Роман Ф.М. Достоевского "Бесы" как метафора преисподней

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Роман Ф.М. Достоевского «Бесы» как метафора преисподней

Филологические науки

Азаренко Надежда

В статье с новых методологических позиций дается языковое описание творческой метафорики Ф. М. Достоевского, нашедшей свою реализацию в центральных и периферийных персонажах романа «Бесы», в частности в образе «главного беса» Николая Ставрогина. Исследование христианского творчества Достоевского с метафорической точки зрения является новым для современной филологии и может стать еще одним инструментом интерпретации мировидения писателя, а, следовательно, и новым способом прочтения его итоговых произведений.

Ключевые слова и фразы: концептуальная метафора; метафоричность; бесы; бесовщина; инфернальная метафоричность.

Цель настоящей статьи - дать языковое описание метафорики самого «мрачного» произведения «Великого Пятикнижия» - романа «Бесы».

Не подлежит сомнению, что для каждого человека существует собственный, специфический мир со своими ценностными представлениями и способами их выражения в языке. Это субъективное мировидение отражают все явления языка, в том числе метафоры, которые хранятся в когнитивной системе человека. Анализ этих метафорических значений посредством их языкового выражения позволяет дешифровать представления о мире конкретного человека и, если речь идет о художественном произведении, максимально верно сформулировать основные черты авторской модальности, а значит, определить истинный смысл, вложенный автором в свое творение. Таким образом, метафорические употребления выступают в качестве одного из способов объективации концептуальной информации в языке художественных произведений. По образному выражению М. В. Никитина, метафора служит «повивальной бабкой», помогающей концепту выйти из сумерек сознания и вербализоваться в речи [7, с. 34]. Особенно актуально это, на наш взгляд, применительно к текстам Ф. М. Достоевского [1].

Однако прежде чем перейти к собственно анализу языка произведения, напомним, что «Бесы» - третий роман «Пятикнижия». Предшествует ему «Идиот», персонажи которого в финале погрузились в бесовскую «тьму», и логично, что следующий роман писателя метафорически описывает тех, кто населяет самое «темное» место - ад, нечисть разной иерархии во главе с верховным бесом - главным героем романа Николаем Ставрогиным.

Безусловно, роман «Бесы» - самый пессимистичный, антиевангельский, демонический роман Достоевского. Об этой инфернально маркированной метафоричности говорит не только название произведения, но и другие сильные позиции текста, в частности эпиграфы и финал романа, повторяющий один из эпиграфов и окольцовывающий таким образом роман.

Роману «Бесы» Достоевский предпослал два эпиграфа: из стихотворения А. С. Пушкина «Бесы» и Евангелия от Луки [2, с. 241-255]. Пушкинский и евангельский тексты диалогичны по отношению друг к другу и определяют основную идею романа. Кроме того что оба эпитета указывают на демоничность романа, они выражают ещ? и количественный аспект: бесов много, даже очень много, неопределенно много: на это указывает вопросительное местоимение «сколько» (их - бесов), множественное число глагола «поют» в пушкинском стихотворении и лично-указательное местоимение «они» (бесы) как в строках Пушкина, так и в эпиграфе из Евангелия («Сколько их, куда их гонят, Что так жалобно поют» (Пушкин); «Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтобы позволил им войти в них» (Евангелие от Луки, гл. 8, ст. 32) [3, с. 5]).

На протяжении всего романа только «они» являются действующими лицами, разница состоит лишь в их статусе. И лишь финал романа дает нам надежду в лице Шатова, стараниями бесов не успевшую осуществиться, и в образе книгоноши Софьи Матвеевны, будущая миссия которой опять-таки весьма и весьма туманна.

Достоевский сам указывал на то, что «Бесы» следует рассматривать как роман-предостережение [4, с. 154], показывающий, к чему приведет получившее в то время большое развитие социалистическое движение. Однако религиозное сознание писателя ушло от конкретных исторических фактов и лиц и связало их ассоциативной связью с бесовщиной, всегда существовавшей в сознании Достоевского и обусловившей, по его мнению, как нечаевское преступление, определившее фабулу романа, так и другие подобные античеловеческие деяния. На инфернальную суть романа содержатся указания даже в комментариях к роману советского, атеистического времени. Так, например, в примечаниях к «Бесам» мы читаем, что образ Петра Верховенского из «комического лица вырастает в фигуру зловещую, мрачную и даже демоническую… В нем проступают дьявольские черты…» [Там же, с. 204].

Для достоевсковедов очевидно, что главный бес романа - Николай Ставрогин [5], однако вся степень его инфернальности становится очевидной только в главе «У Тихона», по вине цензуры не вошедшей в основной текст романа. Но и оказавшийся основным вариант произведения содержит множество языковых указаний на «верховную» демоничность образа Николая Ставрогина.

Так, например, мы читаем о том, что Ставрогин «отличался чрезвычайною физическою силой» [3, с. 35]. Обращает на себя внимание экспрессивное прилагательное «чрезвычайный», указывающее на максимально высокую степень проявления названного им признака: «чрезвычайная» физическая сила - обязательный народно-христианский атрибут князя тьмы. достоевский метафорический бесы периферийный

Читаем также, что, говоря о приключениях Ставрогина, в городе «рассказывали о какой-то дикой разнузданности, о задавленных рысаками людях, о зверском поступке с одною дамой хорошего общества… что принц Гарри (одна из номинаций Ставрогина - Н. А.) имел почти разом две дуэли, кругом был виноват в обеих, убил одного из своих противников наповал, а другого искалечил…» [Там же, с. 36]. В данном случае крайне показательны выделенные нами определения, распространяющие однородные дополнения: прилагательные «дикий» и «зверский» выражают одну и ту же контекстную семантику - «свойственный зверю», а «зверь» у Достоевского, вслед за Священными Текстами, - одно из наименований дьявола (см.: Книга пророка Даниила, гл. 7, ст. 3-8; Откровение Иоанна, гл. 13, ст. 4, 15-18) [5, с. 67-68]. Причастие «задавленных» и глагольная форма «убил» указывают на жестокость субъекта этих процессов, что делает поведенческие характеристики Ставрогина однозначно демоническими.

На инфернальную метафоричность описываемого образа указывают и его портретные характеристики [6], представленные в форме фигуры экспрессивного синтаксиса антитезы: «Он был… удивительно скромен и в то же время смел и самоуверен, как у нас никто… Поразило меня тоже его лицо: волосы его были чтото уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, - казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску… Он прожил у нас с полгода - вяло, тихо, довольно угрюмо… Но прошло несколько месяцев, и вдруг зверь показал свои когти» [3, с. 37]. На следующей странице Достоевский повторяет: «…и вот - зверь вдруг выпустил свои когти» [Там же, с. 38]. Помимо прямой номинации «зверь», обращают на себя внимание градуаторы, создающие параллелизм «описания» Ставрогина («что-то уж очень (слишком)»), и, на наш взгляд, в совокупности с однозначно инфернально читаемой у Достоевского номинацией «зверь», указывающие на самое высокое положение Ставрогина в бесовской иерархии.

Антитезность фрагмента текста также указывает на главенствующую роль описываемого им персонажа. Люцифер обладает двойственной природой: ангел, наделенный самыми исключительными качествами, делает выбор в пользу зла и становится самым «темным» персонажем в истории. На высокое происхождение и призвание Ставрогина указывает и данная ему Достоевским фамилия - от греч. Узбусьт - «крест».

Еще один ч?рт романа, но более низкой иерархии - черт-слуга Петр Верховенский. В уста капитана Лебядкина Достоевский вкладывает общую, не нуждающуюся в комментариях номинацию Петра Верховенского и Ставрогина - «эти черти» [Там же, с. 214].

Контекстный смысл «ч?рт» имплицирует и портрет Петра Степановича: «Голова его удлинена к затылку и как бы сплюснута с боков, так что лицо его кажется вострым. Лоб его высок и узок, но черты лица мелки; глаз вострый, носик маленький и востренький, губы длинные и тонкие…» [Там же, с. 143]. И далее: «Вам как-то начинает представляться, что язык у него во рту, должно быть, какой-нибудь особенной формы, какой-нибудь необыкновенно длинный и тонкий, ужасно красный и с чрезвычайно вострым, беспрерывно и невольно вертящимся кончиком» [Там же, с. 144].

Известно, что в представлениях русского народа, воспринятых Достоевским, бесы отличались заостр?нной кверху формой черепа и «остротой» других частей тела, а необыкновенно длинный, тонкий, острый, красный, с вертящимся кончиком язык непременно ассоциировался и ассоциируется до сих пор с какимлибо пресмыкающимся, обычно со зме?й, а точнее змеем как одной из номинаций дьявола.

В заключение стоит отметить, что и другие персонажи «демонического» романа наделены Достоевским чертами, на разных уровнях восприятия отсылающими нас к разного рода нечисти, населяющей то место, куда Люцифер был низвергнут Богом, - ад, или, другими словами, преисподнюю, что делает весь роман достаточно легко читаемой метафорой этой «мрачной» пространственной координаты.

Список литературы

1. Азаренко Н. А. Языковые средства объективации христианских мотивов в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». Липецк: ЛГПУ, 2013. 262 с.

2. Багно В. Е. Самозванство «апостолов» новой веры: Новозаветные мотивы в «Бесах» // Пути и миражи русской культуры. СПб.: Наука, 1994. С. 241-255.

3. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30-ти т. Л.: Наука, 1972-1990. Т. 10. 516 с.

4. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30-ти т. Л.: Наука, 1972-1990. Т. 12. 451 с.

5. Истомина Н. Ф. Концепт «бесы» в одноименном романе Ф. М. Достоевского: дисс. … к. филол. н. Липецк, 2002. 179 с.

6. Мельникова Л. А. Ф. М. Достоевский и Г. Б?лль: проблема литературных влияний (на материале романов «Идиот» и «Групповой портрет с дамой») // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2014. № 1 (31). С. 94-99.

7. Никитин М. В. Концепт и метафора // Studia Linguistica. Проблемы теории европейских языков. СПб., 2001. Вып. 10. С. 16-35.

Размещено на Allbest.ru