Репрезентация гибридной идентичности в индейской литературе

Размещено на http://www.Allbest.ru/

ИИЯ ДВГУ

Кафедра фонетики английского языка

Репрезентация гибридной идентичности в индейской литературе

Бутенина Е.М., доцент

Аннотация

Луиза Эрдрич (род. В 1954 г.) широко известна как один из самых значительных индейских писателей второй волны. Поскольку многие из персонажей Эрдриха существуют одновременно внутри и за пределами культуры коренных американцев, они воплощают текучесть идентичности, которая стала воплощением столь значительной постмодернистской самооценки. Это «постоянное взаимодействие» культур обсуждается в ее первом отмеченном наградами романе «Медицина любви» (1984).

Summary

Louise Erdrich (born in 1954) is widely acclaimed as one of the most significant Native American writers of the second wave. Because many of Erdrich's characters exist simultaneously inside and outside Native American culture, they embody the fluidity of identity that has come to epitomize so much postmodern self-conception. This “constant interplay” of cultures is discussed in her first award-winning novel Love Medicine (1984).

Взаимодействие культурных традиций в современной литературе США порождает феномен гибридной идентичности, для которой характерна неустойчивость и изменчивость, или «текучесть». Этот метафорический термин подчеркивает множественность имиджей транскультурного «я» и его способность «перетекать» из одного культурного поля в другое. В данной работе проблема «текучей» идентичности будет рассмотрена на примере романа индейско-американской писательницы Луизы Эрдрич «Любовная магия» (Love Medicine, 1984).

Луиза Эрдрич входит в число наиболее значительных индейских авторов второй волны, которую критик Кеннет Линкольн назвал Ренессансом индейской литературы. Ее первый роман «Любовная магия» получил Национальную награду литературных критиков и стал бестселлером.

Писательница принадлежит к племени чиппева (оджибве) - третьем по численности в США после навахо и чероки. Изначально это племя полуоседлых рыболовов и охотников, обитавшее к 16 в. на восточном берегу озера Верхнее, в 17 в. под влиянием колониальной меховой торговли перешло к промыслу товарной пушнины, что привело к распаду родовой организации племени и расселению его по огромной территории Северной Америки. Чиппева -- христиане, но сохранили многое из древних племенных культов. Согласно представлениям чиппева, Создатель Гитчи Манито взял четыре части Матери Земли - землю, ветер, огонь и воду, - и вдохнул в них жизнь с помощью Священной Раковины. Так, человек был рожден из синтеза четырех стихий и дыхания Создателя. Вода - это кровь Матери Земли, а подземные реки - ее вены. В одной из легенд чиппева говорится, что Мать-Земля порождает Воду Жизни, которой кормит животных, растения и людей.

Луиза Эрдрич считает, что четыре ее романа - «Любовная магия» (Love Medicine, 1984), "Свекольная королева"(The Beet Queen, 1986), «Следы» (Tracks, 1988) и «Дворец Бинго» (The Bingo Palace, 1994) - составляют единое целое, и образность каждого романа определяет одна из четырех стихий. Закономерно, что в дебютном романе «Любовная магия» это стихия воды, стихия начала начал. Герои Эрдрич одновременно существуют в мире индейской резервации и в мире американского города и при переходе из одного культурного пространства в другое меняют ипостаси своей идентичности. Для изображения этого процесса «перетекания» писательница прибегает к метафорике, связанной со стихией воды, при этом наполняя ее как христианской, так и индейской смысловой нагрузкой.

Для одной из главных героинь романа, Джун Моррисей, вода кажется самой естественной средой обитания. Во время медового месяца на пустынном озере она изумила и испугала своего молодого мужа способностью «плавать без усилий, перекатываться, нырять, словно рыба» [Erdrich 1984: 270]. Она едва не утопила его, пытаясь открыть подвластную ей стихию. Анималистическое начало Джун проявляется и в стихии дерева/леса. Так, вырастившая ее тетя Мария вспоминает: «Она пила сосновый сок, ела траву и щипала побеги растений, как олениха» После смерти Джун привидится в образе оленихи бывшему мужу Горди. [Erdrich 1984: 87]. Женщине казалось даже, что Джун был дочерью Манитоусов, невидимых лесных духов. Джун жила, словно дитя природы, не принимая никаких социальных условностей: еще подростком ушла в лесную хижину к брату отца, а едва ощутив себя женщиной, вышла замуж за кузена, сына своей тети Марии, вопреки согласию его родителей, из-за чего молодым и пришлось скрываться в глухих местах.

Джун попробовала все же «выплыть» за пределы индейской деревни в большой мир, но водная стихия ненадолго выпустила ее и вскоре затянула обратно. В последний день жизни Джун вода наступала на нее отовсюду: шел мокрый снег, изображение за окнами расплывалось, и Джун казалось, что она не идет по улице, а плывет под водой. В одном из окон блеснуло вдруг яркое пятно, словно «маяк в густом тумане» [Erdrich 1984: 2]. Пятно оказалось синим крашеным яйцом в руке посетителя бара: христианский мир отмечал Пасху. Джун зашла в этот бар, и у нее вдруг возникло чувство, что крашеные яйца принесут ей удачу и случайная встреча что-то изменит в ее жизни. Новый знакомый очистил для нее розовое яйцо - в тон ее блузке, пояснил он с усмешкой. Ненадолго оставшись одна, Джун вдруг почувствовала, что может сбросить старую, жесткую одежду и кожу, под которыми ее тело было обнаженным и чистым, как яйцо, которое она только что приняла и съела. Собственная материальная оболочка кажется Джун хрупкой, как яичная скорлупа, и разрыв этой оболочки приближается все неотвратимее.

Для Джун яйцо, несомненно, воплощает символ новой жизни в христианском понимании, но вещный мир в целом воспринимается ею с анимистической точки зрения: она верит в одушевленность всех предметов. Так, она вспоминает, как знакомого ей инженера по буровым работам убило находившимся под давлением шлангом. Джун кажется, что этот шланг «как змея вырвался из невидимого гнезда» [Erdrich 1984: 3]. Оказавшись в машине своего нового знакомого, она воспринимает створки обогревателя как «пару челюстей, выдувающих жар» [Erdrich 1984: 5]. Технократичность предметов, которые одушевляет Джун, усиливает контраст между природной жизнью ее детства и «цивилизованным» миром, в котором она оказалась, и подчеркивает, как сложно уместить эти два мира в одном сознании.

В последний для Джун пасхальный вечер продолжал идти снег, что не остановило ее нетрезвого знакомого от поездки за город, где в какой-то момент он остановил машину и уснул, а женщина, неловко облокотившись на незапертую дверь, выпала из машины. Она испытала шок, словно заново родилась: скорлупа треснула. Холод обжег ее и побудил к действию. И она решила идти домой. Ей казалось, что даже сильный ветер не собьет ее с пути: «Она продолжала идти… потому что ее вела обнаженная и чистая часть ее существа. Снегопад на ту Пасху был сильнее, чем за сорок лет, но Джун шла по снегу, словно по воде, и пришла домой» [Erdrich 1984: 7]. Воспоминания племянницы в следующей главе лишь подтверждают очевидное: Джун оказалась погребенной в снежной массе и «просто исчезла с лица земли, как и тот внезапный снег» [Erdrich 1984: 87], словно растворилась и стала водой, вернувшись в лоно Матери-Земли. Учитывая пасхальную символику главы, «дом» может быть христианскими небесами, где Джун обрела вечную жизнь.

Глава о Джун открывает роман, в котором переплетаются истории пяти семей и семи рассказчиков. Свое «водное» начало Джун унаследовала, очевидно, от дяди, Нектора Кашпау (Нектор и его жена Мария удочерили Джун после того, как ее мать, сестра Марии, пропала при загадочных обстоятельствах). Мария ощущает водную сущность мужа как враждебную: «Его волна обдавала меня, словно камень на дне озера… так волны стачивают камни, пока те не исчезнут» [Erdrich 1984: 95-96].

Сходные чувства испытывает и сам Нектор, всю жизнь метавшийся между двумя женщинами - Лулу и Марией, одна несла сладость, а вторая - горечь, и он «никак не мог насытиться ни той, ни другой» [Erdrich 1984: 126]. Однажды сидя во дворе своего дома, окруженный детьми и собаками, Нектор вдруг увидел, «как проходит время… Время проносилось вокруг меня, как вода вокруг большого мокрого камня. Но разница в том, что я-то не был прочен, как камень. Меня бы быстро отшлифовало и унесло течением. Уже сносило» [Erdrich 1984: 127].

После этого момента прозрения Нектор понимает, что не может ни оставить Марию, ни жить без Лулу, и тогда он начинает вести две жизни одновременно. С Лулу он ощущал себя «неудержимым потоком, натиск которого она могла выдержать и понестись вместе с ним» [Erdrich 1984: 134]. Менее пылкую любовь Марии Нектор пока не в состоянии оценить.

В конце концов наступает момент выбора, Нектор пишет прощальное письмо Марии и письмо с предложением руки и сердца, с которым отправляется к Лулу. Но ее дом словно вымер, не слышно ни звука, и Нектору кажется, «будто на него что-то медленно надвигается. Огромное, мохнатое, безымянное животное» [Erdrich 1984: 143]. Не желая видеть в этом чувстве предостережение, Нектор садится на крыльцо и начинает ждать Лулу. При этом он вспоминает «того сумасшедшего капитана из «Моби Дика», поскольку замечает в себе признаки помешательства [Erdrich 1984: 143]. За размышлениями Нектор пытается перечитать свое письмо к Лулу, но сминает его и бросает под ноги, при этом закуривая одну сигарету от другой. Бумажный комок загорается от непогашенного окурка, и Нектор отрешенно смотрит, как пламя перекидывается на траву, потом на гору масляных тряпок и вскоре добирается до канистр с бензином. Дом обречен. Притаившийся зверь оказался «змееподобным» огнем, который, как надеется Нектор, выжжет из него Лулу [Erdrich 1984: 144].

В этот момент ему видится его жена Мария в образе ангела огня, снова юная и стройная: «В глазах ее сверкают искры от горящего дома… Грудь ее - словно огненный щит, а рука - раскаленный добела меч. Когда она поднимает его, листва за ее спиной расступается и сияет, как крылья» [Erdrich 1984: 145]. Нектор падает на колени и готовится принять смерть в огне, но ангел оказывается его дочерью, поднимает с колен и ведет домой. В сознании Нектора, как и в сознании его приемной дочери Джун, сосуществуют индейские анималистические представления (огонь - живое существо, змея) и христианские (явление ангела возмездия), но над раздвоенной жизнью Нектора писательница иронизирует, поэтому и кульминационную сцену его любовной истории решает в трагикомическом ключе. бикультурный постмодернистский идентичность эрдрич

Если бы ангелом действительно оказалась Мария, то Нектора бы скорее всего постигла бы суровая кара, поскольку в ее жизни огонь всегда был безжалостной стихией. В детстве ее отдали на обучение в монастырь, где она попала под опеку сестры Леопольды. Читателю, знакомому со вторым романом Эрдрич, «Следы», известно, что до монашества сестру Леопольду звали Полиной, и она родила дочь Марию. Мария не знает о том, что сестра Леопольда - ее мать, неясно, знает ли об этом Леопольда, поскольку ребенка своего оставила сразу после рождения, но испытывает к девочке странное и пугающее чувство.

Сестра Леопольда - довольно мрачная фигура, создавшая из христианского учения и индейских религиозных представлений некую собственную садомазохистскую веру, согласно которой и пытается очистить от греха Марию. Леопольда воплощает неразрешимость двух культурных традиций: в ней смешаны индейская и белая кровь, и она всю жизнь хотела бы «очиститься» от своей индейской примеси. Катерина Рейнуотер, автор книги «Мечты ярких звезд: трансформации индейско-американской литературы», считает Леопольду «гротескно-юмористическим примером неудачного конструирования бикультурной идентичности» [Rainwater 1999: 93].

В некоторых поступках Леопольды действительно можно увидеть определенный комизм: она изнуряет себя голодом и молитвами, гордо заявляя, что избрала для себя новый путь мученичества, не что эти Святая Цецилия или Святая Катерина; верит в озерного монстра Миссшепешу, как и многие в ее племени чиппева, но став монахиней, называет его сатаной и пытается изловить с помощью длинного крюка. Однако в отношении к Марии безумие Леопольды приобретает довольно жуткие формы: так, чтобы изгнать из девочки дьявола, она обливает ее кипятком. В свою очередь Мария, оправившись от болевого шока, пытается втолкнуть Леопольду в раскрытую печь. Ненависть Марии к Леопольде достигает таких пределов, что она готова принять мученическую смерть, чтобы оказаться на небесах первой и - вот она, сладкая месть! - «захлопнуть дверь рая перед носом Леопольды» [Erdrich 1984: 48].

Апогеем противостояния Марии и Леопольды становится эпизод, в котором Лепольда протыкает девочке ладонь вилкой, и та теряет сознание. Когда же она приходит в себя, то видит, что лежит на высокой кровати и вокруг нее стоят коленопреклоненные монахини. Леопольда сказала им, что девочке было видение Христа, и потому на ладони появились отметины от гвоздей. Все монахини поверили в святость и избранность Марии - глава о ней так и называется «Святая Мария». И в этот момент Мария смотрит в глаза Леопольде и понимает, что та повержена: «Она смотрела на меня со всей ненавистью от бури дьявольского праха, что бушевал в ее пустоте» [Erdrich 1984: 59]. Тогда же Мария осознает, что «поймана на крючок»: ей уже никогда не избавиться от мучительной жалости к Леопольде, которая иссушила себя ненавистью и еще при жизни стала сосудом для праха. Прах - плоть, разрушенная огнем - противопоставляется живительной энергии воды, которой Леопольда боялась еще до обращения в христианство: ее страх перед озерным чудовищем постепенно разросся до страха перед жизнью вообще и ненавистью ко всему живому.

Единственным персонажем, у которого католическая вера и представления племени чиппева породили вполне жизнеутверждающий симбиоз, стал Липша Морриссей, сын Джун и приемный внук Марии и Нектора. Состарившись, Нектор заявил, что впадает во второе детство, и с того момента стал вести себя без всяких предрассудков. Так, во время мессы в церкви он набрал в грудь побольше воздуха и стал кричать молитву во всю мощь своих легких. На вопрос внука, зачем он это сделал, Нектор пояснил, что иначе Господь его не услышит. И Липша поразился верности этого наблюдения, потому что и сам уже многие годы замечал, что «со времен Старого Завета у Господа портится слух. Раньше он даже иногда появлялся лично. В общем, как-то обращал на нас внимание» [Erdrich 1984: 236]. Липша противопоставляет слабослышащего христианского бога индейским богам в пользу последних: «Наши боги, конечно, несовершенны, но, по крайней мере, захаживают. И делают добро, если их правильно попросить» [Erdrich 1984: 236].

Липша наделен даром прикосновения, о котором он рассказывает с большой иронией: «Из меня так и течет магия. Я провожу пальцами по рекам вен, постукиваю над сердцем или делаю круговые движения в области желудка, и это помогает. Люди чувствуют себя гораздо лучше. Некоторые женщины платят мне по пять долларов» [Erdrich 1984: 231]. Мария, всю жизнь ревновавшая Нектора к Лулу, решает воспользоваться даром внука и поручает ему изготовить любовное зелье, чтобы навсегда отворотить мужа от соперницы. Липшу пугает эта идея, поскольку он знает, что мельчайшая ошибка может стоить жизни принявшему зелье.

Но однажды он видит в небе двух канадских гусей, о которых известно, что они хранят верность своей паре всю жизнь. И Липша решает подстрелить двух птиц, чтобы сердце самки могла съесть Мария, а сердце самца - Нектор, и тогда уже ничто бы их не разлучило. Марии идея очень нравится. Липша не знает, что при первой встрече Марии и Нектора, когда она возвращалась домой, израненная после экспериментов Леопольды, он пожалел ее и предложил в подарок убитых им гусей. Можно сказать, что гуси соединили их на всю жизнь, поэтому могли еще раз сыграть свою связующую роль.

Однако охотник из Липши не получается: два его «точных выстрела» почему-то не достигают цели. И тогда он решается на «злодеяние»: убеждая себя, что старые представления о любовной магии всего лишь предрассудки, он покупает в супермаркете две замороженные индейки и у каждой вырезает сердце. При этом Липша хочет, чтобы и христианский бог был приобщен к его волшебному средству и решает эти два сердца освятить. И священник, и даже добрая монахиня отказывают ему в такой странной просьбе, и на выходе из церкви Липша обмакивает руку в сосуд со святой водой и сам окропляет сердца индеек.

Мария настолько поверила в силу этого любовного средства, что съедает предназначенное ей сердце сырым, а для Нектора маскирует его листом салата и вареным горошком. Однако Нектор не выказывает никакого желания есть неаппетитное сырое мясо, сразу поняв к тому же, что его пытаются околдовать. Наконец, разозлившись из-за настойчивых уговоров жены, он берет сердце в рот, но собирается выплюнуть. И тогда Мария яростно бьет его по спине, Нектор закашливается и, несмотря на все усилия Липшы спасти его, задыхается и умирает. Липша чувствует себя виновным в смерти деда, но в тоже время верит, что это был его сознательный выбор: «Ему многое не давало дышать. Казалось, что он не хочет больше бороться» [Erdrich 1984: 250]. Действительно, Нектор, портреты которого помещали на всех туристических проспектах Северной Дакоты и даже изображали на картинах, Нектор с его ястребиным носом и скулами «точно лезвия резака», выглядевший словно «памятник самому себе» [Erdrich 1984: 233], просто не мог умереть, поперхнувшись куском мяса.

После смерти Нектор является внуку, и тот ощущает, что их разделяет «бурлящая река» [Erdrich 1984: 256]. Однако несмотря на кажущуюся преграду, дед словно направляет внука в нужное русло, и тот находит свою настоящую семью и новые силы для жизни. В последней главе, «Пересекая воды», Липша узнает наконец, кто его родители: это Джун, погибшая во время снегопада, и Джерри, сын Лулу, дважды приговоренный к пожизненному заключению и ставший легендой в своем штате, потому что постоянно сбегал из тюрьмы. Мария и Нектор усыновили Липшу, как они когда-то удочерили его мать. Со своим впервые обретенным отцом Липша отправляется в Канаду, где беглецы надеются найти дом. На мосту через реку на границе Липша останавливает машину, смотрит на «темную, глубокую, неспокойную» воду и думает о матери. Ему кажется, что она была частью великого одиночества, которое несет бегущий поток. Он воспоминает, что «эта река была частью древнего океана, который когда-то покрыл обе Дакоты и решил все наши проблемы. Нетрудно было представить нас под эти мощными, безрассудными волнами, но живем-то мы на сухой земле… Оставалось ли перейти через воду, и привести ее домой» [Erdrich 1984: 367]. Эрдрич словно замыкает в кольцо водную нить своего романа и дает надежду на более счастливую жизнь Липши, ведомого водным потоком своих предков.

На примере судеб пяти главных героев своего романа - Нектора, Марии, Леопольды, Джун и Липши - Луиза Эрдрич показывает, что западная составляющая их бикультурного мира зачастую оказывает разрушительное воздействие на личность, потому писательница и ассоциирует ее со стихией огня, тогда как животворное начало воплощает вода. Неоднократное сравнение человеческих вен с реками, восходящее к индейским мифам, создает образ воды как кровной связи, соединяющей поколения. При этом Луиза Эрдрич не предлагает вычеркнуть западную культуру из жизни коренных американцев: на примере своего молодого героя Липши она демонстрирует, что критическое, в чем-то даже ироничное, отношение к ней создает жизнеспособное сочетание, в котором главенствующая роль принадлежит все же индейскому наследию.

Литература

1. Callahan, Kevin L. An Introduction to Ojibway Culture and History

2. Ferrari, Rita. Where the Maps Stopped: The Aesthetics of Borders in Louise Erdrich's Love Medicine and Tracks.

3. Erdrich, Louise. Love Medicine. - New York: Harper Perennial, 1984. - 369 p.

4. Rainwater, Catherine. Dreams of Fiery Stars: The Transformations of Native American Fiction. - University of Pennsylvania Press, 1999. - 222 p.

5. Ojibwa (Chippewa) Culture and History

Размещено на Allbest.ru