Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы

Филологические науки

Аннотация

Настоящая статья посвящена анализу повести талантливого уфимского писателя И. Савельева «Гнать, держать, терпеть и видеть», в которой молодой прозаик соединяет картины реального и нереального мира, живое и мертвое, создает парадоксальное пространство, в котором отсутствует любое движение, а время остановилось. Статья выявляет особенности сюжета и композиции, образной системы и системы мотивов, системы приемов и библейских ассоциаций, используемых прозаиком в повести, раскрывает идейно-эстетическое своеобразие данного художественного произведения.

Ключевые слова и фразы: система образов; система мотивов; библейские ассоциации; своеобразие пространства и времени.

Prokofeva I.O. Land of the dead, cemetery of destroyed fates and hopes in story «Chase, hold, bear and see» by I. Savelev

The author analyzes the story of Ufa talented writer Savel'ev ЇChase, hold, bear and see?, in which a young novelist connects the pictures of real and unreal world, the living and the dead, creates a paradoxical space where there is no any movement, and the time stops; in this regard determines the features of the plot and composition, the image system and the system of motives, the system of methods and biblical associations used by the novelist in the story, and reveals the ideological and aesthetic originality of this work of art.

Key words and phrases: system of images; system of motives; biblical associations; originality of space and time.

Повесть «Гнать, держать, терпеть и видеть» опубликована в январском номере «Нового мира» 2007 года. Это одно из самых интересных произведений И. Савельева, в котором он создает парадоксальную картину мертвого мира, мира, в котором рушатся судьбы, царит безысходность, нет надежды на счастье. Это зона, из которой нельзя вырваться. Выявить средства и способы создания «царства мертвых» в тексте молодого уфимского прозаика - основная задача нашей статьи.

Уже в первую главу повести автором вводятся мотивы холода, смерти, одиночества, которые позже получат свое развитие в тексте. Действие в произведение разворачивается в замкнутом, зажатом пространстве. Предметный мир, вещные детали помогают создать картину убогого, нищенского существования. Четко организовано пространство, в котором находятся герои повести. Время в нем как будто остановилось.

Начинается действие повести в подъезде, в котором «стены бледные, побитые. Замученная побелка. Весь подъезд - как обмороженный» [7, c. 8]. В этом «живописном», выстуженном морозом месте молодые люди собрались распить бутылку водки, запивая ее «ядовито-дешевой» газировкой. Но бдительная старушка (такая есть в каждом подъезде дома, находящегося в спальном районе большого или маленького, провинциального или не очень городка) выгоняет ребят на улицу, грозя милицией. Хотя приятелям уже и так пора: скоро похороны друга.

«Автобус стоял еще долго. Как и подъезд, он был обманом, фикцией - не грело ведь ни черта. Говорят, что смерть заползает в человека с ног? - пожалуй. За окном все толпились; плавали и колыхались венки, в которых, снегу ли благодаря, ощущалась неуместная какая-то… новогоднесть? Один венок вкатили в их автобус. В проход прислонили, как запасное колесо. Листья венка смотрелись так толсто и пластмассово, даже издали, что минус двадцать им шло» [Там же, с. 9]. Друга Костярина похоронили в Лодыгино. «Глухой окраинный поселок, давший имя огромному кладбищу. Оно, конечно, называется Западное, но <…> Какая странная судьба. Быть дырой в две с половиной улицы <…> Собрать под худыми крышами бог знает кого… Стать ма-аленькими воротами большого кладбища… Уступить ему - схватка явно неравная! - свое имя, да что там, уступить самой смерти, потому что ЇЛодыгино? в языке горожан - однозначно ее синоним…» [Там же, с. 10].

В Лодыгино, в этом мрачном месте, которое ассоциируется со смертью, и будут происходить основные события повести. В начале второй главы появляется легкое недоумение: друзья, таскаясь по парку ранним майским утром, решают поехать к Костярину и навестить его. После первой главы, в которой рассказано о похоронах Кости, возникает ощущение фантасмогоричности всего происходящего, смещения вектора реальности в сторону нереального, странного, туманного. И это чувство не покидает даже тогда, когда мы понимаем, что вместе с героями вернулись в прошлое, и речь идет о событиях, которые были еще до смерти Кости.

Это происходит, наверное, потому, что у нас во время чтения повести возникает больше вопросов, чем ответов. Мы так и не узнаем из текста произведения, почему Костярин попал в Лодыгино, почему оттуда нельзя вырваться и, наконец, почему люди, «перевезенные в поселок, ютятся в домишках-развалюхах» и живут там, как на режимном объекте, и, главное, как умер Костя. Может быть, все это не так важно для писателя, и цель повествования скрыта в другом. Лодыгино воспринимается как некая зона, которая не отпускает тех, кто попал туда по каким-либо причинам. Возможно, околокладбищенский поселок, жизнь которого подчинена кладбищенской индустрии, - это метафора. Наш мир, по мысли автора, - замкнутое, закрытое пространство, подчиняющееся жестко регламентированному распорядку жизни. Познакомимся с теми, кто населяет это убогое, странное место.

Итак, Никита, Олег и его девушка Ева поехали к Косте на майские праздники. Там у Никиты рождается план побега друга из Лодыгино. Но беглецов вернули назад, потому что, как оказывается, из кладбищенского поселка сбежать нельзя. Друзья хотели прорваться к трассе, а оказалось, что они шли по кругу. «Мотороллер приближался, можно было рассмотреть и Арсения Ивановича, с его-то угловатым бритым черепом, невнятного его подручного: когда под ногами пассажиров грохотали на кочках ломы и лопаты, смотритель жмурился и выглядел он даже дружелюбным. Подъехали с сизым чихом заглушили мотор.

- Ну что? Доброе утро! Недалеко же вы ушли. А дальше и нельзя. Неужели вы не поняли?.. Посмотрите на своих-то.

Костя и Кузьмич не держались на ногах» [Там же, с. 31].

Параллельно в повести развивается и любовная линия: между Евой и Костей возникает чувство, Олег ревнует, затевает драку с товарищем, а миротворцем между ними выступает Никита. Собственно, на этих незамысловатых событиях строится сюжет повести И. Савельева «Гнать, держать, терпеть и видеть». парадоксальный сюжет гнать держать видеть

Кроме четырех уже перечисленных нами персонажей, в Лодыгино мы встречаемся с новыми: Арсений Иванович - смотритель кладбища, осуществляющий надзор над «жильцами» поселка и прибывшими туда гостями; Кузьмич, о котором забыли его дети, никому не нужный «на большой земле», бывший фронтовик, бежавший в Польше из фашистского плена; баба Маша, последняя любовь Кузьмича, спасающаяся в Лодыгино от внука, отнимавшего у нее деньги и чуть было не убившего «любимую» бабушку топором. Таким образом, получается, что в поселке, примыкающем к кладбищу, живут неприкаянные и отверженные люди. Автор в портретах героев, являющихся частью кладбищенского мира, и тех, кто туда только приехал, подчеркивает желтый цвет их кожи, как будто перед нами не живые люди, а покойники. Например, у Арсения Ивановича «желтые, как свечки, выструганные руки», так пугающие Еву при первой встрече с ним, а у бабы Маши «вдруг пожелтевшее» лицо, «с растаращенными глазами» в тот момент, когда ей показалось, что она увидела своего внука, приехавшего на кладбище. С одной стороны, перед нами мир живых, а с другой - мертвых [Там же, c. 12].

Теперь становится понятным, почему Олег в начале текста (первая глава) думает о том, что хорошо было бы, если бы люди не умирали, а просто переселялись в Лодыгино. «Пускай без права выезда. Пусть как в тюрьме. Домишки с огородами… Пусть! И сейчас бы ехали как на праздник. Счастливая кавалькада, с вещами, может быть, и с мебелью… В эти дни судорожно бегать, заказывать не гроб, а, допустим, срочно - шкаф и кровать. И в гости приезжали бы - каждый месяц» [Там же, с. 10]. Далее этот же герой, пораженный убогостью жизни лодыгинцев, ужасается «Неужели всех такое ждет?!» (третья глава), и в восьмой главе Костя разъясняет приятелям, правда неохотно, принцип существования в Лодыгино. «Как только человека забывают Їна большой земле?, его выселяют из поселка. Что называется - Їна выход с вещами?. Куда?.. Неизвестно, да и знать не особо хочется» [Там же, с 25]. А затем следуют слова повествователя о том, что у молодых больше шансов продолжительное время задержаться в Лодыгино: «Их помнят до-олго… По-настоящему Костя волнуется только за Кузьмича. Кому он нужен, что там, что здесь. Дети позабыли… А вот с бабой Машей-то как раз все в порядке. С убийствами особая Їфишка?. Ведь пока виновный отбывает наказание, о человеке, получается, помнят, да?..» [Там же].

И, наконец, в финале повести, когда ребята, прихватив с собой Кузьмича, пытаются сбежать, плутают по лесу, постоянно натыкаясь на «кладбищенский край». Напомним, Арсений Иванович, настигнув сбежавших, говорит, что уйти «дальше нельзя». А «Кузьмич и Костя оба впали в какое-то отрешение, в полуобморок, они еле двигали ногами, внятно ни на что не отвечали» и вообще напоминали живых полумертвецов (последняя десятая глава) [Там же, с. 30]. «Режимный объект», «западный мегаполис», Лодыгино не отпускает, цепко держит своих пленников.

Интересные ассоциации вызывает в повести образ Евы. Имя героини прямо указывает на библейский персонаж, прародительницу всех женщин.

Ева упоминается уже в самом начале повести в эпизоде похорон Кости. «- Ну, что, Олежек. - С трудом продышавшись, Никита все-таки продолжил этот разговор, чуть фальшивый в своей грубости - даже голос немножко другой. - Вот ты скажи, ты с Евой уже спишь?.. Господи, назвали же родители девчонку» [7, с. 8].

Мотив грехопадения и связанные с ним мотивы измены и предательства возникают в повести неоднократно. Ева, оставшись с Костей наедине в его разваливающемся домишке, слушая его песни, влюбляется в него. «Словно пробило стену», - так говорит о чувствах героини автор. Поистине с милым рай и в шалаше, хотя шалаш намного уютнее ужасной Костиной комнаты с «жухлыми обоями» (как жухлые листья на кладбище). Но даже после признания в любви лица Кости и Евы остаются «похоронными», так как оба чувствуют, что они вкусили запретный плод: полюбив друг друга, они перешли черту, они предали Олега.

Еве было так страшно ехать в Лодыгино, она «чуть не плачет», когда вместе с Олегом и Никитой попадает туда, «ее пугает все: в ее деревянном смущении», «ужас поднимался в ней, бурля, как темная вода» [Там же, с. 18]. Так, писателем с помощью точных ремарок передается состояние героини, которое доходит поначалу до отчаянья.

Библейские ассоциации должны вызвать у читателя, например, и такие выражения в речи повествователя как «инстинкт единственной женщины у Евы» (героиня, движимая этим инстинктом, начинает заниматься убогим хозяйством в домишке Кости), «желтоватые ноги яблочной чистоты» [Там же, c. 15], героиня идет босой по траве около дома Костярина и т.п. А «яблочная чистота» - практически прямая аллюзия с библейским сюжетом грехопадения Адама и Евы, вкусивших запретный плод.

И, наконец, еще один важный момент: Еве удалось вернуть к жизни Костю. Такое открытие для себя делает Олег, он почти уверен, что, не будь Евы, тот, возможно, не согласился бы на побег из Лодыгино. «И тут впервые резанула мысль <…> не к ней ли, не с ней ли он вообще бежит, не она ли, часом, его вернула к жизни? Этому-то как можно мешать? ЇВеревками, цепями? …Да ведь все равно, что убить. Своими же руками!» [Там же, с. 30]. Эти размышления Олега вводят в повесть новый подтекст, связанный с героиней. Ева становится воплощением самой жизни и любви, любви возвращающей и возрождающей. Ева даже готова остаться с Костей в поселке, если бы ей разрешили. Но все же в противостоянии мертвой действительности героиня проигрывает. Она бессильна, не в состоянии вырвать любимого у Лодыгино (раз позже Костя умирает) и из рук смерти. Неужели в большом городе уже нет никого, кто помнит его?

В повести И. Савельева «Гнать, держать, терпеть и видеть» только два эпизода, на наш взгляд, написаны в реалистической манере: похороны Кости и встреча нового года Олегом и Евой с друзьями.

Эти фрагменты картин реального мира связывают с миром нереальным мотив холода и фальши. «Приближалось время. Президент весь цепкий, жесткий, кащеево стареющий - ему год за два, а народ перед салатами да телевизором как регулярный экзамен принимает на молодость и внешность. Куранты. Состоялось. И можно отплеваться от густой, фальшивой пены, от пафоса фальшивого, нормально праздновать и пить» [Там же, с. 20].

И хотя в указанных нами фрагментах события происходят зимой, а в Лодыгино царит весна, скоро девятое мая, и там, и там бесприютно, холодно и сумрачно, а героев не оставляет ощущение, что все происходящее с ними - сон, наваждение, «сумеречный бред». Слово «бред» достаточно часто характеризует состояние героев повести.

Героям часто приходится играть, «напрягаться голосом и лицом», ощущая неестественность происходящего вокруг. Олег «собирает лицо», он делает всегда так, когда, выпив, изображает трезвого. Еве приходится «работать лицом», скрывать в эпизоде попойки друзей, их «ублюдочного пьянства» свои настоящие чувства (она заплачет только тогда, когда отключат электричество и Ева в полной темноте «отпустит» слезы). Никита притворяется, что ничего не случилось, и что он не догадывается о том, что Олег знает об их с Евой поцелуе, и т.д. Мир, в котором существуют герои И. Савельева, полон не только фальши, холода, одиночества, он искажен полностью, и то, что должно рождать жизнь (например, молодость, чувства), несет смерть.

А это значит: мир мертв, и он зона смерти, а не жизни.

И над всем этим поют птички, как в раю или, скорее, как на погосте. И на самом деле нигде, как на кладбище, так звонко не звучат голоса птиц: «Было рано. Пели птички. Прислоненные к забору, стояли огромные кресты из мореных дубовых балок»; «между тем пели птицы, так что угадывался простор, ветер, действительно свежий, танцевал с занавеской, но едва ли все эти радости жизни можно было оценить сейчас»; «рассвело, пели птицы. Листочки совсем молодые, витамины для глаз, и посидевшие от холода» [Там же, c. 29]. Кладбищенский лес во время пребывания друзей в поселке уютно заливает солнце, а во время побега он как будто застывает, в нем «ужасно холодно» и «сумрачно», «тут и там встречались давние следы, - и эта брошенность, покинутость человеком места была, пожалуй, страшнее всего. То закрученный трос, оглушительно ржавый, буквально вросший в землю, уходящий туда, как корень. То особый кладбищенский хлам» [Там же, с. 29-30].

Время в кладбищенском крае будто остановилось, ему писатель часто дает самые разные характеристики: «сжигание времени», стучит «лом-метроном», «одуряющая монотонность», «предынсультное время», «все здешние утра одинаковы» и т.д. Ближе к финалу повести автор начинает оперировать такими временными понятиями как «память» и «забвение», которые соединяют застывшее время и однообразное пространство, жизнь, похожую на смерть. И все же только на кладбище неестественно празднично, оно расписано «онкологическими» красками, и в этом уродливом пространстве «выгорают» чувства человека.

Итак, подводя итоги, хочется заметить, что проза И. Савельева сегодня, чье творчество отмечено литературными премиями, вызывает прочный интерес как уфимской, так и российской читательской аудитории, глубокий интерес коллег по литературному цеху, литературных критиков [1; 2; 4; 5; 6].

Создавая в повести «Гнать, держать, терпеть и видеть» «царство мертвых», изображая особенности существования кладбищенского поселка Лодыгино, уфимский прозаик тесно переплетает реальное и нереальное, живое и мертвое. Создает картину мира, которая строится с помощью неподвижного, зимнего, городского и «деятельного», весеннего, кладбищенского пространств. Вывод писателя очевиден. Наш мир - кладбище разрушенных судеб и надежд, в котором даже любовь не в силах противостоять смерти. Неслучайно Ева, чье имя вызывает в тексте ряд библейских ассоциаций, терпит поражение в борьбе за жизнь и свободу любимого. Точный распорядок дня, выполнение определенных обязанностей жителями Лодыгино - слабое подобие настоящей жизни. Но и страстному желанию молодых людей разорвать круг, вырваться из замкнутого, со строго очерченными границами мира не дано осуществиться.

Безусловно, «Гнать, держать, терпеть и видеть» - произведение, в котором есть претензия на подтекст, и это радует. Правда, он не так глубок, как хотелось бы. Уфимский писатель, публицист И. Фролов относит это произведение вместе с рассказом «Домик в чугунном загончике» к лучшим текстам И. Савельева: «Кстати, сам сюжет Ї Гнтаь, держать… весьма аллегоричен именно в отношении к савельевской Теме, - мертвый герой пытается убежать из царства мертвых в царство живых, но граница не пускает, - пересекая ее, попадая в Жизнь, герой умирает, хотя в своем мертвом мире он живет» [3, с. 114-115].

Стремясь сказать читателю о безысходности, зияющей пустоте, в которой существует молодое (и не только, вспомним Кузьмича, бабу Машу) поколение, И. Савельев увлекается «замысловатостями» сюжета, прерывая его развитие историями: здесь (не совсем к месту) рассказ о фронтовой жизни Кузьмича, его побеге, он звучит искусственно; о финале жизни лубочной бабы Маши, воплощающей вселенский образ всех гонимых, убогих старушек России. Но, несмотря на это, повесть «Гнать, держать, терпеть и видеть» - удача молодого писателя.

Список литературы

1. Богатов М. По ту сторону воды [Электронный ресурс] // Октябрь. 2006. №9.

2. Габбасов Р. Необъяснимая серьезность бытия // Гипертекст. 2012. № 19. С. 35-40.

3. Гамбургский счет: обсуждение повести Игоря Савельева "Женщина старше" // Бельские просторы. 2011. №11. С. 114-120.

4. Орехов Б. Бледный «Бледный город» // Гипертекст. 2004. №1. С. 17-18.

5. Орехов Б. Взгляд на уфимскую литературу в 2006 году (первое полугодие) // Гипертекст. 2006. №6. С. 32-37.

6. Прокофьева И.О. «Племя младое, незнакомое» в повести И. Савельева «Бледный город» // Актуальные вопросы теории и практики филологических исследований: материалы III международной научно-практической конференции. Прага, 2013. С. 214-219.

7. Савельев И. Гнать, держать, терпеть и видеть // Новый мир. 2007. №1. С. 8-33.

Размещено на allbest.ru