Автор – нарратор – герой в стихотворении В. Брюсова "Блудный сын"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Автор - нарратор - герой в стихотворении В. Брюсова «Блудный сын»

Радь Эльза Анисовна

к. филол. н., доцент

Башкирский государственный университет (филиал) в г. Стерлитамаке

В статье рассматривается слияние текста персонажа с текстом нарратора, что является характерным для многих лирических произведений. Единственная «точка зрения» в стихотворении репрезентирует субъектные переживания и отражает духовный опыт лирического героя - блудного сына - как свидетельство изменения его состояния. Первичным объектом для моделирования сюжетно-фабульной структуры лирического произведения, в котором есть внутренняя сюжетность, стала мифологическая модель с закодированными смыслами.

Ключевые слова и фразы: автор; память; герой-нарратор; диегезис; архетипический сюжет; мотив; эквивалентности.

AUTHOR - NARRATOR - CHARACTER IN POEM “PRODIGAL SON” BY V. BRYUSOV

Rad' El'za Anisovna, Ph. D. in Philology, Associate Professor Bashkir

The author considers the fusion of character`s text with narrator`s text, which is typical of many lyrical works. The only Їpoint of view? in the poem represents the subjective experience and reflects the spiritual experience of lyrical character - the prodigal son - as the evidence of changes in his condition. The primary object for modeling the story-fable structure of lyrical work, which has an inner plot, was the mythological model with coded meanings.

Key words and phrases: author; memory; character-narrator; diegesis; archetypal plot; motive; equivalence.

Лирическое произведение В. Брюсова «Блудный сын» (1903) являет собой один из способов порождения очередного потенциального варианта первоначального структурного кода (евангельской притчи о блудном сыне). Его вариативность, определяемая координатами смыслового пространства, отражает трансформацию архетипического сюжета, сохраняя генетическую информацию и разного рода эквивалентности.

Стихотворение В. Брюсова «Блудный сын» - пример моделирования индивидуальным авторским сознанием актуального сюжета (имплицитно проявленного в структуре конкретного лирического нарратива и воспроизведенного в воспоминаниях лирического героя), первичным объектом для которого стала мифологическая модель с закодированными смыслами.

Принцип эквивалентности структурных элементов в концепции В. Шмида [4, с. 230] позволяет обнаружить в брюсовском тексте обязательный для художественного высказывания смысловой прирост. В данном случае смысловой прирост происходит к тексту-первооснове, дающему импульс для порождения новых смыслов и возможности развертывания отдельных смысловых координат. А личностная (авторская) память и сверхличностная память культуры, участвующие в механизме моделирования, интертекстуальными связями объединяют в единое целое три текста: библейскую притчу о блудном сыне, стихотворение А. С. Пушкина «Воспоминания в Царском Селе» (строчка из которого - эпиграф в стихотворении «Блудный сын») и новый текст, рожденный авторской интенцией В. Брюсова. Все три произведения имеют в своей структуре мотив блудного сына, «продвигающий» повествование и определяющий перспективу событийного развития действия. Структура модели лирического произведения В. Брюсова содержит неуничтожимо-вечное «ядро» архетипического сюжета. Его новая оболочка репрезентирует рефлективное осознание собственной жизни через исповедальное слово. Обязательной составляющей структуры исповедального текста выступает мотив грехопадения.

Интерференция текстов позволяет интерпретатору находить в них ключи для дешифровки смыслов, заложенных в стихотворении В. Брюсова, в котором, в отличие от эпического текста притчи, присутствует единственная «точка зрения» на события - «точка зрения» лирического героя.

Герой в диегетическом плане текста представлен автором единолично. Автор «фиксирует» свое присутствие и авторскую оценку определением важной для текста тематической структурной единицей - заголовком «Блудный сын» и эпиграфом - пушкинской строкой «Так отрок Библии, безумный расточитель…». Тема, заявленная автором в заглавии, - перекодируется: библейская история, охватывающая эксплицитно изображаемые элементы, высвобождает в актуальном для автора тексте смысловые потенции. В авторской интенции представлен внутренний мир блудного сына, созданный повествовательным актом героянарратора и дополняющий архетипический сюжет его «точкой зрения». Произведя отбор элементов из евангельского текста, автор далее ни формально, ни семантически о себе не заявляет, акцентируя первостепенность взгляда изнутри, принадлежащего герою. Но сознание героя и «сознание произведения» соотносимы также как автор-субъект сознания и автор биографический [2, с. 174]. Герой в диегесисе повествует об изменениях, беря на себя функции нарратора. Герой-нарратор создает индивидуальную историю своей жизни. Репрезентируются субъектные переживания, выражение «точки зрения» в которых первостепенно. Изображения внешнего мира прошлого и настоящего служат целям самовыражения. Экспликация внутреннего, ментального события, передающего изменения в эмоциональной и интеллектуальной сфере сознания героя, разворачивает духовный опыт блудного сына, помещенный автором в центр высказывания.

В структуре лирического произведения через текст героя-нарратора моделируется новая действительность, в которой эксплицитно развивается сюжет жизни лирического героя. Сюжетно-фабульная организация текста проявлена в повествуемой истории, развернутой во времени (прошлое, настоящее), локализованной в пространстве (вне отчего дома, в дальней стороне) и вступающей в диалог с мифом. Ментальная деятельность субъекта, являющаяся основой смыслообразования, через воспоминания репрезентирует аксиологические представления героя.

Специфика поведения героя связана с тем, что события, о которых он сообщает, сопряжены не только с его рефлексией, но и с рядом сюжетных действий, воспроизведенных в памяти. Лирический герой, осуществляя повествовательный акт, бросает ретроспективный взгляд на свое недавнее и далекое прошлое, но в основе его высказывания находится понимание своего измененного внутреннего состояния. Повествуя о себе, своем прошлом и надеясь на будущее, связанное с возвращением в отчий дом, лирический герой «соответствует диегетическому нарратору в традиционном эпическом повествовании» [3]. Герой Брюсова не просто участвует в событиях повествования, он сам эти события порождает: производит действия, которые имеют для него свои последствия. Концентрируясь на собственном внутреннем мире, блудный сын моделирует возможное будущее и высказывает надежду на возвращение: «Ужели, перешедши реки, / Завижу я мой отчий дом / И упаду, как отрок некий, / Повергнут скорбью и стыдом» [1, с. 123]. Будущее связывается с чувством вины. Мотив вины, имплицитно присутствующий в тексте и традиционно сопряженный с образом блудного сына, свидетельствует об измененном онтологическом статусе и потребности героя в покаянии перед отцом, образ которого в произведении завуалирован. Два времени - прошлое и настоящее - выявляют два разных качества состояния лирического героя: «я» в настоящем онтологически противопоставлено «я» в прошлом. Осознание себя в прошлом - в понимании, что уход из отчего дома, связанный с мечтами, фантазией и верой в жизненный успех, принес блудному сыну временную гармонию с самим собой. Изящная поэтическая форма желаний-сновидений о «тирских гетерах» (= блудницах) и «сонме сидонских мудрецов» (= друзьях) обнажает сферу бессознательного.

«И вот, что грезилось, все было: / Я видел все, всего достиг. / И сердце жгучих ласк вкусило, / И ум речей, мудрее книг» [Там же]. Искушенность телесная и умственная сменяется осознанием своего греха через возникшую в тексте оппозицию «материальное - духовное», осознанием, что за растраченными материальными благами стоит главная жизненная потеря - духовное наследство. «Но расточив свои богатства / И кубки всех отрав испив, / Как вор, свершивший святотатство, / Бежал я в мир лесов и нив. / Я одиночество, как благо, / Приветствовал в ночной тиши, / И трав серебряная влага / Была бальзамом для души» [Там же]. Ассоциируя себя с вором, свершившим святотатство, герой дает себе оценку как человеку, оскорбившему и не оправдавшему святые чувства.

В стихотворении выстраивается система дихотомий: «безумие - ум», «материальное - духовное», «святотатство - святыня», «многолюдье - одиночество», «невозможность - возможность», «недостижимость - достижимость», «расточение - обретение».

Уединение (добровольное одиночество) как отказ от большого мира - очередной самостоятельный выбор жизненного пути (1-й выбор - уход из дома) сменяется трагическим осознанием невозможности возвращения, недостижимости родного дома. «Точка зрения» героя-нарратора отражает трагизм положений в 6-7 строфах и содержит самоприговор невозврата: «И вдруг таким недостижимым / Представился мне дом родной, / С его всходящим тихо дымом / Над высыхающей рекой! / Где в годы ласкового детства / Святыней чувств владел и я, - / Мной расточенное наследство / На ярком пире бытия!» [Там же, с. 124]. В последней строфе стихотворения устремленность героя к внутренней гармонии с миром и с самим собой - свидетельство состояния не-обретения истинной, духовной гармонии, готовности воссоединения / восстановления духовных связей с отчим домом (=отцом), значение которых выше связей кровных. Внутренняя потребность восстановления связей как следствие трансформации аксиологических представлений, обусловленных ментальными изменениями в сознании персонажа, становится главным событием со значением сопричастности к Божественному началу.

Нарративная организация стихотворения «Блудный сын» имеет кольцевую композицию. Однако композиционная завершенность не дополняется завершенностью смысловой: предположение в раздумье-размышлении персонажа 1-ой строфы, выраженное через смысловую координату «Ужели», не сменяется поступком, имеющим характер результативности, - фактом возвращения. Желание обретения счастливых, бестревожных мгновений жизни остается в том же статусе. Вечная устремленность к дому как неосуществленное желание лишает героя возможности обретения гармонии, но не лишает надежды. Имея модальность жанра размышления/воспоминания, нарративная структура стихотворения возвращает сюжет к исходной точке, в которой главным достижением лирического персонажа является обретение духовного опыта, свидетельствующее о темпоральной дистанции между «я» в прошлом и «я» в настоящем.

В модели стихотворения «Блудный сын» с ключевым архетипическим образом перекодируется известная нарративная информация. Повествуемая героем-нарратором история предлагает взгляд изнутри, самооценка блудного сына дополняет инвариант, «растягивая» его смысл, производя смысловой прирост к мифологической ситуации. Собственную «точку зрения» на бытие лирический герой эксплицирует через сюжет собственной жизни. Эпическое развертывание событийного ряда моделируется в сознании героя-нарратора через механизм памяти и отбор актуальных для него элементов истории прошлого. Однако основой смыслообразования является именно медитативная направленность дискурса. Ментальная перемена трансформирует ценностное восприятие мира героем. Духовная позиция, которую достиг герой, «исключает возвращение к более ранним точкам зрения» [4, с. 26].

нарратор лирический брюсов

Список литературы

1. Брюсов В. Я. Сочинения: в 2-х т. Т. 1. Стихотворения и поэмы / сост., вступ. статья и коммент А. Козловского. М.: Худож. лит., 1987. 575 с.

2. Корман Б. О. Целостность литературного произведения и экспериментальный словарь литературоведческих терминов // Корман Б. О. Избранные труды по теории и истории литературы. Ижевск, 1992. С. 172-189.

3. Чевтаев А. А. Герой в нарративной лирике: структура и аксиология [Электронный ресурс] // Narratorium. 2011. № 1-2. Весна-осень. URL: http://narratorium.rggu.ru/article.html?id=2027602

4. Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2008. 300 с.

Размещено на Allbest.ru