Пространственно-временные параметры картины мира в пейзажном дискурсе лирики А. Кушнера

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Пространственно-временные параметры картины мира в пейзажном дискурсе лирики А. Кушнера

Остапенко И.В.

У статті досліджено індивідуально-авторську картину світу ОКушнера на матеріалі пейзажної лірики. Ліричний суб'єкт має поліфонічну природу; він перебуває в межовому «часо- просторі», художні образи формуються з природного й культурного контекстів.

Ключові слова: пейзаж, картина світу, індивідуально-авторська картина світу, ліричний суб'єкт, час, простір, художній образ.

Поэзию А. Кушнера назвать в целом пейзажной лирикой нельзя. Но в то же время практически ни одно его стихотворение не обходится без какого-либо природного образа. Поэтому в данном случае целесообразно говорить не о собственно пейзаже в его традиционном понимании, а о пейзажном дискурсе как о коммуникативном событии, которое реализует диалог человека и природы в художественном тексте [11, 62], охватывающем и весь спектр изображения «фактов окружающего людей бытия» [9, 158], и «видение писателем окружающего мира, природы <...> и его влияние на душу человека» [3, 173], и то многообразие форм и функций, которые выполняют образы природного мира, маркирующие тем или иным способом семантическую систему координат художественного мира поэта.

В данной статье рассмотрим лирику А. Кушнера с точки зрения экспликации в пейзажном дискурсе картины мира автора, сосредоточив внимание на пространственно-временных параметрах.

В понятие пейзажа как дискурса, на наш взгляд, входит маркирование или фиксация лирическим субъектом координат своего пребывания в художественном мире. Номинации природных реалий в художественном мире лирики представляются самостоятельными художественными образами, а для лирического субъекта становятся характеристикой его пространственно-временного континуума. Традиционно это именуется изобразительной функцией пейзажа, или воспроизведением предметного мира. Понятие «предметности», как правило, акцентирует, в первую очередь, пространственный аспект. Для пейзажного дискурса актуальными видятся оба параметра мира - и пространственный, и временной.

Кроме того, пейзажный дискурс включает такие номинации природных реалий, которые в художественном тексте входят в состав тропа или сами становятся тропом, они могут приобретать и условно-поэтический, и символико-мифологический смысл. В этом случае пейзажные образы, пользуясь традиционной формулировкой, выполняют функцию выразительную.

Следует обратить внимание на то, что номинации природных реалий используются в качестве средства выражения авторской позиции, его отношения к миру. И не только к миру природы, но к миру в его универсальном смысле. А природа становится языком общения, средством коммуникации лирического субъекта с миром в его картине мира.

Еще одной составляющей пейзажного дискурса считаем отношения лирического субъекта с миром природы, выстроенные в лирический сюжет, представляющий собой когнитивный явление, процесс получения новых знаний о мире лирическим субъектом и преображения его самого в результате освоения этих знаний. Традиционно именно такие тексты называют пейзажной лирикой.

М.Н. Эпштейн считает, что «поэзия в новое время выполняет отчасти ту функцию, какую в древности выполняла мифология - представлять мир, создаваемый человеком, в его гармонии с природой» [15, 4]. Синкретизм архаического сознания в эпоху модальности, как называет ее С.Н. Бройтман, имея в виду художественную культуру, становление которой приходится на вторую половину XVIII века, напоминает о себе в виде нового синкретизма - неслиянности/нераз- дельности. Если архаический синкретизм предполагал изначальную нерасчлененность человека и природы, то, выделившись из природы и пройдя через этапы своей эволюции, человек пришел к осознанной интенции единения с природой. С.Н. Бройтман описал это явление на примере субъектного неосинкретизма, как «возрождение в поэтике модальности архаического субъектного синкретизма на основе обыгрывания нераздельности/неслиянности категорий «я» и «другого» [12, 143].

В пейзажной лирике такая нераздельность/неслиянность разыгрывается между собственно субъектным планом текста и природно-пейзажным, то есть в неосинкретичные отношения вступают лирический субъект - «я» и «другой» - сама природа. Таким образом, природный мир в лирике презентует пейзажный дискурс, включающий оригинальные пейзажные образы, фрагменты целостных пейзажных образов и пейзажные сюжеты. Именно пейзажная лирика эксплицирует картину мира автора, поскольку, во-первых, по сравнению с другими тематическими группами лирических произведений, является наименее тенденциозной; во-вторых, отражает исконный синкретизм человека и природного мира; в-третьих, в современном мире, ставшем картиной мира, отражает стремление субъекта вернуться к целостности мира. В свою очередь, пейзажный дискурс является экспликацией картины мира автора.

Понятие «картины мира» трактуется нами как мир в пред-ставлении человека-субъекта. Ей присуща целостность, системность, структурность, эксклюзивность. Мировоззрение определяет картину мира;мироощущение, мировосприятие, миропонимание проявляются в картине мира. Формируется она в авторском сознании и художественно воплощается в поэтическом тексте. Структурными элементами картины мира являются субъектная сфера, пространственно-временной континуум, образная организация, сюжет. Все эти элементы связаны между собой; соединяющим и определяющим аспектом картины мира является лирический субъект.

Поскольку в лирике все компоненты текста, так или иначе, инициированы лирическим «я» автора, то и пейзаж в первую очередь концептуализирует авторскую позицию (или позицию «субъекта высказывания» во всей парадигматической сложности данного феномена) в виде образов, словесных знаков, их комбинации и порождает динамическое развёртывание лирического сюжета в пространственно-временных измерениях.

В соответствии с заявленными параметрами рассмотрим поэтические тексты А. Кушнера конца 1960-х - 1980-х годов, в которых эксплицирован пейзажный дискурс. В качестве материала исследования использованы стихотворные тексты, включенные в книги «Канва» (1981) [5], «Таврический сад» (1984) [7], Живая изгородь (1988) [4], «Ночная музыка» (1991) [6], что позволяет получить целостное представление о художественном мире поэта, сформированном в 19601980-е гг. Из всего массива текстов отобрано около 150 стихотворений, где пейзажный дискурс представляется наиболее репрезентативным. Заметим, что тема природы в лирике поэта еще не была предметом специального изучения, хотя и отмечалась некоторыми критиками и литературоведами. Так, Д. Лихачев акцентирует внимание на урбанистическом аспекте пейзажа: «Лирический сюжет в стихах Кушнера прочно прикреплен к сегодняшнему городскому пейзажу и немыслим без него» [8], а И. Роднянская выявляет интерес автора к природе в контексте культуры [13]. Культуроцентричность поэтики А. Кушнера стала общим местом в литературно-критических и литературоведческих исследованиях его поэзии, природному же миру внимание почти не уделяется. В качестве обнадеживающего исключения можно назвать внимание к кушнеровским природным образам М. Эпштейна, включившего поэзию автора в исследовательское поле своей монографии, посвященной пейзажу в русской поэзии [15]. На наш взгляд, векторы, обозначенные ученым, требуют дальнейшеего развития, поскольку отношения А. Кушнера с природой, отраженные в его пейзажном дискурсе, способны много сказать и о поэте, и о его художественном мире такого, что не просматривается в культурологическом дискурсе его лирики.

В данном исследовании нас интересуют непосредственные «отношения» лирического субъекта поэзии А. Кушнера с миром природы - определение пространственно-временных координат картины мира автора. Анализ пространственных и временных образов производился на основе метода сплошной выборки из поэтических текстов А. Кушнера обозначенного периода. кушнер лирика пейзажный

Установлено, что пространственные образы преобладают в лирике автора, хотя это вовсе не свидетельствует о «кушнеровской атемпоральности» (А. Барзах). Пространственные реалии художественного мира А. Кушнера неоднородны морфологически. Они могут быть из мира собственно природы: «Свежеет к вечеру Нева. // Под ярким светом // Рябит и тянется листва // За нею следом» [5, 51], «Паутина под ветром похожа // На барочный комод» [5, 144], «Среди ночных полей, покатыми холмами // Сползающих к лесам, мой друг, мы шли с тобой // По гулкому шоссе, и звезды шли за нами, // По трещинам и швам, и крался страх ночной» [7, 31];

из природного городского окружения: «Чего действительно хотелось, // Так это города во мгле, // Чтоб в небе облако вертелось // И тень кружилась по земле» [5, 44], «Я ли свой не знаю город? // Дождь пошел. Я поднял ворот. // Сел в трамвай полупустой» [5, 92], «А в Мойке, рядом с замком Инженерным, // Мы донную увидели траву» [7, 84], «Летом в городе солнце с утра - // Архитектор, колонны и арки // Возводящий» [6, 72];

из природы, запечатленной уже в произведениях искусства: «Льется свет. Вода бредет во мраке. // И звезда с звездою говорит» [6, 40], «И зоркость ранних флорентийцев // В сыром поселке мне дана. // Я вижу красный, золотистый, // Как сурик яркий край небес, // Асфальта блеск крупнозернистый, // И речку в зарослях, и лес» [5, 69], «В палатке я лежал военной, // До слуха долетал троянской битвы шум, // Но моря милый гул и шорох белопенный // Весь день внушали мне: напрасно ты угрюм» [7, 33]. Даже в этих немногочисленных примерах просматривается отличительная особенность кушнеровского мира: природа, город и культура у него взаимопроницаемы: «Евангелие от куста жасминового» учит «и говорить, и видеть»; петербургские речки повествуют о литературных судьбах соотечественников, а «роковые реки греческой мифологии» напоминают о вечных вопросах жизни и смерти; «ветвь на фоне дворца с неопавшей листвой // золоченой» появляется из «трилистника ледяного» И. Анненского, а фетовский «стог сена» в травестированном виде становится для кушнеровского лирического героя своеобразной «моделью природного биологического космоса». Отсюда и особенность тропов А. Кушнера. Метафоры и сравнения строятся по принципу ассоциативности - природа описывается через культуру, культура - через природу: «медных листьев тройчатки», «проходят сады, как войска на параде», «Вдоль здания Главного штаба, // Его закулисной стены, // Похожей на желтого краба // С клешней непомерной длины» [5, 119], «взметнутся голуби гирляндой черных нот» [5, 138], «Сырые облака // По небу тянутся, как траурный обоз» [5, 138], «Волна в кружевах, // Изломах, изгибах, извивах» [5, 200], «замело // Длиннорогие ветви сырой грубошерстною пряжей» [7, 16], «Стихи, в отличие от смертных наших фраз, // Шумят ритмически, как дерево большое» [7, 22], или «Партитура, с неровной ее бахромой <...> Как поклеванный птицами сад, как тряпье // Или куст облетевшей сирени» [7, 65]. Постоянная перекличка двух миров - живой природы и культуры - не просто сближает их, а объединяет в личное пространство лирического героя.

Интересен у А. Кушнера и процесс формирования этого пространства. С первых сборников поэта «своим» пространством для его лирического субъекта был «дом», «комната» и «стол». Общение с миром главным образом происходило через «окно».

Проснулся я. Какая сила Меня с постели подняла?

В окне земля тревогу била И листья поверху гнала.

Бежало все. Дубы дышали В затылок шумным тополям.

Быстрее всех кусты бежали По темным склонам и полям [5, 45].

Получается парадоксальная ситуация: взгляд ограничен оконным проемом, но при этом изображаемое пространство расширяется. С точки зрения Д. Лихачева, «человек в этих стихах живет не вообще в городе, а постоянно осознает свое точное местоположение в городском пространстве, в любую минуту своей жизни точно знает, где он находится» [8]. Позволим себе не согласиться с этим мнением. Лирический субъект может «осознавать» свое местоположение, но вряд ли всегда находится в том месте, которое описывает. Это еще одна особенность кушнеровской поэтики. Сам автор «редко уезжал» из своего города, но это не мешало ему совершать виртуальные путешествия и в другие города, и в другие страны, и проникать в различные уголки природы - от «звездного неба» до «дна речного». Более того, лирический герой может перемещаться и в пространства древности, и в пространства картин или литературных произведений.

В ресницах -- радуга и жизни расслоенье.

Проснешься: блещет мир, засвеченный с углов.

Ты перечтешь меня за этот угол зренья.

Все дело в ракурсе, а он и вправду нов.

Проснешься в комнате, а снился сад полночный.

Как быстро дерево столом замещено,

Накрытым скатертью с узором и цветочной Пыльцой от тополя, пылящего в окно.

Проснешься в комнате, а мог и на планете Другой какой-нибудь, а мог и в темноте Еще дожизненной, а мог и на том свете [1, 125].

Модель окна (иногда в виде «микроскопа», «бинокля», «линзы», «объектива», картинной «рамы», но чаще вообще не эксплицированная), таким образом, обретает статус своеобразного способа видения мира, позволяющего этот мир приблизить, изучить его детально и познать.

По мнению Д. Лихачева, «подробности делают поэзию убедительной» [8]. А. Кушнеру, при его специфическом общении с миром, нужно быть «убедительным» вдвойне. И сам поэт, и критики неоднократно отмечали его «внимание к вещам». В пейзажном дискурсе эта черта кушнеров- ского стиля проявилась с настойчивой последовательностью. Что касается городского пространства, то наибольшее количество образов связано с городскими объектами: улицы, мосты, каналы, дворцы, дома и т.д. В растительном мире деревья и цветы имеют, преимущественно, конкретное название; но чаще всего взгляд лирического героя останавливается на отдельных элементах образа: на «стволе», «листве», «ветках», «кронах», «гроздьях», «бутонах». В животном мире лирический герой отдает предпочтение насекомым: «бабочки», «пчелы», «жучки», «сверчки», «кома-

ры», «паучки» и т.д. Кушнеровский фокус видения приближает любой предмет, ему необходимо увидеть мельчайшие подробности - до «прожилок» на клене, «пыльцы» на «тополе», «вздрагивания» «ветвей», «сломанных крыльев разбитых стрекоз». И не случайно из всех органов чувств, задействованных в восприятии мира лирическим героем, актуализировано именно «зренье». А среди зрительных образов колористика является наиболее численным блоком. Цветовая гамма представлена и всеми основными цветами, и их оттенками, и даже фантастическими метаморфозами: «И черный переплет пленяет синим цветом, // А синий переплет в зеленое одет?» [5, 134]. Но по мере осваивания мира лирическое «я» включает и другие органы чувств. Постепенно лирический субъект начинает слышать окружающий мир, появляются вкусовые, обонятельные и осязательные образы. Отличительной чертой кушнеровского героя становится полисенсорность: «превращается в слух // Зренье, а слух затмевается серенькой тучкой», «глянцево-гладкий, волнисто-ворсистый кошмар», «с вершиной сломанной и ветхою листвой», «пахучая полынь да скользкая солома», «ослепительно бел, утомительно буен, кудряв», «Шумите, круглые, узорные, резные, // Продолговатые, в прожилках и тенях!», «он (стог) горько пахнул и дышал». Синесте- тические образы формируются путем нанизывания метафорических эпитетов, расширением метафор и сравнений, что позволяет еще больше детализировать изображаемый предмет. «Замечать так подробно, как это свойственно А. Кушнеру, - пишет Е.Невзглядова, - удается тогда, когда предмет внимания согрет личным отношением» [10]. Для лирического героя, не имеющего непосредственного контакта с миром, очень важно сделать его «своим», присвоить его. Такая «инти- мизация» (А. Барзах) [1] помогает из отдельных фрагментов выстроить целостный мир.

На решение этой задачи работает еще один пространственный образ у А. Кушнера - «небо». Этот образ является весьма значимым, концептуально насыщенным, метафизически окрашенным. Как свидетельствует Т. Бек, «это небо над его землею есть всегда» [2]: «Небо ночное скрипучей заведено ручкой», «Под синеокими, как пламя, небесами», «возносит из нее // Стон к небесам...», «Ласточке трудно судить в небесах по обрывкам».

Время в художественном мире А. Кушнера представлено годовым и суточным циклом. Темпоральные образы, менее численные, чем пространственные, несут более насыщенную семантическую нагрузку, поскольку являются «фактом мировоззрения» (Е.С. Яковлева). Отношения со временем у А. Кушнера особые. С одной стороны, время у него имеет физические параметры и соотносится с суточным кругом, где представлены все его фазы: «утро», «день», «полдень», «вечер», полночь». Но «своим» временем для автора стала «ночь», к этому образу поэт прибегает чаще всего. В обозначении времен года автор также вполне конкретен - есть у него и «весна», и «лето», и «осень», но «зима», конечно, преобладает: «От зимних нег // Нам нет прохода», «Зимний ветер ему подвывал», «хорошо средь рассыпчатой белой зимы». Поэтому трудно согласиться с мнением А. Барзаха об «атемпоральности» поэзии А. Кушнера, но о «позе вневременного созерцания» [1] в лирике автора следует сказать особо. Достаточно конкретное маркирование линейных отрезков времени у А. Кушнера сочетается с использованием «слов, являющихся обозначением кратчайших единиц онтологического, «первозданного» времени» [15, 129]: «мгновение», «миг», «вдруг», «однажды». «Соотнесенность с «качественной» вечностью (модусом истинного бытия)» [16, 127] обусловливает их характер «вневременности». Остановимся на одном из наиболее ярких «временных» образов у А. Кушнера, обозначенном словом «вдруг»:

Вдруг - ясный день, нежданный вдруг просвет,

Как в темной ссоре ласковое слово.

Нигде, нигде такого солнца нет,

Средь мглы и сна - желанного такого!

Вдруг - нежный блеск, и грубая стена В роскошный желтый шелк переодета.

Не город - жизнь в нем преображена.

Как влажен куст и пестр! - да что же это?

Вдруг - светлый час в истории, скупой На кроткий взгляд и долгие поблажки.

Вдруг - громкий смех на площади пустой И луч на ней, играющий в пятнашки.

Как благодарны мы ему! Нева Свинцова? Нет, светла, золотогрива!

Где так еще пылает голова,

Свежа листва и радость тороплива? [4, 9]

«Вдруг» - временной маркер мира, синонимичный мгновению, в стихотворении находится в инициальной позиции, более того, анафорически повторяется четыре раза в тексте; в предложении занимает позицию подлежащего и потому как бы берет на себя его функции, в частности, субъектную, пунктуационный знак указывает на синкретичность субъекта и предиката в предложении, что сближает этот вневременной образ с другими временными и пространственными образами. Рассмотрим их последовательно, обращаясь к характеристикам других образов, работающих на создание центрального художественного образа времени в тексте. «Ясный день» - время конкретизируется и расширяется; эпитет «ясный» имеет прямое значение - излучающий свет, но в то же время включается вся парадигма многозначности слова: ничем не омраченный, спокойный, радостный и т.д. Такое расширительное значение поддерживается сравнением - «как в темной ссоре ласковое слово» - тоже построенном на переносном значении слова «темной». И только во втором предложении появляется «солнце» - источник света, в результате которого стал возможен «ясный день» здесь и сейчас, в это мгновение, в этом месте.

«Солнце» как природный маркер помещается в субъективный мир восприятий и впечатлений. Если «мгла» еще может восприниматься как природный образ, то «сон» - из мира ирреального. Природная реалия «солнце» входит в текст не как данность, присутствие в мире, а как отраженная в сознании субъекта высказывания. Т.е. образ появляется сразу в сознании лирического субъекта, и только после этого следует сам изображаемый объект. Отраженный в сознании, этот образ преображает весь окружающий мир. «Внимание к вещам», свойственное А. Кушнеру, проступает и в этом мире.

Вместе с солнечным лучом движется и взгляд субъекта высказывания. В его поле зрения попадает сначала «стена», затем весь «город». Взгляд рассказчика следует за «лучом», который то приближает, то отдаляет освещенные объекты - «стена», «город», «куст», «история», «площадь», «Нева». Мир, высвеченный лучом, становится сразу родным и близким, олицетворения и метафоры интимизируют его: «Вдруг - нежный блеск, и грубая стена // В роскошный желтый шелк переодета». Открываются не замеченные ранее приметы, возникающие в восприятии лирического субъекта в результате синестезии - «влажен куст и пестр», «громкий смех на пощади пустой», «светла, золотогрива» («Нева»). Мир, проступивший в мельчайших деталях, в то же время расширяется до метафизических пределов - «история» становится маркером пространства: «Вдруг - светлый час в истории, скупой // На кроткий взгляд и долгие поблажки». Сам временной образ «вдруг» становится маркером не только времени, но и пространства: «Вдруг - ясный день, нежданный вдруг просвет», «Вдруг - нежный блеск», «Вдруг - светлый час в истории». Временной образ наполняется хронотопическим смыслом, что, собственно, характерно для кушнеровской поэзии в целом.

В стихотворении лирический субъект имплицитен на протяжении трех четверостиший. Для него важно в первую очередь выразить свое чувство, впечатление от увиденного и воспринятого. И только в четвертом катрене появляется местоимение «мы» - «Как благодарны мы ему!». Лирический субъект эксплицирует себя как собирательный образ. То, что он увидел - не для него одного. Преображенный, прекрасный мир - для всех, и для каждого, и для него в том числе.

Лирический субъект находится в одной точке, но меняется «длина» взгляда: расширение пространства, и в то же время пристальность взгляда, дает возможность включить в коммуникативное поле, приобщить к этому действу и «других».

Интересно движение лирического сюжета, начинающееся с момента наивысшего напряжения, кульминация помещена в инициальную позицию: «Вдруг - ясный день». Эмоциональный всплеск возникает в сознании лирического субъекта. Далее высвечиваются причины, вызвавшие такую бурю чувств - «нигде, нигде такого солнца нет». К кульминационному моменту автор возвращается четыре раза в разных вариантах. Мгновение распространяется на весь мир. В хронотоп включается лирический субъект, эксплицированный обобщенным «мы». От «нигде» мир расширяется до «истории», в финале звучит риторический вопрос: «Где так еще пылает голова, // Свежа листва и радость тороплива?». Отрицание усиливается утверждающим вопросом. Мощное эмоциональное впечатление от природного явления, его воздействие на сознание лирического субъекта, произвело преображающее действие. Мир изменился, но изменился и сам лирический субъект - «пылает голова»: новые мысли, чувства, новое восприятие мира. «Радость тороплива» - миру задана динамика, это мгновение нуждается в постоянном продлении, чтобы быть удержанным. Как видим, А. Кушнер использовал природный образ не столько в качестве изображения, сколько для преображения собственного художественного мира.

В таком же ключе развернуты и образы «века», «времен», «эпохи»: «Век длится обморок или одно мгновенье?» [5, 122]. Связывает эти полюса у А. Кушнера «ночь - подмога и защита». «Пограничность» и «синкретизм», присущие кушнеровскому пространству, характеризуют и его время. Его «ночь», как и «окно» в пространстве, - точка отсчета в выстраивании отношений лирического субъекта с миром во временных координатах.

Таким образом, лирический субъект лирики А. Кушнера, изначально обособленный от мира природы, постепенно расширяет границы «своего» мира, объединяя природу и культуру. Пространственно-временной аспект картины мира свидетельствует о том, что природные реалии, попадая в художественный мир, маркируют координаты физического мира. Такой подход имеет место преимущественно в ранней лирике поэта, но этот способ введения реалий природы в мир художественный остается актуальным на протяжении всего творчества автора. Кроме того, природные номинации наполняются метафорическим смыслом и принимают участие в формировании собственно-авторского художественного мира через актуализацию приема реверсивной авторской оптики. В художественном мире поэта природные реалии расширяют свое семантическое поле за счет метафоризации и становятся маркерами авторского мира, созданного для экспликации бытийно-нравственных приоритетов поэта. При этом природные реалии, эксплицирующие картину мира поэта, как правило, и особенно в поэзии 1980-х гг., являются в тексте изначально маркерами физического мира, а затем через метафоры и метаморфозы наполняются философским смыслом, выводят эмпирическое измерение на трансцендентный уровень. Природные образы не только не уступают культурологическим в количественном или качественном отношении, но зачастую принимают участие в формировании культурных пространств в пейзажном дискурсе лирики А. Кушнера.

Список использованных источников

Барзах А. O терминологичности. Поэзия А.С.Кушнера : 70-е годы, город Ленинград [Электронный ресурс] / А. Барзах // Постскриптум : Литературный журнал / [под ред. В. Аллоя, Т. Вольтской и С. Лурье] . - Вып. 3 (8). - СПб. : Феникс, 1997. - С. 239-266. - Режим доступа : http://www.vavilon.ru/metatext/ps8/barzakh2.html

Бек Т. Все дело в ракурсе (Александр Кушнер. Избранное. - СПб. : «Художественная литература», 1997) [Электронный ресурс] / Татьяна Бек // Дружба народов. - 1998. - № 8. - Режим доступа : http://magazines.russ.rU/druzhba/1998/8/razval1.html.

Кузьменко В. І. Словник літературознавчих термінів [Текст] : навч. посібник з літературознавства за оновленими програмами для вчителів та учнів серед. шк., проф. училищ, ліцеїв, гімназій / В. І. Кузьменко. - К. : Укр. письменник, 1997. - 230 с.

Кушнер А. С. Живая изгородь: Книга стихов / Александр Кушнер. - Л.: Сов. писатель, 1988. - 144 с.

Кушнер А. С. Канва. Из шести книг / Александр Кушнер. - Л. : Сов. писатель, 1981. - 208 с.

Кушнер А. С. Ночная музыка: Книга стихов / Александр Кушнер. - Л. : Лениздат, 1991. - 112 с.

Кушнер А. C. Таврический сад : Стихи / Александр Кушнер. - Л. : Сов. писатель, 1984. - 104 с.

Лихачев Д. С. Кратчайший путь : [О поэзии А. С. Кушнера] / Дмитрий Лихачев // Кушнер А. С. Стихотворения / А. С. Кушнер. - Л. : Худ. лит., 1986. - С. 3-12.

Літературознавчий словник-довідник / [Упоряд. : Р. Т. Гром'як, Ю. І. Ковалів та ін.]. - К. : Академія, 1997. - 752 с.

Невзглядова Е. Пятая стихия (О книге стихов А. Кушнера «Таврический сад») [Электронный ресурс] / Елена Невзглядова. - Режим доступа : // http://folioverso.rU/imena/6/12.htm.

Остапенко И.В. Природа в русской лирике 1960-1980-х годов: от пейзажа к картине мира : монография / И.В. Остапенко. - Симферополь: ИТ «АРИАЛ», 2012. - 432 с.

Поэтика : словарь актуальных терминов и понятий / [гл. науч. ред. Н. Д. Тамарченко]. - М. : Издательство Кулагиной ; Intrada, 2008. - 358 с.

Размещено на Allbest.ru