Гротеск и модель абсурдной реальности в рассказе Д. Бартельми "Школа"

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Черкасский государственный технологический университет

Гротеск и модель абсурдной реальности в рассказе Д. Бартельми «Школа»

Зозуля Елена Владимировна

Среди большого количества художественных средств постмодернистской поэтики, которые активно использовались американскими писателями, гротеск занимает особое место. С его помощью писатель, как правило, в разных формах и проявлениях стремится завуалированно, иногда даже абсурдно и парадоксально представить читателю то, что скрывается за поверхностью событий. Для писателя-постмодерниста гротеск - прием творческий, который находится в прямой зависимости от его целей и намерений как автора текста, и проявляться он может в таких категориях как ирония и юмор, сатира и пародия.

Изображая зачастую обыденность нашего бытия, писатель часто сбивает с толку читателя простотой изложения, а также выбором персонажей и тем. Стилистически гротеск связан с традициями школы «черного юмора», которую литературоведы считают чисто американским явлением [5, с. 242]. Одним из наиболее распространенных приемов черных юмористов А. Зверев считает «сквозной гротеск» [Там же, с. 211]. Но в процессе историко-культурном гротеск и черный юмор достаточно дистанцированны. Гротеск - явление давнее в истории мировой литературы. Но, несмотря на это, он наполнялся новым смыслом в разные эпохи, и сейчас имеет все признаки, которые позволяют считать его особенным феноменом эпохи постмодернизма. гротеск бартельми ирония

Современный литературный справочник дает основные характеристики гротеска как мультисимптомного явления ХХ века [7]. Гротеск стал понятием, которое имеет несколько значений. Критики связывают «гротескное» (the grotesque) с особым видом письма, различными типами художественных образов и формами наррации (Д. Затонский [4], Т. Денисова [2], Р. Нич [6], Geoffrey G. Harpham [9]). Считается, что интерес к гротескному связан с чрезмерной заинтересованностью иррациональным, утратой веры в космический порядок и разочарованием судьбой человека в универсуме. В этом смысле гротеск - это «соединение комического и трагического, которое является следствием безверия в моральные устои мироздания, что сближает гротеск с трагедией, и, с другой стороны, в рациональный социальный порядок, сближая гротеск с комедией» [7, p. 206-207].

А. Добряшкина считает, что гротеск имеет «преимущественно интертекстуальную, имитирующую, в основном пародийную природу и предполагает игровой диалог с другими авторами: тексты, мотивы, герои находятся в состоянии свободного движения. Гротескное преображение реальности может возникать при взаимодействии фрагментов используемой чужой литературной материи, что вызывает дополнительный пародийный эффект» [3, с. 59]. Гротескная реальность в произведении может отождествляться с «вторичной художественной реальностью», принимая формы, моделируемые писателем в свете его философскоидеологических умонастроений.

Особенно ярко это проявилось в творчестве известного писателя-постмодерниста Д. Бартельми. Характерной чертой гротеска у этого автора выступает категория abnormal («аномалии», «деформации»).

Тема рассказа «The School» из сборника «Sixty Stories» (1981) внешне довольно банальна - дети и школьные уроки. Но буквально с первых же строк читатель сбит с толку необычными поступками учеников в стенах этого учреждения. Автор сосредотачивает внимание на внеурочных занятиях детей: они высаживают апельсиновые деревья, выращивают необычных рептилий (саламандр, змей), берут из приюта корейского мальчика-сироту, приручают щенка. Но ни одно живое существо не выживает: деревья погибают от избытка воды, которой их поливают дети; щенок, экзотические рыбки и змеи умирают, а мальчик бесследно исчезает.

Гротеск Д. Бартельми здесь основан на принципе контраста разных проявлений жизни и неизбежной смерти живых существ на земле. Абсурдность происходящего подчеркивается тем, что гибель животных и даже людей исходит от рук самих детей. Но парадокс ситуации состоит и в том, что воспитываемые в каждом ребенке чувство индивидуальной ответственности и заботы приводят к неожиданному результату. Каждый школьник оказывается неспособным справиться с возложенными на него обязанностями, а это заканчивается гибелью их любимцев. Автор в традициях школы «черного юмора» подчеркнуто гротескно акцентирует внимание на очередной смерти в школе: «Of course we expected the tropical fish to die, that was no surprise. Those numbers, you look at them crooked and they are belly-up on the surface. But the lesson plan called for a tropical fish input at that point, there was nothing we could do, it happens every year, you just have to hurry past it» [8, p. 310] / « Конечно же, мы так и знали, что тропические рыбки передохнут, это не стало для нас сюрпризом. С ними же как, на них только косо посмотришь, а они раз - и пузом кверху. Но по методическому плану требуется в какой-то там момент демонстрировать классу тропических рыбок, так что без них вроде и никак, а такое случается каждый год, ну и приходится это место просто побыстрее проскакивать» [1, с. 71] (Здесь и далее перевод А. Пчелинцева).

Школа в рассказе - это своеобразный символ, таящий в себе двойственность и абсурдность бытия: через созидание и поучение человек сам в результате умерщвляет то, что изначально должно порождать и дарить жизнь. Детское сознание неспособно осознать причины происходящего: «One day, we had a discussion in class. They asked me, where did they go? The trees, the salamander, the tropical fish, Edgar, the poppas and mommas, Matthew and Tony, where did they go? And I said, I don`t know, I don`t know. And they said, who knows? And I said, nobody knows. And they said, is death that which gives meaning to life. Then they said, but isn`t death, considered as a fundamental datum, the means by which the taken-for-granted mundanity of the everyday may be transcended in the direction of - I said, yes, may be» [8, p. 311] / «Однажды у нас в классе была дискуссия. Они меня спрашивали - куда они ушли? Деревья, саламандра, тропические рыбки, Эдгар, папочки и мамочки, Мэтью и Тони, куда они ушли? И я сказал, я не знаю, не знаю. А они сказали, а кто же знает? А я сказал, никто не знает. А они сказали, правда, что смерть прида?т жизни смысл? А я сказал, нет, это жизнь прида?т жизни смысл. Тогда они сказали, но не является ли смерть, взятая во всей е? основополагающей значимости, средством, позволяющим трансцендировать профанность обыденного существования в направлении… Я сказал, да, вполне возможно» [1, с. 339].

Читателя должна удивить несуразность способов, с помощью которых класс пытается оценить и переосмыслить события, происходящие в стенах школы. Вместо того чтобы проанализировать и дать «правильную» оценку своим поступкам, дети обходятся всего лишь обсуждением не того, почему это происходит, а куда все пропадают и уходят.

Абсурдно-гротескным является и сам образ школьников, которые легко оперируют в своих вопросах такими понятиями как «трансцендентальность», «базовая основа» и другими не менее абстрактными категориями, но неспособны просто полить вовремя дерево или выполнить рекомендации учителя. Строки рассказа пронизаны иронией, которая скрыта от неискушенного читателя и в то же время является оружием писателя в выявлении острых для американского общества философских проблем. Дети, одержимые желанием снова «познать» что-то новое, заметно оживляются, когда в дверях класса появляется очередное животное, которым они должны будут заняться. Это придает определенную цикличность и прогнозируемость событиям, которые обязательно будут повторяться по одинаковому сценарию, где абсурдность бытия может привести лишь к одному результату - очередной смерти живого существа.

В рассказе, на наш взгляд, выражена апокалиптически отстраненная позиция автора по отношению к происходящему: «They enjoyed the ambiguity. I enjoyed it myself. I don`t mind being kidded» [8, p. 310] /«Им нравилась эта двусмысленность. Мне она тоже нравилась. Я совсем не возражаю, чтобы надо мной подшучивали» [1, с. 338]. «It was just a run of bad luck» [8, p. 311] /«Просто такая полоса неудач» [1, с. 339]. Д. Бартельми подчеркивает безысходность и в то же время обращает внимание на то, что у его героев утрачена в рассказе причинно-следственная связь большинства случаев смерти в школе. Двусмысленность, которая так нравилась детям и самому учителю, скрывает за собой полное непонимание характера проблем, возникших перед учениками. Учитель считает шуткой то, как к нему относятся, абсолютно отстраняясь от какого-либо активного вмешательства в данную ситуацию.

С помощью причудливо-преувеличенных гротескных форм автор изображает картину умышленной деформации мира, пустого течения жизни и отрешенности от бытия своих персонажей. Такие мрачные мотивы творчества постмодерниста помогают вывести определенную константу апокалиптической гротескности в американском постмодернизме - одновременного спокойствия и хаоса при общем присутствии иронии и черного юмора. Модель восприятия гротеска в рассказе достаточно многосложна. Гротеск дает возможность прочувствовать бинарную плоскость текста, где угрюмый конец человечества одновременно связывается с надеждой, что смерть подарит жизнь. Однако вслед за разочарованием появляется шанс на улучшение, просветление и зарождение нового. Бартельми дарит этот шанс посредством ироничного смеха, который и является тем эмоциональным хаосом, за которым он как автор собственно и прячется и с помощью которого отстраняется от всевозможных выводов и итогов, которых читатель может от него ожидать. Своеобразным подтверждением этого тезиса является сцена, где учитель находит утешение в объятиях Хелен, его коллеги. Учитель симпатизирует ей, а дети просят их заняться любовью, так как они никогда не видели этого. Настроение автора и его гротескная смеховая игра с читателем сосредоточены в словах, где учитель подчеркивает свой страх быть уволенным в случае, если он это сделает, и что он практически никогда не занимался любовью напоказ: «They said, will you make love with Helen (our teaching assistant) so that we can see how it is done? <…> We`ve heard so much about it, they said, but we`ve never seen it. I said I would be fired and that it was never, almost never, done as a demonstration.<…> They said, please, please make love with Helen, we require an assertion of value, we are frightened. I said that they shouldn`t be frightened (although I am often frightened) and that there was value everywhere. <…> We held each other. The children were excited» [8, p. 312]/« Они сказали, а не могли бы вы сейчас заняться любовью с Элен (наша ассистентка), чтобы мы посмотрели, как это делается? Мы много об этом слышали, сказали они, но никогда не видели. Я сказал, что меня уволят, что это никогда, или почти никогда, не делается напоказ. Они сказали, пожалуйста, ну пожалуйста, займитесь любовью с Элен, мы нуждаемся в утверждении ценностей, мы боимся. Я сказал, что им не следует бояться (хотя сам я часто боюсь) и что ценности присутствуют повсеместно. Мы держали друг друга в объятиях. Дети были очень возбуждены» [1, с. 340].

Таким образом, художественная и эстетическая тональность гротескной реальности у Д. Бартельми иронична, основана на игре и мрачна одновременно. Она отражает хаос мировоззрения и хаос навязанных моральных ценностей. Духовное единство персонажей (учителя и учеников) основано на противопоставлении их поведенческой схемы в рассказе. Оппозиционная сущность гротеска у Д. Бартельми представлена ненавязчивым гротескным противопоставлением страха, неполноценности и желания устойчивого порядка и гармонии. С художественной точки зрения, гротеск позволяет писателю представить в рассказе «Школа» различные грани бытия в перспективе глубокой иронии и ярко выраженной абсурдности.

Список литературы

Бартельми Д. Школа / пер. А. Пчелинцева // Бартельми Д.Шестьдесят рассказов. СПб.: Симпозиум, 2000. 544 с.

Денисова Т. Н. Про романтичне у реалізмі. Київ: Наукова думка, 1973. 235 с.

Добряшкина A. B. Гротеск в творчестве Гюнтера Грасса. М.: ИМЛИ РАН, 2010. 176 с.

Затонский Д. В. Модернизм и постмодернизм: мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств.

Харьков: Фолио; М.: АСТ, 2000. 256 с.

Зверев А. М. Модернизм в литературе США. М.: Наука,1979. 319 с.

Нич Р. Світ тексту: поструктуралізм і літературознавство. Львів: Літопис, 2007. 316 с.

A Handbook to Literature.Fourth edition / еd. by C. H. Holman. Indianapolis: Bobbs-Merill Educational Publishing, 1980. 537 p.

Размещено на Allbest.ru