Образ Троице-Сергиевой Лавры в очерковой прозе первой половины XIX в.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Дальневосточный государственный гуманитарный университет

Образ Троице-Сергиевой Лавры в очерковой прозе первой половины XIX в.

Александрова-Осокина Ольга Николаевна

к. филол. н., доцент

Статья обращена к осмыслению особенностей художественно-публицистического освоения духовной тематики в очерковой прозе первой половины XIX в. Рассматриваются три очерка, посвященные Троице-Сергиевой Лавре: Н.М. Карамзина («Исторические замечания и воспоминания на пути к Троице», 1802 г.), А.Н. Муравьева (глава «Троицкая Лавра» из книги «Путешествие по святым местам русским», 1835 г.) и С.П. Шевырева (глава «Троица» из книги «Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь», 1847 г.). Авторы отделены друг от друга несколькими десятилетиями, их взгляды на историю России были связаны с различными культурно-историческими традициями, тем важнее обратить внимание на сходство их художественно-философской позиции в понимании роли русских монастырей в отечественной истории. Проблематика произведений представляется чрезвычайно важной в атмосфере духовного творчества первой половины XIX в.: в это время идет становление русской историографии, философской и богословской мысли, складываются концепции национального развития. В этом контексте размышления авторов очерков о значимости церковно-религиозного начала в русской государственности звучат не как публицистическая риторика, но как размышления о путях национального исторического развития, о роли человека в истории, о неразрывной связи земного и небесного.

П.А. Флоренский писал об особой роли Свято-Троицкой Сергиевой Лавры в русской культуре: «тут не только эстетика, но и чувство истории, и ощущение народной души, и восприятие в целом русской государственности <…> Здесь ощутительнее, чем где-либо, бьется пульс русской истории, <…> здесь Россия ощущается как целое» [13, c. 186]. Именно это понимание демонстрируют авторы в анализируемых произведениях, показывая Троице-Сергиев монастырь как духовный центр России и сердце русской культуры, связанный с узловыми точками русской истории; как «краеугольный камень царства Московского и всея Руси» [11, c. 4]; дорогой «не только для сердец набожных, но и для ревностных любителей отечественной славы» [7, c. 207]. В его истории неразрывно соединились религиозно-духовное, военное и патриотическое служение: «два сильные чувства: любовь к отечеству и вера, вооружают защитников» [8, c. 287], «святые гимны христианские <…> были для русских гимнами битвы» [Там же, c. 292].

Отчетливо звучит в очерках мысль о соборном духе русской допетровской Руси, который находил яркое воплощение в деятельности русских монастырей. По мысли А.Н. Муравьева, Лавра предстает «во всем блеске своей народной славы» [11, c. 20]; единство народного духа и сама русская государственность скрепляются не только военными, экономическими или политическими событиями, но религиозным подвижничеством духовных пастырей. «Должно отдать справедливость Российскому Духовенству: оно во всех народных бедствиях изъявляло героический патриотизм», - пишет Н.М. Карамзин [8, c. 294]; ему вторит А.Н. Муравьев: «Воззри духовным оком, на какие таинственные области разделена вся Россия; у каждого града свой предстатель: здесь молится Сергий, в Ростове Дмитрий и Даниил в Переяславле, в Москве же целый лик угодников, но и Сергий отселе блюдет Москву» [11, c. 50].

С.П. Шевырев пишет о том, что русские монастыри были не только религиозными и военными оплотами, но олицетворяли собой тип русской православной духовности. Он рассматривает средневековый европейский замок и русский монастырь как символические модели двух типов культур: «Наши замки - монастыри, где личная сила избранных мужей не развивалась произвольно, а, напротив - в молитве, посте, нищете, смирении подчинялась силе Божьей и примером своим учила этому подчинению и власти, и народ» [14, c. 199].

В очерках отчетливо звучит мысль о том, что основой исторического культурного созидания, является духовная преемственность поколений и здесь важной становится религиозная, миссионерская деятельность подвижников Лавры. По мысли А.Н. Муравьева, Лавра стала школой русского иночества, духовными учениками Преподобного (Саввой Звенигородским, святым Ферапонтом, преподобным Кириллом Белозерским, Сильвестром и Павлом Обнорскими и другими подвижниками) было основано более 40 обителей.

Идею духовной связи поколений по-своему развивает С.П. Шевырев. По мысли писателя, педагоги Московской духовной академии (А.В. Горский, Ф.А. Голубинский, П.С. Казанский, Е.В. Амфитеатров), являющие в своей деятельности «пример трудолюбия в соединении со смирением, не признающим своей личности» [Там же, c. 26], продолжают учительные традиции, заложенные еще преподобным Сергием. Сочетание знания и скромности, отличительная черта педагогов Московской духовной академии были как бы продолжением духовного аскетизма иноков Лавры. «Как часто у нас там не сознается личность, где она является сосудом мысли светлой, Божественной, и сознается сильно там, и кричит на всю Россию, где она только сосуд самолюбия» [Там же, c. 36]. Писатель проводит параллель между духовными наставниками Лавры и французскими философами-просветителями: дом митрополита Платона (Левшина) напомнил ему Фернейский замок Вольтера [Там же]; Ф.А. Голубинский кажется ему похожим на Шеллинга («та же ясная голубизна в глазах, та же дума») [Там же]. Но одновременно указывает и на отличия, которые видит в религиозной углубленности русских учителей: страстности Шеллинга противопоставлено «спокойное самоуглубление» [Там же, c. 31] Ф.А. Голубинского; дом Вольтера украшает изображение Апполона, а митрополита Платона - изображение Ангела, с надписью «Горй сердца» [Там же, c. 39]. Образ учителя был активизирован в русской литературе в эпоху Просвещения, и с этого времени русские и иностранные учителя, крепостные наставники, гувернеры заняли заметное место в круге литературных типов (см.: [3; 12]). С.П. Шевырев, продолжая «учительную» линию русской литературы, обращается к образу священника-педагога, показывая его носителем особого типа знания, неразрывно соединенного с православной верой. Не случайно писатель сопоставляет в своем произведении педагогов Московской духовной академии с Шеллингом и Вольтером - именами, ставшими на несколько десятилетий символами учительства в русской культуре:

он заставляет обратить внимание на иные традиции русской школы, связанные с русской церковной культурой.

Духовное, метафизическое начало в жизни Свято-Троицкого Сергиевого монастыря становится главным предметом художественного исследования в очерках; в центре - вопросы Божественного покровительства, чуда, религиозной веры, догматов христианства, православной жизни. Н.М. Карамзин подчеркивает, что Божье заступничество не оставляло Лавру в годы болезней: «когда Москва и окрестности ея представляли ужас язвы <…> ни один человек не заразился в монастыре, отворенном для всех молельщиков, которые толпами приходили в него» [8, c. 287]. А.Н. Муравьев пишет, что Троице-Сергиева Лавра - место, где «сходятся» вечное и преходящее; здесь чувствуется связь двух миров: «былого, где все уже обратилось в призрак, и вечного, где все живет не нашей жизнью, проникает невольным трепетом душу и кладет на уста молитву, сию связь и язык всех времен и миров» [11, c. 4]; земное и небесное неразрывно связаны в деятельности монастыря: «здесь представляются воображению две таинственные лествицы: одна по бесчисленным ступеням деяний глубоко низводит на дно священной старины русской, другая молитвенно возводит к небу <…> и в созерцании обеих, смущается мысль, блуждая в дольних, теряясь в горних» [Там же, c. 3].

Художественным ориентиром для авторов стала древнерусская словесность: летописи, хождения, жития, литургическая поэзия. О связи с древней литературой пишет А.Н. Муравьев, цитируя в своем произведении «Сказание» Авраамия Палицына, жития преподобного Сергия Радонежского и архимандрита Дионисия. С библиотекой монастыря знакомится С.П. Шевырев и делает ряд интересных наблюдений о греческом влиянии на русскую письменность, о качестве оформления и содержания древних конволютов; в древней словесности писатель видел отражение культуры и психологии народа, проявление духа нации.

В очерках поэтика древнерусской литературы переплеталась с образностью современной литературы; картины «посюстороннего» мира оказывались знаками мира горнего; мотивы «молитвы», «лестницы», «неба» становились смысловыми опорами. Художественные поиски Н.М. Карамзина, А.Н. Муравьева, С.П. Шевырева оказывались в общем русле развития отечественной историографической прозы, в которой «творческое освоение древних духовных преданий Отечества, <…составляло…> основание для дальнейшего развития русского художественного слова» [10, c. 197].

Сюжетно-композиционное строение очерков следовало за маршрутом путешествия, повторяя форму путевого очерка, или более древнюю форму - хождения. Увидеть связь очерков с древнерусскими хождениями позволяет и тема богомолья (странничества), нашедшая отражение во всех очерках. Н.М. Карамзин рассматривает богомолье как важную форму русской национальной культуры: «я выехал из Москвы на ту дорогу, по которой столь часто Цари Русские езжали и ходили на богомолье, испрашивать победы или русской традиции странничества и поклонения Троице <…> сие отменное усердие к Лавре не прохлаждается в сердцах Россиян. <…> и в радостях, и в горестях своих посещают ее, <…> ездят сюда на богомолье» [7, c. 208]. С паломническими традициями связывает свое произведение и А. Н. Муравьев: «Сие краткое описание <…> может отчасти служить продолжением моему путешествию ко Святым местам, потому что в Палестине возникло во мне желание посетить их <…> помню, как смутили меня иноки Иерусалимские, когда <…> начали спрашивать у меня о Троицкой Лавре, и я должен был им признаться, что <…> никогда не видел сей родственной святыни, близкой сердцу каждого Русского» [11, с. V]. В очерке С.П. Шевырева одной из центральных становится тема духовных истоков и основ национальной жизни; писатель приводит многочисленные примеры проявления народной веры, традиций; описания встреч с богомольцами дают представление о широте географии русского странничества: «Тот с Воробьевых гор, другой из-под Боровска, этот из Ряжска» [14, c. 15]; народные поговорки, приведенные в очерке, отражают характер народной веры:

«Не было бы ни рук, ни ног - катком бы покатилась к чудотворцу» [Там же].

Форма «хождения», к которой обратились писатели, потенциально несла в себе все богатство художественного мироотражения, выработанного в рамках этого жанра. Хождения были любимы русским читателем, по свидетельству В.В. Данилова, это был единственный жанр древнерусской литературы, доживший до XIX столетия «не по линии научных, историко-литературных интересов, а в живом народном чтении» [6, c. 21]. Исследователь «хождений» О.Л. Белоброва среди жанровых критериев прежде всего называет религиозный характер отображенного материала и особый тип авторского миросозерцания (это паломник, богомолец, человек, переживший религиозные чувства покаяния, молитвы) (см.: [2]); «благочестивыми путешествиями» назвал хождения Н. К. Гудзий [5, c. 64]. Именно это мировосприятие и отражают очерки: авторы, являясь «светскими» путешественниками с мирскими задачами, на Троице-Сергиеву Лавру смотрят глазами русских паломников, воспевая ее подвижников, очаровываясь красотой храмов.

Художественный мир очерков отразил формирование русского национального пейзажа. Н.М. Карамзин воспринимает природу окрестностей Троице-Сергиева монастыря в ореоле романтической загадочности и таинственной величественности: ему видится «величественная крепость», окруженная горами, «дремучим лесом», «мраком лесов и диким уединением», «безмолвием пустынь»; ее «готические башни» и «каменные стены» служат «не столько от мирских соблазнов, сколько от грозных неприятелей» [8, c. 287].

А.Н. Муравьев рисует детали, знакомые каждому русскому: «ароматный запах сена, скошенного кругом ограды», редкие «огни в домах посадских», «внезапный лай чутких собак», «запоздалые богомольцы», «гул на мосту от топота копыт или стука колес», «стук сторожа в доску», звук «заливающегося вдали почтового колокольчика», «гармоничная октава монастырского часового колокола». Храмы и колокольни окружены «обширными полями и рощами, рассеянными по оврагам» [11, c. 2-3]. Узнаваемы детали русской природы в очерке С.П. Шевырева: «Дождик ливнем лил, когда отправились мы к Троице. Заволокло со всех сторон - и на сплошном небе ни трещинки, которая бы обещала перемену к лучшему, <…> лишь только мы выехали на поляну и понеслись по березовому проспекту, влево семицветная дуга двойной окружностью охватила небесный свод <…> оба конца ее упирались на чистое поле и все семь цветов ее горели ярко-ярко» [14, c. 17-18].

Традиции хождений и житийной литературы особенно ярко проявляются в особенностях религиозного экфрасиса и создании образа преподобного Сергия Радонежского. В создании экфрасиса авторы обращаются не к внешнему виду монастырского комплекса, а к исторической памяти. Для Н.М. Карамзина важным памятником становится обелиск, установленный митрополитом Платоном (Левшиным), посвященный историческим деяниям Лавры. А.Н. Муравьева более интересовала религиозная история Лавры, центральную часть экфрасиса в его очерке занимают росписи Троицкого собора, содержанием экфрасиса становится не художественное мастерство, а изображенные на фресках события жития преподобного Сергия: «вот таинственный муж дает неопытному отроку дар изучать письмена, <…> вот он уже избрал себе дикое уединение и делится пищею с лесными зверями <…> там <…> он благословляет Донского князя на борьбу с Мамаем» [11, c. 5]. В экфрасисе Троицкого собора и ризницы А.Н. Муравьев сравнивает земное и небесное богатства. В иконостасе собора, который «от южных дверей и до северных <…> облит золотом, жемчугом и драгоценными камнями; Врата царские, балдахин <…> вылиты из серебра. Ковчег <…> Евангелие, сосуды <…> цены необычайной <…> свыше всякой цены самые чудотворные иконы, памятные своими исцелениями и усердием царей, их украшавших» [Там же, c. 8]. Среди богатств монастырской ризницы, где «глаза разбегались от несметного числа камней и жемчуга» [Там же, c. 50], находится «первейшее сокровище Лавры, затмевающее все прочие» [Там же, c. 51] - посох, крашенинная риза и деревянные сосуды, принадлежащие преподобному Сергию.

У С.П. Шевырева экфрасис также носит не описательный, а изъяснительный характер (рассказывается, что именно изображено), наряду с историческими описаниями он включает и религиозное толкование: «Обширная трапеза перед церковью Преподобного Сергия вся исписана живописью. На потолке изображены: Страшный суд, Вознесение Божьей Матери и Апостолы внизу <…> Рисунок смел и композиция величава» [14, c. 21]. Так религиозный экфрасис очерков оказывается для читателя «приглашением-побуждением к историческому и духовному видению как <…> восприятию высшего мира» [4, c. 16].

В создании образа преподобного Сергия Радонежского, сохраняя житийную канву повествования, писатели обращаются к философскому осмыслению вклада преподобного в духовное формирование нации; здесь вопросами для осмысления становятся такие категории, как «духовный подвиг», «власть», «служение», «земноенебесное». Для Н.М. Карамзина преподобный Сергий Радонежский - «святой муж и патриот», «славное знамя России» [8, c. 287], молитвы которого добывают «благоденствие отечеству» [7, c. 207], а образа берут в походы цари Алексей Михайлович и Петр Алексеевич; говоря о служении Сергия, Н.М. Карамзина акцентирует мотив «ухода от света», который представлял «горестное зрелище злодейств и бедствий» [8, c. 287].

А.Н. Муравьев в создании образа преподобного Сергия Радонежского подчеркивает живое присутствие святого и его учеников в делах и жизни Лавры и всей России: «время общественных бедствий - есть его время: когда все уже кажется гибнущим, тогда воздвигается Сергий» [11, c. 9]. Облик Святого раскрывается в системе перифразов: Сергий - «двигатель царей и народов» [Там же, c. 7]; гробница Сергия - это «торжественная колесница, с которой отражает он врагов России», а гробовая доска - это «кипарисовый щит», которым он укрывает Россию. Важной идеей в создании образа является идея власти: писатель считает, что истинная власть - это небесное служение и моление за народ. В свете этого видения он трактует известный факт из жизни Сергия - отказ от предложения митрополита Всея Руси Алексия стать его преемником: «На небесах довершил он сей подвиг послушания, приняв горе, предложенное ему долу» [Там же]; отказавшись принять сан митрополита всея Руси, Преподобный Сергий совершил этот отказ только в земной жизни, перейдя же в жизнь вечную, он стал вечным заступником и хранителем Руси.

В очерке С.П. Шевырева подчеркивается значимость духовного подвижничества преподобного Сергия как вдохновителя идеи Святой Троицы на Руси: «Он учил народ исповедовать Святую Троицу <…> все сотворила здесь одна верховная мысль христианства, камень его премудрости - мысль о Пресвятой Троице. Ею-то угодил преподобный Сергий Богу и народу русскому, который с именем Бога, в Троице поклоняемого, соединяет и имя его ученика» [14, c. 20]. Эта мысль получала развитие в трудах русских философов и богословов; так П.А. Флоренский пишет: «Троичный храм <…> есть прототип духовного собирания Руси в духовном единстве <…> в котором находят точку опоры и высшее оправдание все стороны русской жизни» [13, c. 199].

В очерках Н.М. Карамзина, А.Н. Муравьева, С.П. Шевырева центральное место занимают вопросы русской истории и религиозной культуры, намечены портреты исторических лиц, священников, духовных наставников, затрагиваются вопросы церковной жизни, религиозного образования, народной религиозности, осмысливается роль церкви в просвещении народа и развитии русской культуры. Произведения их, написанные почти два столетия назад, звучат очень актуально в наши дни, когда очень важно не утратить истинные духовные ориентиры и помнить о духовном вкладе в русскую культуру великих подвижников Божьих (см.: [1, с. 3]).

В очерках получили воплощение формы художественно-публицистического отражения национального религиозного пространства, обнаружилось философское чувство истории, в котором соединилось прошлое и современность, земное и небесное, мирское и религиозное. Троице-Сергиева Лавра воспринимается авторами как национальный символ, духовное звено, связывающее историю христианства с русской культурой. Произведения могут быть рассмотрены как пример духовной прозы, в которой затронуты историософские, богословские, нравственные вопросы, что позволяет поставить вопрос о расширении содержательных и идейно-художественных границ отечественной очеркистики первой половины XIX в.

Список литературы

духовный проза стилевой очеркистика

1. Батурова Т.К. Святой праведный Иоанн Кронштадтский о воспитании и образовании // Духовно-нравственный и эстетический потенциал русской литературной классики: сб. науч. ст. / под ред. И.А. Киселевой, Т.А. Алпатовой. М.: ИИУ МГОУ, 2013. С. 3-7.

2. Белоброва О.Л. Хождения // Литература Древней Руси: биобиблиографический словарь / под ред. О.В. Творогова. М., 1996. С. 226-227.

3. Власова М.В. Писатель / учитель в русской литературе конца XVIII - середины XIX в. // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2011. № 2 (9). С. 41-43.

4. Геллер Л. Воскрешение понятия, или Слово об экфрасисе // Экфрасис в русской литературе: сб. трудов Лозаннского симпозиума / под. ред. Л. Геллера. М.: МиК, 2002. С. 5-22.

5. Гудзий Н.К. История древней русской литературы: учебник. М.: Аспект Пресс, 2002. 589 с.

6. Данилов В.В. О жанровых особенностях древнерусских «хождений» // Труды отдела древнерусской литературы. М.: Наука, 1962. Т. XVIII. C. 21-37.

7. Карамзин Н.М. Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице и в сем монастыре // Вестник Европы. 1802. Ч. 4. № 15. С. 207-226.

8. Карамзин Н.М. Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице и в сем монастыре // Вестник Европы. 1802. Ч. 4. № 16. С. 287-304.

9. Маркович В.М. Уроки Шевырева // Шевырев С. П. Об отечественной словесности. М.: Высш. шк., 2004. С. 7-57.

10. Моторин А.В. Духовные направления в русской словесности первой половины XIX века. Новгород, 1998. 212 с.

11. Муравьев А. Путешествие по Святым местам русским. Репринтное издание 1846 г. М., 1990. VIII+402 с.

12. Пасечная Е.В. Типаж «учитель» в русской женской беллетристике первой половины XIX века // Альманах современной науки и образования. Тамбов: Грамота, 2009. № 2 (21): в 3-х ч. Ч. III. С. 127-130.

13. Флоренский П.А. Троице-Сергиева Лавра и Россия // Флоренский П. А. Вопросы религиозного самопознания. М.: ACT, 2004. С. 85-212.

14. Шевырев С.П. Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь. М.: Индрик, 2009. 368 с.

Размещено на Allbest.ru