Размещено на http: //www. allbest. ru/

Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации (филиал) в г. Калуге

Образ "Щелиного Царства" и его вариации в прозе С.Д. Кржижановского

Ливская Евгения Валентиновна, к. филол. н.

evgenia_livskaya@yahoo.com

Аннотация

Ливская Евгения Валентиновна

ОБРАЗ "ЩЕЛИНОГО ЦАРСТВА" И ЕГО ВАРИАЦИИ В ПРОЗЕ С. Д. КРЖИЖАНОВСКОГО

УДК 82-32

Филологические науки

В статье рассматривается, как в ряде новелл С. Д. Кржижановский воплощает поединок человека, провозгласившего примат чистого разума, с наступающим на землю Небытием и демонстрирует абсолютную беспомощность человека перед лицом Зла. С «вщелением» Ничто в различные пласты пространства и времени происходит сдвиг метафизической картины мира. Лакуны, образованные в результате этого сдвига, по мысли писателя, занимают агенты «Царства Щелей».

Ключевые слова и фразы: русская литература начала XX века; Сигизмунд Кржижановский; образ «Щелиного Царства»; метафизическая картина мира; евангельские мотивы.

Annotation

IMAGE OF “THE CRACK KINGDOM” AND ITS VARIATIONS IN PROSE OF S. D. KRZHIZHANOVSKII

Livskaya Evgeniya Valentinovna, Ph. D. in Philology

Financial University under Government of the Russian Federation (branch) in Kaluga evgenia_livskaya@yahoo.com

The article considers how in a number of short stories S. D. Krzhizhanovskii embodies the duel of a man, who proclaims the primacy of the pure reason, with the Non-Existence coming to the Earth, and shows man`s utter helplessness in the face of the Evil. When the Nothing cracks into the different layers of space and time the shift of metaphysical picture of the world happens. In writer`s opinion lacunas formed as a result of this shift are occupied by the agents of ЇThe Crack Kingdom?.

Key words and phrases: Russian literature of the beginning of the XXth century; Sigizmund Krzhizhanovskii; image of ЇThe Crack Kingdom?; metaphysical picture of the world; evangelical motives.

проза зло кржижановский литературный

В жанровом отношении С.Д. Кржижановский, не колеблясь, называл свои прозаические произведения новеллами, которые при внимательном анализе оказывались пьесами («Якоби и Їяокбы?»), менипповыми сатирами, сказками («Поэтому»), притчами («Мудрец и мысль») [9, с. 102]. И для того чтобы понять, на каких связующих звеньях зиждется художественное единство первого - «Сказки для вундеркиндов» - и последующих сборников новелл, необходимо обратиться к тому культурному, эстетическому, мировоззренческому контексту, в рамках которого формировалось творческое мировосприятие С. Кржижановского.

Как известно, в поэтическом наследии писателей Серебряного века можно отчетливо проследить склонность к созданию метатекста. Так, о цикле А. А. Блока «Черная кровь» Е. Эткинд пишет, что в нем практически каждое стихотворение «становится как бы элементом поэмы, обладающей единым сюжетом, но сюжетом именно лирическим, не поддающимся пересказу в прозе и более связанным с движением слов-лейтмотивов (гроза, пепел, ночь), нежели с событийным содержанием» [10, с. 58]. Отдельное произведение этого периода становится не обособленным структурным элементом, а только лишь частью большого целого.

На протяжении всего творческого пути внимание Кржижановского привлекает проблема соотношения/ соответствия имени (слова) и сущности (предмета), проблема «я - другой», «не-я» [1, с. 17]. Один из учителей и вдохновителей писателя, А. Белый пишет: «Когда я называю словом предмет, я утверждаю его существование. Всякое познание вытекает уже из названия. Познание невозможно без слова» [2, с. 38]. В одной из самых трагических новелл «Бог умер» (1922) Кржижановский выстраивает собственный космогонический сюжет об умирающем и воскресающем божестве, умирающей и возрождающейся религии, культуре. На место Бога-Творца приходит Ничто, ознаменовавшее собой начало «Щелиного Царства». Именно этот метаобраз наряду с его многочисленными вариациями-проявлениями нитью Ариадны пройдет через ряд сборников писателя и станет «компасом» в лабиринте художественной вселенной Кржижановского.

Новеллу «Бог умер» можно также рассматривать как косвенный (социальным писателем Кржижановский никогда не был) отклик на свершившуюся революцию, и тогда беспощадное наступление «Щелиного Царства» на личность и душу человека, заглатывание его в себя трактуется как авторская метафора агрессии исторического времени. Неприкосновенность частного бытия, право ощущать себя суверенной личностью по отношению к любым воздействиям извне в современной писателю действительности оказывается только словом, прикрывающим мнимость, пустоту [4, с. 150]. По мнению М. М. Голубкова, литературного героя XX века затягивает в стремительный водоворот событий, аналогично герои новелл Кржижановского неожиданно обнаруживают себя в эпицентре «Щелиного Царства» [3, с. 105].

Невозможностью противостоять врагу, беспомощностью перед лицом зла отчасти объясняется трагический пафос, которым проникнуты произведения писателя. Зависимость от рока, скрывающегося под разными личинами, сближает героя Кржижановского с героями А. Грина [8, с. 25]. Чтобы выжить и сохранить собственное «я», герою Кржижановского необходимо доказать свою способность противостоять искусу самоустранения, соблазну принять быт за Бытие.

Часто для обозначения битвы человека со Злом Кржижановский использует образ шахматной доски («Проигранный игрок», «Швы»). По замечанию В. Г. Перельмутера, шахматная доска представляется писателю «этической моделью мира, чистым, беспримесным противостоянием черного и белого, добра и зла, вечно неустойчивым их равновесием» [6, с. 15]. На новеллистическом полотне произведений писателя разворачивается масштабная шахматная партия Добра и Зла [8, с. 65].

В новелле «Проигранный игрок» (1924) в трагедию превращается для героя, Эдуарда Пемброка, обычная шахматная партия, во время которой сам он превращается в пешку и попадает под удар белого коня. Шахматная фигура, бьющая пешку-Пемброка, оборачивается одним из коней всадников Апокалипсиса: «В желтом осиянии солнц… зияя пустотой глазниц, стоял бледный конь. Прямая грива его вздыбилась, ноздри злобно раздулись, обнажая оскал рта» [6, с. 139]. Обращает на себя внимание выбор эпитета для обозначение цвета - бледный, не белый. И вот уже шахматный конь становится воплощением самой смерти, Ничто, уставившегося в героя пустыми глазницами.

Кржижановский пишет апокалипсис современной ему страны [7, с. 32]. Утративший веру и Бога, человек в новом мире «Щелиного Царства» должен получить другого «мессию» - провозвестника и пророка так называемой «фантомной» религии. Словесные «мертвецы» «якобы» («Якоби и Їякобы?») и «поэтому» («Поэтому») им стать не могут в силу своей недостаточной масштабности и ограниченного воздействия [8, с. 70]. В новелле «Фантом» (1926) нерадивый студент медицинского факультета Двулюд-Склифский силой воображения оживляет «навьего мертвеца» Фифку, провозвестника новой философской системы [6, с. 450] и пророка «Царства Щелей».

Масштабность врага требует максимальной обобщенности образа героя, ему противостоящего. В новеллах «Поэтому» и «Бог умер» с наступающим злом сражались поэт и философ. В новелле «Фантом» показана схватка Ничто с ученым. К сожалению, щит научного знания без опоры на веру разбивается вдребезги о соблазн небытия.

Кржижановский включает в свой авторский космогонический миф знаковый для евангельской традиции образ Младенца и, словно в кривом зеркале, отражает его в образе вживня Фифки. Интересно, что на экзамене его извлекают из стеклянной чаши. По церковному обряду крещения младенца окунают в купель, наполненную освященной водой. Но в «купели» младенца Фифки не вода, а спирт.

Фифка предстает страшным результатом неудачных попыток человечества «оседлать» жизнь и попрать смерть. Новелла глубоко метафорична. Выбранная писателем для изучения наука - медицина - не случайна, ведь это, пожалуй, одна из немногих областей человеческой деятельности, столь близко подошедшая к извечным вопросам жизни и смерти. Неудивительно, что медицинский факультет в художественной вселенной Кржижановского становится символом всего человечества, неумело пытающегося дать жизнь и неспособного победить смерть. Проблема омоложения и бессмертия, опыты с животными были популярны в 1920-е годы. По мысли писателя, потенция творения неразрывно связана с Божественной волей. В мире, покинутом Богом, происходит подмена: «творчество» оборачивается «тварчеством», а созидание - неумелыми попытками породить мертвь. Кржижановский намеренно делает лейтмотивом образа Фифки жалобы на его недоделанность, ущербность: «зачем вы - вы все насильно меня… и если уж... то не до конца?.. А меня так-таки и недосулемили… Я и скроен и сшит неладно» [Там же, с. 560-561].

В новелле «Фантом» писатель поднимает вопрос об ответственности человека за собственные поступки. Человек творящий, по мнению Кржижановского, безусловно ответственен за свое творение. Но человек «тварящий», спрашивает писатель, в каких отношениях с вещью-тварью? И ответ на этот вопрос вкладывается в уста Готфрида Левеникса («Собиратель щелей»): «Если… Їмир не цел?, расколот щелями на розные, чужие друг другу куски, - то все эти книжные этики… отпадают и замещаются одной… щелиной этикой» [Там же, с. 479]. Между человеком и его поступками разверзается бездна «Щелиного Царства», свершенное героем и он сам оказываются в разных мирах, а значит, ни о какой ответственности за свои деяния и речи быть не может.

Кульминацией нелепой и изначально обреченной на провал попытки с помощью науки объяснить веру становится «медицинское объяснение» веры в новелле «Бог умер». Так называемую «болезнь веры» врачи объяснили особым вирусом, паразитирующим внутри головного мозга [Там же, с. 560]. Эту новеллу можно считать своеобразным откликом Кржижановского на третий сон Раскольникова в романе «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского: «Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя такими умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные…» [5, с. 549].

«Отец» страшного младенца, Двулюд-Склифский, бежит в деревню, куда вскоре наведывается и его творение. В последующем диалоге-поединке ученого и сотворенной им нежити становится очевидным, что неладно скроенный и некрепко просурмленный Фифка если и уступает своему английскому «родственнику» («Франкенштейн») в размерах и физической силе, то силой логики и убеждения он во столько же раз его превосходит. Все аргументы «фантома» в ученой дискуссии с доктором оказываются предпосылками «странной философии», «фантомизма» [6, с. 554]. Ключевая идея этой новой философской системы в том, что «люди - куклы, на нитях, вообразившие себя невропастами» [Там же, с. 555]. Человек, убедительно доказывает Фифка, всего лишь марионетка, игрушка, которой «упрямо мнится, что она не из картона и ниток, а из мяса и нервов и что оба конца нити в ее руках. А так как на фикции держаться ничего не может, то ничего и нет: ни Бога, ни червя, ни я, ни ты, ни мы» [Там же].

Сотворенный из кошмара нерадивого студента-медика, «вживень» Фифка становится проповедником основ «фантомизма». «Усомнись!» - первая и главная заповедь его философско-религиозного учения. ДвулюдСклифский не выдерживает испытания небытием: он сходит с ума и вскоре умирает в психиатрической клинике.

Щель, «расщепляя бытие, поглощает вместе с ним и… сознания, бытие отражающие» [Там же, с. 450]. Выброшенные назад, в жизнь, люди не подозревают, что оставили в ненасытной утробе бездны. Человек, лишенный самой сути и смысла бытия, начинает дробиться и распадаться уже на физическом уровне.

Между двух ключевых точек человеческой эволюции, в рамках которой происходит духовное совершенствование и которая должна завершиться установлением Царства Небесного, вщеляется небытие. «Длящееся в веках творение мира, который в каждую долю мига… срывается в ничто - мертвые точки: в их пунктир и уперлось мертвое дьяволово царство, меж-мирие, черная страна Щелей» [Там же, с. 430]. Исторический процесс, попадая в эти точки, обессмысливается, стопорится, т.к. «есть вечное стояние, над которым кружит лишь стая жужжащих слов; что мир - это длинная, скучная опись вещей давно утраченных, погибших: вещи погибли, а наименования все еще звучат - вот и все…» [Там же, с. 450].

С опорой на предшествующую литературную и религиозно-философскую традицию, С. Кржижановский создает авторский космогонический миф, одним из ключевых образов которого становится образ «Щелиного Царства». Писателя волнует вопрос: приближается конец света - Октябрьскую революцию Кржижановский воспринимал именно как свершившийся Апокалипсис, - и если раньше человек, вооруженный верой, мог рассчитывать на действенность этого универсального оружия, то сейчас, в эпоху всеобщего безверия, что защитит человека от зла [8, с. 138]?

Прогноз писателя неутешителен. Проникновение Ничто в человеческое бытие, по мнению автора, совпадает с моментом философско-нравственного столкновения его с человеком. На физическом уровне агентами небытия становятся разнообразные тени и щели. На уровне лингвистическом - пустые словечки типа «якобы» и «поэтому». Наконец, судьбоносный этап наступления Ничто - появление первого «пророка» «Щелиного Царства» - мертворожденного младенца Фифки.

Победа Ничто знаменуется элиминацией из человека собственно человеческого: его чувств, мыслей, памяти. Он становится фантомом, призраком с мнимым именем, мнимой телооболочкой, мнимым существованием, мнимой трагедией, мнимой истиной. Его псевдобытие, якобы-бытие ведет к распаду и уничтожению всего и вся.

Список литературы

1. Алмакаева И. А., Васильчикова Т. Н. «Я» и «другой» в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: к проблеме возможности подлинного единения людей // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. № 8. Ч. 1. С. 17-22.

2. Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. 340 с.

3. Голубков М. М. Русская литература XX в.: после раскола: уч. пособие для вузов. М.: Аспект Пресс, 2001. 350 с.

4. Горошников В. В. Экзистенциальная проблематика прозы Сигизмунда Кржижановского: дисс. … канд. филол. наук. Ярославль, 2005. 178 с.

5. Достоевский Ф. М. Собр. соч.: в 12 т. М.: Правда, 1982. Т. 3. 750 с.

6. Кржижановский С. Д. Собр. соч.: в 5 т. СПб.: Simposium, 2001. Т. 2. 700 с.

7. Кузьмина Е. О. Евангельский сюжет в поэтике творчества С. Кржижановского // Вестник Волжского университета им. В. Н. Татищева. Тольятти: Волжский университет им. В. Н. Татищева, 2010. № 6. С. 31-40.

8. Ливская Е. В. Проза С. Д. Кржижановского: монография. Калуга: Эйдос, 2012. 205 с.

9. Ливская Е. В. Трансформация жанра «мениппова сатира» в прозе С. Д. Кржижановского // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 7 (18). Ч. II. С. 102-105.

10. Эткинд Е. Демократия, опоясанная бурей (О музыкально-поэтическом строении поэмы А. Блока «Двенадцать») // Блок и музыка. М. - Л.: Сов. композитор, 1972. С. 58-74.

Размещено на Allbest.ru