]), роза символизирует любовь и сердце [7, с. 308], однако поздние молнии, розы и поцелуи говорят о кратковременности земных благ и о том, что во всём этом проявлена воля Бога. Дитя, ребёнок - результат слияния мужского и женского начал, символ первородного состояния и открытости вере, Иисус сказал, что ребёнок может войти в Царствие Небесное благодаря своему смирению и отсутствию грехов [2, Матфей, 18:3]. Символика ребёнка сопрягается с символикой яблока, которым он играет. Яблоко может иметь не только положительное, но и отрицательное эмблематическое значение - обманчивость, грехопадение и смерть, поэтому ребёнок, играющий яблоком, или, в контексте стихотворения, - жизнью, ассоциируется с хрупкостью и недолговечностью человеческого бытия.

Анализируемое стихотворение состоит из трёх куплетов: два куплета по пять строк, центральный куплет - шесть строк. Число пять - это эмблема человека, проявленная в символике пятиконечной звезды. Число шесть представляет сотворение мира, единство мужской (небо) и женской (Земля) энергии, а значит, служит началом жизни, но также является и числом смерти [10, с. 351-352]. Символический круг, таким образом прочерченный автором, замыкается, объединяя земное и небесное пространство: Земля - виноград - рябина - яблоко - сердце - звезда - Бог - человек - мужчина - женщина - роза - молния - поцелуй - дитя - жизнь - смерть - небо.

Итак, в рассмотренных стихотворениях Б. Л. Пастернака и М. И. Цветаевой подняты одни и те же темы: присутствие Бога в жизни человека, единство земного и небесного бытия, связь жизни и смерти, бессмертие человеческой любви и души. «Всё просто и одновременно сложно» - эта мысль определяет идею сказки «Маленький принц» Антуана Де Сент-Экзюпери. Всё так просто, но не сразу понятно, а потом малопонятно и совсем сложно в стихах этих русских поэтов, поскольку их идеи, образы и слова-символы «живут» самостоятельной жизнью в созданном ими поэтическом пространстве. Однако их произведения приобретают новые и уже прозрачные смыслы под религиозным взглядом. Тогда и в контексте отдельного стихотворения, насыщенного символами, многослойными, взаимосвязанными и взаимообусловленными, требующими одномоментного и в то же время многостороннего осмысления, и во всём объёме поэтического творчества открывается глубина христосознания художника, умеющего видеть и оценивать мир глазами религиозного, высокодуховного человека.

Список литературы

пастернак текст дискурс бытие

1. Бердяев Н. А. Человек. Микрокосм и макрокосм (отрывки) // Русский космизм: антология философской мысли. М.: Педагогика-Пресс, 1993. 368 с.

2. Библия.Русский синодальный текст. Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2011. 1376 с.

3. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: образ мира и миры образов. М., 1996. 416 с.

4. Пастернак Б. Стихи. М.: Художественная литература, 1967. 367 с.

5. Пастернак Е. Б. Борис Пастернак. Биография. М.: Цитадель, 1997. 728 с.

6. Символы, знаки, эмблемы:энциклопедия. М.: Локид-Пресс, 2003. 495 с.

7. Тресиддер Дж. Словарь символов. М.: ФАИР-ПРЕСС, 1999. 448 с.

8. Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. М.: Правда, 1990. 839 с.

9. Цветаева М. И. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1990. 800 с.

10. Шейнина Е. Я. Энциклопедия символов. М.: АСТ, 2002. 591 с.

11. Derrida J. “Genesis and Structure” and Phenomenology // Derrida J. Writing and Difference. L., 1978.

12. http://duhovnik.com/node/6722 (дата обращения: 05.11.2014).

13. http://e-vestnik.ru/analytics/hristianstvo_borisa_pasternaka_3767 (дата обращения: 07.11.2014).

14. http://rupoem.ru/cvetaeva/avgust-astry-avgust.aspx (дата обращения: 01.11.2014).

15. http://sobesednik.ru/dmitrij-bykov/20121009-dmitrii-bykov-marina-tsvetaeva-urok-samosokhraneniya-v-chumnyevremena (дата обращения: 12.11.2014).

16. http://www.body-and-spirit.info/healthy-diet/intel-emocionalnaiya.htm (дата обращения: 03.12.2014). 

The content of B. L. Pasternak's and M. I. Tsvetaeva's poetic works is interpreted from the perspectives of Christianity, which makes it possible to look at the creativity of the literary artists of the pre-Soviet and Soviet periods from the standpoint not coinciding with the one accepted in literary tradition. The author pays main attention to the events of the Christian discourse and religious symbols reflected in the poetic texts.

Key words and phrases: the Russian literature of the pre-Soviet/Soviet period and Christianity; Pasternak's realism of the first and the second period; multiple layers of symbolism in Pasternak's poetry; Christianity and theomachy in Tsvetaeva's lyrics; Tsvetaeva's poetry as part of universal cultural and religious experience.

Размещено на Allbest.ru